В настоящем был отставной безработный начальник охраны холдинга с глазами больного пса.
Если бы Эрнст Неизвестный задумал ваять статую, символизирующую тотальную безнадегу, лучшей модели, чем Василий Васильевич Иванов, придумать было невозможно.
Иванов осел в кресле грузным, плохо отесанным монолитом, налившись каменной неподвижностью. Мерно и монотонно шевелились только тугие желваки на скулах. На лице застыла суровая усталость, как у красноармейца в окружении: все уже кончено, а сам еще жив. Как жить? Бес его знает. Куда ни кинь — всюду клин: немцы не подстрелят, так свои в назидание другим расстреляют.
— Чемоданы уже приказали паковать? — нейтральным тоном поинтересовался Максимов.
Василий Васильевич очнулся от мрачных раздумий и отрицательно покачал головой.
— Пока работаю. Шефа личной охраны отстранил, на фиг. Вот теперь сам рулю. — Он указал на панель мониторов.
— Кабинет его?
— Ну. — Иванов кивнул. — Мой на втором этаже.
Максимов повернулся к мониторам видеонаблюдения. Гостей в зале заметно поубавилось. На центральном экране крупно показывали вдову, сидящую в кресле. Какой-то статный молодой человек подошел к ней, поднял безвольную руку женщины, поднес к своим губам.
Гордый профиль с острой кляксой бородки под нижней губой, зачесанные назад тугие вихры волос, толстые и сильные, как смелые мазки масляной краски. Свободные, незажатые движения. Подкупающая смесь уверенности в себе и полной раскрепощенности. На бизнесмена совкового разлива он абсолютно не походил, скорее — из богемных кругов, но в деньгах нужды не испытывал.
«Он бабам — нравился за то, за что не должен знать никто», — пришла на память строчка из лагерного шансона.
— Кто такой? — спросил Максимов, оглянувшись.
— Ай, крендель из «новых». — Иванов скорчил пренебрежительную гримасу. — Монстр пиара.
— В самом деле?
— Матоянц так считал.
— Тогда — другое дело.
Максимов повернулся к экрану, чтобы получше разглядеть молодого человека, но он уже исчез. В кадре осталась только вдова, она разговаривала с какой-то молоденькой барышней, примерно Карининого возраста и чем-то неуловимо на нее похожей.
— Да не косись ты на них! Я тебе другое кино покажу.
Иванов вытер пальцы салфеткой, взял со стола пульт видеомагнитофона.
— Ты у нас не из слабонервных, как мне доложили. — Он демонстративно козырнул осведомленностью.
«Нет, как все-таки людей служба портит! — Максимов упер взгляд ему в переносицу. — Аж лицом просветлел. Щелкнуть, что ли, по носу?»
Решил, что не помешает.
— Полгода назад вы знали, что будете сидеть бесхозным псом? Уверен, нет. И это при всей вашей сверхинформированности. Вывод прост: осведомленность тешит самолюбие и портит характер. И ничего более. Что толку от моего досье, если я сейчас дожую бутерброды, встану и уйду? — Максимов сбавил тон. — А то, что вы держите для меня в кармане, так там и останется.
У Иванова хватило выдержки, на лице удержалось тупое и бесстрастное выражение старого служаки.
— Нет, я не ясновидящий, — продолжил атаку Максимов. — Просто привык думать о людях сначала хорошо, а потом уж — как заслужат. Пока держу вас за профессионала, Василий Васильевич. Вы же меня не водку зазвали пить. Значит, если пригласили на беседу, то подготовились. И сценарий в уме набросали, и каждое движение рассчитали. Кто же при постороннем в сейф полезет? Какой профи, выйдя из кабинета, оставит в ящике стола то, чему положено лежать в сейфе? Вывод прост. Когда вышли меня звать, сунули это, — думаю, конверт, — в карман. — Максимов примирительно улыбнулся и добавил: — Я тоже Конан Дойла читал.
Вот тут, вопреки ожиданиям, Василий Васильевич не выдержал. Лицо дрогнуло, и на нем проступила горечь.
Иванов медленно, заторможенным движением растер щеки, словно размазывая что-то липкое, неприятно тянущее кожу.
— Ладно, парень, хватит бодаться, — глухо произнес он. — Пинать раненого много ума не надо. А я который день живу, будто сердце вырвали.
— Мои извинения…
— Ладно, проехали. — Иванов вытянул руку с пультом. — Смотри кино. Все разговоры потом.
Внутри видеомагнитофона тихо щелкнуло, на экране телевизора пошла запись.
Снимала камера видеонаблюдения. Лужайка за домом светилась неестественным серебристым светом. Задний план кадра залепили темные, непрозрачные контуры деревьев.
Максимов посмотрел на хронометраж. Час тридцать две после полуночи.
В круг максимальной резкости вошел человек. Низкорослая, крепко сбитая фигура была Максимову знакома. Спрашивать вслух, почему Матоянц разгуливает в столь позднее время, не стал. Тем и хорошо кино, смотри и жди, все покажут.
Матоянц свернул с дорожки. Побрел по лужайке, оставляя за собой на влажной траве яркую фосфорную дорожку. Остановился. Закинул голову.
Максимов про себя отметил, что двигался Матоянц как-то странно, заторможенно и вяло. Он помнил, что в жизни походка у Матоянца была наполеоновской, — сочетание величавости и напора. А на экране шел не глава крупного холдинга, а какой-то лунатик.
«Возможно, камера так искажает?», — подумал Максимов.
И через секунду понял, что ошибся.
Из темноты в центр кадра метнулись острые клинообразные фигуры.
Собаки беззвучно летели над самой травой, волоча за собой серебристый шлейф. Шкуры от набившейся в шерсть влаги в призрачном свете оптики ночного видения казались густо измазанными фосфором.
Самый крупный пес вырвался вперед, распластал в прыжке длинное тело. Блик света ударил по оскаленной пасти, высветив оскал мощных клыков.
Удар мощного тела сбил Матоянца в траву. Пес, летевший вторым, вцепился ему в правую руку, поволок за собой. Еще одна собака с прыжка вгрызлась в колено. Матоянц оказался распятым на земле, с горлом, сдавленным мертвой хваткой Вожака. Стая облепила его со всех сторон, плотный клубящийся шерстяной ком закрыл от обзора тело.
Десять секунд — Максимов засек по таймеру — псы рвали и терзали жертву. Когда стая отхлынула, на траве в жирной блестевшей луже осталась лежать распотрошенная кукла. В фосфорном свете ярко горели обнаженные ребра и шар обглоданного черепа.
«Вот и ответ, почему гроб не открывали», — подумал Максимов.
Иванов остановил запись.
— Дальше наша суета. Смотреть тошно. Или хочешь?
— Лучше отмотайте назад, на начало атаки, — попросил Максимов.
На экране зарябили серые полосы. Потом пошла запись.
Псы, характерно поджав хвосты, неслись по серебряной траве.
— Стоп! — Максимов вскинул руку.
В стоп-кадре застыл в прыжке Вожак.
— Увеличить можно?
Иванов одобрительно хмыкнул. Подавил на клавиши пульта. Изображение скачками стало увеличиваться до тех пор, пока весь экран не залепило тело пса. В серебристом свечении, исходящем от шкуры, оскал и блестки в глазах смотрелись по-настоящему страшно.
— Впечатляет? — спросил Иванов. — Я этот ужастик по сто раз на дню смотрю.
Максимов повернулся к нему и тихо спросил:
— Откуда здесь волки?
Иванов поднял бесцветные брови, изобразив максимум недоумения.
— А хрен их знает! Из леса, надо думать.
«Трагическая случайность при невыясненных обстоятельствах», — пришла на память строчка из информационного сообщения.
— И Матоянц даже не закричал?
— Нет. — Иванов насупился. — Что странно. И еще одна странность. Наши шавки даже не забрехали. А «Педигрипала» за год схомячили, аж жопы трескаются. Дармоеды, блин!
Иванов смял салфетку в плотный комок и швырнул под стол.
— Ротвейлеры?
— Нет, черные терьеры.
— На них не похоже. — Максимов в сомнении покачал головой. — Если псы правильные, они даже черта не боятся.
Иванов брезгливо поморщился.
— Ага! Да те, что в вольере сидели, жидким поносом обосрались! А кого на участок на ночь выпустили, так заныкались, еле потом нашли.
— А люди как себя вели?
Иванов потер щеку.
— Парень в пультовой весь стол обгадил. Вывернуло его наизнанку.
— До или после?
Василий Васильевич осмотрел Максимова долгим милицейским взглядом.
— Клянется, что — до. Говорит, просто взорвалось все внутри. Примерно за минуту, как все началось. Молодец, что даже в таком виде с мониторов глаз не спускал. Не нажми он кнопку тревоги, облажались бы по полной программе. Хотя и так все в дерьме ходим. Не уберегли, как ни крути. Версии есть? — без перехода спросил он.
Максимов промолчал.
— И у меня их — вагон, — после долгой паузы произнес Иванов. — Но я пока вслух их не высказываю.
— Уголовное дело возбудили? — спросил Максимов.
— Какого рожна? — Иванов поморщился. — Пленку местные опера посмотрели и с чистой совестью накатали отказуху. Кого тут сажать? Ты сам видел. Полное отсутствие события преступления, как юрист говорю.
Иванов выключил телевизор.
— Кино я показал для повышения твоей осведомленности. — Он не без удовольствия ввернул шпильку. — Надеюсь, самолюбие не ущемил и характер не испортил.
— Может, хватит бодаться? — его же словами ответил Максимов.
— Ладно, замяли.
Иванов покосился на бутылку. Максимов отрицательно покачал головой. Иванов убрал бутылку со стола.
— Жрать-то сможешь? — спросил он.
— Без проблем.
— Тогда — налетай.
Иванов взял с тарелки бутерброд, последний придвинул к Максимову.
Вперил взгляд в мониторы и сосредоточенно заработал челюстями.
— Темный ты человек, — пробормотал Иванов с набитым ртом. — Когда ты вокруг Карины крутиться начал, я, сам понимаешь, справки по своим каналам навел.
— И как, удачно? — поинтересовался Максимов.
— А как же, — кивнул Василий Васильевич. — Особенно про твою экспедицию в Таджикистан. Источник в Минобороне, денег, кстати, стОит, как шпион американский, донес, что вы с Кариной оказались в районе проведения войсковой операции. И больше — ни гугу. Вежливо намекнул, что уточняющие вопросы задавать бесполезно. И всем обойдется дороже. Ладно, мы не гордые… Не пускают в дверь, полезем в окошко. — Он смахнул крошки, прилипшие к губам. — Другой источник сдал, что вы с Кариной, когда из заварухи выбрались, проживали в Душанбе в особняке, взятом под охрану ребятами из Центра антитеррора.
— И все? — спросил Максимов с невинным видом.
— Все. Источник больше ничего не сказал. В штаны наделал.
Максимов улыбнулся:
— Штаны были с лампасами или цивильные?
На военных особистов Максимов в свое время нагляделся до тошноты, в новой жизни пришлось контачить с «искусствоведами в штатском», серыми грызунами, снующими по музейным спецхранам. Психо- и фенотип контрразведчика отечественного производства Максимов изучил досконально.
Под «конторского» Иванов не подходил. Разведка? Провинциального шарма пэгэушника в Иванове не наблюдалось. Родных ГРУшных замашек Максимов тоже не увидел. Да и зачем Матоянцу отставной Штирлиц в службе безопасности?
Скорее всего, Василий Васильевич подвязывался на ниве борьбы с экономической преступностью в системе МВД, решил Максимов. После увольнения старые связи не растерял, на рыночной основе поднакопил новые, но их явно не хватило, чтобы вцепиться в Максимова мертвой хваткой. Отсюда и тоска во взоре. Как у пса на коротком поводке.
— Так что там у вас в горах приключилось? Просвети уж, если не секрет.
— Какой там секрет! — Максимов пожал плечами. — Даже в газетах про это писали. Полковник Бердыев, местный батька Махно, устроил очередную бучу. Правительственные войска малость с ним повоевали. Наши официально держали нейтралитет, но «вертушки» послали подолбить по тем и другим. Восток, одним словом.
— А ты в это время раскопки проводил, да? В панамке и с лопаточкой.
— Ну, Бердыев меня в свои планы не посвящал. Когда экспедиция планировалась, клянусь, не знал, что Бердыеву приспичит взбунтовать аборигенов и пойти походом на Душанбе.
— А из Душанбе ты сразу в Париж полетел?
— Работа такая.
— Я и говорю, темная ты личность. — Василий Васильевич достал платок, тщательно промокнул лицо и вытер губы. — Честно скажу, я был против тебя. Да и сейчас не в особом восторге. Хоть ты из профессорской семьи, археологом числишься… В деньгах не нуждаешься, но компромата на тебя по линии МВД вроде бы нет. А свою дочку я бы тебе не доверил, так Матоянцу и заявил.
— А я в родственники не набиваюсь. Ни к вам, ни к Матоянцам.
Иванов указал пальцем на мониторы.
— Это ты им объясни. Уже на твой счет шушукаются, мне доложили. Впрочем, не о том сейчас речь. — Он тяжело вздохнул. — Чем ты глянулся Ашоту Михайловичу, не знаю. Но его слово для меня — закон. Тем более — последнее.
Иванов достал из нагрудного кармана конверт, послал по гладкой столешнице Максимову.
— Ознакомься.
Максимов ногтем отогнул угол конверта. Он оказался не запечатанным.
— А кто ознакомился до меня?
— Я, естественно! — Иванов насупился. — С учетом обстоятельств, так сказать.
Максимов посмотрел ему в глаза. Убрал руку от конверта.
— Значит, мне смысла читать нет. Поверю вам на слово.
— Осторожничаешь?
— С учетом обстоятельств, — с вежливой улыбкой ответил Максимов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72