– Я слежу за тем, как жизнь горной деревни будет нарушена появлением испанцев, – ответил Хасан. – Всего через несколько недель их экспедиция доберется до горы, чтобы угнать людей и превратить их в рабов. Испанцам катастрофически не хватает рабочих рук на побережье.
– Они что, расширяют плантации?
– Вовсе нет, – сказал Хасан. – Фактически они терпят неудачу. Дело в том, что индейцы-рабы у них умирают один за другим.
– И что, испанцы даже не пытаются что-то сделать?
– Большинство из них пытается. Конечно, встречаются и такие, которые убивают рабов из спортивного интереса: обладая абсолютной властью над человеком, они хотят использовать ее до конца. Но, в основном, священники контролируют ситуацию и действительно пытаются спасти рабов от смерти.
Священники контролируют, подумала Тагири, а против рабства никто из них и не поднимет голос. И хотя эта мысль, как всегда, вызвала в ней горечь, она ничего не сказала Хасану: в конце концов, он работает над тем же проектом и сам все видит.
– Жители деревни Анкуам прекрасно знают о том, что происходит. Они уже поняли, что остались последними индейцами, которых еще не угнали в рабство. Они делали все, чтобы испанцы их не заметили: не жгли костров, не покидали деревню. Но внизу, в долинах, нашлось немало араваков и карибов, которые сотрудничают с испанцами в обмен на толику свободы. Они помнят о существовании деревни, поэтому скоро туда отправится экспедиция, и жители знают об этом. Вон, смотри.
Тагири увидела старика и женщину средних лет, сидящих на корточках у небольшого костерка, на котором кипел горшок с водой. Тагири улыбнулась при виде новых достижений техники, возможность увидеть пар на голограмме потрясла ее. Ей почудилось, что она вот-вот ощутит и запах.
– Варят табак, – сказал Хасан.
– Они пьют раствор никотина?
Хасан кивнул.
– Я уже видел такое раньше.
– Почему же они так неосторожны, ведь от костра идет дым.
– Трусайт, возможно, усиливает изображение дыма на голограмме, а на самом деле он может быть не так заметен, – сказал Хасан. – Но так или иначе, нельзя сварить табак без огня, а они сейчас близки к отчаянию. Уж лучше пойти на риск, что их заметят, чем провести еще один день, не услышав ни слова от богов.
– Значит, они пьют…
– Пьют, чтобы предаваться грезам, – сказал Хасан.
– То есть они больше верят таким снам, чем тем, которые приходят сами собой? – спросила Тагири.
– Они знают, что чаще всего сны ничего не означают. Они надеются, что их ночные кошмары тоже ничего не означают – это сны страха, а не настоящие сны. Они пьют табачный отвар, чтобы боги открыли им истину. Там внизу, в долине, араваки и карибы принесли бы богам человеческую жертву или сделали бы себе кровопускание, как поступают люди племени майя. Но в этой деревне не было обычая жертвоприношений, и ее жители так и не переняли этот обычай у соседей. Я думаю, они придерживаются каких-то иных традиций, подобно некоторым племенам в верховьях Амазонки. Им не нужна чужая смерть или кровь, чтобы разговаривать с богами.
В этот момент мужчина и женщина погрузили в воду концы трубок и начали втягивать жидкость из горшочка, как будто через соломинку для коктейля. Женщина поперхнулась, а мужчина, видимо, привык к этому зелью. Женщине явно стало нехорошо, но мужчина заставил ее выпить еще.
– Женщину зовут Путукам, что значит “дикая собака”, – сказал Хасан. – Она известна в деревне как ясновидящая, однако до сих пор почти никогда не пробовала табачный отвар.
– Ясно почему, – заметила Тагири.
В этот момент женщину по имени Путукам начало тошнить. Старик сначала попробовал помочь ей, но тут и его стало рвать, и потоки жидкости, смешавшись, потекли в золу.
– А Байку, между прочим, знахарь, поэтому он чаще пользуется разными снадобьями. По сути дела, постоянно. Он делает это для того, чтобы его дух проник в тело больного и узнал, в чем там дело. Чаще всего он пользуется для этой цели табачным отваром. Конечно, его тоже рвет. Эта гадость вызывает рвоту у каждого, кто ее попробует.
– У него есть все шансы заболеть раком желудка.
– Он проживет еще долго, – ответил Хасан.
– А боги действительно разговаривают с ними? Хасан пожал плечами.
– Давай проскочим дальше и посмотрим. Они переключились на более высокую скорость. Путукам и Байку, наверное, проспали уже несколько часов, однако для наблюдателей прошла лишь пара секунд. Каждый раз, когда они шевелились, Трусайт автоматически слегка снижал скорость; только когда стало ясно, что они вот-вот проснутся, Хасан переключил Трусайт на нормальный режим и увеличил громкость. Поскольку Тагири тоже была тут, он включил компьютер-переводчик, хотя сам в нем не нуждался.
– Я видела сон, – сказала Путукам.
– Я тоже, – сказал Байку.
– Расскажи мне хороший сон, который исцеляет, – попросила Путукам.
– Ничего исцеляющего в нем нет, – сказал он мрачно и печально.
– Все стали рабами?
– Все, кроме тех, кому повезло, и они были убиты или умерли от болезней.
– А что было потом?
– Все умерли.
– Значит наше спасение в этом, – сказала Путукам. – Умереть. Уж лучше бы мы попали в руки карибов. Пусть бы они вырвали у нас сердце и съели печень. Тогда, по крайней мере, мы были бы принесены в жертву богу.
– А что ты видела?
– Я видела безумный сон, – сказала она. – В нем нет ни капли правды.
– Тот, кто видит сон, не может судить об этом, – возразил Байку. Она вздохнула.
– Ты можешь подумать, что я плохая ясновидящая и боги не любят мою душу. Мне снилось, что за нами наблюдают какие-то мужчина и женщина. Они – взрослые, и все же во сне мне привиделось, что они на сорок поколений моложе нас.
– Останови, – сказала Тагири. Он выключил систему.
– Перевод точный? – спросила она. Хасан вернул изображение чуть назад, и вновь просмотрел его, на этот раз отключив устройство перевода. Так он дважды прослушал разговор.
– Перевод достаточно точен, – сказал он. – Слова, переведенные как “мужчина” и “женщина”, взяты из какого-то более старого языка и, возможно, означают “мужчина-герой” и “женщина-героиня”. Еще не боги, но уже не простые смертные. Они часто пользуются этими словами, говоря друг о друге, но не называют так людей из других племен.
– Хасан, – сказала она, – меня не интересует этимология. Я спрашиваю о смысле того, что она сказала. Он изумленно посмотрел на нее.
– Не думаешь ли ты, что она видела нас?
– Но этого не может быть, – ответил Хасан.
– Сорок поколений. По времени вроде бы совпадает? Мужчина и женщина, наблюдающие за ними.
– Разве во сне не может быть видений будущего? – спросил Хасан. – И поскольку в наши дни Служба так тщательно прочесывает все периоды истории человечества, неужели не может случиться так, что иногда наблюдатель услышит рассказ о сновидении, в котором, как ему кажется, фигурирует он сам?
– Вероятность совпадения, – задумчиво ответила Тагири.
Она, конечно, была знакома с этим принципом, который подробно рассматривался на заключительных этапах обучения. Но здесь было что-то другое. Она была уверена. Когда Хасан показывал всю сцену в третий раз, Тагири почудилось, что, рассказывая свой сон, Путукам все время смотрела прямо на них. Да так пристально, словно действительно видела какие-то, пусть и не совсем четкие, фигуры.
– Довольно неожиданно, не правда ли? – усмехнулся Хасан, посмотрев на нее.
– Покажи мне дальше, – сказала Тагири. Конечно увиденное было неожиданным, но не менее неожиданной была усмешка Хасана, обращенная к ней. Никто из ее подчиненных никогда не позволил бы себе подобной усмешки и фамильярности. Правда, непохоже, чтобы это была дерзость… скорее, проявление дружеских чувств, да, пожалуй, именно так.
Он включил Трусайт и они стали смотреть дальше.
– Мне снилось, что они смотрели на меня трижды, – говорила Путукам, – и, похоже, женщина знала, что я ее вижу.
Хасан быстро нажал кнопку “Пауза”.
– Нет бога, кроме Бога, – пробормотал он по-арабски, – и Мухаммед – пророк его.
Тагири знала, что иногда мусульманин говорит так в тех случаях, когда христианин просто выругается.
– Вероятность совпадения? – задумчиво сказала она. – А мне показалось, что она действительно видит нас.
– Если мы опять просмотрим эту сцену, – сказал Хасан, – тогда это будет в четвертый раз, а не в третий.
– Но когда она впервые упомянула об этом, мы действительно наблюдали за ней в третий раз. Изменить это невозможно.
– Трусайт никогда не влияет на прошлое, – сказал Хасан. – Машину невозможно увидеть там.
– А откуда мы это знаем? – спросила Тагири.
– Потому что это невозможно.
– Теоретически.
– И потому что такое никогда не случалось.
– До сих пор.
– Тебе хочется верить, что она действительно видела нас в своем никотиновом сне?
Тагири пожала плечами, изображая безразличие, которого она в данный момент вовсе не испытывала.
– Если она видела нас, Хасан, пойдем дальше и посмотрим, как она это объяснит.
Медленно, несколько нерешительно, Хасан включил Трусайт, чтобы продолжить наблюдение.
– Тогда это видение будущего, – сказал Байку. Кто знает, какие чудеса сотворят боги через сорок поколений?
– Я всегда считала, что время движется большими кругами, и жизнь – это огромная корзина, куда вплетены все мы, и каждое поколение образует свой круг, – сказала Путукам. – Но откуда же тогда взялись эти белокожие чудовища, пришедшие из моря? Разве они были в каком-то из кругов? Видимо, корзина порвалась, время прервалось и весь мир вывалился из корзины прямо в грязь.
– А что означают эти мужчина и женщина, наблюдавшие за нами?
– Ничего, – ответила Путукам. – Они просто наблюдали. Им было интересно.
– А сейчас они нас видят?
– Они видели все муки и страдания, приснившиеся тебе, – сказала Путукам. – Им это было интересно.
– Что значит “интересно”?
– Мне кажется они были опечалены, – сказала Путукам.
– Но… ведь они же белые? Выходит, они смотрели, как страдают другие люди, и им было все равно, как и всем белым?
– Они темнокожие. А женщина совсем черная. Мне никогда не случалось видеть человека с такой темной кожей.
– Тогда почему они не помешают белым людям превратить нас в рабов?
– Может быть, это не в их силах, – сказала Путукам.
– Если они не могут спасти нас, – сказал Байку, – тогда почему они смотрят на нас? Значит, они чудовища, которым нравится видеть страдания других людей?
– Выключи это, – сказала Тагири Хасану. Он остановил изображение и с изумлением взглянул на нее. У Тагири было в лице что-то такое, что заставило его наклониться к ней и коснуться ее руки.
– Тагири, – ласково сказал он, – из всех людей, кто когда-либо наблюдал прошлое, тебя единственную никогда, даже на мгновение, не покидало чувство сострадания.
– Она должна понять, – прошептала Тагири, – я бы помогла ей, если бы только это было в моих силах.
– Но как же она может понять это? – спросил Хасан. – Даже если она действительно видела нас каким-то образом, в обычном сне, вряд ли она сможет постичь, что наши возможности не безграничны. Если мы можем заглянуть в прошлое, то для нее мы – боги. Поэтому она думает, конечно, что мы можем сделать все, что угодно, но просто не захотели вмешиваться. Но ведь ты и я знаем, что мы не всесильны, и в данном случае у нас вообще нет права выбора.
– Боги, не обладающие властью богов, – сказала Тагири. – Что за ужасный дар!
– Прекрасный дар, – возразил Хасан. – Ты же знаешь, что истории, которые мы раскопали, изучая рабство, пробудили большой интерес и сочувствие во всем мире. Ты не можешь изменить прошлое, но ты уже изменила настоящее, и эти люди отныне не забыты. Нашим современникам они ближе, чем герои древности. Это и есть та единственная помощь, которую ты могла им оказать. И ты это сделала. Теперь их помнят и знают об их страданиях.
– Этого недостаточно, – сказала Тагири.
– Если это все, что ты можешь сделать, – возразил Хасан, – то этого достаточно.
– Ну, я готова, – сказала Тагири. – Покажи остальное.
– Может, нам лучше подождать?
Она молча наклонилась и сама нажала кнопку воспроизведения.
Путукам и Байку собирали землю и золу, смешанные с их рвотой, и бросали в табачный отвар. Огонь под горшком потух и пар из него больше не поднимался, но они стояли на коленях, склонив головы над горшком, вдыхая запах грязи, рвоты и табака.
Путукам заговорила нараспев:
– Из моего тела, из земли, из дурманящей воды, я… Трусайт II автоматически остановился.
– Он не может перевести это слово, – сказал Хасан. – И я тоже. Оно не встречается в разговорном языке. Во время магических обрядов они иногда используют какие-то архаичные выражения. А это слово, возможно, восходит к старому корню, означающему “придавать форму”, “делать”. Таким образом, она говорит что-то вроде “я леплю тебя”.
– Продолжим, – сказала Тагири. Путукам вновь затянула свой речитатив:
– Из моего тела, из земли, из дурманящей воды, я леплю вас, о дети сорока поколений, смотрящие на меня из моего сна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58