Распахнув дверь подъезда, он глубоко вдохнул прохладный сырой воздух, густой и тяжелый, как тучи, почти сплошь покрывающие блеклое небо. Во дворе его уже ждали Эл и Джон, зябко поеживаясь у фонарного столба с разбитой лампой. Эл ворчливо сказал:
— Ну, что ты так долго?! Мы минут пятнадцать тебя дожидаемся. А идти знаешь сколько? Опоздаем ведь. Опять там будет целая толпа, и мы не попадем. Побежали!..
Они припустили через арку двора на улицу, разбрызгивая лужи и пиная на ходу пустые жестяные банки. Им было довольно жутко в этот ранний рассветный час бежать по почти безлюдным улицам и переулкам, перепрыгивая под тусклым светом фонарей через кучи мусора и отбросов, разного хлама, тут и там валявшегося на тротуарах. Изредка какие-то тени мелькали и исчезали в подворотнях, отчего сердце Тима билось еще чаще, готовое выскочить из груди.
Наконец они, свернув за очередной угол, остановились, остолбенело глядя в конец небольшой улочки, упирающейся в невысокое здание, над которым висел натянутый на раму пленочный экран со светящимися разноцветными надписями:
ЛУЧШЕЕ ШОУ В ИМПЕРИИ И НА ВСЕХ МИРАХ!
«ВИРТУАЛЬНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ» — ИСПОЛНЕНИЕ ВАШИХ ЖЕЛАНИЙ!
ДУМАЙТЕ О НИХ — И ОНИ СБУДУТСЯ!
(Исполняется только одно желание.) АБСОЛЮТНАЯ ПОЛНОТА И ДОСТОВЕРНОСТЬ ОЩУЩЕНИЙ!
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ К НАМ НА ШОУ!
Тим стоял на грязном тротуаре, зачарованно глядя на искрящийся, переливающийся всеми цветами радуги огромный экран, на буйство красок, разливающих вокруг тепло и жизнь. Из скрытых акустических систем негромко звучала прекрасная музыка, проникающая в душу своими немного печальными, но торжественными аккордами. У здания толпилась большая очередь желающих попасть на шоу. Люди тихо переговаривались между собой, ожидая выхода из двери очередного счастливца, только что окунувшегося в мечту и ошалело переживающего возвращение в действительность. Эл толкнул Тима локтем, выводя его из оцепенения:
— Ну, идем же. Видишь, какая уже очередь? Теперь простоим до вечера.
Пристроившись в конец очереди, они стали терпеливо дожидаться, переминаясь с ноги на ногу.
— Тим, а ты не забыл то, что нужно для билета? — тревожно спросил Эл.
Тим судорожно прижал руку к груди, нащупывая во внутреннем кармане куртки свою самую большую ценность — блестящий складной нож со множеством лезвий и приспособлений, который подарил ему отец на день рождения два года назад. Это был его самый счастливый день рождения. Тим даже зажмурил -ся, пытаясь вспомнить все подробности того дня. Эл снова толкнул его в бок.
— Тим, ты опять мечтаешь? Вот подойдет очередь, тогда и мечтай. Если ты забыл самую ценную вещь…
— Нет, Эл, я не забыл. Я только не понимаю, зачем им такие вещи? А ты знаешь?
— Зачем, зачем?.. — раздраженно передразнил его друг. — У тебя же нет денег, чтобы купить билет, как взрослые. Вот фирма и берет в качестве оплаты самые ценные вещи. Может быть, они потом продают их в магазинах вроде тех, где торгуют подержанными штучками. Все должны платить, Тим. А ты небось взял с собой тот нож, что подарил тебе отец?
— Да, — почти шепотом вымолвил Тим. — Мне очень жаль расставаться с ним…
— Хороший нож. Лучше бы ты дал им что-нибудь другое.
— У меня нет ничего более ценного…
Они простояли на улице несколько часов, пока не очутились за дверями, внутри просторного холла, полного людей всех возрастов. Холл ничем не выделялся среди сотен таких же залов дешевых голотеатров: обшарпанные стены, затертые толпящимися людьми, захватанные тысячами рук, отполированные до блеска перила, грязный пластиковый пол…
Когда-то в этом здании тоже был голотеатр. Их почти все закрыли в начале войны, и здесь какое-то время работал призывной пункт, затем «школа гражданских истребителей», потом разместился склад, и вот теперь — шоу «Виртуальная реальность». Бывший зрительный зал претерпел существенную перестройку. На освободившемся пространстве зала располагались ряды небольших кабин, единственной мебелью в которых было одиноко стоящее посередине кресло. И все. Никаких экранов компьютеров, никаких шлемов и целой кучи датчиков, крепящихся к участнику обычных шоу «Виртуальной реальности», когда-то во множестве кишащих в кварталах города и отличающихся друг от друга только стоимостью аппаратуры и отделкой помещений да еще ценой на билеты. Здесь же ничего этого не было, что заметно смущало посетителей, впервые вошедших в кабину и ищущих по привычке глазами знакомые атрибуты. И хотя все прочие «интеллектуальные» развлечения для народа постепенно умирали, это шоу имело неслыханный успех, пришедший, впрочем, не сразу.
— Эл, а правда, что они исполняют любое желание?
— Большой Лу говорил, что любое. Он говорил, что прежние «виртуалки» — просто детские игрушки по сравнению с этим шоу. А уж Лу в этом понимает. Ему уже пятнадцать лет.
— Он еще говорил, что сюда можно попасть только раз, — вмешался в разговор друзей Джо. — Желающих слишком много. Все хотят исполнения желания. Ты уже подумал, Тим, какое желание у тебя главное? Думай получше. Нужно задумать самое-самое… «Волшебники» исполнят только одно.
— Я знаю, что попросить. — Тим смутился под нескромными взглядами друзей и внутренне поклялся ни за что не выдавать, какое желание он попросит исполнить.
Они уже приблизились к турникету, отделяющему холл от зала, где происходило таинство, когда Тим увидел из-за спин стоящих впереди людей «волшебницу» в красивом просторном одеянии, которое словно светилось мягким теплым светом. Казалось, что это действительно волшебная фея из старых сказок его детства.
Эл потянул Тима за рукав куртки и поставил его впереди себя. Вот он уже у самого турникета, и фея, посмотрев на него своими добрыми, бездонно-голубыми глазами, улыбнулась и спросила:
— Как тебя зовут, мальчик?
— Тим… — Он молча запустил руку за отворот куртки и достал свой бесценный нож. — Вот, возьмите…
Фея снова улыбнулась, но уже печально, и взяла его за руку.
— Пойдем, Тим, я исполню твое желание. Она подвела мальчика к одной из кабин и раскрыла дверь, жестом приглашая его войти.
— Садись в кресло, Тим, закрой глаза и думай о том, чего бы ты хотел больше всего в жизни.
— А можно не закрывать глаза?
— Можно, Тим. Не бойся. С тобой не случится ничего плохого.
Он вошел в кабину и опустился в кресло, в нерешительности ощупывая его рукой. Несколько секунд он сидел, внутренне настраивая себя, что не уйдет отсюда, не реализовав своего желания. Потом закрыл глаза…
2
Тим вздрогнул от прикосновения чьей-то руки к своему плечу. Он открыл глаза и обернулся. Рядом стоял и широко улыбался его отец.
— Папа! — вскрикнул Тим и схватил его за крепкие, шершавые и теплые ладони. — Папа, это ты?! Ты вернулся?
— Да, сынок, это я! Как ты подрос! Совсем взрослым стал… Отец обнял его и поцеловал в лоб и щеки, вдруг ставшие влажными от брызнувших слез.
— Ну, ну, Тим, не плачь. Ты же мужчина… Мужчины никогда не плачут.
— Не буду, папа…
Они сидели на плоском камне у ручья, где когда-то часто рыбачили вместе. Все вокруг было в каком-то странном тумане, отчего отдаленные предметы расплывались, колебались, медленно плыли, исчезали и вновь появлялись. Тим прижался к плечу отца и снова ощутил запах табачного дыма, пота и настоящего черного кофе, исходившего от него. Почему-то именно эти родные запахи он навсегда запомнил, когда отец уходил на войну.
— Как вы живете, сынок? Как управляется с вами мама?
— У нас все хорошо, папа… Правда, не так, как раньше, когда мы были вместе. Мама работает, а мы не учимся — школу закрыли. Меня и Люси учит Келли. Она помогает маме по хозяйству. Я тоже помогаю… Мы с ребятами ходим за яйцами каракаты, рыбачим, а еще собираем банки и всякий металлолом и сдаем в приемные пункты, где нам дают немного денег. Только все равно не хватает… Всегда хочется есть. Но ты не беспокойся, папа, мы выкручиваемся. И мы ждем тебя. И мама, и я, и девчонки. Мы все тебя любим и ждем. Когда ты вернешься с войны насовсем?
— Не знаю, сынок…
— Но ведь война когда-нибудь кончится, папа?
— Конечно, Тимми. Когда-нибудь она обязательно кончится…
— И тогда мы будем вместе?
— Да, тогда мы будем вместе, Тимми. Мы и сейчас вместе, вы же меня помните и ждете… Я тоже помню всех вас и очень люблю. Пока мы будем помнить друг друга, мы всегда будем вместе. Главное, сынок, любить и помнить. Остальное не так важно…
— Папа, а как там на войне? Зачем она? Ведь ты раньше говорил, что пойдешь воевать, только если кто-то нападет на нас, что будешь защищать… Но ведь на нас никто не нападает, а ты ушел воевать…
— Я ушел на войну не по своей воле. Если бы я отказался, то меня и всех вас жестоко наказали бы. Император не прощает таких проступков своим подданным. А на войне, сын, ужасно. Запомни на всю жизнь: никогда, ни за что не воюй. Что бы ни случилось, война — самый плохой вариант решения любой проблемы. Кроме смерти, разрушений, ужасов и лишений, она ничего не приносит ни одному из воюющих. Запомни это, Тим. Никогда не бери в руки оружия!
— Папа, а почему все говорят, что вы герои, что вы воюете за лучшую жизнь, что мы будем жить намного лучше, чем раньше, после того как победим? Разве это не так?
— Нет, сын, не так. Мы воюем как разбойники, позарившиеся на чужое добро и убивающие менее сильных соседей.
Единственная их вина — это то, что они живут рядом с нами, и живут хорошо… Вернее, жили… Сейчас там развалины и горы трупов. Император захотел завладеть всем во Вселенной, вот и приказал нам идти на войну. Когда война кончится, то мы не будем жить лучше, сын. Император, чиновники, богатей — те, возможно, станут еще богаче, а мы, простые люди, не выиграем ничего. Какие же мы герои, если напали на слабых, если убиваем безоружных людей? Мне стыдно, что страх заставил меня подчиниться Императору. Мне стыдно, что я стал его рабом, допустив, так же как многие другие, чтобы этот монстр правил нами. Сын, будь всегда самим собой. Никогда не слушай чужих сладких слов. Думай сам. Ты не должен быть слепым орудием в чужих руках. Мы все были ослеплены и оглушены сладкими посулами… Теперь, когда война вовсю полыхает на многих мирах, многие из нас стали прозревать и трезветь. Для этого потребовалось пролить кровь миллионов людей. Цена слишком высока… Сын, я надеюсь, что когда ты вырастешь, то все поймешь сам. Помни, что я тебе сказал. Не забывай никогда. Мне уже пора уходить… Береги маму и сестренок, помогай им и защищай их. Ты остался единственным мужчиной в семье, а это обязывает ко многому.
— Папа! Папа, побудь еще немного. Мне так хочется поговорить с тобой. Я так ждал тебя! Когда ребята рассказали, что здесь могут исполнить любое желание, я сразу знал, что пожелаю… Папа, ну, пожалуйста, еще хотя бы несколько минут…
— Не могу, Тимми. Я сам очень хочу побыть с тобой еще, но не могу… Я буду приходить к тебе в твоих мыслях, снах… Мы еще о многом будем говорить с тобой.
— Папа, а почему Большой Лу сказал, что ты погиб? Ведь вот же ты! Я ощущаю тепло твоих ладоней. Ведь ты живой! Живой?! — Тим с мольбой посмотрел в лицо отца, ища ответ на самый важный вопрос.
Отец обнял его и поцеловал. Потом встал с камня и, печально улыбнувшись, сказал:
— Конечно, сын, я жив… в твоей памяти. Пока ты помнишь меня, пока помнят мама и девочки — я жив. Прощай, сын! — Он быстро повернулся и пошел в туман.
Тим вскочил с камня, хотел броситься вслед за ним, но ноги словно стали ватными, а в горле застрял ком… Он едва выдавил вслед исчезающему в тумане отцу:
— Папа, ты жив, жив, жив…
По его щекам катились слезы, но Тим не замечал их.
3
— Крэлл, я обработала первый массив статистических данных, — сказала Юэла, протягивая товарищу лист с таблицами и графиками, выданный компьютером. — Видишь, предварительные результаты обнадеживают. Конечно, для более полного анализа потребуются более крупные массивы, но мы только начали. Надеюсь, что нам удастся собрать и обработать их, пока нами не заинтересовались полиция или контрразведка. Люди Рэйна еще не окончательно потеряли человеческий менталитет. В их сознании сохранились истинные ценности. Иногда мне кажется, что наше шоу для них является слишком сильнодействующим лекарством, к тому же горьким…
— Лекарство, как правило, и бывает горьким, Юэла, — ответил Крэлл, просматривая лист. — Как еще иначе можно повлиять на людей, психика и сознание которых несут на себе огромный пласт специальной психообработки? В их сознании столько наносного мусора, скрывающего все самое лучшее, что еще осталось в них. Мы должны расчистить их сознание, чтобы ростки светлого и доброго смогли прорасти. А для этого требуются сильные средства.
— Да, да, Крэлл, все правильно. Я не оспариваю это. Просто мне жаль их. Особенно детей. Знаешь, Крэлл, каковы их самые большие желания? Те, ради исполнения которых они готовы отдать самое дорогое, что у них есть? Дети хотят увидеть своих отцов, ушедших на войну и погибших.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
— Ну, что ты так долго?! Мы минут пятнадцать тебя дожидаемся. А идти знаешь сколько? Опоздаем ведь. Опять там будет целая толпа, и мы не попадем. Побежали!..
Они припустили через арку двора на улицу, разбрызгивая лужи и пиная на ходу пустые жестяные банки. Им было довольно жутко в этот ранний рассветный час бежать по почти безлюдным улицам и переулкам, перепрыгивая под тусклым светом фонарей через кучи мусора и отбросов, разного хлама, тут и там валявшегося на тротуарах. Изредка какие-то тени мелькали и исчезали в подворотнях, отчего сердце Тима билось еще чаще, готовое выскочить из груди.
Наконец они, свернув за очередной угол, остановились, остолбенело глядя в конец небольшой улочки, упирающейся в невысокое здание, над которым висел натянутый на раму пленочный экран со светящимися разноцветными надписями:
ЛУЧШЕЕ ШОУ В ИМПЕРИИ И НА ВСЕХ МИРАХ!
«ВИРТУАЛЬНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ» — ИСПОЛНЕНИЕ ВАШИХ ЖЕЛАНИЙ!
ДУМАЙТЕ О НИХ — И ОНИ СБУДУТСЯ!
(Исполняется только одно желание.) АБСОЛЮТНАЯ ПОЛНОТА И ДОСТОВЕРНОСТЬ ОЩУЩЕНИЙ!
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ К НАМ НА ШОУ!
Тим стоял на грязном тротуаре, зачарованно глядя на искрящийся, переливающийся всеми цветами радуги огромный экран, на буйство красок, разливающих вокруг тепло и жизнь. Из скрытых акустических систем негромко звучала прекрасная музыка, проникающая в душу своими немного печальными, но торжественными аккордами. У здания толпилась большая очередь желающих попасть на шоу. Люди тихо переговаривались между собой, ожидая выхода из двери очередного счастливца, только что окунувшегося в мечту и ошалело переживающего возвращение в действительность. Эл толкнул Тима локтем, выводя его из оцепенения:
— Ну, идем же. Видишь, какая уже очередь? Теперь простоим до вечера.
Пристроившись в конец очереди, они стали терпеливо дожидаться, переминаясь с ноги на ногу.
— Тим, а ты не забыл то, что нужно для билета? — тревожно спросил Эл.
Тим судорожно прижал руку к груди, нащупывая во внутреннем кармане куртки свою самую большую ценность — блестящий складной нож со множеством лезвий и приспособлений, который подарил ему отец на день рождения два года назад. Это был его самый счастливый день рождения. Тим даже зажмурил -ся, пытаясь вспомнить все подробности того дня. Эл снова толкнул его в бок.
— Тим, ты опять мечтаешь? Вот подойдет очередь, тогда и мечтай. Если ты забыл самую ценную вещь…
— Нет, Эл, я не забыл. Я только не понимаю, зачем им такие вещи? А ты знаешь?
— Зачем, зачем?.. — раздраженно передразнил его друг. — У тебя же нет денег, чтобы купить билет, как взрослые. Вот фирма и берет в качестве оплаты самые ценные вещи. Может быть, они потом продают их в магазинах вроде тех, где торгуют подержанными штучками. Все должны платить, Тим. А ты небось взял с собой тот нож, что подарил тебе отец?
— Да, — почти шепотом вымолвил Тим. — Мне очень жаль расставаться с ним…
— Хороший нож. Лучше бы ты дал им что-нибудь другое.
— У меня нет ничего более ценного…
Они простояли на улице несколько часов, пока не очутились за дверями, внутри просторного холла, полного людей всех возрастов. Холл ничем не выделялся среди сотен таких же залов дешевых голотеатров: обшарпанные стены, затертые толпящимися людьми, захватанные тысячами рук, отполированные до блеска перила, грязный пластиковый пол…
Когда-то в этом здании тоже был голотеатр. Их почти все закрыли в начале войны, и здесь какое-то время работал призывной пункт, затем «школа гражданских истребителей», потом разместился склад, и вот теперь — шоу «Виртуальная реальность». Бывший зрительный зал претерпел существенную перестройку. На освободившемся пространстве зала располагались ряды небольших кабин, единственной мебелью в которых было одиноко стоящее посередине кресло. И все. Никаких экранов компьютеров, никаких шлемов и целой кучи датчиков, крепящихся к участнику обычных шоу «Виртуальной реальности», когда-то во множестве кишащих в кварталах города и отличающихся друг от друга только стоимостью аппаратуры и отделкой помещений да еще ценой на билеты. Здесь же ничего этого не было, что заметно смущало посетителей, впервые вошедших в кабину и ищущих по привычке глазами знакомые атрибуты. И хотя все прочие «интеллектуальные» развлечения для народа постепенно умирали, это шоу имело неслыханный успех, пришедший, впрочем, не сразу.
— Эл, а правда, что они исполняют любое желание?
— Большой Лу говорил, что любое. Он говорил, что прежние «виртуалки» — просто детские игрушки по сравнению с этим шоу. А уж Лу в этом понимает. Ему уже пятнадцать лет.
— Он еще говорил, что сюда можно попасть только раз, — вмешался в разговор друзей Джо. — Желающих слишком много. Все хотят исполнения желания. Ты уже подумал, Тим, какое желание у тебя главное? Думай получше. Нужно задумать самое-самое… «Волшебники» исполнят только одно.
— Я знаю, что попросить. — Тим смутился под нескромными взглядами друзей и внутренне поклялся ни за что не выдавать, какое желание он попросит исполнить.
Они уже приблизились к турникету, отделяющему холл от зала, где происходило таинство, когда Тим увидел из-за спин стоящих впереди людей «волшебницу» в красивом просторном одеянии, которое словно светилось мягким теплым светом. Казалось, что это действительно волшебная фея из старых сказок его детства.
Эл потянул Тима за рукав куртки и поставил его впереди себя. Вот он уже у самого турникета, и фея, посмотрев на него своими добрыми, бездонно-голубыми глазами, улыбнулась и спросила:
— Как тебя зовут, мальчик?
— Тим… — Он молча запустил руку за отворот куртки и достал свой бесценный нож. — Вот, возьмите…
Фея снова улыбнулась, но уже печально, и взяла его за руку.
— Пойдем, Тим, я исполню твое желание. Она подвела мальчика к одной из кабин и раскрыла дверь, жестом приглашая его войти.
— Садись в кресло, Тим, закрой глаза и думай о том, чего бы ты хотел больше всего в жизни.
— А можно не закрывать глаза?
— Можно, Тим. Не бойся. С тобой не случится ничего плохого.
Он вошел в кабину и опустился в кресло, в нерешительности ощупывая его рукой. Несколько секунд он сидел, внутренне настраивая себя, что не уйдет отсюда, не реализовав своего желания. Потом закрыл глаза…
2
Тим вздрогнул от прикосновения чьей-то руки к своему плечу. Он открыл глаза и обернулся. Рядом стоял и широко улыбался его отец.
— Папа! — вскрикнул Тим и схватил его за крепкие, шершавые и теплые ладони. — Папа, это ты?! Ты вернулся?
— Да, сынок, это я! Как ты подрос! Совсем взрослым стал… Отец обнял его и поцеловал в лоб и щеки, вдруг ставшие влажными от брызнувших слез.
— Ну, ну, Тим, не плачь. Ты же мужчина… Мужчины никогда не плачут.
— Не буду, папа…
Они сидели на плоском камне у ручья, где когда-то часто рыбачили вместе. Все вокруг было в каком-то странном тумане, отчего отдаленные предметы расплывались, колебались, медленно плыли, исчезали и вновь появлялись. Тим прижался к плечу отца и снова ощутил запах табачного дыма, пота и настоящего черного кофе, исходившего от него. Почему-то именно эти родные запахи он навсегда запомнил, когда отец уходил на войну.
— Как вы живете, сынок? Как управляется с вами мама?
— У нас все хорошо, папа… Правда, не так, как раньше, когда мы были вместе. Мама работает, а мы не учимся — школу закрыли. Меня и Люси учит Келли. Она помогает маме по хозяйству. Я тоже помогаю… Мы с ребятами ходим за яйцами каракаты, рыбачим, а еще собираем банки и всякий металлолом и сдаем в приемные пункты, где нам дают немного денег. Только все равно не хватает… Всегда хочется есть. Но ты не беспокойся, папа, мы выкручиваемся. И мы ждем тебя. И мама, и я, и девчонки. Мы все тебя любим и ждем. Когда ты вернешься с войны насовсем?
— Не знаю, сынок…
— Но ведь война когда-нибудь кончится, папа?
— Конечно, Тимми. Когда-нибудь она обязательно кончится…
— И тогда мы будем вместе?
— Да, тогда мы будем вместе, Тимми. Мы и сейчас вместе, вы же меня помните и ждете… Я тоже помню всех вас и очень люблю. Пока мы будем помнить друг друга, мы всегда будем вместе. Главное, сынок, любить и помнить. Остальное не так важно…
— Папа, а как там на войне? Зачем она? Ведь ты раньше говорил, что пойдешь воевать, только если кто-то нападет на нас, что будешь защищать… Но ведь на нас никто не нападает, а ты ушел воевать…
— Я ушел на войну не по своей воле. Если бы я отказался, то меня и всех вас жестоко наказали бы. Император не прощает таких проступков своим подданным. А на войне, сын, ужасно. Запомни на всю жизнь: никогда, ни за что не воюй. Что бы ни случилось, война — самый плохой вариант решения любой проблемы. Кроме смерти, разрушений, ужасов и лишений, она ничего не приносит ни одному из воюющих. Запомни это, Тим. Никогда не бери в руки оружия!
— Папа, а почему все говорят, что вы герои, что вы воюете за лучшую жизнь, что мы будем жить намного лучше, чем раньше, после того как победим? Разве это не так?
— Нет, сын, не так. Мы воюем как разбойники, позарившиеся на чужое добро и убивающие менее сильных соседей.
Единственная их вина — это то, что они живут рядом с нами, и живут хорошо… Вернее, жили… Сейчас там развалины и горы трупов. Император захотел завладеть всем во Вселенной, вот и приказал нам идти на войну. Когда война кончится, то мы не будем жить лучше, сын. Император, чиновники, богатей — те, возможно, станут еще богаче, а мы, простые люди, не выиграем ничего. Какие же мы герои, если напали на слабых, если убиваем безоружных людей? Мне стыдно, что страх заставил меня подчиниться Императору. Мне стыдно, что я стал его рабом, допустив, так же как многие другие, чтобы этот монстр правил нами. Сын, будь всегда самим собой. Никогда не слушай чужих сладких слов. Думай сам. Ты не должен быть слепым орудием в чужих руках. Мы все были ослеплены и оглушены сладкими посулами… Теперь, когда война вовсю полыхает на многих мирах, многие из нас стали прозревать и трезветь. Для этого потребовалось пролить кровь миллионов людей. Цена слишком высока… Сын, я надеюсь, что когда ты вырастешь, то все поймешь сам. Помни, что я тебе сказал. Не забывай никогда. Мне уже пора уходить… Береги маму и сестренок, помогай им и защищай их. Ты остался единственным мужчиной в семье, а это обязывает ко многому.
— Папа! Папа, побудь еще немного. Мне так хочется поговорить с тобой. Я так ждал тебя! Когда ребята рассказали, что здесь могут исполнить любое желание, я сразу знал, что пожелаю… Папа, ну, пожалуйста, еще хотя бы несколько минут…
— Не могу, Тимми. Я сам очень хочу побыть с тобой еще, но не могу… Я буду приходить к тебе в твоих мыслях, снах… Мы еще о многом будем говорить с тобой.
— Папа, а почему Большой Лу сказал, что ты погиб? Ведь вот же ты! Я ощущаю тепло твоих ладоней. Ведь ты живой! Живой?! — Тим с мольбой посмотрел в лицо отца, ища ответ на самый важный вопрос.
Отец обнял его и поцеловал. Потом встал с камня и, печально улыбнувшись, сказал:
— Конечно, сын, я жив… в твоей памяти. Пока ты помнишь меня, пока помнят мама и девочки — я жив. Прощай, сын! — Он быстро повернулся и пошел в туман.
Тим вскочил с камня, хотел броситься вслед за ним, но ноги словно стали ватными, а в горле застрял ком… Он едва выдавил вслед исчезающему в тумане отцу:
— Папа, ты жив, жив, жив…
По его щекам катились слезы, но Тим не замечал их.
3
— Крэлл, я обработала первый массив статистических данных, — сказала Юэла, протягивая товарищу лист с таблицами и графиками, выданный компьютером. — Видишь, предварительные результаты обнадеживают. Конечно, для более полного анализа потребуются более крупные массивы, но мы только начали. Надеюсь, что нам удастся собрать и обработать их, пока нами не заинтересовались полиция или контрразведка. Люди Рэйна еще не окончательно потеряли человеческий менталитет. В их сознании сохранились истинные ценности. Иногда мне кажется, что наше шоу для них является слишком сильнодействующим лекарством, к тому же горьким…
— Лекарство, как правило, и бывает горьким, Юэла, — ответил Крэлл, просматривая лист. — Как еще иначе можно повлиять на людей, психика и сознание которых несут на себе огромный пласт специальной психообработки? В их сознании столько наносного мусора, скрывающего все самое лучшее, что еще осталось в них. Мы должны расчистить их сознание, чтобы ростки светлого и доброго смогли прорасти. А для этого требуются сильные средства.
— Да, да, Крэлл, все правильно. Я не оспариваю это. Просто мне жаль их. Особенно детей. Знаешь, Крэлл, каковы их самые большие желания? Те, ради исполнения которых они готовы отдать самое дорогое, что у них есть? Дети хотят увидеть своих отцов, ушедших на войну и погибших.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88