— Чего они боятся? — как-то раз спросил Лэрд у Язона, пока они готовили колбасу в кладовой, где хранились мясные припасы.
— Ну, прежде всего смерти.
— Но ведь они так и так умрут! Этот постоянный сон не прибавит им и денька жизни!
— Даже часа не прибавит. Всех нас ожидает одна и та же участь. — И он подвесил к потолку очередной кусок овечьих кишок, туго набитых мясом.
— Тогда почему? В этом нет никакого смысла.
— Дело в том, что важные люди Спят дольше и просыпаются реже. Поэтому они умирают сотни и сотни лет спустя.
— А как же друзья, близкие?
— В этом-то вся и суть.
— Зачем же жить, когда все твои друзья уже умерли?
— Извини, это вопрос не ко мне, — расхохотался Язон. — Я и сам всегда считал вечный сон дурацкой затеей.
— Так почему же они продолжали принимать сомек? Язон лишь пожал плечами:
— Что тебе сказать? Я не знаю.
И тогда Лэрд услышал голос Юстиции: «Нет на свете таких глупостей, опасностей или страданий, на которые не пошли бы люди в надежде, что это возвысит их в глазах остальных, придаст им силы или почета. Я видела, как человек отравляет себя, уничтожает собственных детей, унижает ближнего, отрезает себя от мира — и все это делалось ради того, чтобы остальные сочли, будто он — Высшее создание».
— Но только настоящий выродок может так думать!
— С тобой многие бы согласились, — сказал Язон.
«Но такие люди не принимают сомек, — заметила Юстиция. — Они отрицают сон, поэтому проживают положенный век и умирают, тогда как те, кто живет исключительно ради чести и могущества сна, те, кто считает, что сомек — это вечная жизнь, — эти люди презирают отвергнувших сомек».
У Лэрда все это не укладывалось в голове. Неужели люди могут быть такими глупыми? Но Язон рассказал, что на протяжении многих тысячелетий вселенной правили люди, посвятившие жизнь служению сну и принимающие мнимую смерть как можно чаще, лишь бы отдалить момент, когда наступит сон, конца которому не будет. Да и как Лэрд может сомневаться в этом? Его сновидения о жизни на Капитолии были абсолютно ясны, а воспоминания — необыкновенно реалистичны.
— А где находится этот Капитолий?
— Его больше нет, — ответил Язон, перемешивая перченое, острое мясо, прежде чем сунуть очередную горсть его в толстую кишку.
— Что, целая планета вдруг взяла и исчезла?
— Остался лишь голый камень. Металлическое покрытие было уничтожено уже давно. Теперь там нет ни почвы, ни морской жизни.
«Ну, пройдет пара миллиардов лет, — встряла Юстиция, — и может, этот мир еще изменится».
— А куда подевались люди?
— Это часть той истории, которую ты напишешь.
— Это вы с Юстицией уничтожили Капитолий?
— Нет. Это сделал Абнер Дун.
— Так, значит, Абнер Дун действительно существовал?
— Я лично знал его, — кивнул Язон.
— И он был обыкновенным человеком?
— Скоро ты напишешь о том, как мы с Абнером Дуном встретились. Юстиция расскажет тебе об этом во сне, а когда ты проснешься, то все подробно изложишь на бумаге.
— Что, Юстиция тоже знала Абнера Дуна?
— Юстиции всего двадцать лет. А мы с Абнером Дуном познакомились где-то… пятнадцать-шестнадцать тысячелетий назад.
Лэрд было подумал, что Язон, который хоть и не часто, но все же допускал ошибки, перепутал цифры, но Юстиция заявила, что все правильно. «Именно так все и было, — сказала она. — Последние десять тысяч лет Язон проспал на морском дне, да и до этого не раз погружался в сон».
— Так ты… ты тоже пользовался сомеком, — еле выговорил Лэрд.
— Я был пилотом космического корабля, — объяснил Язон. — В те времена наши корабли были куда медленнее, чем нынешние. И мы, пилотирующие их, мы были единственными, кто действительно нуждался в сомеке.
— Но сколько же тебе лет?
— Еще до того, как на эту планету ступила нога человека, я был уже стар. А что, это имеет какое-то значение?
Лэрд не знал, как выразить обуревающие его чувства, а потому спросил о том, что было бы ему более понятно:
— Так ты Бог?
Язон не рассмеялся, услышав такую глупость. Вместо этого он задумался. Ответила Юстиция: «Всю свою жизнь я звала его Богом. Пока не узнала поближе».
— Но как ты можешь быть Богом„ если Юстиция обладает куда большими возможностями, чем ты?
«Я его дочь, между нами пять сотен поколений. По-моему, достаточное время, чтобы дети Бога чему-то да научились».
Лэрд взял из рук Язона вереницу маленьких колбасок и повесил ее над огнем коптиться.
— Знаешь, мне никто не говорил, что Бог умеет делать колбаски.
— Это так, мелочь, чему только не научишься за долгую жизнь.
Был уже полдень, поэтому они направились в дом, где мать молча подала им блюдо с сыром, буханку горячего хлеба и сок перезрелых яблок.
— Вкуснее даже на Капитолии не едал, — отметил Язон, и Лэрд, припомнив безвкусную пищу, которой пичкали Язона в детстве, охотно согласился.
— Так, — сказал Язон. — Осталась последняя стадия подготовки, и ты можешь приступать к написанию книги. Но сейчас нам нужны чернила.
— Старый писарь оставил немножко, — напомнил Лэрд.
— Коровья моча, — скривился Язон. — Я научу тебя делать чернила, которые продержатся очень и очень долго.
Услышав это, мать не могла скрыть недовольство:
— В доме столько работы, — сказала она, — а ты забиваешь Лэрду голову всякими дурацкими затеями. Тоже мне важность — чернила!
Язон улыбнулся, но взгляд его был тверд:
— Тано, я трудился наравне с твоим сыном. Снег еще не выпал, а у вас уже столько запасов на зиму, сколько вы никогда не видывали. Кроме того, я заплатил за проживание, тогда как на самом-то деле это вы должны платить мне за мою работу. Предупреждаю, не упрекай меня в том, что мы с твоим сыном зря тратим время.
— Ты меня ПРЕДУПРЕЖДАЕШЬ?! И что ж ты со мной сделаешь, если я ослушаюсь, — убьешь под моей же крышей? — съязвила она, надеясь затеять свару.
Но его слова жалили, словно пчелы:
— Не стой у меня на пути, Тано, иначе я расскажу твоему мужу, что не он один в этом доме раздувал огонек в потайном горне. И опишу, какие именно путники качали мехи и подбрасывали поленья, дабы огонь твой не угасал.
Глаза матери округлились, и, резко умолкнув, она снова принялась крошить турнепс для супа.
Это ее смирение было настоящим признанием поражения. Лэрд смотрел на нее с презрением и страхом. Он думал о своем худеньком тельце и узких плечах, думал; какой же путник зачал его. «Что украла ты у жизни?» — мысленно спрашивал он мать.
«Ты сын своего отца, — раздался голос Юстиции. — И Сала тоже была зачата им. Те, кто охранял вас от боли, следили и за тем, чтобы незаконнорожденные дети не появлялись на свет».
Утешение было слабым. Мать всегда относилась к нему холодно, он боялся ее, но никогда даже не думал, что она умеет лгать и изворачиваться.
— Ну, Тано, что скажешь о моих успехах? Научился я языку? — бодро поинтересовался Язон.
— Иди, делай свои чернила, — хмуро буркнула мать. — Чем меньше времени ты будешь проводить в доме, тем лучше.
«Знаешь, мама, в последнее время мне тоже здесь что-то разонравилось».
На прощание Язон легонько чмокнул Юстицию в щечку. Юстиция молча проводила его горящим взглядом. Выйдя на улицу, Язон объяснил Лэрду:
— Юстиция терпеть не может, когда я начинаю играть на страхах и тем самым подчиняю себе людей. Она считает, что это дурно и отвратительно. Она-то привыкла управлять людьми, незаметно изменяя их желания, чтобы им даже в голову не пришло ослушаться ее. А я вот думаю, что это плохо отражается на умственных способностях и превращает людей в животных.
Лэрд молча пожал плечами. Мать разрешила ему заняться чернилами, это главное — не важно, как этого добились Язон и Юстиция.
Язон собирал со стволов древесные грибы и клал к себе в сумку, поручив Лэрду наломать ветвей шиповника и набить ими другую котомку. Коварные кусты так и норовили вцепиться шипами ему в руки, но он не жаловался, даже испытывал удовольствие, снося боль без малейшего стона. Ближе к сумеркам, уже по пути домой, Язон остановился у одной сосенки и соскреб с нее смолы, наполнив предусмотрительно захваченную плошку.
Грибы они сварили, порезали на кусочки, отварили снова и отлили полученную черную жидкость в отдельную миску. Раздавив в ней мелко накрошенные ветви терновника, они снова ее процедили, затем добавили сосновую смолу и поставили на огонь, где она и бурлила около часа. В конце концов, в последний раз пропустив ее сквозь холст, они получили две пинты блестяще-черных чернил.
— Они сохраняют яркость на протяжении целого тысячелетия, а надпись, сделанную ими, можно прочитать и через пять тысяч лет. Скорее пергамент обратится в пыль, чем исчезнут чернила, — сказал Язон.
— Где ты научился делать такие хорошие чернила?
— А где ты научился делать такой тонкий пергамент? — в ответ спросил Язон, беря из рук Лэрда лист. — Сквозь него мою руку видать.
— Ну, как сделать пергамент, знает каждый, — хмыкнул Лэрд. — Овцы носят его секрет на теле, до самой смерти, и делятся им с нами, когда мы свежуем их.
Той ночью Лэрду снилось, как Язон впервые встретился с Абнером Дуном. Как Бог повстречался с Сатаной. Как жизнь сошлась со смертью. Как Создатель столкнулся с разрушителем. Сон принесла ему Юстиция; извлекла она этот сон из дальних уголков памяти Язона. Воспоминания о воспоминаниях о воспоминаниях — вот что вертелось в уме у Лэрда, когда на следующее утро дрожащим пером он вывел первую строку.
Глава 3
КНИГА ДРЕВНИХ ВОСПОМИНАНИЙ
Вот как начал Лэрд свою книгу:
"Я — Лэрд из Гостиницы Плоского Залива. Я не писарь, но читал книги и знаком с буквами, связками и окончаниями. Поэтому хорошими свежими чернилами на изготовленном собственноручно пергаменте я пишу эту повесть, историю, которая на самом деле принадлежит не мне. Это воспоминания о снах, в которых мне приснилось детство другого человека, и сновидения эти были посланы мне, дабы я мог изложить историю его жизни. Прошу прощения, если я плохо пишу, ибо не часто мне приходилось заниматься этим делом. Я не обладаю стилем Симола из Грэйса, хотя и мечтаю, чтобы мое перо могло выводить такие изящные фразы, какие придумывает он. Но я умею лишь излагать все просто, как есть, — что я и делаю.
Имя того мальчика, о котором я вам расскажу, — Язон Вортинг, в ту пору его звали просто Джэйс, никому ведь и невдомек было, кто он такой и кем ему суждено стать. Он жил на мертвой ныне планете Капитолий, сотворенной из стали и пластика. Этот мир был настолько богат, что дети там ничего не делали — только ходили в школу да играли во всякие игры. Этот мир был настолько беден, что ни одного колоса не росло на земле, поэтому жителям его приходилось есть то, что присылали с других планет на огромных космических кораблях".
Лэрд перечитал написанное и остался доволен и испуган одновременно. Он был доволен тем, что ему удалось собрать вместе столько слов за раз. Тем, что повесть начиналась, как самая настоящая книга. А испуган, потому что знал, насколько он необразован: истинные писари непременно сочтут это детским лепетом. "Я и есть дитя amp;.
— Ты мужчина, — возразил Язон. Он сидел на полу, привалившись к стене, и шил кожаные башмаки, которые сам вызвался сделать отцу. — И книга твоя получится — главное, чтобы в ней ты говорил только правду.
— Но вдруг я чего забуду?
— А ты и не обязан запоминать все до мельчайших подробностей.
— Мне иногда снится такое, чего я даже не понимаю.
— От тебя никто не требует, чтобы ты все понимал.
— Но откуда мне тогда знать, что правда, а что нет? Язон расхохотался, пропустил длинную, толстую иглу сквозь кожу и затянул стежок.
— Это твои воспоминания о твоих же снах, о воспоминаниях Юстиции о хранящихся в моей памяти событиях, которые произошли со мной в далеком детстве, проведенном на планете, которая погибла более десяти тысяч лет назад. Чем еще это может быть, если не правдой?
— И с чего мне начать? Язон пожал плечами:
— Мы выбирали не слепое орудие, мы выбирали человека, который изложит нашу историю на бумаге. Начнем сначала, с самого важного.
Сначала? С самого важного? Лэрд быстро перебрал в уме то, что помнил о жизни Язона. Что же здесь важно? С чего начать? Страх и боль — вот что казалось сейчас самым важным Лэрду, ведь в детстве своем он никогда и ничего не боялся и не испытывал боли, не то что сейчас. И важнее всего — первый страх, первая боль, которые Язон пережил, чуть не распрощавшись с жизнью из-за какой-то сданной на «отлично» контрольной работы.
Случилось все на уроке, на котором изучалось движение и энергия звезд. Лишь несколько сотен из всех тринадцатилетних детей Капитолия проявили достаточные способности, чтобы быть допущенными к этой дисциплине. Джэйс наблюдал за задачами, возникающими над его партой, — маленькие звездочки и галактики кружили прямо перед ним, он мог держать в руках целую вселенную. Прямо под звездами возникал текст задания, и Джэйс набрал на клавиатуре ответы.
С подобными задачками Джэйс справлялся без труда. Учился он хорошо, и чем меньше оставалось вопросов, тем увереннее он становился:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46