Я должен узнать то, что знает он, и понять безумие так, как его может понять только безумец. Возможно, в этом заключается моя единственная надежда исцелить свой рассудок и вернуться домой.
— Я уже бывал здесь, — произносит рядом чей-то голос.
Это тот странный монах, который так часто является мне во сне. Я поворачиваюсь к нему, продолжая удивляться царящему тут чудовищному опустошению.
— А я никогда еще здесь не бывал. Где мы?
—Не важно, Гален, — говорит монах. — Название все равно ничего тебе не скажет. А откуда ты знаешь это место?
—Понятия не имею, — раздраженно отвечаю я. — Я думал, инквизиторам Пир известны ответы на все вопросы.
— Так оно и есть, — лукаво улыбаясь, говорит монах с растрепанными желтыми волосами. — Просто нам частенько удобнее их забывать.
Я качаю головой. И с этим человеком я делю безумие? Монах только и делает, что задает вопросы, на которые я не в силах ответить, и дает ответы, которые лишь порождают новые вопросы.
Я отворачиваюсь от него. Маленькие демонические создания перелезают через лежащих на холмах мертвецов, дергая их латы и подбирая все, что могут унести. На нас, похоже, они не обращают внимания:
Я начинаю гадать, что бы подумала обо всех этих убитых крылатая женщина, — и, к моему удивлению, она тут же появляется! Она парит вдали над изящной, прекрасной белой башней, за широкой алой рекой.
Вряд ли она опустится ниже, ибо у подножия башни разразилась еще одна битва.
Ужасные звери — неизвестные мне твари, будто явившиеся из самого жуткого кошмара, — крушат камень и цемент. Их когти вырывают куски известняка, и башня трясется так, будто вот-вот рухнет. Крылатая женщина смотрит на меня, даже на таком расстоянии я вижу страх и мольбу в ее темных глазах.
Ее прекрасные глаза заставляют меня стыдиться, ведь я не знаю, как помочь ее ужасной беде. Я беспомощен, я заблудился среди мертвецов.
Издалека до меня доносится голос:
— Привет!
Мы с монахом оборачиваемся.
— Ты знаешь его? — спрашивает монах.
— Да, — честно отвечаю я.
Я думал о Маддоке, и вот безумец явился. Он стоит на вершине невысокого холма и с широкой улыбкой машет мне рукой.
— Кто он? — спрашивает монах.
— Какая разница, — говорю я, криво улыбаясь. — Его имя ничего тебе не скажет.
Монах явно недоволен таким ответом.
Я поднимаюсь по склону, оставив его предаваться мрачным размышлениям среди мертвецов. Неуверенно шагая по липкой от крови траве, я пробираюсь среди тел и наконец поднимаюсь на вершину холма.
— Невероятное зрелище, правда? — Маддок кивает с довольным видом.
— Правда, — отвечаю я.
Я легко нашел его здесь, но пока не выполнил то, о чем меня просила Pea. Теперь, когда мы рядом, о чем я должен его спросить? В другом мире это казалось таким важным. Но здесь ощущение важности пропало, и мне кажется, что все вокруг такое, каким и должно быть. Хотя передо мной кошмарное зрелище, я спокойно стою среди бойни и разговариваю с Маддоком так, будто мы оба вернулись в Драконью Глушь и случайно повстречались на улице.
— Столько напрасных усилий, правда? — говорит Маддок, покачивая головой. — Они раскрашивают все в красное и черное, но никто из них понятия не имеет — зачем.
— Да, верно, — говорю я, глядя на него в упор. — И зачем, как по-твоему, они это делают?
—Зачем? — Блестящие глаза Маддока внезапно становятся грустными. — А зачем люди вообще делают что-либо? Кто-то бьет в барабан, поет походную песню и ведет стадо на убой. Конечно, при этом много говорится о долге, чести и верности. Потом, когда погибнет достаточно народу, считается, что долгу и чести уже отдана дань и что в ближайший год можно не проливать потоки крови.
— Есть вещи, за которые стоит сражаться и которые стоит защищать.
Маддок кидает на меня быстрый заинтересованный взгляд.
— Защита, завоевание, слава и дух, да? Ерунда! Васска — король-дракон Пира, бог этого мира во плоти. Догматы и доктрины начинают повторять в Кат-Драконис каждому ребенку, едва тот подрастает настолько, чтобы их понять. И повторяют, мой друг, все время — всем и каждому, тебе тоже. А когда ты наконец умираешь, тебя зашивают в саван и кладут в землю с теми же самыми словами. Мы рождаемся, живем и умираем ради принципов Пир — защиты, завоевания, славы и духа, и никто, ни один человек, не пытается задуматься, что же это значит. Никто на самом деле не хочет знать, почему столько людей лежит на поле брани и зачем вообще нужна была эта битва. Нет, нам всем удобнее повторять слова о защите, завоевании, славе и духе, натыкаясь на чей-то меч и отдавая жизнь за чужие идеалы!
Я снова смотрю на бесконечные поля и груды мертвецов.
— Значит, вот как ты на все это смотришь? — спрашиваю я.
Маддок снова поднимает голову и улыбается.
— Да, наверное, так...
— Что же с тобой сотворил этот мир? — говорю я, грустно качая головой.
— Мир дал мне только два подарка, — отвечает он хриплым дрожащим голосом, — и оба они теперь для меня потеряны.
— Знаешь, я разговаривал с твоей женой, — говорю я. — Она верит, что мы можем уйти отсюда и вернуться... вернуться домой.
Маддок опускает голову. Тянутся минуты, и я начинаю верить, что смогу его убедить.
— Нет, — говорит он наконец, с невыразимой печалью глядя на меня. — Она ошибается — она мертва.
— Как ты можешь так говорить? — спрашиваю я.
Как мне убедить этого безумца помочь мне?
—Я разговаривал с ней только этим вечером! Она всеми силами пытается тебе помочь! Она даже убедила монахов Пир, что сама безумна, лишь бы быть с тобой и заботиться о тебе. Если бы ты только...
Внезапно Маддок размахивается и с такой силой бьет меня по лицу, что меня отбрасывает в сторону. Когда я снова поворачиваюсь к нему, он предупреждающе тычет в мою сторону пальцем.
— Не насмехайся надо мной, мальчик! — рычит он.
Насмехаться? Васска, о чем он?
Потом я вижу ее.
Она лежит у самой вершины холма на груде других тел. Pea смотрит на меня пустыми, мутными мертвыми глазами.
— Я прихожу сюда при каждом удобном случае, — со вздохом говорит Маддок. — Обычно это слишком тяжело для меня. Но мне трудно смириться с тем, что она здесь одна среди чужих людей.
— Что это за место? — спрашиваю я его, напряженно вглядываясь в мертвое лицо его жены. — Загробный мир?
—Загробный мир? Место отдохновения за Завесой Вздохов, которое Пир обещает смертным дуракам? Нет, наверняка нет! — отвечает Маддок. — Это место сновидений, место прошлого, место будущего — все вместе и ничего. Это место возможного, вероятного и полностью несбыточного. Это мост или океан, а часто и то и другое вместе взятое.
— Твои слова ничего мне не говорят, — отвечаю я, качая головой.
— Ничего? А может, они говорят все! — Маддок поворачивается и спускается вниз по склону к широкой реке.
Я следую за ним, осторожно пробираясь между мертвых тел. Монах видит, что мы спускаемся с холма, и быстро шагает, чтобы перехватить нас.
— Могу я задержать вас на минутку? — спрашивает он Маддока.
— Вся жизнь — всего лишь одна минута, — отвечает Маддок, быстро направляясь к кровавой реке и едва замечая монаха. — Вряд ли я стану отдавать ее вам.
Монах замирает.
— Тут что, все такие? — спрашивает он, когда я прохожу мимо.
Я со смехом смотрю на него.
— Наверное.
Монах злобно глядит на меня, но идет следом.
Втроем мы наконец спускаемся к широкой медленной реке. Впереди я ясно вижу башню крылатой женщины. Ужасные звери, твари с телами лошадей, но с грудью, плечами и головами людей, еще более остервенело атакуют огромные камни. Они уже почти повалили башню, и я вижу в их глазах похоть и самые невероятные желания.
— Знаешь, она твоя, — говорит Маддок, когда я подхожу ближе. — Я, конечно, часто вижу ее, но она почти не обращает на меня внимания. Она всегда ищет тебя.
Я смотрю вверх на крылатую женщину.
Она сложила руки перед собой, словно сжимая в них нечто хрупкое, из-под ее пальцев вырываются лучи света. Должно быть, она держит что-то замечательное и ценное, и, судя по выражению ее прекрасного лица, это сокровище для нее дороже собственного сердца.
Внезапно я понимаю все — так внезапно, словно кто-то вложил эти знания в мою голову. Нет, я не слышу ее голоса, хотя знаю — он прекрасен и в то же время жуток. Мы общаемся без слов. Я понимаю, что ей надо и что я могу для нее сделать.
Я опускаюсь на колени у алой реки и опускаю в нее и без того запятнанную руку. И опять, не слыша голоса крылатой женщины, я все же понимаю, что ищу. Я сжимаю в руке гладкий скользкий предмет и вытаскиваю его из реки.
С него стекает кровь. Это черный отполированный камень размером примерно в половину моего кулака. Я осторожно кладу его на берег реки и снова опускаю руки в ее кровавые темно-красные волны.
— Что ты делаешь? — панически шепчет монах.
— Думаю... Думаю, именно за этим я сюда и пришел, — отвечаю я, поскольку у меня нет лучшего объяснения.
Я вновь и вновь погружаю руку в ужасный поток, достаю все новые камни и складываю их рядом. Когда мне кажется, что их набралось достаточно, я останавливаюсь.
Вдруг раздается крик, похожий на звук бьющегося стекла. Я испуганно поднимаю голову. Крылатая женщина летит прочь от своей башни, отчаянно взмахивая крыльями. Твари с воем бегут за ней, но они слишком медлительны, чтобы ее поймать.
Она летит прямо на меня!
Я пячусь, спотыкаюсь и падаю на берег реки, больно ударившись.
Крылатая женщина приближается; она парит надо мной с озадаченным лицом и собирает черные камни. Потом облетает то место, где я лежу, один за другим бросая камни на песок. Пока они падают, я их считаю. В конце концов вокруг меня на песчаном берегу реки ложатся тридцать шесть камней.
Почти не задумываясь, я тянусь к одному из них окровавленной рукой. Охваченный минутной неуверенностью, я колеблюсь, потом тянусь еще дальше, хватаю руку одного из покойников и тяну к себе. Жуткий труп легко скользит по песку. Я кладу мертвую руку на один из камней и немедленно разжимаю пальцы.
Костлявая рука стискивает камень, как живая.
Я потрясенно вскакиваю и вижу, как мертвец встает и поворачивает ко мне окровавленное лицо; в одной руке он держит сломанный меч, в другой — камень.
Рев чудовищ звучит все ближе.
Крылатая женщина тревожно глядит на меня.
Монах в диком ужасе смотрит на оживший труп.
Я оглядываюсь на Маддока и вижу, что тот улыбается и кивает.
Я опускаю ладони других мертвецов на камни, и трупы один за другим встают рядом со мной. Вскоре вокруг меня стоит уже кошмарное кольцо трупов... К тому времени, как кольцо замыкается, мертвецов набирается тридцать три, а я — в середине.
Остаются еще три камня.
— Могу я присоединиться к тебе? — спрашивает Маддок.
Я киваю, дрожа; наклоняюсь, поднимаю три камня и кидаю один ему.
Маддок ловит камень и снова улыбается мне.
— А еще один, на удачу?
Я бросаю ему второй камень. Он снова протягивает руку, чтобы его поймать, но камень вдруг превращается в меч. Маддок ловко ловит его за эфес, делает быстрый взмах и перекидывает меч в другую руку... Он салютует, опустив клинок и прижав эфес к груди.
На навершье эфеса — большой черный камень.
Внезапно ожившие мертвецы все как один поворачиваются ко мне лицом — или тем, что у них осталось от лиц, — и ударяют эфесами мечей себя в грудь. Я вижу в темном хаосе вокруг, как вспыхивают навершья. На каждом сияет большой черный камень.
Словно по сигналу начинают подниматься и другие трупы. Движение волнами расходится все дальше и скрывается за холмами. Страшные лица внезапно наполняются внутренним светом и силой.
В едином порыве мертвецы поворачиваются к реке, бросаются в атаку и на том берегу сходятся в ожесточенном бою с кошмарными тварями.
Лицо крылатой женщины сияет от радости.
(«Книга Галена» из «Бронзовых кантиклей», том IV, манускрипт 1, листы 12—15)
Однажды, в прежние времена, в стране легенд...
Дуинуин приснился странный сон.
Она стояла на вершине башен Кестардиса и глядела на море. Пока она стояла так, думая о будущем своей любимой королевы и своей страны, волны океана отступили от берегов. Черные подводные скалы обнажились, и на них Дуинуин увидела странное создание, бескрылого фаэри, которого она уже видела в других снах, — фаэри, не наделенного дарами.
Она слетела к нему с башни, не произнеся ни слова, ни звука. В других снах она — сама не ведая почему — причиняла фаэри без даров боль своими нежными песнями, поэтому сейчас приблизилась к нему молча.
Он кивнул ей и протянул руку. Не смея прикоснуться к Дуинуин, он уронил жемчужины в ее раскрытую ладонь. Жемчужин было тридцать шесть, и их несравненная красота заворожила ее. В них Дуинуин увидела новую истину, прежде неведомую ни одному фаэри. Там, в этих странных жемчужинах, таилась сила, которая сможет защитить ее дорогую принцессу.
Волны океана вновь сомкнулись, скрыв от нее загадочного бескрылого фаэри.
Но под прекрасными башнями Кестардиса Дуинуин заплакала, потому что странный бескрылый фаэри дал ей жемчужины, но не объяснил, что за истина в них таится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53