– Гм, – прочистила горло мама. – Могу я вам чем-то помочь, мистер Лайтфут?
– Я просто проезжал, – замедленно отозвался он, словно самая ленивая из улиток, – мимо. Заехал вот узнать, может, вам… – мистер Лайтфут снова впал в ступор и, опустив глаза, в течение нескольких секунд поизучал гвозди у себя в ладони, – нужно что починить?
– Нет, мистер Лайтфут, по большому счету нам ничего не нужно. Хотя, если подумать… – Мама замолчала, и я понял, что она действительно вспомнила о чем-то. – Тостер. Позавчера он вдруг перестал работать. Я уже хотела позвонить, а тут вы сами…
– Да, мэм, – отозвался мистер Лайтфут. – Время летит так, что и не заметишь. Повернувшись, мистер Лайтфут возвратился к своей машине и достал оттуда ящичек с инструментами, старый металлический чемоданчик, полный всех и всяческих болтов и шурупов, какие только можно представить под светом монтерского солнца. После этого он нацепил на себя пояс, увешанный инструментами, среди которых было несколько видов молотков, отверток и поразительного вида гаечных ключей. Мама открыла для мистера Лайтфута дверь и придержала ее, пропуская странного визитера в дом, потом посмотрела на меня и молча пожала плечами, что, без сомнения, могло означать только одно: я понятия не имею, с чего это он вдруг решил нагрянуть к нам. Я оставил Рибеля на улице грызть наконец-то захваченную в плен палку и тоже поторопился в дом, чтобы в прохладе кухни выпить чаю со льдом и поглазеть на то, как мистер Лайтфут будет чинить тостер.
– Мистер Лайтфут, не хотите ли сначала холодненького? – спросила мама.
– Не.
– У меня есть свежее овсяное печенье?
– Нет-нет, душевно вас благодарю. С этими словами мистер Лайтфут добыл из одного из карманов квадрат белоснежной ткани и аккуратно развернул его. Покрыв белым платком сиденье кухонного стула, он осторожно на него опустился. После чего выдернул тостер из розетки, поставил перед собой на стол рядом с ящиком и приготовился к работе. Все это было проделано с медленной грацией подводного обитателя. Мистер Лайтфут выбрал одну из отверток. У него были длинные тонкие пальцы хирурга или, может быть, художника. Наблюдение за его работой было пыткой, испытанием на выдержку, но зрители ни на миг не сомневались в том, что мистер Лайтфут знает, что делать. Вскрыв крышку тостера, он несколько минут просто сидел, молча разглядывая внутренности агрегата.
– А-га, – проговорил он после продолжительной паузы. – А-га.
– Что такое? – спросила мама, заглядывая мистеру Лайтфуту через плечо. – Его можно починить?
– Видите вот это? Маленький красный проводок? Мистер Лайтфут указал на нужное место отверткой.
– Контакт ослабился.
– И только-то? Такой малюсенький проводок?
– Да, мэм, и только. Мистер Лайтфут принялся осторожно и тщательно подкручивать соединение проводка. Наблюдая за его действиями, я чувствовал, что под влиянием гипнотических движений монтера впадаю в странный транс.
– Все, – наконец объявил мистер Лайтфут. После этого он мучительно медленно, но уверенно собрал тостер, включил его в сеть, повернул ручку таймера, и мы все молча дождались, чтобы спиральки покраснели.
– Вот так… – сказал мистер Лайтфут. Мы ждали.
– ..какая-то мелочь… Земля повернулась под нашими ногами.
– ..все портит. Мистер Лайтфут принялся сворачивать свою белую салфетку. Мы немного подождали, но чернокожий монтер либо задумался, либо действительно все сказал. Мистер Лайтфут оглянулся по сторонам и осмотрел кухню.
– Что-нибудь еще нужно починить?
– Ничего, спасибо, остальное, по-моему, в полном порядке. Мистер Лайтфут кивнул, но я был уверен, что его взгляд ищет тайные неполадки, как нос легавой ищет дичь, сидящую в высокой траве. Сдвинувшись с места, он проделал по кухне несколько небольших кругов, то легонько прикасаясь рукой к холодильнику, то трогая четырехконфорочную плиту и смеситель в раковине, словно своими чуткими пальцами определял самочувствие техники. Мы с мамой озадаченно переглянулись – действия мистера Лайтфута становились все более и более загадочными.
– Холодильник, похоже, стучит, – заметил он. – Хотите, взгляну?
– Нет, не стоит беспокоиться, – ответила ему мама. – Мистер Лайтфут, как вы себя чувствуете?
– Хорошо, миз Мэкинсон, просто хорошо. Он открыл дверцу буфета и тщательно прислушался к тому, как легко поскрипывают петли, достал из пояса отвертку и подтянул винтики в петлях буфета, и в правой дверце, и в левой. Мама снова откашлялась, на этот раз гораздо более нервно, и проговорила:
– Э-э-э.., мистер Лайтфут, сколько я должна вам за тостер?
– Все уже… – начал свой ответ Лайтфут. После этого были проверены остальные петли в буфете, потом наступил черед маминого миксера “Мистер Блэндер”, который стоял на рабочем столе, но, к несчастью для мистера Лайтфута, все оказалось в полном порядке. – ..уже оплачено, – закончил он.
– Оплачено? Но.., я не понимаю. Мама уже доставала из буфета фарфоровую сахарницу, полную долларовых бумажек и мелочи.
– Да, мэм. Все уже оплачено.
– Но я вам еще не давала никаких денег. Пальцы мистера Лайтфута погрузились в другой карман комбинезона, и оттуда появился небольшой белый конверт. Мистер Лайтфут молча передал его маме, и я заметил, что на лицевой стороне конверта голубыми чернилами написана наша фамилия: Семье Мэкинсонов. С другой стороны конверт был запечатан белым воском.
– Что ж, – вздохнул мистер Лайтфут, – думаю, что я закончил.., на сегодня. Он поднял с пола свой чемоданчик с инструментами.
– На сегодня? – потрясение переспросила мама.
– Да, мэм. Вы же понимаете. Мистер Лайтфут принялся рассматривать выключатели и розетки, словно пытаясь проникнуть в глубину их электрической сущности.
– По телефону, – добавил он. – Если что-то сломается. Он улыбнулся маме, а потом мне.
– Сразу же и звоните. Мы проводили мистера Лайтфута до машины и долго смотрели вслед, пока автомобиль не скрылся за углом. Мистер Лайтфут помахал нам рукой и уехал на своем дребезжавшем пикапе под аккомпанемент раскачивавшихся в кузове на крючках инструментов и приспособлений, которые приводили собак в неистовство.
– Том мне ни за что не поверит, – сказала мама, обращаясь в основном к самой себе. Потом поднесла к глазам белый конверт, открыла его, достала оттуда письмо, развернула его и прочитала.
– Вот так так, – проговорила она. – Хочешь послушать?
– Да, мэм. И она прочитала мне письмо:
– “Имею честь просить Вас почтить визитом мой дом в семь часов вечера в пятницу. Прошу Вас взять с собой сына”. И самое интересное: знаешь, от кого письмо? Мама протянула мне письмо, и я увидел подпись. Леди. Когда папа вернулся домой, мама рассказала ему о визите мистера Лайтфута и письме Леди, наверное, раньше, чем он успел снять свою фуражку молочника.
– Что ей нужно от нас, как ты думаешь? – спросил маму отец.
– Не знаю, но сдается мне, что она решила оплатить услуги мистера Лайтфута, чтобы он стал нашим персональным монтером. Отец снова перечитал письмо Леди.
– У нее отличный почерк, – заметил он, – для такой-то пожилой женщины. Я всегда считал, что у старух почерк становится корявым. Он прикусил нижнюю губу. Я понял, что настроение у него портится.
– Знаете, я никогда не видел Леди вблизи. Я, конечно, видел ее на улице, но… Он покачал головой:
– Нет. Не думаю, что я приму ее приглашение.
– Но, Том, – нетерпеливо проговорила мама. – Леди сама просит, чтобы мы к ней пришли. В ее дом!
– Для меня это не важно, – ответил отец. – Я не пойду к ней, и все тут.
– Но почему, Том? Можешь ты мне объяснить?
– В пятницу вечером “Филадельфия” играет с “Пиратом”, будет радиотрансляция, – ответил отец, опускаясь в свое удобное кресло. – По-моему, это достаточно веская причина.
– Мне так не кажется, – холодно отозвалась мама. Этот эпизод стал одним из свидетельств того, что я не до конца знал своих родителей. До тех пор я был уверен, что мои мама и папа ладят лучше девяноста девяти процентов семей нашего городка, но, как оказалось, и они не всегда находят общий язык. Как нет ни одного идеального человека, так и брак двух несовершенных людей не может длиться всю жизнь тихо и мирно. Бывало, я слышал, как отец раздраженно кричит на маму из-за потерянного носка, тогда как истинная причина его раздражения крылась в том, что днем ему отказали в прибавке к жалованью. Я с удивлением слушал, как моя всегда такая миролюбивая мама устраивает разнос из-за грязи на ковре, а на самом деле вся беда была в том, что она повздорила с соседкой. И на этот раз в путанице крайностей благонравия и природной ярости, известной нам под названием “жизнь”, между мамой и отцом зарождалось новое противоречие.
– Это из-за того, что она цветная, да? – сделала свой первый выпад мама. – Из-за этого ты не хочешь к ней идти?
– Нет, конечно, нет.
– Ты в точности похож на своего отца. Том, копия. Клянусь, Том…
– Замолчи! – внезапно сорвался отец. Даже я вздрогнул. Упоминание дедушки Джейберда, который относился к расизму точно так же, как рыба к воде, определенно было ударом ниже пояса. Отец никогда не страдал глупой ненавистью к цветным, в этом я был совершенно уверен. Но он был сыном человека, который всю свою жизнь каждое без исключений утро встречал поднятием флага Конфедерации и почитал темную кожу знаком, коим человека отмечает дьявол. Этот тяжкий крест отец был вынужден покорно нести, потому что любил дедушку Джейберда; вместе с тем он лелеял в душе веру – которую надеялся когда-нибудь привить и мне, – что ненавидеть любого человека, по любой причине, значит совершать противный Богу грех. Вот почему мне было понятно, что за следующими словами отца стояла только гордость и более ничего:
– От этой женщины я милостыни не приму, ни под каким видом!
– Кори, – наконец обратила на меня внимание мама, – по-моему, тебе нужно было заняться математикой, разве не так? Я отправился в свою комнату, но это совсем не означало, что я не слышал оттуда продолжение спора. Нельзя сказать, что дальнейший разговор мамы и отца происходил на повышенных тонах, но держать себя в руках обе стороны особенно не пытались. Как я догадывался, ссора давно уже собиралась на горизонте подобно грозовой туче и зрела словно нарыв, подогреваемая многими причинами: это была и утонувшая в озере машина, и пасхальные осы, и то, что отец не мог купить мне новый велосипед, и переживания, связанные с наводнением. Слушая, как отец объясняет маме, что она не имеет права тащить его на аркане в дом к Леди, я постепенно начал понимать истинную причину, крывшуюся за его категорическим нежеланием знаться с королевой Братона: он ее просто-напросто боялся.
– Ни за что, даже не проси! – кричал он маме. – Я не собираюсь водить знакомство с теми, кто полагает, что эти игры, это дуракаваляние с костями и мертвыми животными – нормальное дело, и кто… – Он замолчал, и тут я уразумел, что в эту категорию людей вполне можно было зачислить и дедушку Джейберда и что отец тоже это понял. – Я просто не пойду к ней, и все тут, – бессильно закончил он. Мама поняла, что нет смысла загонять лошадей. Я скорее вообразил, чем услышал ее тяжкий вздох:
– Тогда я отправлюсь к ней с визитом одна – это тебя устроит? Нельзя же просто так взять и отказать ей. Это будет неприлично, а она ничего плохого нам не сделала. Отец немного помолчал, потом ответил:
– Хорошо, можешь отправляться.
– Кори я тоже возьму с собой. Эти мамины слова послужили поводом для новой вспышки.
– Зачем он там тебе? Ты что, хочешь, чтобы он увидел все эти скелеты, которых, я не сомневаюсь, немало заперто по шкафам у этой женщины? Ребекка, я не знаю, чего она от нас хочет, и честно тебе скажу: мне на это наплевать. Но эта женщина занимается всякими глупостями с восковыми куклами и дохлыми черными кошками и бог еще знает с чем, о чем и думать противно! Я уверен, что Кори не место в ее доме; ему нечего там делать!
– Но Леди в своем письме просила нас прийти вместе с Кори. Вот, сам посмотри!
– Я уже видел письмо. Я не знаю, что она задумала и что ей от нас нужно, но одно я знаю твердо – Леди не та женщина, с которой стоит водить близкое знакомство. С ней вообще не стоит связываться. Ты помнишь Барка Хатчета? Помнишь, что с ним стало? Тот самый Барк Хатчет, что был помощником управляющего в молочной в пятьдесят восьмом?
– Я знаю, о ком ты говоришь.
– Этот Барк Хатчет жевал табак. А когда жуешь табак, то, само собой, сплевываешь, не без этого. Дурная привычка; он уже внимания на нее не обращал. Доходило до того – только не смей никому об этом говорить, – доходило до того, что он забывался и сплевывал прямо в бидоны с молоком.
– Том, ну к чему ты завел этот разговор…
– Все к тому, сейчас узнаешь. Так вот, однажды шел Барк Хатчет по Мерчантс-стрит, он только-только подстригся у мистера Доллара в парикмахерской – а нужно сказать, что у Барка была роскошная шевелюра и такие густые волосы, что их ни один гребешок не брал, – так вот, он опять забылся, повернул голову и сплюнул прямо на мостовую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53