— снова улыбнулся Маяпан. — Вовсе не Монтесума. Его мать и слышать не хотела об этом имени. Слишком претенциозное, по ее мнению.
Монти — это ласкательное от Монтегю: пока он жил в Штатах, его звали Монтегю Робинсон. Фамилия Маяпан там не звучит… А Робинсон — девичья фамилия Евы, моей покойной жены. По образованию Монти химик.
Обернувшись к стоявшему чуть поодаль юноше, он не менее ласковым жестом погладил его по голове и слегка подтолкнул вперед: — А это мой младший, Алехандро… Алехандро Маяпан. Запомните это имя, когда-нибудь оно прогремит на весь мир. Алехандро криптограф.
Я пожал юноше руку, он улыбнулся широкой, открытой улыбкой и сказал: — Отец обожает хвалить своих сыновей.
Вот уж никогда бы не подумал, что это отец и сын. Если у Белого Орла было немало общего с Доминго, особенно глаза, то по внешнему виду Алехандро — типичный англосакс: светловолосый, светлоглазый, порывистый, непосредственный.
Заметив мой недоуменный взгляд, Доминго поспешил объяснить:
— Алехандро — вылитая мать. Ева слыла первой красавицей в Кампо Верде.
Опять Кампо Верде! Какая же трагедия разыгралась на этом Зеленом поле, название которого всплывало всякий раз, когда речь шла об ушедших из жизни? На мгновенье мне показалось, что еще несколько минут — и передо мной раскроется роковая тайна. Однако Белый Орел (я и впредь буду называть его так, имя Монти совершенно не соответствовало виду и осанке этого современного индейского вождя) вполголоса произнес: — Пойдемте, сеньор, вам следует принять ванну. Да и устали, наверно, изрядно. Эль Гранде хоть кого способен вымотать.
И повел меня в дом.
Я не археолог и не историк, но с первого взгляда понял, что передо мной комплекс очень древних сооружений, относящихся, возможно, к эпохе легендарных толтеков. Правда, в тот вечер мне почти ничего не уда|лось рассмотреть толком. Белый Орел отвел меня в аккуратно прибранную комнату современного вида, где стояли кровать, стол, стул. Рядом находилась ванная, С потолка свисала электрическая лампа, в шкафу висело платье, разложено белье, на столе — телефон.
— Это ваша комната, сеньор. Если вам что-нибудь понадобится, звоните, все будет немедленно доставлено.
— Телефон 77 77 22?…
Он заулыбался всеми своими ямочками: — Этот номер доставил вам немало неприятностей, верно?
— Не мне, другим. “Конкиста” не знает пощады…
— Да… У нас будет время потолковать и об этом. А пока отдыхайте: через два часа я за вами зайду на ужин.
Оставшись один, я поспешил сбросить с себя грязные лохмотья, некогда бывшие моей одеждой, и нырнул в ванну. Она была наполнена теплой минеральной водой — вероятно, из источников, питавших гейзеры вблизи Тьерра Калиенте. Водомера здесь не было, поэтому я позволил себе вволю поваляться в ванне, чего не делал уже много лет. И даже не задумался над тем, каким образом современная ванна со всем оборудованием оказалась тут, в заброшенном краю, к тому же в грандиозном сооружении древних толтеков! “У нас еще будет время потолковать…” Превосходно!
Я переоделся — новые брюки, клетчатая рубаха, спортивные туфли, надо думать, здешняя униформа. Даже сам Доминго был одет так же.
Чувствуя себя обновленным, прилег. И даже не пытался о чем-либо думать.
Ужинали мы в просторном помещении, вероятно трапезной былых властителей: стены были покрыты орнаментом с изображением важных особ за едой.
Во многих местах бросались в глаза заплаты из цемента — очевидно, новые владетели не давали себе труда или же не имели возможности реставрировать здания.
За столом нас было шестеро: Маяпан с сыновьями, Эль Гранде, Педро Коломбо и я. Если не считать двух людей из охраны, стоявших за дверью, никого больше я не видел. Подавали к столу Белый Орел и Алехандро. Что же касается Эль Гранде, то он сидел как гость.
Сразу после ужина он и Педро Коломбо ушли. На прощанье великан стиснул мне руку своей огромной лапищей: — Надеюсь когда-нибудь вновь увидеться с вами, сеньор Дикинсен. Здесь или в отеле “Эль Волкан”. Для вас у меня всегда найдется чашечка настоящего кофе.
Нам довелось еще раз увидеться — много позже, незадолго до его гибели…
Какое-то время разговор не клеился, хотя Алехандро просто ерзал от нетерпения. Я понял, что хозяином положения здесь считается Белый Орел. Наконец он обратился ко мне: — Сеньор Искров, мы в курсе событий, разыгравшихся после второго августа в Америго-сити. Вы, конечно, помните: именно тогда произошла ваша встреча с моим отцом…
Как будто я мог забыть этот день!
— Однако нам хотелось бы услышать обо всем из ваших уст, — продолжал он, бросив быстрый взгляд на Алехандро. — Видите ли, у нас небольшие расхождения в оценке некоторых фактов. А вы очевидец и к тому же главный герой…
— Какой я герой! — с горечью проговорил я. — Не герой, а марионетка в ваших руках… и в руках Мак-Харриса… Слуга двух господ, если можно так выразиться.
— Со временем вы поймете, что это не так. Вы сыграли большую роль — хотя бы уже тем, что сделали достоянием потомков рассказ о нашей великой битве.
— Но я почти ничего не знаю!
— До конца ее не знает никто… в том числе мы сами. Хотя рассчитываем, что все будет так, как мы задумали.
— Мне ваши замыслы неизвестны. Я могу лишь догадываться…
— Мы откроем вам наши замыслы. Для того, собственно, и пригласили вас — чтобы обсудить дальнейшее ваше участие. Потому что считаем вас, сеньор Искров нашим союзником.
— Сеньор Белый Орел… — перебил я.
— Друзья называют меня Агвилла Бланка или просто Агвилла, — в свою очередь перебил он меня. — А мы с вами уже друзья, не так ли?
Я неуверенно кивнул — было трудно столь фамильярно обращаться к человеку, который казался мне необыкновенным.
— А меня вы можете называть Анди, — сказал Алехандро. — Запомнили? Анди. И на “ты”. Идет?
— В таком случае я для вас просто Тедди. Анди поднял бокал с кукурузным напитком и чокнулся со мной: — Договорились, дружище! На всю жизнь! Мы осушили бокалы.
Анди с необыкновенной легкостью перешел со мной на “ты” и называл не иначе, как Тедди. Агвилла же почти до последней минуты держался официально. Так и не дал мне местечка в своем сердце. Из гордости или застенчивости — не знаю. И если он еще жив и когда-нибудь прочтет эти строки, пусть знает, что я полюбил его…
— Вы считаете меня своим союзником, — сказал я, возвращаясь к прерванному разговору. — Но могу ли я действовать заодно с вами, зная, что мои жена и дети в руках Командора? Каждый мой шаг, так или иначе противоречащий интересам Мак-Харриса, означает для них гибель.
— Знаю, — сказал Агвилла. — И сделаю все, чтобы они не пострадали.
— Не представляю, каким образом.
— Есть способы…
— Вы не знаете Мак-Харриса!
— Я не знаю Мак-Харриса? — Агвилла рассмеялся и стал удивительно похож на своего отца. — Вряд ли кто знает его лучше меня, хотя видел я его всего несколько раз и к тому же давно… И все-таки расскажите нам обо всем. Обо всем!
Я мысленно перенесся в “Конкисту”. Вспомнил, как Мак-Харрис, уставив на меня свой безжизненный глаз, требовал: “Сейчас вы расскажете нам обо всем, что произошло с вами начиная со второго августа! Мы должны уничтожить эту Надежду в самом зародыше. Прежде, чем она проникла в сознание людей…” И вот сейчас я у истоков этой Надежды, и тот, кто ее породил, тоже требует от меня отчета о происшедшем.
— Расскажите, каким образом вы обнаружили номер нашего радиофона, как погиб мой старый учитель Зингер. Мой брат его не знал и Мак-Харриса тоже никогда не видел. Он был малышом, когда… Впрочем, говорите, сеньор Искров, прошу вас.
Он сказал “прошу”, но черные глаза не просили, а приказывали, и мне оставалось только повиноваться. Я говорил долго, до глубокой ночи, несмотря на усталость.
Доминго Маяпан и Агвилла слушали молча, но Анди, натура пылкая, нетерпеливая, то и дело перебивал меня, забрасывая вопросами. Его интересовало все: и политическая жизнь Веспуччии, и соотношение сил между Мак-Харрисом и Командором, между Командором и апперами он расспрашивал о профессоре Моралесе, о забастовке рабочих-нефтяников, хотя, как мне казалось, все это не имело прямого отношения к энергану. К моему удивлению, Анди был неплохо осведомлен о положении в стране и делал неожиданные выводы из вполне безобидных, на мой взгляд, фактов. Достаточно сказать, что в забастовке нефтяников он усмотрел страх перед энерганом, боязнь потерять работу.
Удивительно, но эти же доводы приводил и Мак-Харрис. Формулируя свои выводы, Анди с торжеством поглядывал то на отца, то на брата.
— Анди помешан на политике, — с некоторой досадой проговорил Агвилла. — Он слишком полагается на толпу, а толпа идет туда, куда ее поведут.
Как историку моему брату полагалось бы знать это лучше других. После революции 1789 года французский народ намеревался распространять по Европе новые идеи, а через некоторое время тот же народ побежал, точно стадо овец, за Наполеоном покорять другие страны… А Гитлер? Одураченные немцы, сражавшиеся в Берлине до последнего патрона? Нет, политика — дело ненадежное. Оставим ее Эль Капитану и Рыжей Хельге.
Анди порывисто вскочил: — Да я вовсе не на стороне динамитеросов, пойми же наконец!
Они разделяют народ, провоцируют столкновения, создают ненужные осложнения…
И нельзя целиком оставлять политику Рыжей Хельге… — он улыбнулся, — как бы ни была она хороша собой.
— Я вовсе не нахожу, что она так уж хороша, — возразил Агвилла. — Если судить по тому, что мы видели по телевидению, в ней есть что-то отталкивающее. К тому же эта вечная сигарета в зубах…
— Нравится она нам или нет, но Рыжая Хельга оказывает безграничное влияние на Эль Капитана, а тем самым на всех левых экстремистов.
Последний же арест и освобождение сделали ее чуть ли не национальной героиней.
Шутка ли — заставить пойти на попятный самого Командора!
— Ее обменяли на министра обороны, — напомнил я.
— Разве это не свидетельство ее веса в политической жизни страны, особенно в кругах экстремистов? — настаивал Анди. — Лично я не сомневаюсь, что ее авторитет будет расти не только в этих кругах, но и в народе, который ты, Агвилла, поносишь совершенно напрасно.
Старший брат положил на стол руку, и младший тут же умолк.
— Я думаю так, — сказал Агвилла. — Предоставим экстремистам всех толков самим выпутываться из той каши, которую они заварили. Если наш энерган поможет им, тем лучше. У нас пока свои проблемы, ими мы и должны заниматься. Я хотел бы еще послушать сеньора Искрова. Впрочем, вы, должно быть, устали и хотели бы лечь? Ну, конечно, как это негостеприимно с моей стороны! Но у нас так редко бывают гости… — Он поднялся. — Продолжим завтра.
Откуда-то снизу донесся глухой гул, напоминавший звуки низкого органного регистра. Лампа под потолком заходила ходуном. Я вздрогнул.
Агвилла улыбнулся: — Не обращайте внимания, сеньор Искров. Здесь такое случается ежедневно. Но не зря же мои далекие предки строили жилища с такими толстыми стенами и придавали дворцам и храмам форму пирамид. Нам ничего не грозит.
Можете спокойно ложиться спать, Доброй вам ночи. Не торопитесь рано вставать, я все равно буду очень занят, по крайней мере до полудня, если только… — Он снова заулыбался всеми своими ямочками -… если только вам не захочется помочь Вам. Увы, рабочих рук не хватает. А между тем в Веспуччии безработица… Смутно представляя себе, в чем может заключаться моя помощь, я все же вежливо сказал: — С удовольствием помогу. Доброй ночи! Я долго не мог уснуть, сквозь дремоту перебирал в уме все, что увидел и услышал в этот вечер.
Главного я по-прежнему не знал, многого не понимал, в еще большем сомневался.
Но одно уяснил: в этой необычной семье, состоявшей из чистокровного индейца, истинного ученого, и двух его сыновей от смешанного брака — химика с авторитарными наклонностями вождя и историка, придерживающегося революционных взглядов, — в этой семье нет единодушия в вопросах политики. Они и сами не знали, какие формы должна принять их борьба. Более того, между ними назревал конфликт чреватый осложнениями.
Причины же, побудившие их вести эту борьбу, и ее конечные цели пока оставались для меня загадкой.
7. Я получаю ответы на некоторые вопросы
В ту ночь впервые за последние два десятка лет я спал в комнате с открытым окном, без кислородной установки, без кислородомера, не слыша шипенья струящегося по трубам столь необходимого для жизни, но столь дорогостоящего воздуха.
И впервые с тех пор, как я появился на свет, меня разбудило лошадиное ржанье.
Я выглянул в окно: в просторном, залитом солнцем дворе Агвилла и Анди сгружали с трех лошадей большие, тяжелые мешки. Перед каменной аркой входа стояла стража.
Когда разгрузка кончилась, лошадей увели, а братья, взвалив на спину по мешку, куда-то их понесли. Видимо, нести пришлось далеко, потому что вернулись они примерно через полчаса, вспотевшие, тяжело дыша. Снова взяли по мешку и снова двинулись в путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Монти — это ласкательное от Монтегю: пока он жил в Штатах, его звали Монтегю Робинсон. Фамилия Маяпан там не звучит… А Робинсон — девичья фамилия Евы, моей покойной жены. По образованию Монти химик.
Обернувшись к стоявшему чуть поодаль юноше, он не менее ласковым жестом погладил его по голове и слегка подтолкнул вперед: — А это мой младший, Алехандро… Алехандро Маяпан. Запомните это имя, когда-нибудь оно прогремит на весь мир. Алехандро криптограф.
Я пожал юноше руку, он улыбнулся широкой, открытой улыбкой и сказал: — Отец обожает хвалить своих сыновей.
Вот уж никогда бы не подумал, что это отец и сын. Если у Белого Орла было немало общего с Доминго, особенно глаза, то по внешнему виду Алехандро — типичный англосакс: светловолосый, светлоглазый, порывистый, непосредственный.
Заметив мой недоуменный взгляд, Доминго поспешил объяснить:
— Алехандро — вылитая мать. Ева слыла первой красавицей в Кампо Верде.
Опять Кампо Верде! Какая же трагедия разыгралась на этом Зеленом поле, название которого всплывало всякий раз, когда речь шла об ушедших из жизни? На мгновенье мне показалось, что еще несколько минут — и передо мной раскроется роковая тайна. Однако Белый Орел (я и впредь буду называть его так, имя Монти совершенно не соответствовало виду и осанке этого современного индейского вождя) вполголоса произнес: — Пойдемте, сеньор, вам следует принять ванну. Да и устали, наверно, изрядно. Эль Гранде хоть кого способен вымотать.
И повел меня в дом.
Я не археолог и не историк, но с первого взгляда понял, что передо мной комплекс очень древних сооружений, относящихся, возможно, к эпохе легендарных толтеков. Правда, в тот вечер мне почти ничего не уда|лось рассмотреть толком. Белый Орел отвел меня в аккуратно прибранную комнату современного вида, где стояли кровать, стол, стул. Рядом находилась ванная, С потолка свисала электрическая лампа, в шкафу висело платье, разложено белье, на столе — телефон.
— Это ваша комната, сеньор. Если вам что-нибудь понадобится, звоните, все будет немедленно доставлено.
— Телефон 77 77 22?…
Он заулыбался всеми своими ямочками: — Этот номер доставил вам немало неприятностей, верно?
— Не мне, другим. “Конкиста” не знает пощады…
— Да… У нас будет время потолковать и об этом. А пока отдыхайте: через два часа я за вами зайду на ужин.
Оставшись один, я поспешил сбросить с себя грязные лохмотья, некогда бывшие моей одеждой, и нырнул в ванну. Она была наполнена теплой минеральной водой — вероятно, из источников, питавших гейзеры вблизи Тьерра Калиенте. Водомера здесь не было, поэтому я позволил себе вволю поваляться в ванне, чего не делал уже много лет. И даже не задумался над тем, каким образом современная ванна со всем оборудованием оказалась тут, в заброшенном краю, к тому же в грандиозном сооружении древних толтеков! “У нас еще будет время потолковать…” Превосходно!
Я переоделся — новые брюки, клетчатая рубаха, спортивные туфли, надо думать, здешняя униформа. Даже сам Доминго был одет так же.
Чувствуя себя обновленным, прилег. И даже не пытался о чем-либо думать.
Ужинали мы в просторном помещении, вероятно трапезной былых властителей: стены были покрыты орнаментом с изображением важных особ за едой.
Во многих местах бросались в глаза заплаты из цемента — очевидно, новые владетели не давали себе труда или же не имели возможности реставрировать здания.
За столом нас было шестеро: Маяпан с сыновьями, Эль Гранде, Педро Коломбо и я. Если не считать двух людей из охраны, стоявших за дверью, никого больше я не видел. Подавали к столу Белый Орел и Алехандро. Что же касается Эль Гранде, то он сидел как гость.
Сразу после ужина он и Педро Коломбо ушли. На прощанье великан стиснул мне руку своей огромной лапищей: — Надеюсь когда-нибудь вновь увидеться с вами, сеньор Дикинсен. Здесь или в отеле “Эль Волкан”. Для вас у меня всегда найдется чашечка настоящего кофе.
Нам довелось еще раз увидеться — много позже, незадолго до его гибели…
Какое-то время разговор не клеился, хотя Алехандро просто ерзал от нетерпения. Я понял, что хозяином положения здесь считается Белый Орел. Наконец он обратился ко мне: — Сеньор Искров, мы в курсе событий, разыгравшихся после второго августа в Америго-сити. Вы, конечно, помните: именно тогда произошла ваша встреча с моим отцом…
Как будто я мог забыть этот день!
— Однако нам хотелось бы услышать обо всем из ваших уст, — продолжал он, бросив быстрый взгляд на Алехандро. — Видите ли, у нас небольшие расхождения в оценке некоторых фактов. А вы очевидец и к тому же главный герой…
— Какой я герой! — с горечью проговорил я. — Не герой, а марионетка в ваших руках… и в руках Мак-Харриса… Слуга двух господ, если можно так выразиться.
— Со временем вы поймете, что это не так. Вы сыграли большую роль — хотя бы уже тем, что сделали достоянием потомков рассказ о нашей великой битве.
— Но я почти ничего не знаю!
— До конца ее не знает никто… в том числе мы сами. Хотя рассчитываем, что все будет так, как мы задумали.
— Мне ваши замыслы неизвестны. Я могу лишь догадываться…
— Мы откроем вам наши замыслы. Для того, собственно, и пригласили вас — чтобы обсудить дальнейшее ваше участие. Потому что считаем вас, сеньор Искров нашим союзником.
— Сеньор Белый Орел… — перебил я.
— Друзья называют меня Агвилла Бланка или просто Агвилла, — в свою очередь перебил он меня. — А мы с вами уже друзья, не так ли?
Я неуверенно кивнул — было трудно столь фамильярно обращаться к человеку, который казался мне необыкновенным.
— А меня вы можете называть Анди, — сказал Алехандро. — Запомнили? Анди. И на “ты”. Идет?
— В таком случае я для вас просто Тедди. Анди поднял бокал с кукурузным напитком и чокнулся со мной: — Договорились, дружище! На всю жизнь! Мы осушили бокалы.
Анди с необыкновенной легкостью перешел со мной на “ты” и называл не иначе, как Тедди. Агвилла же почти до последней минуты держался официально. Так и не дал мне местечка в своем сердце. Из гордости или застенчивости — не знаю. И если он еще жив и когда-нибудь прочтет эти строки, пусть знает, что я полюбил его…
— Вы считаете меня своим союзником, — сказал я, возвращаясь к прерванному разговору. — Но могу ли я действовать заодно с вами, зная, что мои жена и дети в руках Командора? Каждый мой шаг, так или иначе противоречащий интересам Мак-Харриса, означает для них гибель.
— Знаю, — сказал Агвилла. — И сделаю все, чтобы они не пострадали.
— Не представляю, каким образом.
— Есть способы…
— Вы не знаете Мак-Харриса!
— Я не знаю Мак-Харриса? — Агвилла рассмеялся и стал удивительно похож на своего отца. — Вряд ли кто знает его лучше меня, хотя видел я его всего несколько раз и к тому же давно… И все-таки расскажите нам обо всем. Обо всем!
Я мысленно перенесся в “Конкисту”. Вспомнил, как Мак-Харрис, уставив на меня свой безжизненный глаз, требовал: “Сейчас вы расскажете нам обо всем, что произошло с вами начиная со второго августа! Мы должны уничтожить эту Надежду в самом зародыше. Прежде, чем она проникла в сознание людей…” И вот сейчас я у истоков этой Надежды, и тот, кто ее породил, тоже требует от меня отчета о происшедшем.
— Расскажите, каким образом вы обнаружили номер нашего радиофона, как погиб мой старый учитель Зингер. Мой брат его не знал и Мак-Харриса тоже никогда не видел. Он был малышом, когда… Впрочем, говорите, сеньор Искров, прошу вас.
Он сказал “прошу”, но черные глаза не просили, а приказывали, и мне оставалось только повиноваться. Я говорил долго, до глубокой ночи, несмотря на усталость.
Доминго Маяпан и Агвилла слушали молча, но Анди, натура пылкая, нетерпеливая, то и дело перебивал меня, забрасывая вопросами. Его интересовало все: и политическая жизнь Веспуччии, и соотношение сил между Мак-Харрисом и Командором, между Командором и апперами он расспрашивал о профессоре Моралесе, о забастовке рабочих-нефтяников, хотя, как мне казалось, все это не имело прямого отношения к энергану. К моему удивлению, Анди был неплохо осведомлен о положении в стране и делал неожиданные выводы из вполне безобидных, на мой взгляд, фактов. Достаточно сказать, что в забастовке нефтяников он усмотрел страх перед энерганом, боязнь потерять работу.
Удивительно, но эти же доводы приводил и Мак-Харрис. Формулируя свои выводы, Анди с торжеством поглядывал то на отца, то на брата.
— Анди помешан на политике, — с некоторой досадой проговорил Агвилла. — Он слишком полагается на толпу, а толпа идет туда, куда ее поведут.
Как историку моему брату полагалось бы знать это лучше других. После революции 1789 года французский народ намеревался распространять по Европе новые идеи, а через некоторое время тот же народ побежал, точно стадо овец, за Наполеоном покорять другие страны… А Гитлер? Одураченные немцы, сражавшиеся в Берлине до последнего патрона? Нет, политика — дело ненадежное. Оставим ее Эль Капитану и Рыжей Хельге.
Анди порывисто вскочил: — Да я вовсе не на стороне динамитеросов, пойми же наконец!
Они разделяют народ, провоцируют столкновения, создают ненужные осложнения…
И нельзя целиком оставлять политику Рыжей Хельге… — он улыбнулся, — как бы ни была она хороша собой.
— Я вовсе не нахожу, что она так уж хороша, — возразил Агвилла. — Если судить по тому, что мы видели по телевидению, в ней есть что-то отталкивающее. К тому же эта вечная сигарета в зубах…
— Нравится она нам или нет, но Рыжая Хельга оказывает безграничное влияние на Эль Капитана, а тем самым на всех левых экстремистов.
Последний же арест и освобождение сделали ее чуть ли не национальной героиней.
Шутка ли — заставить пойти на попятный самого Командора!
— Ее обменяли на министра обороны, — напомнил я.
— Разве это не свидетельство ее веса в политической жизни страны, особенно в кругах экстремистов? — настаивал Анди. — Лично я не сомневаюсь, что ее авторитет будет расти не только в этих кругах, но и в народе, который ты, Агвилла, поносишь совершенно напрасно.
Старший брат положил на стол руку, и младший тут же умолк.
— Я думаю так, — сказал Агвилла. — Предоставим экстремистам всех толков самим выпутываться из той каши, которую они заварили. Если наш энерган поможет им, тем лучше. У нас пока свои проблемы, ими мы и должны заниматься. Я хотел бы еще послушать сеньора Искрова. Впрочем, вы, должно быть, устали и хотели бы лечь? Ну, конечно, как это негостеприимно с моей стороны! Но у нас так редко бывают гости… — Он поднялся. — Продолжим завтра.
Откуда-то снизу донесся глухой гул, напоминавший звуки низкого органного регистра. Лампа под потолком заходила ходуном. Я вздрогнул.
Агвилла улыбнулся: — Не обращайте внимания, сеньор Искров. Здесь такое случается ежедневно. Но не зря же мои далекие предки строили жилища с такими толстыми стенами и придавали дворцам и храмам форму пирамид. Нам ничего не грозит.
Можете спокойно ложиться спать, Доброй вам ночи. Не торопитесь рано вставать, я все равно буду очень занят, по крайней мере до полудня, если только… — Он снова заулыбался всеми своими ямочками -… если только вам не захочется помочь Вам. Увы, рабочих рук не хватает. А между тем в Веспуччии безработица… Смутно представляя себе, в чем может заключаться моя помощь, я все же вежливо сказал: — С удовольствием помогу. Доброй ночи! Я долго не мог уснуть, сквозь дремоту перебирал в уме все, что увидел и услышал в этот вечер.
Главного я по-прежнему не знал, многого не понимал, в еще большем сомневался.
Но одно уяснил: в этой необычной семье, состоявшей из чистокровного индейца, истинного ученого, и двух его сыновей от смешанного брака — химика с авторитарными наклонностями вождя и историка, придерживающегося революционных взглядов, — в этой семье нет единодушия в вопросах политики. Они и сами не знали, какие формы должна принять их борьба. Более того, между ними назревал конфликт чреватый осложнениями.
Причины же, побудившие их вести эту борьбу, и ее конечные цели пока оставались для меня загадкой.
7. Я получаю ответы на некоторые вопросы
В ту ночь впервые за последние два десятка лет я спал в комнате с открытым окном, без кислородной установки, без кислородомера, не слыша шипенья струящегося по трубам столь необходимого для жизни, но столь дорогостоящего воздуха.
И впервые с тех пор, как я появился на свет, меня разбудило лошадиное ржанье.
Я выглянул в окно: в просторном, залитом солнцем дворе Агвилла и Анди сгружали с трех лошадей большие, тяжелые мешки. Перед каменной аркой входа стояла стража.
Когда разгрузка кончилась, лошадей увели, а братья, взвалив на спину по мешку, куда-то их понесли. Видимо, нести пришлось далеко, потому что вернулись они примерно через полчаса, вспотевшие, тяжело дыша. Снова взяли по мешку и снова двинулись в путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43