— Раз!
Глеб подогнал новую пару. Выставил в исходное положение. Замер в стойке, выровнял дыхание и ударил. На этот раз сильнее.
Глухой удар в край лузы, громкий щелчок шаров, накат, от которого на низкой ноте задрожал стол. И ни с чем не сравнимая тишина, с которой чисто сделанный шар проваливается в лузу.
Под столом шел желоб, по которому шары скатывались в накопитель у дальнего борта. Сначала звук в нем был двойным и приглушенным, словно в снегопад два паровозика катили под гору. Потом, когда шары, клацнув, соединились и пошли парой, звук сделался громче и выше тоном. Лязгнул металл накопителя, как вагонная сцепка, шары с потрескиванием притерлись друг к другу, затихли.
— Два! — произнес Глеб в полной тишине.
Он концом кия подогнал еще два шара. Выстроил в ряд. Сомкнул гладкими боками. Изготовился.
Обвел взглядом публику. Все, как загипнотизированные, смотрели на его пальцы, ловко обхватившие ударный конец кия. У Кики разве что слюна не текла по губам, а лицо стало как у полного дауна. Лицо Родика все сморщилось к носу, а сам крупный нос, казалось, обвис, как у уволенного за пьянку клоуна. Басурман стал похож на каменную бабу из калмыцких степей. С Модного сошел весь лоск. Не спасал даже гламурный прикид. Дорогая одежда никак не вязалась с замерзшей маской тоски на лице. Выглядел Модный импотентом, заброшенным в раздевалку «Мулен Руж».
— Сегодня явно не твой день, Модный.
Глеб резко оттянул кий, а ударил очень мягко. Издевательски мягко.
Шар еле-еле покатился к лузе, слабо толкнулся лбом об ее острый угол, пополз назад. У него едва хватило силы удариться в напарника по трюку. Но какую-то энергию он все же ему передал: шары стали медленно расползаться к своим лузам. Шли точно по прямой. Но медленно. Мучительно, гипнотизирующе медленно. Синхронно достигли обрыва. И показалось, выдохлись окончательно. Замерли на самом краю.
Но сила, что поселилась в их гладких телах, вдруг встрепенулась и ожила. Сначала задрожал первый шар, все сильнее нависая над зевом лузы. Потом покачнулся второй. Рухнули они одновременно.
«Ба-бах» — поплыл спаренный звук в тишине.
А потом радостно и живо заклокотало в стоке. Громко цокая, словно поздравляя друг друга, шары скатились в накопитель.
— Три!
Глеб бросил кий на стол.
Выдохнули все разом, будто дружно сбросили с плеч стопудовое бревно.
Глеб почувствовал на себе их взгляды. Ошарашенный — Модного, затаенно злобный — Родика. Слива и Басурман смотрели, как солдаты на генерала, прикажи — умрут сами или порвут кого угодно.
— Если хочешь отыграться, повтори номер. Я не против.
Модный только криво усмехнулся в ответ. Чем навсегда потерял Басурмана и Сливу.
Глеб сунул карточку «Виза» в портмоне, а его — в карман.
— Итак, на чем мы остановились?
Модный с явным усилием заставил себя шевелиться. Прошел мимо Глеба, обдав удушливым облаком нервного пота и перегоревшего парфюма, в темный угол.
Бакс Рваный сидел в кресле на кейсе, задом грея хозяйскую наличку. Модный отстегнул цепочку и шлепком согнал пса.
Четвероногий охранник, получив увольнительную, сразу же потрусил к Глебу. Замер в паре шагов, пытливо заглянул в лицо. Обрубок его хвоста, эрогированно задранный вверх, нервно подрагивал.
Глеб опустился на корточки, впился глазами в зрачки пса, тускло отливающие закаленной сталью.
Модный ковырялся с кодовым замком на кейсе. Посмотрел через плечо. Цыкнул на пса.
— Рваный, не шали! А ты, Глеб, не понтуйся. Съест пес твою рожу или еще чего ценное, а ты мне претензии выставишь.
— Не бойся. Пес умный. — Глеб не отпускал взглядом пса. — Он же понимает, что портить со мной отношения — себе дороже. Так, Рваный?
Стаффордшир зевнул, щелкнул пастью, дрябло дрогнув брыдлями. На ковер упали капельки слюны. Он оглянулся на копошащегося в углу хозяина. Потом уставился на Глеба, преданно и покорно, как умеют только собаки.
Глеб носом едва слышно прогудел протяжную монотонную мелодию. От этих едва различимых звуков пес напрягся. Перебрал лапами и еще раз оглянулся на Модного.
В углу клацнул сработавший замок.
— Вот так оно! — как можно беззаботнее воскликнул Модный.
Вернулся к столу с кейсом в руке. По пути легко пнул коленом Рваного, процедив: «Пшел на место!».
Встал напротив Глеба, тем самым перекрыв ему выход. Слева от стола стояли Басурман и Кика. Справа — Родик. На вид хлипкий, но в драке упрямый и зверски жестокий.
— Бабки-бабулечки, — нервно дребезжа голосом, пропел Модный.
Водрузил тяжелый кейс на стол, откинул крышку. Кейс был под срез заложен пачками долларов.
— Сколько с меня причитается?
Модный опять начал ломать комедию с собой любимым в главной роли.
Глеб ничем не выдал раздражения. Чутье подсказывало, что существование Модного на земле — вопрос времени. Причем измерять его ввиду малости величины желательно в минутах и секундах.
— Три «лимона» за товар и триста ты проиграл, — ровным голосом произнес Глеб.
Никого в этой скупо освещенной комнате он не боялся. Опять повисла звенящая тишина. Но если ты умеешь создавать вокруг себя вот такую мертвую тишину, милее сердцу ничего нет, никакая музыка во Вселенной не идет ни в какое сравнение с нею.
Глеб плотоядно, как сытый тигр, прищурился.
Модный кисло улыбнулся. Запустил руки в пачки, стал швырять по одной на стол, поближе к Глебу. Его влажные губы беззвучно шевелились, считая пачки.
— Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, — вслух закончил счет Модный. — Все чисто, как в сберкассе.
— Ты мне должен еще полтора «лимона» за товар. — В кейсе столько не осталось, и Глеб это видел.
Модный стал похож на наперсточника, первый раз вставшего на «точку». На лице наглая улыбочка, а в глазах — паника.
— Так мы же догово…
— Завтра вечером отдашь, — не дослушав, оборвал его Глеб. Протянул руку. — Подай плащ.
Фраза была сказана вполголоса, но так, что Родик против собственной воли подсуетился и передал Глебу плащ.
Глеб набросил его на плечи. Из кармана вынул скрученный в трубочку пакет. Встряхнул, расправляя. Пакет оказался специального размера — для оптовых закупок. С красным фирменным лейблом и рекламным слоганом: «Ашан. Удар по ценам!».
— Так и пойдешь с пакетиком? Понтярщик ты, Глеб, — осклабился Модный.
Глеб стал укладывать пачки плотными рядами. Не отвлекаясь, ответил:
— Ты же мне кейс свой не дашь. Ты жадный, Модный, а я не люблю одалживаться.
С последней пачки он сорвал банковскую упаковку, согнул пополам, с тихим треском, как колоду карт, просмотрел и сунул в карман плаща.
Взял под мышку тяжелый брикет.
— Завтра заскочу за остальным. Пока! Не скучайте, пацаны.
Родик резво посторонился, и Глеб, обойдя стол, направился к выходу.

Глава двадцать пятая. «Не дразните собак, не обижайте кошек…»
Создатель образов
Путана с сережкой в носу все так же скучала у стойки. Тянула через соломинку все тот же коктейль, буро-красной жидкости в стакане за время отсутствия Глеба почти не убавилось.
Глеб забрался на соседний табурет. Бармен прекратил полировать стакан, изобразил на лице максимум внимания.
— Черный «Баккарди», мята, цедра лимона, лайм, тертый лед, — распорядился Глеб.
Бармен кивнул.
Наташа разлепила черные губы и, шевеля соломинку языком, произнесла тихо, будто сама себе, но так, чтобы Глеб расслышал:
— Взболтать, но не смешивать.
По лицу бармена юркнула тревога. Он с неудовольствием уставился на Наташу. «Сниматься снимайся, но не лезь в открытую к клиенту».
Глеб изогнул бровь.
— Однако! А по-английски как?
— Шэйк, бат донт микст, — с довольно неплохим произношением ответила Наташа.
— И дайкири для дамы. — Глеб выставив указательный палец, остановил бармена, рванувшего исполнять заказ. — Еще. Не в службу, а в дружбу. Будь добр, найди мне коробку. Только почище.
— Какую?
— Из-под вина или что-то типа того.
Бармен нырнул под стойку, выпрямился, держа в руке коробку из-под мартини.
— Пойдет?
— В самый раз!
Глеб принял коробку, сунул в нее пакет, утрамбовал, разворошив брикеты денег. Опустил на пол, поставил сверху ногу.
Бармен занялся заказом.
Глеб повернулся к Наташе, потянул носом воздух. Вдруг захотелось подурачиться.
— Ваше произношение делает честь педагогам достославного МГУ, а ваша кожа словно специально создана, чтобы на нее наносить благородный аромат «Живанши», — произнес он по-английски.
— Универ ни при чем, английский я знаю со школы, — ответила она по-русски.
«Стиль все-таки хромает», — с грустью констатировал Глеб.
— А «Живанши» не мой любимый запах. Если честно, клиент припер целую коробку. Вот и пользуемся на халяву.
— Угу, — кивнул Глеб безо всякого интереса.
Бармен поставил перед Глебом толстый стакан. Оказалось, кстати.
— Кстати, рекламу «Баккарди» я делала, — вставила Наташа.
— Угу. И клиент припер пять коробок пойла, — подсказал Глеб. — Несчастных случаев на работе не было?
— Каких?
— Белой горячки от халявы, например. Очень русская болезнь.
Наташа легко и непринужденно рассмеялась. Тряхнула головой, разметав по плечам тугие жгутики дрэдов.
— Ты — дизайнер, — как диагноз, произнес Глеб.
— Угадал!
«Немудрено. Ни одна моделька не станет дырявить рожу и портить волосы. И только офисная шваль говорит о заказе „я делала“. Хоть дизайнером зовись, хоть старшим исполнительным лайн-директором по региональным проектам, шваль она и есть — шваль. Шестьсот баксов оклад и добровольно-принудительный секс с шефом по пятницам».
Он посмотрел на ее припухшие губы. Уловил винный запах, испаряющийся с их горячей упругой поверхности.
«Нет. Оставить почти два „лимона“ без присмотра и пойти с путаной на минет в туалет, это не есть умно. Тащить коробку с собой — сам же первым умру со смеху».
Она не поняла смысла его улыбки, но тоже растянула губы, показав ряд идеальных зубов.
Остатки возбуждения, клокотавшие внутри, никак не хотели уняться, требовали выхода. И Глеб решил еще немного подурачиться.
— Вряд ли ты это знаешь, но есть такая поза, называется «миссионерской». Когда мужчина на женщине, лицом друг к другу, — он вновь перешел на английский.
— С чего ты взял, что не знаю? — помедлив, ответила она. Интонация была чуть наигранной, как на школьном уроке. — Ее предпочитают депутаты из провинции.
Глеб не сдержался и хохотнул.
— Правда, очень скоро они начинают требовать экзотики, — добавила она. — Втроем и больше. Полный кворум, как говорят у них в парламенте.
— А что предпочитаешь ты?
— Эскимо с кокаином, — слетело с ее развратных губ.
Глаза ее ждали ответа.
— Об этом надо подумать.
Глеб поднял стакан, отсалютовал соседке и сделал большой глоток.
Струя холодного огня ударила в желудок. Смесь взорвалась внутри, по венам хлестнул витаминный удар.
Глеб зажмурился. Задержал дыхание. В желудке, как в топке, загудело пламя, жар хлынул по всему телу, докатился до головы, щеки сразу же загорелись, будто натер их снегом. Вся гадость, что образуется в организме при стрессе, сгорела без следа. Он с удовольствием ощутил, как каждая клеточка тела наполнилась упругой силой.
Как всегда бывало, прилив бодрости обострил до звериного обоняние и слух. Запахи сейчас только мешали сосредоточиться. Глеб сложил ковшиком ладони и уткнул в них нос. Глаз не отрывал. Весь превратился в слух.
Сначала какофония звуков залепила уши и тупой болью ударила в мозг. Глеб сфокусировал все внимание на дыхании соседки, и остальные звуки сделались глуше. Послушав мерное, с легкой табачной хрипотцой дыхание, он перевел «фокус внимания» на бармена. Парень, оказывается, думая, что его никто не слышит, считал в кармане купюры. Глеб отчетливо различил двенадцать шелестящих, слоящихся звуков. «Сто сорок пять», — свистящим шепотом закончил подсчет чаевых бармен. Влажно цокнул языком.
Глеб с брезгливостью оторвал «фокус внимания» от его губ и направил в зал.
— Прикинь, облом, да? Час как познакомились, а она сразу залепила: «Ой, забыла, мне за мобильник заплатить надо». Ну, типа, телефончик дам, но один хрен не дозвонишься. Прикидываешь? Мне не в падлу двадцать баксов ей на счет кинуть… Но не в первый же час бабло из меня сосать!
— Ноги-то у телки ничего?
— Ноги ничего, сиськи тоже нормальные. Мозгов, блин, нету.
— Ну ты ей хоть вдул?
— Само собой. Но на душе как-то хреново.
— Слушай, и как ты его терпишь?
— А что терпеть, что терпеть-то? У него как… Вот как эта креветка. Я не вру! Ха! Сейчас в сауну поедем, сама убедишься. И всего раз в неделю по две минуты.
— Дура, я про характер!
— Бросьте, даже Чернобыль не стоил Горбачеву власти. А вы говорите — дефолт! Пока нет реального конкурента, Ельцин всю страну может керосином залить и поджечь, ни одна шавка не тявкнет. Ваше здоровье!
— Лучше через Брест. У меня там таможенник «на подсосе».
— Нравится? У меня к ним еще кулон есть. Тоже с сапфирчиками.
— Ну, значит, вытащили мы того лоха, приложили пару раз об капот, он и потек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72