Под прикрытием их тел вперед метнулась лихая ватага степной конницы.
Тактика степняков была проста: подлететь к непоколебимому строю пехоты, метнуть две или три стрелы на пределе дальности и бежать обратно. Пусть враг пытается поразить лихих батыров стрелами, тратя их понапрасну. Лишь одна из двух десятков найдет свою цель в облаке пыли, поднятом конскими копытами. И так весь день и всю ночь, выматывая строй вражьей пехоты. Кого-кого, а конных лучников у степняков хватает. Эта тактика не раз приносила победу степным джигитам.
Но сегодня вместо луков у ведьмачьей рати были арбалеты, стреляющие вдвое дальше, чем степной лук из турьих рогов. И использовали их дружинники весьма необычно. Лучшие стрелки стояли в первых рядах, под прикрытием щитов в рост человека. Не тратили они время на зарядку арбалетов, отдавая по цепочке разряженные и получая взамен снаряженные самострелы. Опытен и умен был тысячник Бран, командовавший ведьмачьей дружиной. Знал тактику боя лихих всадников степи. Не зря сберегли заряженные арбалеты до этой атаки воины Черного Леса. Как снежная глыба под шквалом теплого ливня, таяла ватага степных конников.
Но вместо водных капель в этом ливне были арбалетные болты, навылет прошивающие гибкие фигуры в ватных халатах. Кони и людские тела, густо приправленные облаком пыли, смешались в этой мясорубке. Над равниной стоял вой раненых и умирающих. И музыкой скорой гибели вторили им щелчки спущенной тетивы арбалетов. Лишь два десятка израненных всадников из пятнадцати сотен вернулось назад. Алый ковер окровавленных лохмотьев лежал на вытоптанной копытами земле, и конские тела все еще содрогались в мучительной агонии.
Атака схлынула, и в задних рядах свободные дружинники лихорадочно заряжали разряженные арбалеты. Молча стояли перед ними Крысиные рати, похоже, что беспощадное истребление их союзников застало Крыс врасплох. Минуты тянулись одна за другой, и каждая из них давала ведьмачьим стрелкам сотни заряженных самострелов.
Наконец, словно внезапно решившись, отряды Крысиной пехоты двинулись вперед. Винт знал, что у арабов каждая часть ратного строя носит весьма поэтичные названия. Судя по всему, с «Утром Псового Лая» ведьмаки уже разобрались. Теперь настал черед вступить в сражение «Дню Помощи». Или тут правильнее сказать «Скорой Крысиной Помощи»? Губы ведьмака на миг тронула улыбка, но он знал, что улыбаться еще рано. Гигантские грызуны могли быть в бою страшными воинами, но на губах Винта все равно играла улыбка. Уж больно забавно выглядел этот кошачий кошмар, внезапно обретший плоть и двинувшийся вперед четким ратным строем.
Но Брану улыбаться было некогда. Он уже прочел письма Редрика и, заметив улыбку на устах гонца, лишь недовольно поджал губы, отдавая новую команду. Крысы уже успели приблизиться к строю пешей дружины на три сотни шагов, и их лучники торопливо открыли огонь. Град серо-оперенных стрел загрохотал по щитам дружины Черного Леса, но пехотинцы лишь плотнее сомкнули щиты, превратив строй в подобие скалы. Стрелки ведьмаков на стрелы Крыс не отвечали.
Пользуясь этим, Крысиный полководец без препятствий перестроил свои отряды в клин, на острие и правом фланге которого встали отряды черных Крыс в тяжелой броне. Быстрым шагом, почти бегом они бросились вперед, торопясь сократить расстояние для рукопашной. Стрелки, покрытые серой шерстью, построились в середине клина. И ни одной черной Крысы не было среди них.
Лишь когда в центре клин пехоты грызунов приблизился на две сотни шагов, только тогда ответили арбалетчики ведьмаков. Чуть раздвинулась стена щитов дружинников, и над полем боя засвистел беспощадный стальной шквал. Первые ряды валились, битые в голову не знающими промаха арбалетными болтами. Черные Крысы в тяжелых доспехах, ставшие острием вражеской атаки, были выбиты все до последней. Когда клин лишился их ростовых щитов, центр Крысиной армии был весьма основательно прорежен короткими стрелами, срывающимися с самострелов дружины Черного Леса. Пущенный в упор арбалетный болт прошибает навылет любой доспех. И Крысиное воинство узнало это на себе, застилая поле битвы кровавыми ошметками тел.
Тщетно стрелки Крыс пытались прикрыть своими стрелами беспощадно истребляемую пехоту. Щиты дружинников раздвинулись ровно настолько, насколько нужно, не более. Легкие стрелы с серым оперением ломались, соскальзывали с окованных железными пластинами щитов. Но не только перед собой держали щиты ведьмачьи ратники. Головы и плечи воинов первых рядов тоже были прикрыты: щиты сомкнулись исполинской черепахой, храня от пущенных отвесно вражеских стрел.
С отчаянным визгом серые Крысы бросились вперед, словно презирая быструю смерть от стрел. Чуть шире разошлись щиты, и ведьмачий строй в два ряда опоясался копейными жалами. Громада щитоносной пехоты сделала первые шаги вперед, навстречу врагу. Гневный рык забился над равниной. С лязгом впивались в мохнатые тела копья дружинников, легкие кольчуги Крыс были бессильны против напора железа копейных жал.
Кровью рыгали раны мохнатых, порванных копьями тел. Строй ведьмачьей пехоты продолжал свою мерную поступь. Лишь багровые клочья втоптанных в землю подкованными сапогами мертвецов оставались за ним. Только на левом фланге, где ведьмачьей фаланге противостояли черные Крысы в тяжелой броне, шаг щитоносной пехоты чуть замедлился, и строй пехоты Черного Леса чуть приостановился. Тяжелые тесаки Крыс рубили копейные древки, и кое-где ведьмаки уже взялись за мечи и топоры. Черные чуть заколебались, кое-кто подумал о своем спасении от не знающих пощады копейных жал и мечей, отчего строй оказался нарушенным, и в эти разрывы впивались клинья ведьмаков-мечников, щедро рассыпая вокруг себя смерть от своей стальной пурги.
С визгом неслись на помощь Крысиным отрядам степные всадники, пытаясь охватить левый фланг пехотной фаланги, но на пути у них оказалась полутысяча конников Черного Леса. В первый раз ввели в бой ведьмаки конных стрелков с легкими арбалетами, и сюрприз оказался для врага весьма неприятным. Пустели седла, падали пробитые тела, а дружинники, не перезаряжая своих арбалетов, взялись за копья и мечи. Вал конницы в среднем доспехе без труда смял легкую кавалерию Степи. Кривоногие конники на маленьких, мохноногих лошадках бросились прочь от ведьмачьей атаки, как мальки при виде щуки. Мечи, кованные в кузницах Черного Леса, собирали щедрый урожай, до паха пластая замешкавшихся степняков…
Победа уже царила на поле боя, и лишь от тысячника Брана зависело, превращать ее в разгром или нет. Свежие конные сотни ждали приказа, воины были готовы смести врагов с лица земли, рассечь остатки Крысиного строя и рубить бегущих. Даже горстка шаманов, увешанных костяными амулетами, вскакивала на коней, готовясь бежать. Но тысячник все еще медлил, не давая сигнала затаившимся сотням резерва, словно ожидая появления на равнине новых врагов.
Про себя Винт согласился с ведьмачьим полководцем. Но лишь разумом, который отчаянно мучили вопросы: «Где же» Вечер Потрясения «? Где резерв врага? Или эти степняки, вкупе с грызунами, надеялись смять небольшую ведьмачью дружину лишь стрелами и мечами? Отчего бегут шаманы, лишь в самом начале боя попробовавшие пустить в ход свою магию?»
Так говорил ловкачу разум, а сердце говорило другое. И вторя сердцу Ратибора, из глоток ведьмачьей пехоты и конников, окончательно сломивших хребет Степи, уже рвалась бешеная ярость клича:
— Победа!
Но в этот момент на поле боя явилась иная сила, как кусок бумаги, смяв защиту ведьмаков-чародеев. Их мертвые, высохшие тела еще оседали на землю, а в висках Ратибора уже пульсировала мысль:
— Вот он. Вот «Вечер Потрясения»!
На равнину на смену бегущим остаткам своей армии в пузыре черного пламени явились восемь жрецов, слуг бога-Паука…
Они почти успели. Третий день открывались перед ними все новые и новые ловушки. За плечами пятерых путников остались несчетные стаи пауков и порождений гибельной магии святилища бога-Паука. Остались сожженными дотла, смятыми, порванными в еще шевелящиеся клочья и лужи слизи беспощадными чарами Светозара. Потоки силы срывались с посоха волхва, и ни одну тварь не минула лютая гибель. Они спешили. Светозар периодически замирал, направляя взгляд внутрь себя, словно постигая, вслушиваясь в далекие отзвуки эха, слышного лишь ему.
Привалов почти не было. Пятеро путников довольствовались кусками вяленого мяса и лепешками на ходу. Усталость и сон отступали под чарами волхва, и безумная дорога продолжалась, шаг за шагом, коридор за коридором, зал за залом. Рогволд потерял счет этим бесконечным переходам и схваткам за каждым поворотом. Главный зал святилища открылся им совершенно внезапно. Не было ни высоких ворот, ни золота и самоцветных камней в стенах, украшенных грубой резьбой. В глубине зала сплетались меж собой содрогающиеся, высохшие корни, в глубину которых вела небольшая лесенка. Там, в глубине, виднелось пятно жгучего зеленого света, пульсирующего в такт содроганиям корней.
Рогволд понял, что в этом зеленом облаке скрывается вход на Перевал. Свет начал тускнеть, гаснуть, стоило лишь перешагнуть порог зала. Корни вибрировали все слабее и слабее. Наконец их пульс замер, и вместе с ним окончательно погасло зеленое сияние. Теперь лесенка вела в пустоту, обрываясь над пропастью, до этого скрытой облаком зеленого света. С ладони Светозара сорвалась ветвистая молния, через миг взорвавшаяся разноцветными брызгами. В этот же миг гранитные стены содрогнулись в раскате грома. Только тогда рус огляделся по сторонам, убедившись, что в зале они были не одни.
Восемь человек стояло вокруг круглого камня, густо иссеченного неведомыми письменами. В самом центре камня стоял девятый, и лицо жреца забытого бога походило на кусок теста в детских пальцах. Вот ребенок неумело лепит лицо Рогволда, а вот уже густая слизь перетекает в подобие строгих черт Светозара. Вокруг жрецов в черных одеждах начал разгораться круг алого огня. Именно об него разбилась первая молния Светозара. За ней последовала еще одна, потом еще, еще…
Но от чар волхва лишь ярче разгорался алый огонь. В его тьме, ибо назвать то, что он отбрасывал, Светом было невозможно, мантии жрецов начали светиться Тьмой. И, как бы в ответ на волшебство Светозара, откуда-то сверху обрушился водопад пламени. В этом огне черные фигуры слуг бога-Паука начали искажаться, таять. Жрец, стоявший в центре, начал расти, превращаясь в настоящего исполина. До Рогволда донесся шепот Урука:
— Смотрите, теперь у него уже восемь рук!
Внутри алого пламени в фигуру жреца начали бить зеленые молнии. Забытое божество приходило в мир, перекраивая под себя тело своего раба. Восемь рук того, кто недавно был человеком, уже удлинились, начали покрываться густой шерстью. Пальцы срастались в подобие изогнутых когтей, черный балахон начал лосниться пятнами хитина, а из слизи лица начали проступать чудовищные жвалы.
Магия Светозара была бессильна, но молнии волхва раз за разом впивались в сгусток Тьмы. Он знал, что это бесполезно, но снова и снова пытался пробить кокон, в котором приходил в мир бог-Паук. Время уже истекало, когда Карим-Те, срывая голос, заорал во всю мочь:
— Светозар, это же Тьма! Вспомни Мерлина!
В следующий миг из уст волхва вырвался вой, сделавший бы честь любому некроманту. Кровь стыла в жилах от этого исступленного зова на языке Тьмы. И она ответила, черным смерчем разметав, пробив, раздвинув на миг кокон багрового огня. Тот, кто был готов стать богом-Пауком, замер, словно в нерешительности. Вновь полыхнула ослепительно-белая молния Светозара. И Свет не подвел своего служителя, без промаха разя того, кто готовил свое тело для древнего бога. От удара волхва кошмарная фигура стала оседать на алтарный камень полыхающим кулем.
Но не так прост был бог-Паук, чтобы быть изгнанным из мира чарами волхва, будь он, волхв, хоть трижды Великим. Вновь пророкотал подземный гром, алтарный камень треснул, и ветвистая, зеленая молния впилась в Светозара. В этом чародейском пламени вспыхнули остатки когда-то бывших белоснежными одежд. Обнаженная фигура начала подниматься над полом, словно неуместно богу ходить по земле, и во всполохах зеленого пламени фигура того, кто за миг до этого был волхвом Светозаром, начала расти, и восемь рук разошлись в стороны, словно желая обнять отшатнувшихся людей и орка.
Это был конец, конец всему, и Рогволд в отчаянье метнул стрелу, метя в горло тому, кто изначально был лишь человек, а теперь горящим, скручивающимся комком плоти, содрогающимся в корчах рождения древнего бога. Стрела и тетива лука вспыхнули в пальцах руса, сын старосты в бессильной ярости отшвырнул в сторону ставшее бесполезным оружие. Бог-Паук приходил в мир, и само Мировое Древо содрогнулось, вторя судорогам и корчам его рождества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Тактика степняков была проста: подлететь к непоколебимому строю пехоты, метнуть две или три стрелы на пределе дальности и бежать обратно. Пусть враг пытается поразить лихих батыров стрелами, тратя их понапрасну. Лишь одна из двух десятков найдет свою цель в облаке пыли, поднятом конскими копытами. И так весь день и всю ночь, выматывая строй вражьей пехоты. Кого-кого, а конных лучников у степняков хватает. Эта тактика не раз приносила победу степным джигитам.
Но сегодня вместо луков у ведьмачьей рати были арбалеты, стреляющие вдвое дальше, чем степной лук из турьих рогов. И использовали их дружинники весьма необычно. Лучшие стрелки стояли в первых рядах, под прикрытием щитов в рост человека. Не тратили они время на зарядку арбалетов, отдавая по цепочке разряженные и получая взамен снаряженные самострелы. Опытен и умен был тысячник Бран, командовавший ведьмачьей дружиной. Знал тактику боя лихих всадников степи. Не зря сберегли заряженные арбалеты до этой атаки воины Черного Леса. Как снежная глыба под шквалом теплого ливня, таяла ватага степных конников.
Но вместо водных капель в этом ливне были арбалетные болты, навылет прошивающие гибкие фигуры в ватных халатах. Кони и людские тела, густо приправленные облаком пыли, смешались в этой мясорубке. Над равниной стоял вой раненых и умирающих. И музыкой скорой гибели вторили им щелчки спущенной тетивы арбалетов. Лишь два десятка израненных всадников из пятнадцати сотен вернулось назад. Алый ковер окровавленных лохмотьев лежал на вытоптанной копытами земле, и конские тела все еще содрогались в мучительной агонии.
Атака схлынула, и в задних рядах свободные дружинники лихорадочно заряжали разряженные арбалеты. Молча стояли перед ними Крысиные рати, похоже, что беспощадное истребление их союзников застало Крыс врасплох. Минуты тянулись одна за другой, и каждая из них давала ведьмачьим стрелкам сотни заряженных самострелов.
Наконец, словно внезапно решившись, отряды Крысиной пехоты двинулись вперед. Винт знал, что у арабов каждая часть ратного строя носит весьма поэтичные названия. Судя по всему, с «Утром Псового Лая» ведьмаки уже разобрались. Теперь настал черед вступить в сражение «Дню Помощи». Или тут правильнее сказать «Скорой Крысиной Помощи»? Губы ведьмака на миг тронула улыбка, но он знал, что улыбаться еще рано. Гигантские грызуны могли быть в бою страшными воинами, но на губах Винта все равно играла улыбка. Уж больно забавно выглядел этот кошачий кошмар, внезапно обретший плоть и двинувшийся вперед четким ратным строем.
Но Брану улыбаться было некогда. Он уже прочел письма Редрика и, заметив улыбку на устах гонца, лишь недовольно поджал губы, отдавая новую команду. Крысы уже успели приблизиться к строю пешей дружины на три сотни шагов, и их лучники торопливо открыли огонь. Град серо-оперенных стрел загрохотал по щитам дружины Черного Леса, но пехотинцы лишь плотнее сомкнули щиты, превратив строй в подобие скалы. Стрелки ведьмаков на стрелы Крыс не отвечали.
Пользуясь этим, Крысиный полководец без препятствий перестроил свои отряды в клин, на острие и правом фланге которого встали отряды черных Крыс в тяжелой броне. Быстрым шагом, почти бегом они бросились вперед, торопясь сократить расстояние для рукопашной. Стрелки, покрытые серой шерстью, построились в середине клина. И ни одной черной Крысы не было среди них.
Лишь когда в центре клин пехоты грызунов приблизился на две сотни шагов, только тогда ответили арбалетчики ведьмаков. Чуть раздвинулась стена щитов дружинников, и над полем боя засвистел беспощадный стальной шквал. Первые ряды валились, битые в голову не знающими промаха арбалетными болтами. Черные Крысы в тяжелых доспехах, ставшие острием вражеской атаки, были выбиты все до последней. Когда клин лишился их ростовых щитов, центр Крысиной армии был весьма основательно прорежен короткими стрелами, срывающимися с самострелов дружины Черного Леса. Пущенный в упор арбалетный болт прошибает навылет любой доспех. И Крысиное воинство узнало это на себе, застилая поле битвы кровавыми ошметками тел.
Тщетно стрелки Крыс пытались прикрыть своими стрелами беспощадно истребляемую пехоту. Щиты дружинников раздвинулись ровно настолько, насколько нужно, не более. Легкие стрелы с серым оперением ломались, соскальзывали с окованных железными пластинами щитов. Но не только перед собой держали щиты ведьмачьи ратники. Головы и плечи воинов первых рядов тоже были прикрыты: щиты сомкнулись исполинской черепахой, храня от пущенных отвесно вражеских стрел.
С отчаянным визгом серые Крысы бросились вперед, словно презирая быструю смерть от стрел. Чуть шире разошлись щиты, и ведьмачий строй в два ряда опоясался копейными жалами. Громада щитоносной пехоты сделала первые шаги вперед, навстречу врагу. Гневный рык забился над равниной. С лязгом впивались в мохнатые тела копья дружинников, легкие кольчуги Крыс были бессильны против напора железа копейных жал.
Кровью рыгали раны мохнатых, порванных копьями тел. Строй ведьмачьей пехоты продолжал свою мерную поступь. Лишь багровые клочья втоптанных в землю подкованными сапогами мертвецов оставались за ним. Только на левом фланге, где ведьмачьей фаланге противостояли черные Крысы в тяжелой броне, шаг щитоносной пехоты чуть замедлился, и строй пехоты Черного Леса чуть приостановился. Тяжелые тесаки Крыс рубили копейные древки, и кое-где ведьмаки уже взялись за мечи и топоры. Черные чуть заколебались, кое-кто подумал о своем спасении от не знающих пощады копейных жал и мечей, отчего строй оказался нарушенным, и в эти разрывы впивались клинья ведьмаков-мечников, щедро рассыпая вокруг себя смерть от своей стальной пурги.
С визгом неслись на помощь Крысиным отрядам степные всадники, пытаясь охватить левый фланг пехотной фаланги, но на пути у них оказалась полутысяча конников Черного Леса. В первый раз ввели в бой ведьмаки конных стрелков с легкими арбалетами, и сюрприз оказался для врага весьма неприятным. Пустели седла, падали пробитые тела, а дружинники, не перезаряжая своих арбалетов, взялись за копья и мечи. Вал конницы в среднем доспехе без труда смял легкую кавалерию Степи. Кривоногие конники на маленьких, мохноногих лошадках бросились прочь от ведьмачьей атаки, как мальки при виде щуки. Мечи, кованные в кузницах Черного Леса, собирали щедрый урожай, до паха пластая замешкавшихся степняков…
Победа уже царила на поле боя, и лишь от тысячника Брана зависело, превращать ее в разгром или нет. Свежие конные сотни ждали приказа, воины были готовы смести врагов с лица земли, рассечь остатки Крысиного строя и рубить бегущих. Даже горстка шаманов, увешанных костяными амулетами, вскакивала на коней, готовясь бежать. Но тысячник все еще медлил, не давая сигнала затаившимся сотням резерва, словно ожидая появления на равнине новых врагов.
Про себя Винт согласился с ведьмачьим полководцем. Но лишь разумом, который отчаянно мучили вопросы: «Где же» Вечер Потрясения «? Где резерв врага? Или эти степняки, вкупе с грызунами, надеялись смять небольшую ведьмачью дружину лишь стрелами и мечами? Отчего бегут шаманы, лишь в самом начале боя попробовавшие пустить в ход свою магию?»
Так говорил ловкачу разум, а сердце говорило другое. И вторя сердцу Ратибора, из глоток ведьмачьей пехоты и конников, окончательно сломивших хребет Степи, уже рвалась бешеная ярость клича:
— Победа!
Но в этот момент на поле боя явилась иная сила, как кусок бумаги, смяв защиту ведьмаков-чародеев. Их мертвые, высохшие тела еще оседали на землю, а в висках Ратибора уже пульсировала мысль:
— Вот он. Вот «Вечер Потрясения»!
На равнину на смену бегущим остаткам своей армии в пузыре черного пламени явились восемь жрецов, слуг бога-Паука…
Они почти успели. Третий день открывались перед ними все новые и новые ловушки. За плечами пятерых путников остались несчетные стаи пауков и порождений гибельной магии святилища бога-Паука. Остались сожженными дотла, смятыми, порванными в еще шевелящиеся клочья и лужи слизи беспощадными чарами Светозара. Потоки силы срывались с посоха волхва, и ни одну тварь не минула лютая гибель. Они спешили. Светозар периодически замирал, направляя взгляд внутрь себя, словно постигая, вслушиваясь в далекие отзвуки эха, слышного лишь ему.
Привалов почти не было. Пятеро путников довольствовались кусками вяленого мяса и лепешками на ходу. Усталость и сон отступали под чарами волхва, и безумная дорога продолжалась, шаг за шагом, коридор за коридором, зал за залом. Рогволд потерял счет этим бесконечным переходам и схваткам за каждым поворотом. Главный зал святилища открылся им совершенно внезапно. Не было ни высоких ворот, ни золота и самоцветных камней в стенах, украшенных грубой резьбой. В глубине зала сплетались меж собой содрогающиеся, высохшие корни, в глубину которых вела небольшая лесенка. Там, в глубине, виднелось пятно жгучего зеленого света, пульсирующего в такт содроганиям корней.
Рогволд понял, что в этом зеленом облаке скрывается вход на Перевал. Свет начал тускнеть, гаснуть, стоило лишь перешагнуть порог зала. Корни вибрировали все слабее и слабее. Наконец их пульс замер, и вместе с ним окончательно погасло зеленое сияние. Теперь лесенка вела в пустоту, обрываясь над пропастью, до этого скрытой облаком зеленого света. С ладони Светозара сорвалась ветвистая молния, через миг взорвавшаяся разноцветными брызгами. В этот же миг гранитные стены содрогнулись в раскате грома. Только тогда рус огляделся по сторонам, убедившись, что в зале они были не одни.
Восемь человек стояло вокруг круглого камня, густо иссеченного неведомыми письменами. В самом центре камня стоял девятый, и лицо жреца забытого бога походило на кусок теста в детских пальцах. Вот ребенок неумело лепит лицо Рогволда, а вот уже густая слизь перетекает в подобие строгих черт Светозара. Вокруг жрецов в черных одеждах начал разгораться круг алого огня. Именно об него разбилась первая молния Светозара. За ней последовала еще одна, потом еще, еще…
Но от чар волхва лишь ярче разгорался алый огонь. В его тьме, ибо назвать то, что он отбрасывал, Светом было невозможно, мантии жрецов начали светиться Тьмой. И, как бы в ответ на волшебство Светозара, откуда-то сверху обрушился водопад пламени. В этом огне черные фигуры слуг бога-Паука начали искажаться, таять. Жрец, стоявший в центре, начал расти, превращаясь в настоящего исполина. До Рогволда донесся шепот Урука:
— Смотрите, теперь у него уже восемь рук!
Внутри алого пламени в фигуру жреца начали бить зеленые молнии. Забытое божество приходило в мир, перекраивая под себя тело своего раба. Восемь рук того, кто недавно был человеком, уже удлинились, начали покрываться густой шерстью. Пальцы срастались в подобие изогнутых когтей, черный балахон начал лосниться пятнами хитина, а из слизи лица начали проступать чудовищные жвалы.
Магия Светозара была бессильна, но молнии волхва раз за разом впивались в сгусток Тьмы. Он знал, что это бесполезно, но снова и снова пытался пробить кокон, в котором приходил в мир бог-Паук. Время уже истекало, когда Карим-Те, срывая голос, заорал во всю мочь:
— Светозар, это же Тьма! Вспомни Мерлина!
В следующий миг из уст волхва вырвался вой, сделавший бы честь любому некроманту. Кровь стыла в жилах от этого исступленного зова на языке Тьмы. И она ответила, черным смерчем разметав, пробив, раздвинув на миг кокон багрового огня. Тот, кто был готов стать богом-Пауком, замер, словно в нерешительности. Вновь полыхнула ослепительно-белая молния Светозара. И Свет не подвел своего служителя, без промаха разя того, кто готовил свое тело для древнего бога. От удара волхва кошмарная фигура стала оседать на алтарный камень полыхающим кулем.
Но не так прост был бог-Паук, чтобы быть изгнанным из мира чарами волхва, будь он, волхв, хоть трижды Великим. Вновь пророкотал подземный гром, алтарный камень треснул, и ветвистая, зеленая молния впилась в Светозара. В этом чародейском пламени вспыхнули остатки когда-то бывших белоснежными одежд. Обнаженная фигура начала подниматься над полом, словно неуместно богу ходить по земле, и во всполохах зеленого пламени фигура того, кто за миг до этого был волхвом Светозаром, начала расти, и восемь рук разошлись в стороны, словно желая обнять отшатнувшихся людей и орка.
Это был конец, конец всему, и Рогволд в отчаянье метнул стрелу, метя в горло тому, кто изначально был лишь человек, а теперь горящим, скручивающимся комком плоти, содрогающимся в корчах рождения древнего бога. Стрела и тетива лука вспыхнули в пальцах руса, сын старосты в бессильной ярости отшвырнул в сторону ставшее бесполезным оружие. Бог-Паук приходил в мир, и само Мировое Древо содрогнулось, вторя судорогам и корчам его рождества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35