И Венсит из Торента пронесется по Гвинеду, как карающий меч.
Арлиан долго стоял молча, торжественно. Его пальцы перебирали цепь нагрудного креста. Затем он подошел к Кардиелю, положил ему руку на плечо и медленно повел в правое крыло молельни, где на полу четко вырисовывалось мозаичное украшение.
— Идем. Здесь есть нечто, что ты должен увидеть.
Кардиель озадаченно посмотрел на коллегу, когда они остановились у алтаря.
Их освещал белый свет лампы. Лицо Арлиана было непроницаемым.
— Я не понимаю, — пробормотал Кардиель.
— Ты не знаешь, что я хочу показать тебе, — почти грубо сказал Арлиан. — Посмотри на потолок — туда, где скрещиваются балки.
— Но там ничего… — начал Кардиель, вглядываясь в полумрак.
Арлиан закрыл глаза, и в его голове начали формироваться слова.
Он почувствовал под ногами знакомую вибрацию Перехода. Крепко прижав Кардиеля к себе, он проник в его мозг и привел заклинание в действие.
Раздался изумленный возглас Кардиеля, и затем молельня опустела.
Они находились в абсолютном мраке.
Кардиель, как пьяный, переступал с ноги на ногу. Руки его судорожно искали опору. Арлиан отошел от него, и Кардиель ничего не видел в темноте. Его мозг бешено работал, пытаясь найти рациональное объяснение случившемуся.
Кардиель стремился сориентироваться в этой кромешной тьме, абсолютной тишине. Он осторожно выпрямился, вытянул вперед руку и стал обшаривать воздух перед собой.
Наконец, собрав все свое мужество, он заговорил, стараясь отогнать жуткие подозрения, зародившиеся в его мозгу.
— Денис, — прошептал он, страшась, что не услышит ответа.
— Я здесь, друг мой.
В нескольких ярдах позади него послышалось шуршание одежды, и вслед затем сверкнул ослепительно белый свет.
Кардиель медленно повернулся. Его лицо побелело, когда он увидел источник света.
Арлиан стоял в мягком белом сиянии. Серебристый ореол вокруг мерцал, пульсировал, как будто был живым существом его головы.
Лицо Арлиана было спокойным, в фиолетово-голубых глазах светилась мягкость.
В руках он держал сферу серебряного пламени, бросающего свет на его лицо, руки, на складки одежды.
Кардиель смотрел с изумлением. Глаза его расширились, и удары сердца гулко отдавались в ушах. Затем все вокруг завертелось, темные вихри подхватили его, и он начал падать.
Следующим ощущением было то, что он лежит на чем-то мягком с крепко закрытыми глазами.
Чья-то рука приподняла его голову и поднесла к губам бокал. Он выпил, почти не сознавая, что делает, и открыл глаза, когда холодное вино обожгло ему горло.
Над ним склонился встревоженный Арлиан со стеклянным бокалом в руке.
Он облегченно улыбнулся, встретив взгляд Кардиеля.
Кардиель моргнул и снова взглянул на Арлиана.
Образ не исчез, остался реальностью. Однако теперь у него не было серебряного нимба, и комнату освещали обычные свечи в подсвечниках. В камине слева горел небольшой огонь, и Кардиель различил смутные очертания мебели.
Да, он лежал на чем-то мягком. Приглядевшись, он понял, что это шкура гигантского черного медведя, морда которого хищно скалилась на него.
Епископ потер лоб рукой, в его глазах все еще стояло изумление.
Память, вернувшись, обрушилась на его сознание.
— Ты… — прошептал он, глядя на Арлиана со страхом и трепетом. — Неужели это было?
Арлиан кивнул. Его лицо ничего не выражало, он встал.
— Я Дерини, — мягко сказал он.
— Ты Дерини, — повторил Кардиель. — Значит, все, что ты говорил о Моргане и Дункане…
— Все правда, — сказал Арлиан. — Они были просто поводом для того, чтобы ты пересмотрел вопрос о Дерини.
— Дерини, — пробормотал Кардиель, постепенно приходя в себя. — А Морган и Дункан не знают о тебе?
Арлиан покачал головой.
— Нет. И хотя я очень сожалею, что мне приходится причинять им душевные страдания, они не должны знать, что я Дерини. Из всех людей только ты знаешь правду обо мне. Но и тебе я решил открыться только после долгих раздумий.
— Подожди, если ты Дерини…
— Попытайся, если сможешь, представить себе мое положение, — вздохнул Арлиан. — Я единственный из Дерини за двести лет, кто смог надеть епископскую мантию. А кроме того, я самый младший из двадцати двух епископов, что тоже ставит меня в необычное положение.
Он опустил голову, а затем продолжил:
— Я знаю, о чем ты думаешь: о моем бездействии, когда бесчисленные жертвы погибали от рук таких фанатиков, как Лорис и Корриган, — жертвы, которым было предъявлено обвинение в ереси Дерини. Я знаю об этом. И я молю о прощении в своих молитвах за каждую невинную жертву, — Арлиан поднял глаза и, не колеблясь, встретил взгляд Кардиеля. — Но я знаю, что лучшая стратегия — это умение ждать, Томас. Нужно уметь ждать во имя высшей цели, хотя иногда разум, душа и сердце протестуют, зовут в бой, требуют отмщения. И, надеюсь, ждать осталось недолго.
Кардиель отвернулся, будучи не в силах более выдерживать неистовый взгляд фиолетово-голубых глаз.
— А где мы сейчас? Как мы сюда попали?
— По Пути Перехода, — ответил Арлиан. — Этот Путь лежит под твоей молельней. Он очень древний.
— Магия Дерини?
— Да.
Кардиель заворочался и сел. В его голове бешено крутились мысли, перемалывая увиденное и услышанное.
— Так, значит, ты исчез из молельни по этому Пути в тот вечер, когда остался молиться? Я заглянул туда через несколько минут, а тебя там уже не было.
Арлиан засмеялся.
— Так и есть: я боялся, что ты вернешься. К сожалению, я не могу сказать тебе, куда уходил.
Он протянул руку, чтобы помочь Кардиелю подняться, но тот проигнорировал ее.
— Не можешь или не хочешь?
— Не могу, — мирно ответил Арлиан. — По крайней мере, пока.
Будь терпелив, Томас.
— Этого не хотят те, кто выше тебя?
Арлиан прошептал:
— Нет, просто существуют вещи, о которых я пока не могу говорить.
На лице Арлиана появилось умоляющее выражение. Он все еще протягивал руку Кардиелю.
— Поверь мне, Томас, клянусь, что не обману твоего доверия.
Кардиель долго смотрел на протянутую ему руку. По глазам его было видно, что в нем идет борьба между преданностью Церкви и симпатией к Арлиану.
Наконец, он медленно протянул руку Арлиану, и тот легко поднял его на ноги.
Они долго стояли, крепко сжав руки и стараясь прочесть по глазам мысли друг друга.
Затем Арлиан широко улыбнулся и хлопнул Кардиеля по плечу.
— Идем, брат мой. У нас много дел. Если ты действительно хочешь вернуть Моргана и Дункана в наши ряды, то с ними надо переговорить и сделать все необходимые приготовления. Кроме того, нам еще предстоит убедить членов нашей коалиции, хотя я уверен, что они с готовностью согласятся со всеми твоими решениями.
Кардиель нервно пригладил волосы и покачал головой.
— Ты все делаешь быстро, если решил что-то сделать, Денис. А я тугодум, у меня замедленная реакция.
Арлиан хмыкнул, подвел Кардиеля к центру комнаты, где пол был украшен затейливым рисунком.
— Начнем с того, что вернемся в твою молельню. Охранники, вероятно, уже беспокоятся.
Кардиель с трепетом посмотрел на пол.
— Это… Это Путь Перехода, о котором ты говорил?
— Да, — ответил Арлиан, положив руку на плечо Кардиелю и мягко подталкивая его к месту. — Ты только расслабься и очисти мозг. Ничего страшного в этом нет. Расслабься и очисти мозг.
— Я постараюсь, — прошептал Кардиель.
И тут же пол ушел у них из-под ног, превратившись в мягкое, размазанное в пространстве бесформенное черное пятно.
Через час Моргану и Дункану объявили решение епископов.
Встречу нельзя было назвать сердечной, все участники были напряжены, взволнованны. Те, что несколько месяцев назад были отлучены от церкви, естественно, не могли полностью довериться двум самым могущественным прелатам Церкви. И это чувство недоверия было взаимным.
Но поведение епископов не было враждебным. Они как бы проверяли отверженных, оценивая их реакцию на свое решение. Ведь, в конце концов, их самих Лорис с Корриганом обвиняли в духовном родстве с этими двумя отщепенцами.
Кардиель странно молчалив, решил Морган, помнивший блестящие в литературном отношении письма Келсону, вышедшие из-под пера епископа. Епископ Джассы часто бросал в сторону Арлиана удивленно-вопросительные взгляды, значения которых Морган не понимал. Мало того, иногда от этих взглядов волосы у Моргана становились дыбом, но он не знал, почему.
Арлиан же, напротив, был раскован, остроумен, и на него, казалось, совершенно не давила тяжесть сложившейся ситуации. Однако перед тем, как четверо вошли в зал заседания, он предупредил, что главные опасности только начинаются.
В зале уже сидели полдюжины епископов, тех самых, кого надо было убедить в невиновности и добропорядочности лордов Дерини. Здесь же присутствовали одиннадцать угрюмых представителей славного герцогства Корвин.
Как только четверо вошли в зал, послышались крики протеста.
Сивард ахнул, а Джильберт перекрестился. Его маленькие свинячьи глазки пробежали по лицам коллег, как бы ища поддержки. И даже желчный старый епископ Вольфрам де Бланет, наиболее яростный противник Интердикта, немного побледнел.
Ни один из них не ожидал появления хотя бы одного Дерини, а на пороге сейчас стояли двое.
Но они были людьми здравомыслящими, эти епископы Гвинеда.
И хотя их трудно было убедить в добропорядочности всех Дерини, они готовы были допустить, что в этих двоих конкретных Дерини зла все же меньше, чем в остальных. Отлучение и проклятие, несомненно, должны быть отменены, ведь Морган и Дункан представили вполне правдоподобные объяснения и покаялись в своих поступках.
Однако это решение не разрядило обстановку в целом.
Да, епископы, в большинстве своем, были людьми умными, образованными, трезво относящимися к догматам церкви и не склонными к истерии.
Но всего этого нельзя было сказать о простых людях, так что проблема вовсе не снималась, а поворачивалась другой гранью. Среднему человеку очень долго внушали, что Дерини — проклятая раса и что одно лишь присутствие Дерини несет смерть и разруху.
И несмотря на то, что Морган сохранял свое доброе имя за все время службы Бриону и Келсону, а репутация Дункана была безукоризненной до случая в часовне Святого Торина, все это казалось теперь ничтожно малым в сравнении с тем, что оба они принадлежали к Дерини.
Чтобы доказать простым людям, что Морган и Дункан отрекаются от путей Дерини, требовалось нечто более вещественное. Такая простая мера, как отпущение грехов, мало значила для простого люда: горожан, солдат, ремесленников, торговцев — всех тех, кто служил опорой армии. Их бесхитростные души требовали более конкретных, более реальных доказательств покорности и смирения лордов Дерини.
Нужно было созвать народ, чтобы перед толпой продемонстрировать полное согласие между двумя Дерини и епископами.
Оставалось всего два дня до того, как в соответствии с военными планами армия епископов должна выступить в поход. А кроме того, Морган и Дункан сообщили, что Келсона не будет в условленном месте раньше чем через четыре дня. Так что оставалось всего два дня, чтобы добраться до места встречи.
Поэтому официальная процедура отпущения грехов была назначена на вечер перед самым началом похода. А в течение оставшихся двух дней лорды Дерини будут обсуждать с епископами и их военными советниками планы кампании, монахи же Кардиеля будут распространять по городу слухи о сдаче и отречении Моргана и Дункана.
Сама церемония возвращения в лоно Святой Церкви должна состояться в большом кафедральном соборе города в присутствии солдат и горожан.
Здесь, на этом грандиозном спектакле, Морган и Дункан публично покаятся, очистятся от грехов и в соответствии со всеми канонами вернутся в лоно церкви. Народ должен быть доволен.
Два дня спустя после описываемых событий в великой долине Линдрета под Кардосой можно было увидеть одинокого путника.
Это был Син лорд Дерри.
Здесь было жарко. Воздух уже совсем прогрелся. Все говорило о том, что лето близко. Дерри вытер загорелой рукой пот со лба. Волосы его под шлемом совершенно слиплись от пота, а тело, в тех местах, где его терли ремни перевязи, саднило и пощипывало.
Передернув плечами, чтобы уменьшить неприятное ощущение, Дерри снял шлем и повесил его на левую руку. Еще раз внимательно оглядевшись по сторонам, он пошел обратно к тому месту, где оставил лошадь.
Он ступал по мягкой траве осторожно, стараясь производить как можно меньше шума.
Дерри выбрал этот путь из соображений безопасности, так как по лесу он не смог бы пройти бесшумно: треск сучьев немедленно выдал бы его. А попасть сейчас в плен — значит обречь себя на неминуемую мучительную смерть от рук тех, кто стоял лагерем в долине.
Дерри нашел, наконец, густые заросли, где стояла его лошадь.
Слева высились неприступные пики Рельянских гор, защищавших город Кардосу, к которому можно было пройти только через Кардосское ущелье. В городе сейчас сосредоточились войска Венсита из Торента, как рассказывали люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Арлиан долго стоял молча, торжественно. Его пальцы перебирали цепь нагрудного креста. Затем он подошел к Кардиелю, положил ему руку на плечо и медленно повел в правое крыло молельни, где на полу четко вырисовывалось мозаичное украшение.
— Идем. Здесь есть нечто, что ты должен увидеть.
Кардиель озадаченно посмотрел на коллегу, когда они остановились у алтаря.
Их освещал белый свет лампы. Лицо Арлиана было непроницаемым.
— Я не понимаю, — пробормотал Кардиель.
— Ты не знаешь, что я хочу показать тебе, — почти грубо сказал Арлиан. — Посмотри на потолок — туда, где скрещиваются балки.
— Но там ничего… — начал Кардиель, вглядываясь в полумрак.
Арлиан закрыл глаза, и в его голове начали формироваться слова.
Он почувствовал под ногами знакомую вибрацию Перехода. Крепко прижав Кардиеля к себе, он проник в его мозг и привел заклинание в действие.
Раздался изумленный возглас Кардиеля, и затем молельня опустела.
Они находились в абсолютном мраке.
Кардиель, как пьяный, переступал с ноги на ногу. Руки его судорожно искали опору. Арлиан отошел от него, и Кардиель ничего не видел в темноте. Его мозг бешено работал, пытаясь найти рациональное объяснение случившемуся.
Кардиель стремился сориентироваться в этой кромешной тьме, абсолютной тишине. Он осторожно выпрямился, вытянул вперед руку и стал обшаривать воздух перед собой.
Наконец, собрав все свое мужество, он заговорил, стараясь отогнать жуткие подозрения, зародившиеся в его мозгу.
— Денис, — прошептал он, страшась, что не услышит ответа.
— Я здесь, друг мой.
В нескольких ярдах позади него послышалось шуршание одежды, и вслед затем сверкнул ослепительно белый свет.
Кардиель медленно повернулся. Его лицо побелело, когда он увидел источник света.
Арлиан стоял в мягком белом сиянии. Серебристый ореол вокруг мерцал, пульсировал, как будто был живым существом его головы.
Лицо Арлиана было спокойным, в фиолетово-голубых глазах светилась мягкость.
В руках он держал сферу серебряного пламени, бросающего свет на его лицо, руки, на складки одежды.
Кардиель смотрел с изумлением. Глаза его расширились, и удары сердца гулко отдавались в ушах. Затем все вокруг завертелось, темные вихри подхватили его, и он начал падать.
Следующим ощущением было то, что он лежит на чем-то мягком с крепко закрытыми глазами.
Чья-то рука приподняла его голову и поднесла к губам бокал. Он выпил, почти не сознавая, что делает, и открыл глаза, когда холодное вино обожгло ему горло.
Над ним склонился встревоженный Арлиан со стеклянным бокалом в руке.
Он облегченно улыбнулся, встретив взгляд Кардиеля.
Кардиель моргнул и снова взглянул на Арлиана.
Образ не исчез, остался реальностью. Однако теперь у него не было серебряного нимба, и комнату освещали обычные свечи в подсвечниках. В камине слева горел небольшой огонь, и Кардиель различил смутные очертания мебели.
Да, он лежал на чем-то мягком. Приглядевшись, он понял, что это шкура гигантского черного медведя, морда которого хищно скалилась на него.
Епископ потер лоб рукой, в его глазах все еще стояло изумление.
Память, вернувшись, обрушилась на его сознание.
— Ты… — прошептал он, глядя на Арлиана со страхом и трепетом. — Неужели это было?
Арлиан кивнул. Его лицо ничего не выражало, он встал.
— Я Дерини, — мягко сказал он.
— Ты Дерини, — повторил Кардиель. — Значит, все, что ты говорил о Моргане и Дункане…
— Все правда, — сказал Арлиан. — Они были просто поводом для того, чтобы ты пересмотрел вопрос о Дерини.
— Дерини, — пробормотал Кардиель, постепенно приходя в себя. — А Морган и Дункан не знают о тебе?
Арлиан покачал головой.
— Нет. И хотя я очень сожалею, что мне приходится причинять им душевные страдания, они не должны знать, что я Дерини. Из всех людей только ты знаешь правду обо мне. Но и тебе я решил открыться только после долгих раздумий.
— Подожди, если ты Дерини…
— Попытайся, если сможешь, представить себе мое положение, — вздохнул Арлиан. — Я единственный из Дерини за двести лет, кто смог надеть епископскую мантию. А кроме того, я самый младший из двадцати двух епископов, что тоже ставит меня в необычное положение.
Он опустил голову, а затем продолжил:
— Я знаю, о чем ты думаешь: о моем бездействии, когда бесчисленные жертвы погибали от рук таких фанатиков, как Лорис и Корриган, — жертвы, которым было предъявлено обвинение в ереси Дерини. Я знаю об этом. И я молю о прощении в своих молитвах за каждую невинную жертву, — Арлиан поднял глаза и, не колеблясь, встретил взгляд Кардиеля. — Но я знаю, что лучшая стратегия — это умение ждать, Томас. Нужно уметь ждать во имя высшей цели, хотя иногда разум, душа и сердце протестуют, зовут в бой, требуют отмщения. И, надеюсь, ждать осталось недолго.
Кардиель отвернулся, будучи не в силах более выдерживать неистовый взгляд фиолетово-голубых глаз.
— А где мы сейчас? Как мы сюда попали?
— По Пути Перехода, — ответил Арлиан. — Этот Путь лежит под твоей молельней. Он очень древний.
— Магия Дерини?
— Да.
Кардиель заворочался и сел. В его голове бешено крутились мысли, перемалывая увиденное и услышанное.
— Так, значит, ты исчез из молельни по этому Пути в тот вечер, когда остался молиться? Я заглянул туда через несколько минут, а тебя там уже не было.
Арлиан засмеялся.
— Так и есть: я боялся, что ты вернешься. К сожалению, я не могу сказать тебе, куда уходил.
Он протянул руку, чтобы помочь Кардиелю подняться, но тот проигнорировал ее.
— Не можешь или не хочешь?
— Не могу, — мирно ответил Арлиан. — По крайней мере, пока.
Будь терпелив, Томас.
— Этого не хотят те, кто выше тебя?
Арлиан прошептал:
— Нет, просто существуют вещи, о которых я пока не могу говорить.
На лице Арлиана появилось умоляющее выражение. Он все еще протягивал руку Кардиелю.
— Поверь мне, Томас, клянусь, что не обману твоего доверия.
Кардиель долго смотрел на протянутую ему руку. По глазам его было видно, что в нем идет борьба между преданностью Церкви и симпатией к Арлиану.
Наконец, он медленно протянул руку Арлиану, и тот легко поднял его на ноги.
Они долго стояли, крепко сжав руки и стараясь прочесть по глазам мысли друг друга.
Затем Арлиан широко улыбнулся и хлопнул Кардиеля по плечу.
— Идем, брат мой. У нас много дел. Если ты действительно хочешь вернуть Моргана и Дункана в наши ряды, то с ними надо переговорить и сделать все необходимые приготовления. Кроме того, нам еще предстоит убедить членов нашей коалиции, хотя я уверен, что они с готовностью согласятся со всеми твоими решениями.
Кардиель нервно пригладил волосы и покачал головой.
— Ты все делаешь быстро, если решил что-то сделать, Денис. А я тугодум, у меня замедленная реакция.
Арлиан хмыкнул, подвел Кардиеля к центру комнаты, где пол был украшен затейливым рисунком.
— Начнем с того, что вернемся в твою молельню. Охранники, вероятно, уже беспокоятся.
Кардиель с трепетом посмотрел на пол.
— Это… Это Путь Перехода, о котором ты говорил?
— Да, — ответил Арлиан, положив руку на плечо Кардиелю и мягко подталкивая его к месту. — Ты только расслабься и очисти мозг. Ничего страшного в этом нет. Расслабься и очисти мозг.
— Я постараюсь, — прошептал Кардиель.
И тут же пол ушел у них из-под ног, превратившись в мягкое, размазанное в пространстве бесформенное черное пятно.
Через час Моргану и Дункану объявили решение епископов.
Встречу нельзя было назвать сердечной, все участники были напряжены, взволнованны. Те, что несколько месяцев назад были отлучены от церкви, естественно, не могли полностью довериться двум самым могущественным прелатам Церкви. И это чувство недоверия было взаимным.
Но поведение епископов не было враждебным. Они как бы проверяли отверженных, оценивая их реакцию на свое решение. Ведь, в конце концов, их самих Лорис с Корриганом обвиняли в духовном родстве с этими двумя отщепенцами.
Кардиель странно молчалив, решил Морган, помнивший блестящие в литературном отношении письма Келсону, вышедшие из-под пера епископа. Епископ Джассы часто бросал в сторону Арлиана удивленно-вопросительные взгляды, значения которых Морган не понимал. Мало того, иногда от этих взглядов волосы у Моргана становились дыбом, но он не знал, почему.
Арлиан же, напротив, был раскован, остроумен, и на него, казалось, совершенно не давила тяжесть сложившейся ситуации. Однако перед тем, как четверо вошли в зал заседания, он предупредил, что главные опасности только начинаются.
В зале уже сидели полдюжины епископов, тех самых, кого надо было убедить в невиновности и добропорядочности лордов Дерини. Здесь же присутствовали одиннадцать угрюмых представителей славного герцогства Корвин.
Как только четверо вошли в зал, послышались крики протеста.
Сивард ахнул, а Джильберт перекрестился. Его маленькие свинячьи глазки пробежали по лицам коллег, как бы ища поддержки. И даже желчный старый епископ Вольфрам де Бланет, наиболее яростный противник Интердикта, немного побледнел.
Ни один из них не ожидал появления хотя бы одного Дерини, а на пороге сейчас стояли двое.
Но они были людьми здравомыслящими, эти епископы Гвинеда.
И хотя их трудно было убедить в добропорядочности всех Дерини, они готовы были допустить, что в этих двоих конкретных Дерини зла все же меньше, чем в остальных. Отлучение и проклятие, несомненно, должны быть отменены, ведь Морган и Дункан представили вполне правдоподобные объяснения и покаялись в своих поступках.
Однако это решение не разрядило обстановку в целом.
Да, епископы, в большинстве своем, были людьми умными, образованными, трезво относящимися к догматам церкви и не склонными к истерии.
Но всего этого нельзя было сказать о простых людях, так что проблема вовсе не снималась, а поворачивалась другой гранью. Среднему человеку очень долго внушали, что Дерини — проклятая раса и что одно лишь присутствие Дерини несет смерть и разруху.
И несмотря на то, что Морган сохранял свое доброе имя за все время службы Бриону и Келсону, а репутация Дункана была безукоризненной до случая в часовне Святого Торина, все это казалось теперь ничтожно малым в сравнении с тем, что оба они принадлежали к Дерини.
Чтобы доказать простым людям, что Морган и Дункан отрекаются от путей Дерини, требовалось нечто более вещественное. Такая простая мера, как отпущение грехов, мало значила для простого люда: горожан, солдат, ремесленников, торговцев — всех тех, кто служил опорой армии. Их бесхитростные души требовали более конкретных, более реальных доказательств покорности и смирения лордов Дерини.
Нужно было созвать народ, чтобы перед толпой продемонстрировать полное согласие между двумя Дерини и епископами.
Оставалось всего два дня до того, как в соответствии с военными планами армия епископов должна выступить в поход. А кроме того, Морган и Дункан сообщили, что Келсона не будет в условленном месте раньше чем через четыре дня. Так что оставалось всего два дня, чтобы добраться до места встречи.
Поэтому официальная процедура отпущения грехов была назначена на вечер перед самым началом похода. А в течение оставшихся двух дней лорды Дерини будут обсуждать с епископами и их военными советниками планы кампании, монахи же Кардиеля будут распространять по городу слухи о сдаче и отречении Моргана и Дункана.
Сама церемония возвращения в лоно Святой Церкви должна состояться в большом кафедральном соборе города в присутствии солдат и горожан.
Здесь, на этом грандиозном спектакле, Морган и Дункан публично покаятся, очистятся от грехов и в соответствии со всеми канонами вернутся в лоно церкви. Народ должен быть доволен.
Два дня спустя после описываемых событий в великой долине Линдрета под Кардосой можно было увидеть одинокого путника.
Это был Син лорд Дерри.
Здесь было жарко. Воздух уже совсем прогрелся. Все говорило о том, что лето близко. Дерри вытер загорелой рукой пот со лба. Волосы его под шлемом совершенно слиплись от пота, а тело, в тех местах, где его терли ремни перевязи, саднило и пощипывало.
Передернув плечами, чтобы уменьшить неприятное ощущение, Дерри снял шлем и повесил его на левую руку. Еще раз внимательно оглядевшись по сторонам, он пошел обратно к тому месту, где оставил лошадь.
Он ступал по мягкой траве осторожно, стараясь производить как можно меньше шума.
Дерри выбрал этот путь из соображений безопасности, так как по лесу он не смог бы пройти бесшумно: треск сучьев немедленно выдал бы его. А попасть сейчас в плен — значит обречь себя на неминуемую мучительную смерть от рук тех, кто стоял лагерем в долине.
Дерри нашел, наконец, густые заросли, где стояла его лошадь.
Слева высились неприступные пики Рельянских гор, защищавших город Кардосу, к которому можно было пройти только через Кардосское ущелье. В городе сейчас сосредоточились войска Венсита из Торента, как рассказывали люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50