Черт, – сказал он и невесело улыбнулся. – Я получил эту работу только потому, что ею не хотел заниматься никто другой. Жена чуть ли не каждый день уговаривает меня бросить это занятие и вернуться к тому, чем я занимался раньше; а раньше я красил дома. Шериф пожал плечами.
– Ладно, – заключил он, – весь город говорит о Блэйлоках с опаской. В особенности боятся Большое Дуло. Можно прочесать лес, но не думаю, что смогу собрать на это дело больше пяти-шести человек. Прежде чем мы найдем его следы, Большое Дуло узнает о нашей вылазке и предпримет ответные шаги. Ты понимаешь, в чем трудность, Кори?
– Да, сэр. Блэйлок Большое Дуло сильнее закона.
– Он не сильнее закона, – ответил шериф. – Просто он представляет собой гораздо большую угрозу. Гроза приближалась. Ветер уже гнул вершины деревьев. Рибель поднялся на ноги и стоял, нюхая воздух. Шериф Эмори встал со стула.
– Спасибо, Кори, я услышал все, что мне было нужно. Теперь я пойду, – сказал он. – Спасибо за помощь. В сумеречном свете приближавшейся грозы Эмори казался очень старым и усталым; плечи шерифа были опущены. Он заглянул в дом и попрощался с мамой и отцом. Отец вышел на крыльцо, чтобы пожать шерифу на прощание руку.
– Впредь будь осторожен, Кори, – простился со мной Эмори, и вместе с отцом они пошли к машине шерифа. Я сидел на крыльце и гладил Рибеля, а отец и шериф несколько минут стояли у машины и разговаривали. Когда шериф наконец уехал, отец вернулся на крыльцо. Его лицо тоже показалось мне очень усталым.
– Пойдем в дом, напарник, – сказал он мне, – сейчас начнется дождь. Отец открыл передо мной дверь.
– Негоже сидеть в такую грозу на улице. Ветер завывал всю ночь напролет. Дождь стучал в окна, а молнии ветвились по небу словно пальцы колдунов, тянущих руки к крышам моего городка. В ту ночь я впервые увидел сон о четырех девушках-негритянках, одетых во все праздничное, в блестящих туфлях. Девушки стояли под облетевшим деревом с голыми ветвями и раз за разом, без конца повторяли мое имя. Снова и снова, без конца. Они звали меня.
Глава 9
Конец лета
Август медленно умирал, а с ним умирало н лето. Впереди ждала школа, долгие дни учебы в обрамлении золотой осени, долгие скучные дни строгости и порядка, пришедшие на смену летнему разгулу. Это случилось в последние дни лета: я узнал, что шериф Эмори побывал у мистера Гаррисона и мистера Моудтра. Жены и того, и другого клятвенно объявили шерифу, в ту ночь, когда мы с друзьями лежали в кустах у дороги ни живы ни мертвы, их мужья провели весь вечер дома и никуда не выходили. Шериф был бессилен сделать что-либо еще; ведь, в конце концов, я не видел лиц людей в масках, которые украли у Большого Дула ящичек с чем-то ужасным. В сентябре в моем почтовом ящике появился новый номер “Знаменитых чудовищ”. На конверте из плотной коричневой бумаги, в котором приходили мои журналы, красовался отвратительный зеленый плевок. Однажды утром мама сняла трубку телефона и позвала меня:
– Кори, тебя к телефону! Я взял у мамы трубку. На другом конце линия была миссис Эвелин Пасмо, которая известила меня, что на литературном конкурсе, устроенном Художественным советом Зефира, я получил третье место в номинации коротких рассказов. Она звонила, чтобы предупредить меня, что мне предстоит прочитать свой рассказ на церемонии награждения в библиотеке мэрии во вторую субботу сентября. Я буквально лишился дара речи. В конце концов, собравшись с силами, я пробормотал: “Да, хорошо, мэм”. И положил трубку на рычаг. Первым моим чувством был небывалый восторг, от которого я чуть не вырвался из своих “хаш паппиз” и не воспарил к потолку, а вторым – небывалый ужас, от которого я немедленно грохнулся на пол. Мне придется прочитать свой рассказ перед всеми? Вслух? Перед полным залом людей, большинство из которых я едва знаю? Мама успокоила меня. Это было частью ее работы, она знала, что со мной делать. Она отлично справлялась со своими обязанностями. Она сказала, что у меня еще предостаточно времени для того, чтобы как следует потренироваться, что она очень гордится мной и ужасно рада моему успеху. Она немедленно позвонила отцу на работу в молочную: отец тоже порадовался моим достижениям и сказал, что сегодня он привезет мне две бутылки холодного шоколадного молока, потому что такое дело нужно обмыть. После этого я позвонил Дэви Рэю и Бену. Они тоже сказали мне, что третье место на взрослом конкурсе – это классно, но, быстро уловив дрожь в моем голосе, поиграли на моих нервах, на разные лады обрисовав картину того, как я буду выглядеть на сцене перед таким количеством солидных людей. “Что будет, если на твоей ширинке сломается молния и ты не сможешь подняться на сцену? ” – спросил меня Дэви Рэй. “Что, если твои руки начнут трястись так, что ты не сможешь удержать бумажку? ” – спросил меня Бен. “Что будет, если ты откроешь рот и не сможешь произнести ни слова? ” – спросил меня Джонни. И это мои друзья! Кто лучше них знает, как сбить тебя с пьедестала, верно? За три дня до начала школы, когда стоял отличный ясный день – по небу летели легкие облачка, а с юга дул теплый ветерок, – мы пригнали на великах к бейсбольному полю, привязав перчатки за шнурки к рулю. Мы заняли позиции вокруг восьмиугольника, который за время нашего отсутствия зарос сорной травой. Взглянув на табло, можно было легко убедиться в том, что не только наша младшая лига бьется в агонии проигрыша; команда взрослых, “Перепела”, тоже продула “Хайфлаерсам”, команде военно-воздушной базы, пять – ноль. Стоя почти по колени в траве и перебрасываясь мячиком, мы с грустью рассуждали на тему того, что лето проходит и ничего с этим поделать нельзя. Правда, в глубине души мы с восторгом предвкушали начало учебного года, потому что наступало время, когда свобода.., как бы это сказать, приедалась. Когда свободного времени становилось слишком много. Мы уже были готовы к тому, чтобы кто-то накинул на нас узду, для того чтобы мы могли всласть полетать следующим летом. Мы бросали сильные прямые и крученые верхние мячи и низкие “пылесборники”. Бен бросал “срезать головки червякам”, который мало кто умел, а Джонни пускал крученый так, что перед тем как влететь в перчатку, мяч делал “рыбий хвост”. Мы все, каждый в одиночку и все вместе, были свергнутыми королями. Хотя это лето было не последнее: будет и следующее, и не одно. Мы тренировались уже минут сорок и наши лбы были мокры, когда Дэви Рэй крикнул:
– Эй, смотрите-ка, кто идет! Мы дружно оглянулись. Прямо через траву к нам, руки в карманы, брел Немо Кюрлис. Он был такой же жердью, кожа да кости, настоящий шкет, его кожа по-прежнему была молочно-белой. И это в конце лета. Мать держала его на коротком поводке, это точно.
– Привет! – крикнул я.
– Привет, Немо! – подхватил Дэви Рэй. – Иди к нам, давай покидаем немного!
– Отлично! – подал голос Джонни, в голосе которого не было энтузиазма, потому что он хорошо помнил отбитые пальцы. – Наконец-то Бен попробует принимать твои подачи! Немо грустно покачал головой. Пройдя через поле мимо Джонни и Бена, он направился ко мне в “дом”. Когда он остановился передо мной и наконец поднял лицо, я увидел, что по его щекам текут слезы. Его глаза за толстыми стеклами очков были красные и распухшие от слез, ресницы слиплись сосульками.
– Что случилось? – с тревогой спросил я. – Кто-то обидел тебя? Тебя побили?
– Нет, – всхлипывая, ответил он. – Просто я.., я… К нам подошел Дэви Рэй, подбрасывая в руке бейсбольный мяч.
– Что случилось. Немо? Ты плачешь?
– Я… Немо крепко зажмурился и всхлипнул. Он изо всех сил старался успокоиться и взять себя в руки, но у него ничего не получалось.
– Я уешаю, – наконец выдавил из себя он.
– Уезжаешь? – Я нахмурился. – Но куда?
– Прошто уешаю. Уешаю иш города… – Немо махнул рукой в неопределенном направлении. – Мы переешаем. К нам в “дом” подошли Джонни и Бен. Так мы и стояли кружком вокруг Немо, который шмыгал носом и размазывал по щекам слезы. Бен не мог долго этого вынести и, отойдя в сторону, принялся пинать ногами камешки.
– Я зашел к тебе домой. Кори, штобы попрошашя, но твоя мама шкашала, што ты поехал на бейшбольное поле, – объяснил мне Немо. – Я прошто хотел попрошашя.
– Ясно. А куда вы едете? В гости? К родным? – спросил я.
– Нет. Новые потоки слез заструились по лицу Немо.
– Мы переешаем в другой город, Кори.
– Переезжаете? Куда же?
– Не шнаю. Куда-то далеко отшюда.
– Господи, – протянул Джонни. – Да вы всего-то лето в Зефире и прожили!
– Мы надеялись, что в следующем году ты будешь играть в нашей команде! – потрясение воскликнул Дэви.
– Вот именно, – подхватил я. – Ты же должен был пойти в нашу школу.
– Нет, – покачал головой Немо; я отчетливо увидел в его распухших глазах невыносимую муку. – Нет и нет. Мне нушно идти. Шавтра мы уешаем.
– Завтра? Почему такая спешка? Куда вы так торопитесь?
– Так шкашала мама. Шавтра мы уешаем. Туда, где папа шмошет продавать рубашки. Рубашки. Вот в чем дело. Рубашки. Никто в Зефире не носит хорошо сшитые белые рубашки. Я сомневался, что хорошо сшитые белые рубашки пользовались большим спросом хотя бы в одном городе, где пытали свое счастье мистер Кюрлис, его жена и сын, куда посылала его фабрика. Не думаю, что во всем мире нашлось бы такое место.
– Я не шмог… Немо поднял на меня глаза. От боли в его взгляде у меня защемило сердце.
– Я так и не шмог.., шавешти себе друшей, – сказал он. – Потому што мы вше время переешали.
– Мне жаль, Немо, – сказал я. – Жаль, что тебе приходится переезжать, очень жаль. Под влиянием мгновенного порыва я вытащил из своей бейсбольной перчатки мяч и протянул его Немо.
– Вот, возьми, – сказал я ему. – Сохрани его, чтобы иногда вспоминать о приятелях, которые остались у тебя здесь, в Зефире. Лады? Немо помедлил. Потом протянул руку и схватил костлявыми пальцами своей волшебной птичьей кисти шершавую поверхность мяча, принимая подарок. Вот тут Джонни проявил себя истинным джентльменом: мяч принадлежал ему, но он даже глазом не моргнул. Немо вертел мяч в руках, перекладывая из ладони в ладонь, и я не мог оторвать глаз от красных швов мячика, мелькавших между его пальцами и отражавшихся в стеклах его очков. Он вглядывался в глубины мяча, словно это был волшебный кристалл, в котором можно увидеть правду о нашей жизни.
– Я хошу ошташя шдешь, – тихо проговорил Немо. Из носа у него по-прежнему текло, и он чихнул. Потом снова посмотрел на меня. – Я хочу шить как вше. Мне до шмерти хочешя ошташя шдешь ш вами.
– Может, когда-нибудь вы вернетесь, – подал голос Джонни, но это было ни к чему. – Может быть…
– Нет, – перебил его Немо. – Мы никогда не вернемшя. Никогда. Никогда, ни на один день. Немо повернулся к улице, чтобы взглянуть на дом, в котором так недолго прожила его семья. По его щеке скатилась слеза и, дрожа, повисла на подбородке.
– Мама говорит, папа долшен продавать рубашки для того, штобы у наш были деньги. По ночам она чашто кричит на него, называет ленивым и говорит, што не долшна была выходить за него замуш. А он вше отвечает ей: “Вот подошти, в шледующем городе я добьюшь швоего”. Немо быстро обернулся, его глаза снова уставились на меня. Перемена, произошедшая в нем, случилась всего за одно мгновение. Он по-прежнему плакал, но теперь в его глазах был гнев, гнев такой силы, что я вынужден был отступить на шаг, чтобы жар его гнева не сжег меня.
– Отец ошибаешя, в шледующем городе у наш шнова не будет удачи, – продолжал он. – Мы так и будем переешать и переешать из города в город, и мама будет кричать на него по ночам, а папа будет говорить, што в шледующем городе нам обязательно повезет. Но не штоит на это надеятьшя. Немо замолчал Теперь в нем говорил только гнев: пальцы крепко стиснули мяч, костяшки побелели, а глаза уставились в никуда.
– Нам будет не хватать тебя, Немо, – сказал я.
– Да, – подхватил Джонни. – У тебя все будет в порядке, Немо, не переживай.
– Когда-то и вам повезет, Немо, – уверил его Дэви Рэй. – Ты молоток, ты добьешься своего. Когда выбьешься в люди, не забудь о нас, договорились?
– Договорились, – отозвался Немо, но в его голосе не было убежденности. – Мне ужашно не хочешя… Он быстро умолк. Продолжать не было смысла: Немо был просто маленьким мальчиком и ему пора было идти домой. Стиснув в руке бейсбольный мячик, Немо повернулся и двинулся через поле домой.
– Счастливо! – крикнул я ему, но он ничего не ответил. Я попытался представить, какова жизнь у Немо: игра, для которой ты рожден, для тебя запретна; целыми днями ты сидишь то в одном, то в другом доме в разных городах, куда твою семью забрасывает судьба; тебе доводится прожить там ровно столько, чтобы тебя успели поколотить соседские хулиганы, но недостаточно долго для того, чтобы успеть сойтись со сверстниками, чтобы те узнали, что за существо скрывается под бледной кожей, натянутой на тощий костяк, за шепелявым ртом, за толстыми стеклами очков. Я бы не вынес такой муки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53