А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

«Нет! — подумал я. — Госпожа Новицкая — дама решительная. Она этого не допустит. Хотя… Честно говоря, Господь гораздо решительнее…»
— Пьетрос! Я жду тебя шестнадцатого февраля, в Прощеное воскресенье, на празднике в Ватиканских Садах.
Я вопросительно посмотрел на Господа.
— Мне надоела зима, — усмехнулся он. — Я намерен приказать весне прийти.
За окном по-прежнему падал наглый и беззаконный, медленный снег.
Шестнадцатого февраля я чувствовал себя совершенно здоровым. В Ватиканских Садах было организовано нечто среднее между пикником и светским раутом. Основные события происходили рядом с домиком Пия IV. Странно смотрелись мраморные статуи, припорошенные снегом, мертвый фонтан без воды и снег на лапах ливанских кедров и пожухлых листьях пальм. Павильоны домика были бы очаровательны, если бы их подновили ради такого события. Традиционная римская охра слегка облупилась — то ли из-за необычной погоды, то ли от вечного итальянского разгильдяйства, способного соперничать даже с нашим, отечественным. Хотя, казалось бы, куда уж?..
Оказалось, есть куда… Будучи в Париже и бредя по набережной Сены, густо усыпанной бумажками от мороженого, я наивно решил, что французы — разгильдяи. И только тут, в Италии, я постиг, что француз есть образец аккуратности, чистоплотности и пунктуальности. Vive la France!
В Риме меня особенно поразила площадь между Центральным вокзалом и банями Диоклетиана. Без единого светофора. С шестью перекрестками. Светофор здесь вообще зверь редкий, и переход улиц связан с непосредственным риском для жизни. А если светофор и есть, то только там, где машины отсутствуют. Впрочем, местное население все равно не обращает на него никакого внимания.
В расписании электричек тоже ярко проявляется национальный характер. Точнее, в отклонениях от расписания. Двадцать минут — не опоздание. Здесь и часом никого не удивишь. Если вдруг поезд приходит вовремя, думаю, появляется много опоздавших. Кто же может рассчитывать на такую неожиданность?
Впрочем, разгильдяи-то они разгильдяи, а свое (а иногда и чужое) всегда урвут. Так, как в Риме, меня даже в Москве не обсчитывали.
Публика постепенно собиралась — послы, министры, светские дамы и высшее духовенство. Официанты разносили кофе и пирожные. Я взял кофе. Снежинка упала в чашку. Портик здания тоже был под снегом, и снег лежал на папском гербе — тиаре с двумя здоровыми скрещенными ключами.
Повсюду сновали назойливые журналисты. Господь не приглашал прессу зря. Что-то планировалось.
Он был как всегда в центре внимания. А рядом с ним блистала Мария Новицкая, облаченная в соболиное манто и черную шляпу с большими полями.
Учитель сделал знак журналистам, и они подтянулись поближе, приготовив камеры и микрофоны.
— У меня для вас важное сообщение, — проговорил Господь. — Я объявляю начало весны.
Он вытянул руку перед собой, с его ладони скатился золотистый огненный шар и упал в снег. Снег начал таять, и в маленькой круглой проталине появился зеленый росток. Он рос на глазах, распуская листья, и скоро мы поняли, что это розовый куст. Проталина расширялась и высыхала, а из-под земли лезли белые подснежники. А еще через минуту куст расцвел ярко-алыми огненными цветами. Мария подошла к нему и склонилась над роскошным соцветием, а потом восхищенно взглянула на Господа. Он улыбнулся ей.
А весна все ширилась. Растаял снег на лавровой ограде лестницы, и она засияла на солнце, как после дождя. Ожили и поднялись листья пальм, и с французских клумб запахло свежей землей.
Господь сиял, как сама весна, обласканный благоговейными взглядами публики. Рядом с ним появился слуга с подносом, на котором стояла чашечка кофе. Учитель благодарно посмотрел на официанта, взял чашку и отпил из нее глоток.
Через мгновение он страшно побледнел, глаза его расширились и остановились, и он упал на чудесные подснежники и весеннюю землю.
Мы бросились к нему.
— Врача, скорее! — крикнул Филипп.
Мария упала на колени рядом с Господом, забыв о роскошном наряде, и целовала остывающие руки возлюбленного, пытаясь согреть их в своих ладонях.
— Пропустите, я врач! — Нас пытался растолкать Лука Пачелли. — У меня медицинское образование, — пояснил он.
Мы расступились. Францисканец пощупал Господу пульс и покачал головой.
— Ну сделайте же что-нибудь! — в отчаянии воскликнула Мария. По лицу ее текли слезы.
— Вызовите «Скорую помощь», — медленно проговорил сеньор Пачелли. — На всякий случай.
«Скорая» приехала даже быстрее, чем мы ожидали Господа положили на носилки, вынесли из сада и погрузили в машину. Мария сбросила манто и накрыла им Учителя.
— Я поеду с ним, — твердо сказала она.
— Куда, в морг, сеньора? — зло спросил один из санитаров.
— Хоть в Преисподнюю!
ГЛАВА 4
Когда они уехали, в садах появился еще один персонаж — невысокий толстый человек лет пятидесяти с хитрым взглядом маленьких черных глаз. Он внимательно изучил место происшествия, прежде всего заинтересовавшись чашкой из-под кофе, которую, падая, обронил Господь. Толстячок поднял ее, аккуратно взяв носовым платком, и положил в полиэтиленовый пакет.
— Зачем это вам? — удивился я.
— Вещественное доказательство, молодой человек. Разрешите представиться: инспектор Санти. Вы ведь Пьетро Болотов, не так ли?
Я кивнул.
— Если не ошибаюсь, в последнее время вы были в немилости?
— В последнее время — нет.
— Ну, до двадцать пятого декабря. Вам ведь босым по снегу пришлось пересечь всю площадь Святого Петра? По приказу Эммануила?
— Господа! — Я обратил внимание на его руки, но он был в перчатках, и я не мог увидеть, есть ли у него знак. — И я прошел бы босиком десять площадей и всю оставшуюся жизнь мыл машины, только бы он был жив!
Я посмотрел ему в глаза, и он опустил взгляд, не выдержав; однако с сомнением сказал:
— Ну, это вы так говорите.
Я презрительно поморщился и отвернулся. Розовый куст засыхал. Сворачивались листья, и с цветов опадали бурые пожухлые лепестки. Подснежники умирали, и в кронах деревьев затихли птицы. А потом пошел снег, и весенняя проталина за считанные минуты затянулась белым, словно перед нами был разыгран чудесный спектакль, но кто-то опустил занавес в середине представления.
Я оглянулся вокруг. Филипп стоял, прислонившись спиной к дереву, и потерянно смотрел перед собой. Побритый и отмытый Матвей застыл возле бывшей проталины и явно не знал, что делать. Марк переводил взгляд с одного на другого и кусал губы, Иоанн плакал у него на плече. Стадо, оставшееся без пастыря, детали механизма со сломанной главной пружиной.
Матвей взглянул на меня, как утопающий на хозяина шлюпки. Я уже хотел крикнуть ему, что нет у меня никакой шлюпки, даже щепки нет, что я такой же потерпевший крушение в океане Мира, но почему-то передумал. Нет! Я сделал шаг к апостолам и сказал:
— Господа, подойдите ко мне, нам есть что обсудить.
И они поплелись, как телки на веревочке.
— Мы сейчас вернемся во дворец. Собираемся в кабинете Учителя. Приготовьте ваши соображения о дальнейших действиях. Дело Господа не должно погибнуть.
Они послушались. Черт! Я был бы рад, если бы за это взялся кто-нибудь другой, меньший разгильдяй, чем я Ну хоть Филипп или даже Марк. Но Филипп привык исполнять приказы, а Марк всегда был только защитником, а не организатором. О Матвее с Иоанном и говорить нечего? Я вздохнул. Что же делать, если больше некому!
В кабинете Господа было уныло и бесприютно, словно вещи почувствовали смерть хозяина. Я сел во главе стола на его место. На совещание я также пригласил Якоба Зеведевски и Луку Пачелли. Я не понимал, насколько их можно считать апостолами, но, кажется, Господь благоволил к ним в последние месяцы жизни. Да и лишние мозги не помешают.
— Господа, — начал я. — Сейчас наша первейшая задача — удержать власть. Мы слишком высоко забрались, чтобы падать. Европа должна остаться единой, Но среди нас, увы, нет второго Господа. Мы не можем словом разрушать тюрьмы и подчинять толпы, никто из нас не умеет вызывать огонь из-под земли и молнии с небес. Нам остаются человеческие средства, а потому мы должны быть жесткими. Марк, тебе достается полиция. Во время похорон в городе должен быть покой и порядок.
Марк кивнул.
— Филипп — армия. Не мне тебя учить. Якоб, займись прессой. Не дай бог напечатают какую-нибудь гадость!
— А если напечатают? — поинтересовался Якоб.
— Типографию закрыть, тираж уничтожить. И не задавай глупых вопросов! Сеньор Пачелли, вам достаются контакты с монашескими орденами и наблюдение за их деятельностью. Чтоб не смели служить мессу по-старому. Марк! Посмеют — арестовывай. Матвей… — я задумался, пытаясь сообразить, что можно поручить этому шалопаю.
Матвей сидел, сцепив перед собой руки и опустив голову, и вид имел жалкий. Услышав свое имя, он поднял глаза. Невидящий взгляд. В стену.
— Что?..
И я понял, что лучше ничего ему не поручать. Валерьянкой напоить. Капель сорок… А лучше восемьдесят.
— Ничего. Проехали.
— Ребята, вы просто не понимаете, что произошло! — пробормотал он.
— Помолчи! — гаркнул Филипп.
— Да, Матвей, успокойся, — поддержал я. — Иоанн, тебе самая печальная обязанность — организация похорон. Позвони в больницу, что там происходит?
Иоанн набрал номер.
— Констатировали смерть… Предполагают отравление, но Мария не дала сделать вскрытие. Говорит, что он так завещал. — Иоанн всхлипнул.
— Сумасшедшая женщина! — возмутился я. — Я не собираюсь мешать следствию и покрывать преступника!
— Он действительно так завещал, — тихо проговорил Иоанн.
— Ты сам слышал?
— Да, он мне говорил, дня три назад.
— Он что, знал?
— Он же Господь!
— Ладно. Завтра тело должно быть выставлено в соборе Святого Петра для прощания, Марк, проследишь за порядком.
— Ты думаешь, придет много народу? — поинтересовался Марк.
— Придут, хотя бы из любопытства. Или из страха. — Я поморщился. — А потом… Где хоронить будем?
— Можно на Некатолическом кладбище, — предложил Филипп. — Там хоронят иностранцев, много сделавших для Рима.
— Это слишком мелко для Господа. Скажи еще, у Аппиевой дороги.
— А что? Там могила Сенеки.
— Что такое Сенека по сравнению с Господом?
— Может быть, в Мавзолее Августа? — вмешался Иоанн.
— Мавзолей Августа — это просто старые развалины, — возразил я. — К тому же там был театр-варьете.
— Там уже полвека нет театра-варьете, здание можно со временем отреставрировать, а более достойного соседства для Учителя, чем императоры Рима, мы не найдем. Пусть последний лежит рядом с первым.
— Ты забыл о Юлие Цезаре.
— Тело Цезаря было сожжено. — Один Иоанн мог соперничать со мной в эрудиции.
— Так, может быть…
— Нет! Господь сказал: никаких кремаций.
— Тоже три дня назад?
— Да.
— Он неплохо подготовился.
— Не богохульствуй!
— Хорошо, — смирился я. — Пусть будет Мавзолей Августа.
Вечером ко мне постучался Марк. Я открыл.
— Слушай, Петр, давай зайдем к Матвею. Что-то он не в себе.
Точно! А я и забыл о своих валерьянковых намерениях, сволочь, эгоист проклятый!
— Пошли!
Дверь в комнату Матвея была закрыта. Мы постучали. Тишина. Марк озабоченно посмотрел на меня. Вдруг за дверью раздался приглушенный грохот, словно что-то упало. Марк среагировал мгновенно. Он отпрыгнул назад и с разбегу вышиб дверь.
Мы влетели в прихожую. Здесь было пусто. Дверь в гостиную тоже была заперта. Марк недолго думая вышиб ее ногой.
В гостиной под самым потолком на крюке от люстры висел и дрыгался в петле Матвей. Раздался выстрел. Веревка оборвалась, и Матвей упал на пол. Я оглянулся на Марка — в его руке дымился пистолет, — а потом бросился к Матвею и принялся снимать петлю. Он закашлялся.
— Жив, слава богу! Повезло!
От перелома шейных позвонков человек умирает мгновенно, но сие случается не всегда. Бывает, и от удушья. В страшных мучениях. Минуты три. Зато есть время вытащить неудавшегося самоубийцу.
— Марк, вызови «Скорую»! — распорядился я.
Матвей отчаянно замотал головой и опять закашлялся.
— Не надо, — пробормотал он. — Я в порядке.
— В порядке, да?!
Мы подняли его и перенесли на диван.
— Лука Пачелли устроит? — предложил я.
Матвей устало прикрыл глаза.
— Марк, давай за синьором Пачелли!
Марк ушел, и я сел на краешек дивана рядом с Матвеем.
— Неужели ты не понимаешь, что все кончилось, — тихо проговорил он. — Ты думаешь, я за свою шкуру испугался? Да ни хрена подобного! Ну, пристрелят. Пуля ничем не хуже петли. Просто было цветное кино, а теперь черно-белое. Не хочется портить впечатление. Зачем после роскошной исторической эпопеи смотреть всякую дешевую белиберду?
Я почему-то вспомнил известную программистскую шутку: «Жизнь — это такая ролевая игра, сюжет, конечно, хреновый, зато графика обалденная!» У нас, надо сказать, местами сюжет тоже был очень даже ничего. Я вздохнул. В общем-то, я прекрасно понимал Матвея. Повеситься проще. Мне мешало только иезуитское воспитание и несколько пассивное отношение к жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов