- Сколько
себя помню, я всегда мечтал иметь брата, которого не стыдился бы, и
сейчас... Сейчас я в смятении. У меня появилась надежда...
- Думаю, мы не разочаруем друг друга, - сказал Марк де Филиппо. - Я
убежден в этом.
В четырнадцатый день своего рождения Филипп стал совершеннолетним,
встретил свою первую любовь, обрел единокровного брата и был изгнан из
отчего дома. Тот день был очень богат на события, и именно в тот день
закончилось детство Филиппа.
9. ДОН ФИЛИПП ГЕРЦОГ АКВИТАНСКИЙ
Близ полудня 24 апреля 1452 года, то есть без малого через семь лет
после описанных в предыдущей главе событий, сквозь толпу на Главной
площади Тараскона уверенно прокладывал себе дорогу, мало заботясь о том,
что при своем быстром продвижении он то и дело сбивает с ног зазевавшихся
горожан, роскошно одетый всадник на здоровенном вороном коне. Это был
коренастый, геркулесового телосложения великан лет двадцати пяти -
тридцати с виду, хотя на самом деле ему еще не исполнилось и двадцати
одного года. Его богатый наряд, гордая и величественная осанка,
непринужденность, бесцеремонность и даже пренебрежительность, с которыми
он относился к собравшемуся на площади простонародью, безошибочно
свидетельствовали о знатности происхождения, а широкий белый плащ с черным
восьмиконечным крестом тамплиеров указывал на принадлежность его
обладателя к рыцарскому ордену Храма Сионского.
Следом за вельможей-тамплиером ехал невысокий стройный юноша,
по-видимому, его спутник. Одет он был довольно скромно, но со вкусом.
Взгляд его выражал некоторую настороженность; он явно опасался, что толпа,
пропустив гиганта, вновь сомкнется перед ним, и поэтому держал наготове
шпагу, что немного придавало ему уверенности в себе.
Вскоре оба всадника пересекли площадь и остановились перед воротами
внутренней крепостной стены, за которой находился герцогский дворец.
- Что угодно вашему преподобию, господин рыцарь? - почтительно
осведомился старый слуга, который тотчас, будто из-под земли, возник перед
ними.
Великан с кошачьей грацией соскочил с коня. Вслед за ним, вложив
шпагу в ножны, спешился и его спутник. Их лошадей по знаку слуги
подхватили за поводья конюхи.
- Не называй меня преподобием, любезный Эмилио, - произнес рыцарь в
ответ, и его густо загорелое лицо осветилось лучезарной улыбкой. - Плюнь
на плащ и присмотрись ко мне лучше. Неужто я так сильно изменился?
Старый Эмилио близоруко прищурился, глядя на гостя, затем всплеснул
руками и радостно воскликнул:
- Батюшки! Господин де Шатофьер! Простите, что не признал вас сразу,
монсеньор, старею уже... Так, значится, вы живы?
- Нет, - покачал головой Эрнан. - К сожалению, я погиб в Палестине,
мир праху моему. А с тобой разговаривает мой призрак.
Слуга захихикал.
- Ах, прошу извинения, монсеньор. Это был глупейший вопрос. Просто я
вельми рад видеть вашу светлость живым-здоровым.
- Целиком и полностью разделяю твою радость, Эмилио, - сказал
Шатофьер. - Господин герцог сейчас дома?
- Да, да, монсеньор, дома. Дон Филипп как раз отдыхает в парке.
- Тогда проводи нас к нему.
- С превеликим удовольствием, монсеньор, - поклонился слуга.
И они пошли.
- Ай-ай! Как вы изменились, как возмужали, господин граф! - вновь
заговорил Эмилио, на ходу разглядывая Эрнана. - Ну, совсем не узнать того
мальчишку... впрочем, уже тогда настоящего богатыря. Мы про вас частенько
вспоминаем, монсеньор, особливо о том, как вы бились с господином
Гийомом... - Он с отвращением сплюнул. - Пусть душа его не знает вовек
покоя в пекле.
Подобно большинству старых слуг герцога, Эмилио откровенно восхищался
поступком Эрнана, что при других обстоятельствах - будь Гийом хоть чуточку
порядочным человеком, - выглядело бы как вопиющее проявление нелояльности
к господину. Но вот дела: герцог и тот не затаил зла на виновника смерти
своего старшего сына. Не будучи ослепленным отцовской любовью, он не питал
никаких иллюзий относительно личных качеств Гийома и пришел к вполне
резонному выводу, что его постигла кара Божья, а значит, не пристало
обижаться на орудие, избранное для этой цели Всевышним. Так или иначе, в
отношениях между герцогом и Эрнаном не было враждебности, как, впрочем, и
особой теплоты. После той дуэли они виделись лишь считанные разы, и все их
встречи носили сугубо деловой характер. Затем Эрнан вступил в орден
тамплиеров и покинул Гасконь, а в конце 1447 года присоединился к
крестовому походу в Палестину, организованному Филиппом-Августом III
Французским. С тех пор о Шатофьере не было ни слуху, ни духу; только в
начале марта этого года Филипп получил от друга письмо, в котором тот
сообщал о своем скором возвращении.
Старый слуга проводил Эрнана и его спутника в большой парк, который с
трех сторон был огражден зданием дворца, по своей форме напоминавшем
заглавную греческую "П", а с четвертой - собственно внутренней крепостной
стеной, достаточно высокой, чтобы заглушить шум бурлящей снаружи городской
жизни.
После людского круговорота Главной площади молодым людям почудилось,
будто они каким-то непостижимым образом очутились в волшебном царстве
тишины и спокойствия. Лишь изредка здесь шумел ветерок в кронах деревьев,
лениво, как бы нехотя, пели птицы, и только хорошенько прислушавшись,
можно было услышать слабый отголос базарного гама, от которого им едва не
заложило уши, когда они пробирались сквозь толпу.
Поскольку все уголки парка были знакомы Эрнану с детства, Эмилио
сказал:
- А дальше вы уж идите без меня, милостивые государи. Нынче дон
Филипп явно не в духе, он мрачнее обыкновения, и кто знает, не
разгневается ли на меня, коли я его побеспокою.
- А где он сейчас?
- Верно, в беседке возле фонтана.
- Хорошо, - кивнул Эрнан, - можешь идти. Ступай.
Слуга поклонился гостям и оставил их вдвоем.
- Может быть, ты пойдешь сам, а я подожду здесь? - спросил у
Шатофьера его младший спутник. Говорил он с выразительным франсийским
акцентом, слова произносил мягко и протяжно, а не прерывисто и энергично,
как это делали обитатели Пиреней.
- Какого еще черта? - удивился Эрнан.
- Ну... Неудобно как-то... И вообще нам следовало бы подождать, когда
проснется Филипп. Не по душе мне затеянное тобой представление. Уж лучше
бы...
- Ты это брось! - сурово перебил его Эрнан. - Я знаю, что делаю. Мне
нужно во всем разобраться, больно уж странные вещи я услышал от Филиппа...
А ну-ка пойдем! Буду я еще нянчиться с тобой, уламывать, что ту невинную
девицу.
Юноша подчинился, и оба не спеша двинулись вдоль широкой аллеи,
ведущей к центру парка, где находился фонтан, построенный по мавританскому
образцу. Натренированным глазом Эрнан отмечал малейшие признаки упадка и
запустения, появившиеся здесь за последние семь лет, и сокрушенно качал
головой. В прежние времена настоящим хозяином парка был Филипп. Он
заботился о нем, присматривал за порядком, не позволял садовникам бить
баклуши и щедро вознаграждал их из своего кошелька за усердную и искусную
работу. Тот же мавританский фонтан был сооружен одиннадцать лет назад на
его собственные средства... Но теперь все это осталось в прошлом, в
далекой стране их детства, обратный путь в которую им уже заказан.
Поседевший и порядком осунувшийся герцог Аквитанский сидел на дубовой
скамье в просторной беседке возле фонтана, густо увитой зеленым плющом. Он
сосредоточено читал какую-то книгу и не сразу заметил гостей, которые
остановились у входа и поснимали шляпы.
- Мое почтение, монсеньор, - вежливо поздоровался Эрнан.
Герцог чуть вздрогнул от неожиданности и поднял на посетителей
утомленный взгляд.
- Добрый день, господин де Шатофьер, - невозмутимо ответствовал он. -
Рад видеть вас в добром здравии. Я с самого начала подозревал, что слухи о
вашей гибели несколько преувеличены... И вас приветствую, сударь, - кивнул
он юноше, откладывая в сторону книгу. - Прошу садиться, господа.
Хотя сам герцог заметно постарел, и его некогда золотистые волосы
стали серебряными, голос у него был по-прежнему чистым и звучным, вот
только еще явственнее проступали в нем печальные нотки.
Пока молодые люди устраивались на скамье с противоположной стороны
невысокого, круглой формы стола, герцог окликнул своего камердинера,
который шатался поблизости, и велел принести для гостей угощение. Когда
слуга отправился выполнять это поручение, герцог смерил Эрнана пристальным
взглядом и промолвил:
- Как мне кажется, я могу смело поздравить вас с удачным
возвращением.
- О да! Разумеется, да. - Эрнан выпрямил свои большущие ноги и всем
весом откинулся на спинку дубовой скамьи, которая жалобно заскрипела от
такого бесцеремонного обращения с ней. - Как видите, я цел и невредим, на
здоровье грех жаловаться. Да и убытков никаких не понес, напротив - лишь
приумножил свое состояние, слава Иисусу Христу нашему.
- Однако, - заметил герцог, - этого нельзя сказать про весь ваш
поход, которому, кстати, я никогда не сочувствовал. Французский король-то
в плену.
- Был в плену, - уточнил Шатофьер. - По последним сведениям, он
откупился за семьдесят тысяч серебряных марок и сейчас направляется в
Европу.
- Семьдесят тысяч, - задумчиво повторил герцог, в уме пересчитывая
эту сумму в галльские скудо. - Не сказал бы, что дешево обходится Франции
освобождение Гроба Господнего. Филипп-Август Третий правит Францией уже
двенадцать лет, за это время он предпринял три крестовых похода, не
отвоевал ни пяди Святой Земли, зато растерял все свои северные земли, а
вдобавок опустошил французскую казну. Между прочим, граф, вам известно,
что герцог Нормандский объявил о разрыве союзнических отношений с Францией
и обратился к Святому Престолу с просьбой возвести его в королевское
достоинство?
- Да, об этом я слышал. Но удовлетворит ли папа его просьбу?
- Скорее всего, да. Лично я не вижу сколь-нибудь серьезных оснований
для отказа. В договоре о союзе Нормандии с Францией есть пункт, согласно
которому Нормандия оставляет за собой право беспрепятственного выхода из
состава королевства в случае неудовлетворительного управления оным. А то,
что дела во Франции обстоят из рук вон плохо, ясно даже ребенку.
- Бесспорно, - согласился Эрнан.
- И Франция сейчас не в том состоянии, чтобы противопоставить этому
пункту договора свою военную мощь, - продолжал герцог. - Королю придется
смириться с этим, как прежде он смирился с потерей Бретани, Фландрии и
Франш-Конте. А что касается папы Павла, то хоть он и дал свое
благословение на ваш поход, ему была не по душе эта авантюра. По его
мнению, католическому миру следовало бы поберечь свои силы для
предстоящего похода против турок, и тут я всецело согласен с ним.
Разумеется, весьма прискорбно, что Иерусалим до сих пор находится под игом
неверных, но с другой стороны, если последователям Магомета удастся
захватить Константинополь, это обернется большой бедой для всего
христианства - не только восточного, но и западного. Так что сейчас король
Франции явно не пользуется благоволением Святого Престола, и очень
сомнительно, чтобы папа встал на защиту целостности Французского
государства. Вполне возможно, что герцогу Нормандскому будет отказано в
титуле короля, однако ничто не помешает Нормандии возвратиться к своему
прежнему статусу великого княжества.
- И таким образом, - веско добавил Эрнан, - Франция сожмется до тех
пределов, в каких она была в начале правления Филиппа-Августа Великого...*
Гм. Почти до тех пределов. Ведь графства Сент, Ангулем и Байонна и поныне
остаются во владении французской короны.
Герцог проигнорировал этот довольно прозаичный намек и вместо ответа
внимательно присмотрелся к спутнику Эрнана, на которого в начале разговора
бросил лишь беглый взгляд.
Собственно говоря, внешность юноши не производила особого
впечатления. Это был стройный, невысокого роста светлый шатен, лет
восемнадцати. Его лицо не отличалось правильностью черт, но и не имело
сколь-нибудь значительных изъянов, было просто симпатичным и с трудом
запоминалось. И только взгляд больших карих глаз юноши, спокойный,
вдумчивый и сосредоточенный, не вписывался в рамки его заурядной
внешности. Герцог, хорошо разбиравшийся в людях, безошибочно признал в нем
отпрыска мелкопоместного дворянского рода, вероятнее всего, происходившего
со Средней Луары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
себя помню, я всегда мечтал иметь брата, которого не стыдился бы, и
сейчас... Сейчас я в смятении. У меня появилась надежда...
- Думаю, мы не разочаруем друг друга, - сказал Марк де Филиппо. - Я
убежден в этом.
В четырнадцатый день своего рождения Филипп стал совершеннолетним,
встретил свою первую любовь, обрел единокровного брата и был изгнан из
отчего дома. Тот день был очень богат на события, и именно в тот день
закончилось детство Филиппа.
9. ДОН ФИЛИПП ГЕРЦОГ АКВИТАНСКИЙ
Близ полудня 24 апреля 1452 года, то есть без малого через семь лет
после описанных в предыдущей главе событий, сквозь толпу на Главной
площади Тараскона уверенно прокладывал себе дорогу, мало заботясь о том,
что при своем быстром продвижении он то и дело сбивает с ног зазевавшихся
горожан, роскошно одетый всадник на здоровенном вороном коне. Это был
коренастый, геркулесового телосложения великан лет двадцати пяти -
тридцати с виду, хотя на самом деле ему еще не исполнилось и двадцати
одного года. Его богатый наряд, гордая и величественная осанка,
непринужденность, бесцеремонность и даже пренебрежительность, с которыми
он относился к собравшемуся на площади простонародью, безошибочно
свидетельствовали о знатности происхождения, а широкий белый плащ с черным
восьмиконечным крестом тамплиеров указывал на принадлежность его
обладателя к рыцарскому ордену Храма Сионского.
Следом за вельможей-тамплиером ехал невысокий стройный юноша,
по-видимому, его спутник. Одет он был довольно скромно, но со вкусом.
Взгляд его выражал некоторую настороженность; он явно опасался, что толпа,
пропустив гиганта, вновь сомкнется перед ним, и поэтому держал наготове
шпагу, что немного придавало ему уверенности в себе.
Вскоре оба всадника пересекли площадь и остановились перед воротами
внутренней крепостной стены, за которой находился герцогский дворец.
- Что угодно вашему преподобию, господин рыцарь? - почтительно
осведомился старый слуга, который тотчас, будто из-под земли, возник перед
ними.
Великан с кошачьей грацией соскочил с коня. Вслед за ним, вложив
шпагу в ножны, спешился и его спутник. Их лошадей по знаку слуги
подхватили за поводья конюхи.
- Не называй меня преподобием, любезный Эмилио, - произнес рыцарь в
ответ, и его густо загорелое лицо осветилось лучезарной улыбкой. - Плюнь
на плащ и присмотрись ко мне лучше. Неужто я так сильно изменился?
Старый Эмилио близоруко прищурился, глядя на гостя, затем всплеснул
руками и радостно воскликнул:
- Батюшки! Господин де Шатофьер! Простите, что не признал вас сразу,
монсеньор, старею уже... Так, значится, вы живы?
- Нет, - покачал головой Эрнан. - К сожалению, я погиб в Палестине,
мир праху моему. А с тобой разговаривает мой призрак.
Слуга захихикал.
- Ах, прошу извинения, монсеньор. Это был глупейший вопрос. Просто я
вельми рад видеть вашу светлость живым-здоровым.
- Целиком и полностью разделяю твою радость, Эмилио, - сказал
Шатофьер. - Господин герцог сейчас дома?
- Да, да, монсеньор, дома. Дон Филипп как раз отдыхает в парке.
- Тогда проводи нас к нему.
- С превеликим удовольствием, монсеньор, - поклонился слуга.
И они пошли.
- Ай-ай! Как вы изменились, как возмужали, господин граф! - вновь
заговорил Эмилио, на ходу разглядывая Эрнана. - Ну, совсем не узнать того
мальчишку... впрочем, уже тогда настоящего богатыря. Мы про вас частенько
вспоминаем, монсеньор, особливо о том, как вы бились с господином
Гийомом... - Он с отвращением сплюнул. - Пусть душа его не знает вовек
покоя в пекле.
Подобно большинству старых слуг герцога, Эмилио откровенно восхищался
поступком Эрнана, что при других обстоятельствах - будь Гийом хоть чуточку
порядочным человеком, - выглядело бы как вопиющее проявление нелояльности
к господину. Но вот дела: герцог и тот не затаил зла на виновника смерти
своего старшего сына. Не будучи ослепленным отцовской любовью, он не питал
никаких иллюзий относительно личных качеств Гийома и пришел к вполне
резонному выводу, что его постигла кара Божья, а значит, не пристало
обижаться на орудие, избранное для этой цели Всевышним. Так или иначе, в
отношениях между герцогом и Эрнаном не было враждебности, как, впрочем, и
особой теплоты. После той дуэли они виделись лишь считанные разы, и все их
встречи носили сугубо деловой характер. Затем Эрнан вступил в орден
тамплиеров и покинул Гасконь, а в конце 1447 года присоединился к
крестовому походу в Палестину, организованному Филиппом-Августом III
Французским. С тех пор о Шатофьере не было ни слуху, ни духу; только в
начале марта этого года Филипп получил от друга письмо, в котором тот
сообщал о своем скором возвращении.
Старый слуга проводил Эрнана и его спутника в большой парк, который с
трех сторон был огражден зданием дворца, по своей форме напоминавшем
заглавную греческую "П", а с четвертой - собственно внутренней крепостной
стеной, достаточно высокой, чтобы заглушить шум бурлящей снаружи городской
жизни.
После людского круговорота Главной площади молодым людям почудилось,
будто они каким-то непостижимым образом очутились в волшебном царстве
тишины и спокойствия. Лишь изредка здесь шумел ветерок в кронах деревьев,
лениво, как бы нехотя, пели птицы, и только хорошенько прислушавшись,
можно было услышать слабый отголос базарного гама, от которого им едва не
заложило уши, когда они пробирались сквозь толпу.
Поскольку все уголки парка были знакомы Эрнану с детства, Эмилио
сказал:
- А дальше вы уж идите без меня, милостивые государи. Нынче дон
Филипп явно не в духе, он мрачнее обыкновения, и кто знает, не
разгневается ли на меня, коли я его побеспокою.
- А где он сейчас?
- Верно, в беседке возле фонтана.
- Хорошо, - кивнул Эрнан, - можешь идти. Ступай.
Слуга поклонился гостям и оставил их вдвоем.
- Может быть, ты пойдешь сам, а я подожду здесь? - спросил у
Шатофьера его младший спутник. Говорил он с выразительным франсийским
акцентом, слова произносил мягко и протяжно, а не прерывисто и энергично,
как это делали обитатели Пиреней.
- Какого еще черта? - удивился Эрнан.
- Ну... Неудобно как-то... И вообще нам следовало бы подождать, когда
проснется Филипп. Не по душе мне затеянное тобой представление. Уж лучше
бы...
- Ты это брось! - сурово перебил его Эрнан. - Я знаю, что делаю. Мне
нужно во всем разобраться, больно уж странные вещи я услышал от Филиппа...
А ну-ка пойдем! Буду я еще нянчиться с тобой, уламывать, что ту невинную
девицу.
Юноша подчинился, и оба не спеша двинулись вдоль широкой аллеи,
ведущей к центру парка, где находился фонтан, построенный по мавританскому
образцу. Натренированным глазом Эрнан отмечал малейшие признаки упадка и
запустения, появившиеся здесь за последние семь лет, и сокрушенно качал
головой. В прежние времена настоящим хозяином парка был Филипп. Он
заботился о нем, присматривал за порядком, не позволял садовникам бить
баклуши и щедро вознаграждал их из своего кошелька за усердную и искусную
работу. Тот же мавританский фонтан был сооружен одиннадцать лет назад на
его собственные средства... Но теперь все это осталось в прошлом, в
далекой стране их детства, обратный путь в которую им уже заказан.
Поседевший и порядком осунувшийся герцог Аквитанский сидел на дубовой
скамье в просторной беседке возле фонтана, густо увитой зеленым плющом. Он
сосредоточено читал какую-то книгу и не сразу заметил гостей, которые
остановились у входа и поснимали шляпы.
- Мое почтение, монсеньор, - вежливо поздоровался Эрнан.
Герцог чуть вздрогнул от неожиданности и поднял на посетителей
утомленный взгляд.
- Добрый день, господин де Шатофьер, - невозмутимо ответствовал он. -
Рад видеть вас в добром здравии. Я с самого начала подозревал, что слухи о
вашей гибели несколько преувеличены... И вас приветствую, сударь, - кивнул
он юноше, откладывая в сторону книгу. - Прошу садиться, господа.
Хотя сам герцог заметно постарел, и его некогда золотистые волосы
стали серебряными, голос у него был по-прежнему чистым и звучным, вот
только еще явственнее проступали в нем печальные нотки.
Пока молодые люди устраивались на скамье с противоположной стороны
невысокого, круглой формы стола, герцог окликнул своего камердинера,
который шатался поблизости, и велел принести для гостей угощение. Когда
слуга отправился выполнять это поручение, герцог смерил Эрнана пристальным
взглядом и промолвил:
- Как мне кажется, я могу смело поздравить вас с удачным
возвращением.
- О да! Разумеется, да. - Эрнан выпрямил свои большущие ноги и всем
весом откинулся на спинку дубовой скамьи, которая жалобно заскрипела от
такого бесцеремонного обращения с ней. - Как видите, я цел и невредим, на
здоровье грех жаловаться. Да и убытков никаких не понес, напротив - лишь
приумножил свое состояние, слава Иисусу Христу нашему.
- Однако, - заметил герцог, - этого нельзя сказать про весь ваш
поход, которому, кстати, я никогда не сочувствовал. Французский король-то
в плену.
- Был в плену, - уточнил Шатофьер. - По последним сведениям, он
откупился за семьдесят тысяч серебряных марок и сейчас направляется в
Европу.
- Семьдесят тысяч, - задумчиво повторил герцог, в уме пересчитывая
эту сумму в галльские скудо. - Не сказал бы, что дешево обходится Франции
освобождение Гроба Господнего. Филипп-Август Третий правит Францией уже
двенадцать лет, за это время он предпринял три крестовых похода, не
отвоевал ни пяди Святой Земли, зато растерял все свои северные земли, а
вдобавок опустошил французскую казну. Между прочим, граф, вам известно,
что герцог Нормандский объявил о разрыве союзнических отношений с Францией
и обратился к Святому Престолу с просьбой возвести его в королевское
достоинство?
- Да, об этом я слышал. Но удовлетворит ли папа его просьбу?
- Скорее всего, да. Лично я не вижу сколь-нибудь серьезных оснований
для отказа. В договоре о союзе Нормандии с Францией есть пункт, согласно
которому Нормандия оставляет за собой право беспрепятственного выхода из
состава королевства в случае неудовлетворительного управления оным. А то,
что дела во Франции обстоят из рук вон плохо, ясно даже ребенку.
- Бесспорно, - согласился Эрнан.
- И Франция сейчас не в том состоянии, чтобы противопоставить этому
пункту договора свою военную мощь, - продолжал герцог. - Королю придется
смириться с этим, как прежде он смирился с потерей Бретани, Фландрии и
Франш-Конте. А что касается папы Павла, то хоть он и дал свое
благословение на ваш поход, ему была не по душе эта авантюра. По его
мнению, католическому миру следовало бы поберечь свои силы для
предстоящего похода против турок, и тут я всецело согласен с ним.
Разумеется, весьма прискорбно, что Иерусалим до сих пор находится под игом
неверных, но с другой стороны, если последователям Магомета удастся
захватить Константинополь, это обернется большой бедой для всего
христианства - не только восточного, но и западного. Так что сейчас король
Франции явно не пользуется благоволением Святого Престола, и очень
сомнительно, чтобы папа встал на защиту целостности Французского
государства. Вполне возможно, что герцогу Нормандскому будет отказано в
титуле короля, однако ничто не помешает Нормандии возвратиться к своему
прежнему статусу великого княжества.
- И таким образом, - веско добавил Эрнан, - Франция сожмется до тех
пределов, в каких она была в начале правления Филиппа-Августа Великого...*
Гм. Почти до тех пределов. Ведь графства Сент, Ангулем и Байонна и поныне
остаются во владении французской короны.
Герцог проигнорировал этот довольно прозаичный намек и вместо ответа
внимательно присмотрелся к спутнику Эрнана, на которого в начале разговора
бросил лишь беглый взгляд.
Собственно говоря, внешность юноши не производила особого
впечатления. Это был стройный, невысокого роста светлый шатен, лет
восемнадцати. Его лицо не отличалось правильностью черт, но и не имело
сколь-нибудь значительных изъянов, было просто симпатичным и с трудом
запоминалось. И только взгляд больших карих глаз юноши, спокойный,
вдумчивый и сосредоточенный, не вписывался в рамки его заурядной
внешности. Герцог, хорошо разбиравшийся в людях, безошибочно признал в нем
отпрыска мелкопоместного дворянского рода, вероятнее всего, происходившего
со Средней Луары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39