Однако ты не стал ковать себе щипцы подлиннее. Так что ж в тебе изменилось?»
— Если ты станешь писарем, — продолжал отец, — тебе волей-неволей придется покинуть Плоский Залив. Поселишься в Гавани Струящихся Вод или в Высокогорье, где-нибудь подальше отсюда.
— Мать ждет не дождется этого, — горько усмехнулся
Лэрд.
Отец нетерпеливо дернул плечом:
— Не говори глупости. Просто ты слишком похож на ее отца, вот и все. Она не желает тебе ничего плохого.
— Иногда, — сказал Лэрд, — мне кажется, что в этом доме если я кому и нужен, так только Сале. — «Прежде казалось. До того, как появились чужеземцы».
— Ты мне нужен.
— Ага, чтобы качать мехи, пока ты не сойдешь в могилу? А затем качать мехи для того, кто займет твое место? Отец, я не хочу уходить из Плоского Залива. Я не хочу становиться писарем. Разве что иногда почитаю для гостя, да и то в конце года, как сейчас, когда нечего делать, кроме как обрабатывать шкуры, ткать да забивать скот. Развлекаются же другие тем, что сочиняют песни. Ты САМ их сочиняешь.
Отец подобрал обломки железа и бросил их в лом. В горне уже разогревалась новая пластина.
— Качай мехи, Ларелед.
Это ласковое обращение и было ответом Лэрду. Гнев отца вспыхнул и пропал, он не будет запрещать ему читать, если это не помешает исполнению обязанностей по дому. Качая мехи, Лэрд запел:
Белочка ты белочка, Где же все орехи?
В стенах бедных хижин Велики прорехи.
Коли из амбара Станешь воровать,
Ох, придется рыжий Хвостик оторвать!
Отец расхохотался. Он сам сложил эту песню, когда прошлой зимой вся деревня собралась в их гостинице вместе веселее пережидать лютые морозы. Это великая честь, когда твою песню кто-то запоминает, в особенности если этот кто-то — твой собственный сын. Лэрд знал, что пение порадует отца, но вовсе не рассчитывал его умилостивить. Он действительно любил отца и искренне желал, чтобы тот был счастлив, хоть у них было мало общего.
Отец спел другой куплет, который не очень нравился Лэрду. Но мальчик все равно рассмеялся — теперь уже с расчетом. Ибо когда куплет закончился, и отец с сыном отсмеялись, Лэрд сказал:
— Разреши им остаться. Пожалуйста.
Лицо отца потемнело, он вытащил железо из горна и начал бить по нему молотом, придавая форму серпа.
— Они говорят твоим голосом, Лэрд.
— Они говорят у меня в уме, — возразил Лэрд. — Как… — Он немножко поколебался, прежде чем решился произнести слово, пришедшее из глубокого детства. — Как ангелы.
— Если ангелы все-таки существуют, почему ж кладбище полным-полно? — спросил отец.
— Я сказал, КАК ангелы. Ничего дурного в этом нет. Они…
— Они что?
«Они умеют ходить по воде».
— Ничего дурного они нам не сделают. Они хотят научиться нашему языку.
— Этот человек умеет причинять боль. Как может ангел уметь такое?
На это нечего было ответить. До вчерашнего дня никто здесь не знал, что такое настоящая боль. Однако Язон протянул руку и заставил Эльмо Кузнеца корчиться от боли. Кто же захочет испытать такое на себе?
— Они умеют внушать то, что им нужно, — сказал отец. — Как знать, может они заставили тебя им поверить? Внушили надежду, любовь и все прочее, что смогу! использовать против тебя же? И против нас заодно? Времена наступили опасные. Намедни прошел слух, что выше по реке случилось убийство. Не просто смерть — именно убийство. Вчера. Кто-то там пришел в такую ярость, которой никогда раньше не видывали. И вот у нас появляется человек, который знает, что такое боль, так же хорошо; как я знаю, что такое железо.
Серп был готов. Отец сунул его обратно в горн, чтобы железо привыкло к своей новой форме, и потер о глину чтобы оно познало вкус земли и не подвело во время жатвы Затем он медленно опустил его в бочонок, и железо запело
— И все-таки, — произнес Лэрд, подавая отцу точильный камень.
— Все-таки что?
— И все-таки, если они решат остаться, ты ведь ж сможешь их прогнать?
Отец резко повернулся к сыну:
— Неужели ты думаешь, я позволю им остаться, толь ко потому что их испугаюсь?
— Нет, — торопливо заверил Лэрд. — Но они же дал нам тот камень. И золото.
— Только низкий человек способен изменить принятое решение, пойдя на поводу у жажды наживы. Чего стоят золото и драгоценные камни, если вверх по реке люди начали убивать друг друга? Твое золото не вернет бабушку из могилы. И не нарастит плоть на кости Клэни. А может, оно исцелит старого писаря? Или залечит пронзенную железом ноту?
— Они не причинили нам никакого вреда, отец. Он просто защитил меня, когда я совершил грех по его вине.
Лицо отца посерьезнело. Он вспомнил имя, которое Лэрд оскорбил напрасным упоминанием.
— Это имя Бога, — сказал отец. — Ты должен был узнать его, только когда поцелуешь лед в свою шестнадцатую зиму.
Теперь нахмурился и Лэрд.
— Неужели ты осмелишься прогнать того, кто проповедует имя Бога?
— Злой человек может упомянуть имя Господне с неменьшей легкостью.
— Но нам откуда знать, плохие они или хорошие? Неужели мы теперь станем изгонять всякого, упомянувшего имя Бога, только из страха, что он окажется богохульником? Но как тогда называться самому Богу?
— Вот ты уже разговариваешь, как писарь, — сказал отец. — Уже сам того не понимая, хочешь, чтобы они остались. Меня не страшит боль, не страшит богатство, меня не страшит даже то, кто богохульствует и считает, что никакого вреда в этом нет. Меня страшит лишь то, что ты так жаждешь, чтобы они остались, что бы тебе ни пообещали…
— Ничего они мне не обещали!
— Я боюсь, что ты станешь другим. При этих словах Лэрд горько рассмеялся:
— Тебе же самому не нравится, какой я. Какая разница, если я вдруг изменюсь?
Отец провел пальцем по острию серпа.
— Острый, — задумчиво промолвил он. — Только прикоснулся — и сразу порезался.
Он продемонстрировал палец Лэрду. На подушечке выступила капля крови. Отец протянул руку и коснулся окровавленным пальцем правого века Лэрда. Обычно этот ритуал совершался при помощи воды, но кровь была сильнее. Потом отец коснулся левого века сына, и Лэрд вздрогнул. Такой ритуал должен защитить Лэрда не только от внешних опасностей, но и от себя самого.
— Я позволю им остаться, — прошептал отец. — Но с одним условием — это никак не скажется на твоих обязанностях по дому.
— Спасибо, — негромко произнес Лэрд. — Клянусь, вреда от этого не будет никакого, наоборот, только послужит воле Бога.
— Все живое в конце концов исполняет волю Бога. — Отец положил серп на скамью. — Так, вот еще работка столяру. От лезвия не будет проку, если оно не ляжет удобно в чью-нибудь ладонь, а для этого понадобится рукоять. — Он повернулся и сверху вниз посмотрел на Лэрда — хотя роста они уже были почти одинакового. — Для чьей же руки делался ты, Лэрд? Видит Господь, не для моей.
Но мысли Лэрда уже обратились к Язону и Юстиции и к той работе, которая у них имелась для него. Он успел позабыть о боли отца.
— А ты обещаешь поговорить с матерью? Она ведь наверняка нагрузит на меня столько работы, сколько мне и не снилось. Сделает что угодно, лишь бы я поменьше виделся с гостями.
— Обещаю, — рассмеялся отец. Затем, взяв сына за плечо, он пристально посмотрел на него. — Их глаза подобны небу, — произнес он. — Смотри не улети. Как говорится, не выстрел охотника убивает утку, а удар с землю.
Так что той зимой Лэрда никто особенно не тревожил — разве что мать — то с приступами обиженного молчания, то с колкими замечаниями. С первого же дня их с Язоном постоянно видели вместе — они не разлучались ни на минуту. Язон объяснял это тем, что ему нужно учить язык. Никто и не возражал, поскольку он не мешал, а только помогал Лэрду — вместе они быстрее справлялись с работой. Поэтому вместе они ходили в лес, вместе собирали грибы, пока те не исчезли с первым снегом. Как оказалось, Язон неплохо разбирался в травах, и хотя он по несколько раз переспрашивал, как называется то или иное растение, вскоре выяснилось, что ему известно о флоре куда больше, нежели Лэрду, который до этого считал, что знает о местных травах все и вся.
— А там, откуда ты пришел, растут те же травы, что и здесь? — спросил его Лэрд однажды.
Запинаясь на каждом слове, Язон ответил:
— Все планеты происходить одних и тех кораблей от. Произошли.
— От одних и тех же кораблей. -Да.
Лэрда заинтересовало подобное совпадение:
— А та планета Вортинга, о которой говорится в Книге Открытия Звезд, ты когда-нибудь бывал там?
Язон улыбнулся, как будто этот вопрос причинил ему радость и боль одновременно:
— Повидал. Но жить — нет.
— Но эта планета по имени Вортинг… она как-нибудь связана с именем Бога?
Язон не ответил. Вместо этого он указал на цветок:
— Вы когда-то ели это?
— Он ядовитый.
— Цветок быть… да, цветок ядовитый. — Язон оборвал стебель у самой земли и отшвырнул далеко в сторону, после
Чего разрыл почву и выдернул черный корень почти идеальной круглой формы.
— Для еды зимой. — Язон разломил корень на две половинки. Внутри он также был испещрен черными пятнышками. — Вода горячить, — сказал он, отчаянно пытаясь подыскать верное слово.
— Сварить?
— Да, Что поднимается вверх? — Пар?
— Да. Пить пар — получаются дети. — Произнеся это, Язон широко улыбнулся, чтобы показать, что как раз ЭТО свойство растения принимать безоговорочно не следует.
Они зашагали дальше. Лэрд набрел на целый выводок пригодных в пищу грибов и набил ими котомку. Лэрд болтал не умолкая, а Язон отвечал, как мог. Вскоре они вышли к болоту, где земля начинала проваливаться под ногами. Лэрд продемонстрировал, как пользоваться посохом, чтобы перепрыгивать опасные участки. В конце концов Язон так навострился, что ближе к полудню они с разбегу перемахивали через огромные водяные ямы и мчались дальше, не замочив даже подошв. Исключение составил только один случай, когда Язон вонзил посох слишком глубоко и тот застрял в грязи. Сидя в большой луже, Язон мучительными гримасами подыскивал подходящие к случаю выражения. Тогда-то Лэрд и научил его наиболее сочным словечкам из своего языкового запаса. Язон громко расхохотался.
— Да, в чем-то человеческие языки очень схожи, — проговорил он.
Тут Лэрд потребовал, чтобы Язон научил его словам, которые обычно использовались там, откуда он пришел. Когда настала пора возвращаться домой, оба изрядно поднаторели в использовании крепких словечек и выражений.
***
Крик «Лодка плывет!» раздался ближе к вечеру, когда путники обычно причаливают к берегу, чтобы поискать ночлега в какой-нибудь дружелюбной деревушке. Поэтому отец, мать, Лэрд и Сала сразу побежали на пристань, чтобы посмотреть на приближающееся суденышко. К их удивлению, это оказался плот, хотя сезон лесосплава уже давно закончился и должен был вновь открыться только весной, после вскрытия рек. Костер, который часто разводили на плотах лесорубов, оказался больше обычного — один конец плота был полностью охвачен огнем, пламя полыхало у самой воды.
— Там человек! — крикнул кто-то, и жители деревни сразу бросились к своим лодкам.
Лэрд сел в лодку вместе с отцом. Благодаря сильным рукам кузнеца они первыми добрались до плота. Человек лежал на связке дров, уже занявшихся ярким пламенем. В надежде спасти его Лэрд перепрыгнул через борт лодки и оказался на плоту, но он опоздал — огонь уже охватил тело и пожирал ноги. Лэрд почувствовал запах обуглившегося человеческого мяса, запах, который впервые узнал, когда умерла от ожогов Клэни. Лэрд отшатнулся от костра, дотянулся до края лодки и, подтащив ее поближе, перебрался обратно.
— Он мертв, — сказал Лэрд. Затем отвратительный запах, страх, который он испытал на борту пылающего плота, и память о лижущих человеческое тело языках пламени сделали свое дело. Лэрд перегнулся через борт и его вырвало. Отец не произнес ни слова. «Ему стыдно за меня», — подумал Лэрд. Он оторвал глаза от бегущей под ним воды. Отец выпустил весла и махал руками, приказывая остальным возвращаться. Лэрд увидел его потемневшее лицо. «Ему стыдно за меня, стыдно, что я так перепугался? А может, он и не думает обо мне вовсе?» Лэрд перевел взгляд на плот, который быстро удалялся, увлекаемый сильным течением реки. И вдруг прямо на глазах у Лэрда рука горящего человека поднялась, обгорелая до черноты и пылающая, как факел; так она и замерла вытянутой, пальцы же свернулись, как сворачивается в трубочку бумага, брошенная в жар.
— Он еще жив! — воскликнул Лэрд.
Отец обернулся. Рука продержалась еще секунду, после чего бессильно рухнула обратно в пекло. Секунды превратились в минуты — наконец отец взял весла в руки и стал грести к берегу. Сидя на носу, Лэрд не видел его лица. Да и не очень хотел видеть.
Течение сносило лодку, и им пришлось причалить к берегу довольно далеко от пристани. Обычно отец, заведя лодку в спокойные прибрежные воды, гнал ее вверх по течению, но сейчас он спрыгнул на берег и затащил суденышко на каменный пляж Харвингов. Он молчал, а Лэрд не осмеливался с ним заговорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Если ты станешь писарем, — продолжал отец, — тебе волей-неволей придется покинуть Плоский Залив. Поселишься в Гавани Струящихся Вод или в Высокогорье, где-нибудь подальше отсюда.
— Мать ждет не дождется этого, — горько усмехнулся
Лэрд.
Отец нетерпеливо дернул плечом:
— Не говори глупости. Просто ты слишком похож на ее отца, вот и все. Она не желает тебе ничего плохого.
— Иногда, — сказал Лэрд, — мне кажется, что в этом доме если я кому и нужен, так только Сале. — «Прежде казалось. До того, как появились чужеземцы».
— Ты мне нужен.
— Ага, чтобы качать мехи, пока ты не сойдешь в могилу? А затем качать мехи для того, кто займет твое место? Отец, я не хочу уходить из Плоского Залива. Я не хочу становиться писарем. Разве что иногда почитаю для гостя, да и то в конце года, как сейчас, когда нечего делать, кроме как обрабатывать шкуры, ткать да забивать скот. Развлекаются же другие тем, что сочиняют песни. Ты САМ их сочиняешь.
Отец подобрал обломки железа и бросил их в лом. В горне уже разогревалась новая пластина.
— Качай мехи, Ларелед.
Это ласковое обращение и было ответом Лэрду. Гнев отца вспыхнул и пропал, он не будет запрещать ему читать, если это не помешает исполнению обязанностей по дому. Качая мехи, Лэрд запел:
Белочка ты белочка, Где же все орехи?
В стенах бедных хижин Велики прорехи.
Коли из амбара Станешь воровать,
Ох, придется рыжий Хвостик оторвать!
Отец расхохотался. Он сам сложил эту песню, когда прошлой зимой вся деревня собралась в их гостинице вместе веселее пережидать лютые морозы. Это великая честь, когда твою песню кто-то запоминает, в особенности если этот кто-то — твой собственный сын. Лэрд знал, что пение порадует отца, но вовсе не рассчитывал его умилостивить. Он действительно любил отца и искренне желал, чтобы тот был счастлив, хоть у них было мало общего.
Отец спел другой куплет, который не очень нравился Лэрду. Но мальчик все равно рассмеялся — теперь уже с расчетом. Ибо когда куплет закончился, и отец с сыном отсмеялись, Лэрд сказал:
— Разреши им остаться. Пожалуйста.
Лицо отца потемнело, он вытащил железо из горна и начал бить по нему молотом, придавая форму серпа.
— Они говорят твоим голосом, Лэрд.
— Они говорят у меня в уме, — возразил Лэрд. — Как… — Он немножко поколебался, прежде чем решился произнести слово, пришедшее из глубокого детства. — Как ангелы.
— Если ангелы все-таки существуют, почему ж кладбище полным-полно? — спросил отец.
— Я сказал, КАК ангелы. Ничего дурного в этом нет. Они…
— Они что?
«Они умеют ходить по воде».
— Ничего дурного они нам не сделают. Они хотят научиться нашему языку.
— Этот человек умеет причинять боль. Как может ангел уметь такое?
На это нечего было ответить. До вчерашнего дня никто здесь не знал, что такое настоящая боль. Однако Язон протянул руку и заставил Эльмо Кузнеца корчиться от боли. Кто же захочет испытать такое на себе?
— Они умеют внушать то, что им нужно, — сказал отец. — Как знать, может они заставили тебя им поверить? Внушили надежду, любовь и все прочее, что смогу! использовать против тебя же? И против нас заодно? Времена наступили опасные. Намедни прошел слух, что выше по реке случилось убийство. Не просто смерть — именно убийство. Вчера. Кто-то там пришел в такую ярость, которой никогда раньше не видывали. И вот у нас появляется человек, который знает, что такое боль, так же хорошо; как я знаю, что такое железо.
Серп был готов. Отец сунул его обратно в горн, чтобы железо привыкло к своей новой форме, и потер о глину чтобы оно познало вкус земли и не подвело во время жатвы Затем он медленно опустил его в бочонок, и железо запело
— И все-таки, — произнес Лэрд, подавая отцу точильный камень.
— Все-таки что?
— И все-таки, если они решат остаться, ты ведь ж сможешь их прогнать?
Отец резко повернулся к сыну:
— Неужели ты думаешь, я позволю им остаться, толь ко потому что их испугаюсь?
— Нет, — торопливо заверил Лэрд. — Но они же дал нам тот камень. И золото.
— Только низкий человек способен изменить принятое решение, пойдя на поводу у жажды наживы. Чего стоят золото и драгоценные камни, если вверх по реке люди начали убивать друг друга? Твое золото не вернет бабушку из могилы. И не нарастит плоть на кости Клэни. А может, оно исцелит старого писаря? Или залечит пронзенную железом ноту?
— Они не причинили нам никакого вреда, отец. Он просто защитил меня, когда я совершил грех по его вине.
Лицо отца посерьезнело. Он вспомнил имя, которое Лэрд оскорбил напрасным упоминанием.
— Это имя Бога, — сказал отец. — Ты должен был узнать его, только когда поцелуешь лед в свою шестнадцатую зиму.
Теперь нахмурился и Лэрд.
— Неужели ты осмелишься прогнать того, кто проповедует имя Бога?
— Злой человек может упомянуть имя Господне с неменьшей легкостью.
— Но нам откуда знать, плохие они или хорошие? Неужели мы теперь станем изгонять всякого, упомянувшего имя Бога, только из страха, что он окажется богохульником? Но как тогда называться самому Богу?
— Вот ты уже разговариваешь, как писарь, — сказал отец. — Уже сам того не понимая, хочешь, чтобы они остались. Меня не страшит боль, не страшит богатство, меня не страшит даже то, кто богохульствует и считает, что никакого вреда в этом нет. Меня страшит лишь то, что ты так жаждешь, чтобы они остались, что бы тебе ни пообещали…
— Ничего они мне не обещали!
— Я боюсь, что ты станешь другим. При этих словах Лэрд горько рассмеялся:
— Тебе же самому не нравится, какой я. Какая разница, если я вдруг изменюсь?
Отец провел пальцем по острию серпа.
— Острый, — задумчиво промолвил он. — Только прикоснулся — и сразу порезался.
Он продемонстрировал палец Лэрду. На подушечке выступила капля крови. Отец протянул руку и коснулся окровавленным пальцем правого века Лэрда. Обычно этот ритуал совершался при помощи воды, но кровь была сильнее. Потом отец коснулся левого века сына, и Лэрд вздрогнул. Такой ритуал должен защитить Лэрда не только от внешних опасностей, но и от себя самого.
— Я позволю им остаться, — прошептал отец. — Но с одним условием — это никак не скажется на твоих обязанностях по дому.
— Спасибо, — негромко произнес Лэрд. — Клянусь, вреда от этого не будет никакого, наоборот, только послужит воле Бога.
— Все живое в конце концов исполняет волю Бога. — Отец положил серп на скамью. — Так, вот еще работка столяру. От лезвия не будет проку, если оно не ляжет удобно в чью-нибудь ладонь, а для этого понадобится рукоять. — Он повернулся и сверху вниз посмотрел на Лэрда — хотя роста они уже были почти одинакового. — Для чьей же руки делался ты, Лэрд? Видит Господь, не для моей.
Но мысли Лэрда уже обратились к Язону и Юстиции и к той работе, которая у них имелась для него. Он успел позабыть о боли отца.
— А ты обещаешь поговорить с матерью? Она ведь наверняка нагрузит на меня столько работы, сколько мне и не снилось. Сделает что угодно, лишь бы я поменьше виделся с гостями.
— Обещаю, — рассмеялся отец. Затем, взяв сына за плечо, он пристально посмотрел на него. — Их глаза подобны небу, — произнес он. — Смотри не улети. Как говорится, не выстрел охотника убивает утку, а удар с землю.
Так что той зимой Лэрда никто особенно не тревожил — разве что мать — то с приступами обиженного молчания, то с колкими замечаниями. С первого же дня их с Язоном постоянно видели вместе — они не разлучались ни на минуту. Язон объяснял это тем, что ему нужно учить язык. Никто и не возражал, поскольку он не мешал, а только помогал Лэрду — вместе они быстрее справлялись с работой. Поэтому вместе они ходили в лес, вместе собирали грибы, пока те не исчезли с первым снегом. Как оказалось, Язон неплохо разбирался в травах, и хотя он по несколько раз переспрашивал, как называется то или иное растение, вскоре выяснилось, что ему известно о флоре куда больше, нежели Лэрду, который до этого считал, что знает о местных травах все и вся.
— А там, откуда ты пришел, растут те же травы, что и здесь? — спросил его Лэрд однажды.
Запинаясь на каждом слове, Язон ответил:
— Все планеты происходить одних и тех кораблей от. Произошли.
— От одних и тех же кораблей. -Да.
Лэрда заинтересовало подобное совпадение:
— А та планета Вортинга, о которой говорится в Книге Открытия Звезд, ты когда-нибудь бывал там?
Язон улыбнулся, как будто этот вопрос причинил ему радость и боль одновременно:
— Повидал. Но жить — нет.
— Но эта планета по имени Вортинг… она как-нибудь связана с именем Бога?
Язон не ответил. Вместо этого он указал на цветок:
— Вы когда-то ели это?
— Он ядовитый.
— Цветок быть… да, цветок ядовитый. — Язон оборвал стебель у самой земли и отшвырнул далеко в сторону, после
Чего разрыл почву и выдернул черный корень почти идеальной круглой формы.
— Для еды зимой. — Язон разломил корень на две половинки. Внутри он также был испещрен черными пятнышками. — Вода горячить, — сказал он, отчаянно пытаясь подыскать верное слово.
— Сварить?
— Да, Что поднимается вверх? — Пар?
— Да. Пить пар — получаются дети. — Произнеся это, Язон широко улыбнулся, чтобы показать, что как раз ЭТО свойство растения принимать безоговорочно не следует.
Они зашагали дальше. Лэрд набрел на целый выводок пригодных в пищу грибов и набил ими котомку. Лэрд болтал не умолкая, а Язон отвечал, как мог. Вскоре они вышли к болоту, где земля начинала проваливаться под ногами. Лэрд продемонстрировал, как пользоваться посохом, чтобы перепрыгивать опасные участки. В конце концов Язон так навострился, что ближе к полудню они с разбегу перемахивали через огромные водяные ямы и мчались дальше, не замочив даже подошв. Исключение составил только один случай, когда Язон вонзил посох слишком глубоко и тот застрял в грязи. Сидя в большой луже, Язон мучительными гримасами подыскивал подходящие к случаю выражения. Тогда-то Лэрд и научил его наиболее сочным словечкам из своего языкового запаса. Язон громко расхохотался.
— Да, в чем-то человеческие языки очень схожи, — проговорил он.
Тут Лэрд потребовал, чтобы Язон научил его словам, которые обычно использовались там, откуда он пришел. Когда настала пора возвращаться домой, оба изрядно поднаторели в использовании крепких словечек и выражений.
***
Крик «Лодка плывет!» раздался ближе к вечеру, когда путники обычно причаливают к берегу, чтобы поискать ночлега в какой-нибудь дружелюбной деревушке. Поэтому отец, мать, Лэрд и Сала сразу побежали на пристань, чтобы посмотреть на приближающееся суденышко. К их удивлению, это оказался плот, хотя сезон лесосплава уже давно закончился и должен был вновь открыться только весной, после вскрытия рек. Костер, который часто разводили на плотах лесорубов, оказался больше обычного — один конец плота был полностью охвачен огнем, пламя полыхало у самой воды.
— Там человек! — крикнул кто-то, и жители деревни сразу бросились к своим лодкам.
Лэрд сел в лодку вместе с отцом. Благодаря сильным рукам кузнеца они первыми добрались до плота. Человек лежал на связке дров, уже занявшихся ярким пламенем. В надежде спасти его Лэрд перепрыгнул через борт лодки и оказался на плоту, но он опоздал — огонь уже охватил тело и пожирал ноги. Лэрд почувствовал запах обуглившегося человеческого мяса, запах, который впервые узнал, когда умерла от ожогов Клэни. Лэрд отшатнулся от костра, дотянулся до края лодки и, подтащив ее поближе, перебрался обратно.
— Он мертв, — сказал Лэрд. Затем отвратительный запах, страх, который он испытал на борту пылающего плота, и память о лижущих человеческое тело языках пламени сделали свое дело. Лэрд перегнулся через борт и его вырвало. Отец не произнес ни слова. «Ему стыдно за меня», — подумал Лэрд. Он оторвал глаза от бегущей под ним воды. Отец выпустил весла и махал руками, приказывая остальным возвращаться. Лэрд увидел его потемневшее лицо. «Ему стыдно за меня, стыдно, что я так перепугался? А может, он и не думает обо мне вовсе?» Лэрд перевел взгляд на плот, который быстро удалялся, увлекаемый сильным течением реки. И вдруг прямо на глазах у Лэрда рука горящего человека поднялась, обгорелая до черноты и пылающая, как факел; так она и замерла вытянутой, пальцы же свернулись, как сворачивается в трубочку бумага, брошенная в жар.
— Он еще жив! — воскликнул Лэрд.
Отец обернулся. Рука продержалась еще секунду, после чего бессильно рухнула обратно в пекло. Секунды превратились в минуты — наконец отец взял весла в руки и стал грести к берегу. Сидя на носу, Лэрд не видел его лица. Да и не очень хотел видеть.
Течение сносило лодку, и им пришлось причалить к берегу довольно далеко от пристани. Обычно отец, заведя лодку в спокойные прибрежные воды, гнал ее вверх по течению, но сейчас он спрыгнул на берег и затащил суденышко на каменный пляж Харвингов. Он молчал, а Лэрд не осмеливался с ним заговорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46