Прошло не менее получаса, прежде чем к горестно застывшему Лун Хо подошел чайханщик и поставил перед ним пиалу с подогретым вином. Викинг перед уходом заказал ее проигравшему, достойно отплатив за былое угощение. И сейчас Омар протягивал ее Лун Хо. Тот уже поднял свой взгляд от костей и сейчас смотрел на старательно отводящего глаза чайханщика. Но когда ханец вновь взглянул на лежащие кости, то не смог сдержать изумленного крика. На костях медленно проступали два очка! Не одиннадцать, не пятерка и шестерка, а две единички!
Однако чайханщик Омар, когда очумевший от радости ханец заорал, что его околдовали, лишь покачал головой и развел руками. Оправленный в зеленый металл, странный, пульсирующий фиолетовым огнем камень еще лежал на столе. Лун Хо знал этот талисман, показывающий использование игроком магии. Сегодня, когда ставки были весьма высоки, камень весь вечер лежал на столе. И ни разу пурпурная глубина не полыхнула багряным всполохом тревоги. В отличие от весьма многих, камень чайханщика Омара был подлинным, что и привлекало к нему крупных игроков.
Спорить против него было все равно что мочиться против ветра. Тяжело вздохнув, Лун Хо вышел в темноту ночных улиц. Всю ночь до рассвета он бродил по улицам в немом оцепенении, так до конца и не поняв, что делать. Понимая лишь одно, что теперь он опозорен и обречен на лютую смерть. Он даже не мог покончить собой, иначе беспощадная расправа и позор ждали весь его род…
Далеко, на другом конце города, в бывшем подворье купца Тверда, хлебал темное пиво Олаф, с хохотом рассказывая, как в самом начале игры один из его людей подменил талисман на искусную подделку. После этого ничто не мешало ведьмаку отводить глаза, заставляя всех видеть на костях то, что ему было нужно. А когда чайханщик писал расписку, камень вновь оказался на столе. Вообще-то это было излишне, талисман Омара чуял лишь магию управления броском костей, но ведьмак предпочел подстраховаться.
Винт чуть не отбил себе руку, хлопая варяга по плечу и выпивая кубок за кубком за его хитроумие. В последний раз он так смеялся, видя Урука в вышитой сорочке и льняных портах. Тогда они с Рогволдом и орком приехали в Ашур под видом богатого деревенского старосты и его сыночка, зачарованного ведьмой. Сам Винт изображал возницу и расторопного прислужника старосты, а Урук — бедного деточку.
Ведьмак вспомнил, как на подъезде к городу у Рогволда чуть не отклеилась фальшивая борода, обильно траченная сединой, и улыбнулся. Вспоминая тех, к кому прикипело его сердце, он задумался, гадая, куда забросили друзей степные дороги и где они теперь. Неясная тревога холодными пальцами сжала сердце.
— О боги, — прошептал Винт, — пошлите им удачу на их пути…
Как бы подслушав его мысли и угадав его тоску, поднялся на ноги Олаф, и пиво плеснулось через край дубовой кружки:
— Выпьем, братья, за тех, кто в пути. Пусть они не знают усталости, пусть всегда в их бурдюках будет в достатке еды и воды, а если в их флягах будет пиво — так это совсем хорошо! А враги на пути ослепнут, оглохнут и бегут в страхе, как трусливые зайцы, лишь почуяв на себе их взгляд! Да хранит их Один!…
Именно в эту ночь взмыленные кони несли своих всадников, и по пятам за ними мчались не ведающие усталости жнецы, порождения злых чар колдунов далекого Юга. И только тогда, когда звонкий голос Кетрин воззвал к Матери Ветров и усталые кони понеслись на крыльях ветра, только тогда отпустила тревога сердце Ратибора, по прозвищу Винт, ашурского ловкача и лазутчика, ведьмака из Черного Леса…
ГЛАВА 15
Хмурым оказалось утро в Ашуре, мелкий, противный дождь наполнял воздух сыростью, небо было закрыто серыми громадами облаков. От канала поднимался туман, и в этом зыбком мареве провалами мрака скалились на мир подворотни домов на другом берегу. Лун Хо стоял на берегу канала и смотрел на черную, лаковую поверхность воды. Опустошение переполняло душу ханьца, выпив даже обычное желание жить. Теперь у него не было чести и по всем законам клана его больше не существовало. Весь его привычный мир рухнул как лавина, похоронив под собой человека, которого еще вчера звали Лун Хо. Теперь лишь пустой кокон человеческой плоти стоял у канала, рассеянным взглядом лаская пустоту черной воды.
Алая куртка с серебряной вышивкой, как губка, напиталась водой, студеный ветер терзал тело холодом вечного льда, но теперь человеку это было безразлично. И когда тучи на миг прорезал пробившийся луч солнца и на камень мостовой рядом с ним упала тень, Лун Хо даже не обернулся. Пятеро варягов стояли за его спиной, терпеливо ожидая, пока человек с пустыми глазами почувствует на себе их взгляд. К чему говорить, когда теперь и так все ясно. Молчание становилось непереносимым даже для нового Лун Хо, который наконец ощутил тошнотворный, парализующий страх. Он медленно повернулся к ним, сжимая пальцы в клюв Феникса.
Медленный, плавный шаг, руки парят перед грудью, словно исполинская птица еще не решила, расправлять ей крылья или нет. Опустошенность боролась со страхом, глядя в пахнущее пивным перегаром лицо викинга. Весь опыт бойца подсказывал Олафу, что в любой миг крылья птицы могут начать свой гибельный танец. Или не начать. Не было больше стержня в душе Лун Хо, но тело еще жило, повинуясь собственной памяти, готовностью к бою отвечая на появление скрытой угрозы. Но сегодня против него вставала мрачная решительность и непреклонный дух северных воинов, готовых зубами грызть врага на поле битвы.
Не выдержал ханец взгляда бешеных, яростных глаз из синего льда, в которых уже начинало плавиться боевое безумие северян, потоком пламени сметающее все на своем пути. Страх превратил пухлые щеки в трясущийся студень. Пальцы рук разжались, медленно, словно нехотя. В покорном поклоне перед Олафом склонилась голова Лун Хо. Исчезала гордая птица, становясь страшной былиной. Викинг смотрел на человека с обрюзгшим бабьим лицом, ставшего рабом своего страха.
— Пойдем, — просто сказал Олаф, — тебя ждет один человек. Он тебе сделает предложение, от которого ты не сможешь отказаться. Для тебя это единственный способ быстро заработать много денег. Думаю, — варяг брезгливо посмотрел на ханьца, на лице которого проступила отчаянная радость, — что тебе даже понравится…
Медленно оплывали свечи и быстро исчезало вино в серебряном кубке. Константинус вытер сальные губы и с интересом посмотрел на человека, сидевшего в кресле напротив. Больше всего ночной гость лекаря напоминал матерого кабана-секача, от которого даже медведь пытается держаться подальше. Два совершенно кошмарных рубца рассекали лицо, превращая его в искаженную вечной яростью маску хищного зверя.
Тяжелый кошель с золотом уже перешел из рук в руки. Теперь они просто сидели и изучали один другого, лекарь Константинус и Лука Брагин, ночной кошмар ашурских улиц. Никогда не скрывал своего лица под стальной маской демона лучший из городских убийц, славящийся непревзойденным хладнокровием и столь же ледяной жестокостью. Лука ждал. Наконец, словно внезапно решившись, лекарь тяжело вздохнул и уточнил:
— Кроме того, если в доме патриарха окажется еще какой-то незваный гость, то его жизнь я оценю в четверть от этой суммы.
— Одной пятой хватит, — тихим, бесцветным голосом возразил Лука Брагин, — я никогда не завышаю цены. Если же гость придет не один, тогда это будет стоить одну четверть.
— Думаю, что мы поняли друг друга…
Этим утром странная суета охватила бывшее подворье купчины Тверда. Все утро сновали в воротах разные люди, во двор заезжали пустые повозки, а спустя некоторое время выезжали со двора тяжело нагруженные.
Лишь к полудню солнце прорвалось сквозь пелену облаков. Винт и ведьмачий посланник в Ашуре Карло стояли у крыльца, и полоса солнечного света косым рубцом лежала на виске неаполитанца, после смерти сотника принявшего на себя команду.
Под ними в скрытых от людского глаза погребах ведьмаки-дружинники приводили в порядок доспехи и в последний раз проводили точильным камнем по и без того идеальной заточке мечей. Ставили новые тетивы и проверяли оперение стрел лучники. На всякий случай Карло отдал приказ готовиться к бою, но Ратибор твердо знал, что этой ночью все пройдет тихо. Ловкач на миг представил дружинников в полной броне, четким строем наступающих на Ханьский квартал, и лишь покачал головой. Нет, против ведьмачьей стали и чар не устоять раскосому народу. Будет отчаянная резня, а в суматохе патриарх клана «Феникса» сможет ускользнуть, прикрываясь окровавленными телами своих земляков и воинов клана. И много невинной крови выпьют мечи Черного Леса! Нет, все должно произойти тихо, без боя и лишней крови. А что дружина к бою готовится, так это только на пользу.
Неаполитанец, мурлыкающий себе под нос какую-то песенку, был абсолютно согласен с русом. Если руки воинов не заняты, то в головы дружинников лезут ненужные мысли. А так — и все при деле, и к бою готовы в любой момент…
Стук копыт загрохотал внезапно. Еще миг назад улица была пуста, но вот уже подковы высекают снопы искр из отполированного колесами гранита. Десять всадников порывом ветра влетели в распахнутые ворота. Предводитель отряда спешился у крыльца. Ратибор и Карло замерли, глядя на растрепанную и покрытую пылью рыжую шевелюру. Глаза Редрика были воспалены от ветра и долгой скачки. Ведьмак, с головы до ног затянутый в черную кожу, покрытую серым бархатом дорожной пыли, резво взбежал по ступенькам на крыльцо. Лишь на пороге заметил Редрик неаполитанца и ловкача.
Уже подъезжая к городу, ведьмаки замерли. Вернее, вначале резко в сторону шарахнулись кони, и лишь потом Редрик заметил в дорожной пыли истерзанное тело. Щедро залили песочную шерсть потоки черной крови, и налипшая пыль окончательно спрятала от людского глаза тело оборотня. В двух шагах пройти можно — не заметишь!
Бока еще вздрагивали, с еле слышным хрипом вырывался воздух из рваных ран на груди. Сердце отчаянно гнало по жилам остатки крови. Желтые глаза замерли на лице склонившегося перед ним, и, узнав Редрика, по истерзанному телу прокатилась первая судорога трансформации. Очертания начали плыть, минута-другая — и вот уже истерзанный человек лежит в дорожной пыли перед ведьмаком.
Сорвав с ладони тонкую кожаную перчатку, Редрик склонился над раной, и первые капли синего пламени упали на заживо гниющую плоть. Губы умирающего шевельнулись, из черного провала рта прозвучал тихий хрип:
— Пить!
Один из ведьмаков поднес флягу к искусанным губам. Тонкая струйка воды влилась в пересохшее горло. Умирающий сделал жест рукой, показывая достаточно, и взгляд вновь остановился на Редрике, занявшемся страшными ранами.
— Поздно. Серебряная лихорадка. Третий день гнию. Самострелы…
Умирающий замер. Каждое слово стоило поистине сверхчеловеческих усилий, и Редрик смог лишь покачать головой в немом восхищении чужим мужеством. Отказавшись от облика волка, оборотень подверг себя стократ более сильной боли. Да и жить ему осталось считанные минуты, казалось, к чему причинять себе лишнюю боль? Но ведьмак знал: основной закон оборотней — умирай человеком!
Кое-кто из окруживших умирающего уже снял шапку, отдавая дань памяти ушедшему, когда из провала рта вновь послышался хрип, и с каждым толчком останавливающегося сердца вытекала струйка черной крови:
— Три дня пути до города… Они плывут… Почти пять десятков кораблей… Все в доспехах… у них есть талисман, способный подавить любую магию… я слышал, они называли его… реликвия. Меч дайте, — и, когда пальцы умирающего в последний раз сжали рукоять клинка, с губ сорвалась последняя просьба: — С мечом и от меча…
Коротким ударом Редрик прервал муки оборотня. На щеках ведьмаков, щедро присыпанных дорожной пылью, появились первые борозды соленой воды. С трудом сдерживая дрожь в голосе, рыжий ведьмак, закрывая глаза мертвецу, сказал своим спутникам:
— Ветви собирайте и готовьте тризну. Нужно достойно проводить павшего.
Он замер у распростертого тела, вглядываясь в лицо, с которого уже исчезла судорога боли, сейчас на лице оборотня читались лишь покой и гордость. Гордость за выполненный до конца долг. Ведьмак долго вглядывался, словно пытаясь найти ответ на разгадку или ведя неслышный разговор. Губы Редрика шевельнулись, словно пробуя на вкус последние слова:
— С мечом и от меча…
С клекотом взмыл в небо почтовый сокол, неся последние вести в Черный Лес. Рыжий ведьмак знал, что вряд ли долетит его весть, посланная с зачарованной птицей. Если умирающий оборотень ничего не напутал, то сейчас между ним и Черным Лесом находятся слуги «Белого Христа». А их реликвия уничтожит наложенные на птицу чары. Приходилось рассчитывать лишь на себя и небольшую опытную дружину, ушедшую походом против племени Крыс.
Редрик убрал прилипшую ко лбу прядь волос и молча смотрел, как на опушке леса начало плясать пламя погребального костра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35