Но, конечно, мы не прибегнем к этой мере до появления первых признаков массового голодания. И даже тогда население районов, производящих достаточно продуктов питания, наверняка будет недовольно, если их вынудят жить впроголодь, чтобы кормить людей в далеких от них странах. Сейчас мы считаем, что все люди – это одно племя, поэтому никто нигде по-настоящему не голодает. Но сколько времени, по-вашему, пройдет, прежде чем люди, занятые в сельском хозяйстве, услышат, как их дети выпрашивают кусок хлеба, в то время как суда увозят огромные количества зерна в другие страны? Как вы думаете, удастся ли политикам сдержать волнения, которые тогда прокатятся по всему миру?
– Так что же предпринимает ваше небольшое не “тайное общество”, чтобы исправить ситуацию? – спросил Хасан.
– Ничего, – ответил Манджам. – Как я уже говорил, процессы зашли слишком далеко. Наши наиболее оптимистичные прогнозы предсказывали гибель существующей системы в течение тридцати лет. И это еще при условии, что не будет никаких войн. К этому времени пищи уже будет недостаточно, чтобы сохранить существующую численность населения или хотя бы большую часть его. Ни одно индустриальное общество не может выжить, если сельское хозяйство производит продукты питания в количестве, достаточном только для поддержания жизни самих производителей. Поэтому промышленность начинает разрушаться. Теперь у нас меньше тракторов. Теперь комбинаты по выпуску химических удобрений выпускают их меньше, и даже то, что они выпускают, невозможно рационально распределить, потому что мы не в силах сохранить на существующем уровне систему перевозок. Производство продуктов питания продолжает падать. Метеоспутники изнашиваются, и мы не можем их заменить. Засухи. Наводнения. Сокращается площадь сельскохозяйственных угодий. Растет уровень смертности. Поэтому сокращаются объемы промышленного производства. Поэтому сокращается производство продуктов питания. Мы изучили миллионы различных сценариев, и не нашли ни одного, который позволил бы остановить этот процесс. Прежде чем мы добьемся стабилизации, население Земли сократится примерно до пяти миллионов человек, самое время, чтобы начался новый ледниковый период. К этому моменту сокращение численности населения может замедлиться, пока оно не дойдет до двух миллионов человек, или около того. Естественно, при условии, что не будет никаких войн. Все эти прогнозы основаны на условии, что население будет покорно принимать все происходящее. А мы все знаем, какова вероятность этого. Стоит разразиться крупномасштабной войне в одной из стран – главных производителей продуктов питания, как этот процесс пойдет намного быстрее, а численность населения стабилизируется на гораздо более низком уровне.
Все молчали, потому что сказать было нечего. Они понимали, что это означает.
– Но не все так мрачно, – продолжал Манджам. – Человеческий род выживет. Когда кончится ледниковый период, наши далекие потомки вновь начнут создавать цивилизации. К тому времени тропические леса восстановятся. Стадные животные опять начнут пастись в богатых травой прериях и степях Сахары, Рубаль Кали и Гоби. К сожалению, все доступное для добычи железо уже было извлечено из земли давным-давно. Это же относится к олову и меди. И в самом деле, можно только догадываться, откуда они возьмут металлы, чтобы выйти из каменного века. Можно только гадать, какой источник энергии они используют, когда вся нефть была давным-давно израсходована. Правда, в Ирландии еще остаются небольшие запасы торфа. И, конечно, возродятся леса, и у них будет древесный уголь, пока они опять не сожгут их до основания. И цикл повторится опять.
– Так вы говорите, что человеческий род не может возродиться?
– Я говорю, что мы до конца использовали все легкодоступные природные ресурсы, – ответил Манджам. – Но люди весьма изобретательны. Может быть, они найдут другие пути в лучшее будущее. Может быть, они додумаются, как изготовить из проржавевших обломков наших небоскребов накопители солнечной энергии.
– Я вновь задаю тот же вопрос, – сказал Хасан. – Что вы делаете, чтобы предотвратить этот процесс?
– И я снова отвечаю: ничего, – сказал Манджам. – Его невозможно предотвратить. Предупреждения бесполезны, поскольку люди не могут изменить свое поведение и таким образом решить эту проблему. Сегодняшнюю цивилизацию не удастся сохранить даже для еще одного поколения. И, как вам известно, люди ощущают это. По всему миру уровень рождаемости падает. Причины везде разные, а кумулятивный эффект тот же. Люди предпочитают не иметь детей, которые потом будут драться с ними за кусок хлеба.
– Но если мы ничего не можем сделать, то зачем вы показали нам это? – сказала Тагири.
– А зачем вы рыщете в прошлом, когда уже давно поняли, что ничего не можете сделать? – спросил с мрачной улыбкой Манджам. – Кроме того, я не говорил, что вы ничего не можете сделать. Только то, что мы ничего не можем.
– Так вот почему нам разрешили заниматься проблемой путешествия во времени, – сказал Хунакпу. – С тем, чтобы мы могли вернуться в прошлое и предотвратить все то, что вы нам сейчас показали.
– У нас не было никакой надежды, пока вы не обнаружили возможность изменения прошлого, – сказал Манджам. – До тех пор наша деятельность была направлена только на сохранение. Мы занимались сбором всех человеческих знаний и опыта и поиском такого способа консервации их, которые позволили бы им сохраниться в тайниках по меньшей мере десять тысяч лет. Нам удалось создать очень удачные, компактные устройства для хранения. А также простые, немеханические считывающие устройства, которые, по нашему мнению, могли бы оставаться в рабочем состоянии в течение двух-трех тысяч лет. Большего мы добиться не смогли. И, разумеется, нам не удалось собрать всю сумму знаний. В идеале все то, что мы собрали, могло бы быть записано в виде легких для понимания уроков. И так, шаг за шагом, всю накопленную веками мудрость человечества. Нам удалось записать таким способом алгебру и основные принципы генетики, но тут нам пришлось прекратить эту работу. В течение последних десяти лет мы просто закладывали информацию в банки данных и делали их копии. Придется предоставить нашим внукам самим додумываться, как расшифровать этот материал и понять его смысл, когда они найдут тайники, если это произойдет, где мы спрятали наши сокровища. Вот для чего существует наше маленькое “тайное общество”. Чтобы сохранить память человечества. Так все и шло, пока мы не обнаружили вас. Тагири сидела и плакала.
– Мама, – сказала Дико. – В чем дело? Хасан обнял жену и прижал ее к себе. Тагири подняла заплаканное лицо и посмотрела на дочь.
– О, Дико, – сказала она, – все эти годы я думала, что мы живем в раю.
– Тагири – женщина с потрясающим чувством сострадания, – сказал Манджам. – После того как мы увидели ее впервые, мы всегда наблюдали за ней с любовью и восхищением. Как смогла она вынести боль столь многих людей? Нам и в голову не приходило, что именно ее сострадание, а не мудрость наших мудрецов, направит нас на ту единственную дорогу, которая в конце концов уведет от неминуемой катастрофы.
Он поднялся, подошел к Тагири и стал перед ней на колени.
– Тагири, я должен был показать вам все это, ибо мы опасались, что вы решите прекратить работу над проектом “Колумб”.
– Я уже прекратила. То есть, решила прекратить, – сказала она.
Я посоветовался с другими членами группы. Они сказали, что вам это нужно показать. Хотя мы знали, что для вас это будет не просто зрелище потрескавшейся от засухи земли или статистика, или что-то далекое, не опасное и находящееся под контролем. Вы увидите за этим, как была потеряна каждая жизнь, разбита каждая надежда. Вы услышите голоса родившихся сегодня детей, услышите, как, подрастая, они будут проклинать своих родителей за их жестокость, за то, что они их не убили еще во чреве матери. Я прошу прощения за ту боль, которую вам причинил. Но вы должны были понять, что, если Колумб действительно служит поворотным пунктом истории и если, остановив его, мы откроем дорогу созданию нового будущего для человечества, тогда мы обязаны сделать это.
Тагири медленно кивнула. Но затем, стерев слезы с лица и повернувшись к Манджаму, она с вызовом сказала:
– Но только не тайно. Манджам чуть улыбнулся.
– Да, кое-кто из наших предупреждал, что вы поставите такое условие.
– Люди должны дать согласие на то, что мы отправим кого-то в прошлое, чтобы уничтожить наш мир. Они должны согласиться.
– Тогда нам придется подождать некоторое время, прежде чем сказать им это, – произнес Манджам. – Потому что, если мы спросим их сегодня, они ответят отказом.
– Когда? – спросила Дико.
– Вы узнаете когда, – ответил Манджам. – Когда начнется массовый голод.
– А что если я буду слишком стар для такого путешествия? – спросил Кемаль.
– Тогда мы пошлем кого-то другого, – ответил Хасан.
– А что если я тоже буду слишком старой? – спросила Дико.
– Вы-то не будете, – ответил Манджам. – Поэтому готовьтесь. И когда катастрофа надвинется на нас, и люди увидят, что их дети голодают, что многие умирают, вот тогда они согласятся на то, что вы намерены сделать. Потому что тогда у них, наконец, появится перспектива.
– Какая перспектива? – спросил Кемаль.
– Во-первых, мы будем пытаться сохранить самих себя, – сказал Манджам, – пока не убедимся, что не в силах сделать это. Затем попытаемся сохранить детей, пока не убедимся в невозможности этого. Затем будем пытаться сохранить наш род, потом нашу деревню или племя, а когда убедимся, что не можем сохранить даже их, тогда будем искать пути, чтобы сохранить нашу память. И если мы не сможем сделать этого, то что же останется от нас? И, в конце концов, остается перспектива сделать благое дело для человечества в целом.
– Либо прийти в полное отчаяние, – сказала Тагири.
– Ну что ж, это еще один вариант, – сказал Манджам. – Но я не думаю, чтобы кто-то из присутствующих сделал такой выбор. И когда мы предложим этот шанс людям, которые видят, как мир рушится вокруг них, я думаю, они согласятся и дадут вам сделать эту попытку.
– Если они не согласятся, тогда мы не сделаем этого, – упрямо сказала Тагири.
Дико молчала, но она тоже понимала, что право выбора уже не принадлежит только ее матери. Почему это одно поколение людей имеет право запретить использовать один-единственный шанс для спасения будущего человечества? Но это не имеет значения. Как сказал Манджам, люди согласятся, когда увидят, как смерть и ужас смотрят им в лицо. И, наконец, о чем молили старик и старуха на острове Гаити? Не об избавлении, нет. В своем отчаянии они просили быстрой и легкой смерти. Уж это-то проект “Колумб”, наверняка, сможет им обеспечить.
* * *
Кристофоро откинулся на спинку и предоставил отцу Перему и отцу Антонио продолжить их разбор послания из дворца. Он встрепенулся, лишь когда отец Перес сказал ему:
– Конечно, это от королевы. Неужели вы думаете, что после стольких лет она позволит направить вам послание, не одобрив предварительно его содержания? В послании говорится о возможности повторного рассмотрения вопроса в “более удобное время”. Такие вещи попусту не говорят. У монархов нет времени, чтобы позволять людям надоедать им с вопросами, уже решенными. А она прямо-таки приглашает вас надоедать ей. Следовательно, вопрос не решен окончательно.
Вопрос не решен. А ему уже почти хотелось, чтобы с этим было покончено. А ему уже почти хотелось, чтобы Бог выбрал кого-нибудь другого.
Затем он отбросил от себя эту мысль и рассеянно слушал, как монахи-францисканцы обсуждают возможности. Теперь уже не имеет значения, какие доводы в споре были использованы. Единственный довод, который действительно много значил для Кристофоро, было явление ему Бога-Отца, Христа и Голубя Святого Духа, когда он лежал на берегу и они приказали ему плыть на запад. А. все остальные доводы, конечно, они справедливы, иначе Бог не послал бы его на запад. Но для Кристофоро это уже не имело никакого значения. Он был преисполнен решимости отправиться на запад ради… да, ради Господа. А почему ради Господа? Почему Христос стал столь важным в его жизни? Другие люди, даже церковники, не калечат себе жизнь так, как он. Они руководствуются личными интересами. Они сделали карьеру, продумали свое будущее. И, сколь ни странно, кажется, что Бог куда благосклоннее к тем, кто меньше любит его или, по крайней мере, любит меньше, чем Кристофоро.
А почему я так предан ему?
Глаза его были устремлены поверх стола на стену, но он не видел висевшее там распятие. Вместо этого на него опять нахлынули воспоминания. О матери, съежившейся позади стола и шепчущей ему что-то, в то время как вдали раздаются чьи-то крики. Что означало это воспоминание? Почему оно всплыло в памяти именно сейчас?
У меня была мать – у бедняжки Диего ее нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58