- Куда собралась мисс Бересфорд? - грозно спросил Марстон. - Зачем она надела этот капюшон?
- Она идет со мной, - сообщил я. - Так она говорит.
- Идет с вами? И вы позволили? - гнев доктора нарастал. - Ведь ее убьют!
- Весьма вероятно, - признал я. Что-то, возможно обезболивающее, странно подействовало на мою голову: я чувствовал себя совершенно от всего отрешенным и очень спокойным. - Но, как говорит боцман, день раньше, день позже, какая разница? Мне нужна еще пара глаз и просто кто-то, кто может быстро и бесшумно передвигаться. Для разведки. Разрешите получить один из ваших фонарей, доктор.
- Я возражаю. Я заявляю решительный протест...
- Дайте ему фонарь, - вмешалась Сьюзен. Он вытаращил глаза от изумления, хотел было что-то сказать, но только вздохнул и отвернулся. Макдональд поманил меня пальцем.
- Сожалею, что не могу быть с вами сам, сэр, но хоть эта штука вам пригодится, - он вложил мне в ладонь свайку: с одной стороны широкое складное лезвие ножа, с другой - шило со стопором. - Если вам придется пускать его в ход, бейте шилом снизу вверх, лезвие в руке.
- Достойный подарок, - я взвесил нож на ладони и заметил, как смотрит на него Сьюзен, широко раскрыв свои зеленые глаза.
- Вы... вы собираетесь пользоваться этой вещью?
- Оставайтесь, если вам угодно. Фонарь, доктор Марстон!
Положив фонарик в карман, я зажал нож в руке и открыл дверь лазарета. Будучи уверен, что Сьюзен следует за мной, придержал дверь, не дав ей захлопнуться.
Часовой спал сидя, приткнувшись в углу коридора. Автомат покоился у него на коленях. Искушение было велико, но я его преодолел. Спящий часовой - повод для крепкого разноса, как максимум с зуботычиной, спящий часовой без автомата - повод для тщательного обыска всего корабля.
Чтобы преодолеть два трапа палубы "А", мне понадобилось две минуты. Отличные, широкие, некрутые трапы - и две минуты. Левая нога была как деревянная, то и дело подвертывалась и никак не собиралась подчиняться моему внушению, что ей давно пора перестать болеть. Кроме того, "Кампари" так раскачивался, что и здоровому человеку было трудно удержаться на ногах.
Качка... "Кампари" качался, все больше скручиваясь штопором под мощными ударами волн в правую скулу. Мы явно уже перешли разумный предел соприкосновения с тайфуном, двигаясь на север, румбов на пять к востоку, а ветер дул сзади в правый борт. Это означало, что тайфун был, грубо говоря, где-то к востоку от нас, немного южнее, и мчался нам наперерез. Необычно северный маршрут для тайфуна, и "Кампари" точнее, чем когда-либо раньше, шел с ним встречным курсом.
Силу ветра я оценивал баллов в восемь-девять по шкале Бофорта. Судя по этому, центр урагана был от нас меньше чем в ста милях. Если Каррерас не изменит ни курса, ни скорости, то все тревоги, и его и наши, скоро окончатся.
На верху второго трапа я остановился на секунду перевести дух, опершись на руку Сьюзен, и затем поковылял дальше, по направлению к салону, находившемуся от меня в двадцати футах. Едва отправившись в путь, остановился. Что-то было не так.
Даже при моем смутном состоянии не понадобилось много времени, чтобы определить, что именно не так. В обычную ночь в море "Кампари" светился, как новогодняя елка, - сегодня же палубные огни были потушены. Еще один пример того, что Каррерас предусматривает любую мелочь, хотя в данном случае это внимание к мелочам было совершенно бесполезно и выходило за рамки здравого смысла. Ясно, что он не хотел быть замеченным, но ночью в такую бурю его и так никто не заметил бы, даже если какой-нибудь корабль шел с нами параллельным курсом. А это вряд ли было возможно, разве только капитан этого корабля свихнулся.
Но мне это было только на руку. Мы двигались вперед, шатаясь между стенками, и совершенно не заботились о сохранении тишины. За завываниями ветра, громким барабанным боем тропического ливня и периодическим грохотом от удара носа судна о набегающую волну никто нас не услышал бы, даже стоя в двух футах.
Выбитые окна салона были наспех заколочены досками. Стараясь по возможности не напороться глазом или шеей на осколки стекла, я уткнулся лицом в доски и заглянул в щель.
Шторы были спущены, но врывающийся через щели ветер надувал и полоскал их, так что было кое-что видно. За минуту я выяснил все, что было нужно, но пользы никакой из этого не извлек. Все пассажиры сгрудились в углу салона, большинство лежало на матрасах, некоторые сидели, прислонившись к переборке. В жизни никогда не видел общества столь безнадежно укачанных миллионеров: цвет их лиц изменялся от нежно-салатового до мертвенно белого. Все они откровенно страдали. В другом углу заметил нескольких стюардов, коков и офицеров машинного отделения, включая Макилроя с Каммингсом. Похоже было, что за исключением палубной команды все свободные от вахты содержались под арестом вместе с пассажирами. Каррерас экономил на охранниках: я увидел только двух краснолицых, небритых типов с автоматами. На мгновение у меня мелькнула мысль ворваться в салон и уничтожить их - но только на мгновение. Вооруженный только складным ножом и на полной скорости обгоняющий не всякую черепаху, я и приблизиться к ним не сумел бы.
Через две минуты мы были уже около радиорубки. Никто нас не окликнул, никто нас не заметил - этой ночью на палубе не было ни души.
В радиорубке было темно. Я прижался ухом к металлической двери, закрыл ладонью другое ухо, чтобы заглушить шум моря, и внимательно прислушался. Ничего. Осторожно положил руку на круглую ручку двери, повернул ее и толкнул дверь. Она не шелохнулась. Со всей возможной предосторожностью и точностью расчета движений человека, вытаскивающего кохинор из гнезда спящих кобр, я отпустил ручку.
- В чем дело? - спросила Сьюзен. - Разве... Дальше ей сказать ничего не удалось, ибо моя рука весьма невежливо прикрыла ей рот. Только когда мы отошли футов на пятнадцать, я снял руку.
- Что такое? Что такое? - в сердитом шепоте ее слышалась дрожь, она явно не знала, то ли пугаться, то ли сердиться, то ли и то, и другое.
- Дверь заперта!
- А почему ей не быть запертой? Зачем им тут дежурить?
- Эта дверь запирается на висячий замок. Снаружи. Вчера утром мы повесили новый. Его там уже нет. Ктото закрылся на защелку изнутри*
Я не знал, много ли из того, что я говорил, доходит до нее - рев моря, барабанная дрожь дождя, налетающий из темноты ветер, высвистывающий свою похоронную песню в такелаже, казалось, подхватывали мои только что произнесенные слова, рвали и уносили их обрывки. Я подтолкнул ее к вентилятору, создававшему некое подобие жалкого убежища, и ее слова показали, что она слышала и поняла большую часть моего выступления.
- Они оставили часового? Просто на случай, если кто-нибудь ворвется туда? Как может кто-нибудь туда ворваться? Мы все под стражей и под семью замками.
- Это именно то, о чем говорил Каррерас-младший: старик ничего не оставляет на волю случая, - я прервался, не зная, как продолжить и затем сказал: - Я не имею права этого делать. Но я должен. Я теперь отчаянный. Я хочу вас использовать как подсадную утку - помогите мне вытащить оттуда этого типа.
- Что я должна делать?
- Умница, - я сжал ее руку. - Постучитесь в дверь. Снимите ваш балахон и покажитесь в окне. Он наверняка включит свет или зажжет фонарь, а когда увидит, что там девушка, то будет скорее удивлен, чем испуган. Он захочет выяснить...
- И тогда вы... вы...
- Вот именно.
- Одним складным ножом? - дрожь в ее голосе стала явной. - Вы очень уверены в себе.
- Совсем даже не уверен. Просто, если мы будем выжидать, пока представится стопроцентная возможность, с теми же шансами можно уже сейчас прыгать за борт. Готовы?
- Что вы собираетесь делать? Допустим, вы попадете внутрь? - она была совсем испугана, голос ее срывался. Да и я сам был не вполне счастлив.
- Послать SOS на аварийной волне. Предупредить все суда в зоне приема, что "Кампари" захвачен силой и собирается перехватить корабль с грузом золота в такой-то точке. Через несколько часов все в Северной Атлантике узнают положение. И примут меры.
- Да, - долгая пауза. - Примут меры. А первым примет меры Каррерас, когда увидит, что пропал его охранник. Где, кстати, вы собираетесь его спрятать?
- В Атлантическом океане. Она вздрогнула и проговорила задумчиво:
- Мне кажется, что Каррерас знает вас лучше, чем я... Охранник пропал. Конечно они поймут, что виноват в этом кто-то из команды. Скоро они обнаружат, что единственный из охранников, кого в это время сморил сон, это юноша около лазарета.
Несколько секунд она молчала, затем продолжила так тихо, что я едва слышал ее за ревом урагана:
- У меня прямо перед глазами стоит, как Каррерас срывает у вас с ноги эти повязки и обнаруживает, что кость не сломана. Вы представляете, что тогда произойдет?
- Не имеет значения.
- Для меня это имеет значение, - она говорила спокойно, как нечто само собой разумеющееся и совсем не важное. - Еще одно. Вы сказали, что через несколько часов все будут знать обстановку. Два радиста, которых Каррерас подсадил на "Тикондерогу" узнают немедленно. Они немедленно передадут эту новость обратно на "Кампари" Каррерасу.
- После того, как я займусь радиорубкой, никто на тамошней аппаратуре не сможет ни передать, ни принять ни звука.
- Отлично. Вы там все разобьете. Одного этого Каррерасу будет достаточно, чтобы понять, что произошло. Но все приемники на "Кампари" вам ведь не удастся разбить. Например, к приемникам в салоне вам не подобраться. Вы говорите, все узнают. Это значит, что хунта и их правительство тоже узнают, и тогда все радиостанции страны только и будут круглосуточно передавать сводку новостей. Каррерас обязательно услышит.
Я ничего не ответил. В голову лезли только какие-то обрывки мыслей видно, потерял порядочно крови. Она соображала на порядок быстрее и четче, чем я. Да и вообще, все ее рассуждения были весьма толковы. Она продолжала:
- Вы с боцманом, по-видимому, совершенно уверены, что Каррерас не оставит в живых никого из команды и пассажиров. Возможно, вы думаете так потому, что он не может оставлять свидетелей - ведь какие бы выгоды ни получила хунта от обладания этими деньгами, все они сведутся к нулю из-за всемирного протеста против нее, если хоть кто-то узнает о происшедшем. Возможно...
- Протеста! - прервал я. - Протеста! Да у них на следующее утро на берег будут наведены орудия британского и американского флота - и хунте конец. И тогда уже никто за нее не вступится. Когда дело идет об их собственных деньгах, американцы становятся щепетильными. Конечно, они не могут допустить, чтобы хоть кто-то знал. Для них это вопрос жизни и смерти.
- Если говорить точнее, то они даже не могут допустить, чтобы кто-нибудь узнал о совершенной попытке грабежа. Поэтому, как только Каррерас услышит о вашем сигнале бедствия, он тут же избавится от всех свидетелей без исключения, исчезнет на том корабле, что его ждет, и все.
Я стоял, не в силах что-нибудь возразить. Голова гудела, явно не справляясь с возложенной на нее работой, с ногами дело было еще хуже. Я пытался убедить себя, что все это из-за наркотика, которым Марстон меня накачал. Но сам-то я знал, что это не так. Чувство собственного поражения - самый худший наркотик из всех. Я пробормотал, вряд ли сознавая, что говорю:
- Ну, по крайней мере, мы спасли бы золото.
- Золото! - для того, чтобы вложить столько презрения в слово "золото" все-таки необходимо быть дочерью мультимиллионера. - Да наплевать мне на все золото мира! Что такое золото в сравнении с вашей жизнью, с моей жизнью, с жизнью моей матери, моего отца, с жизнью любого на "Кампари"? Сколько золота на "Тикондероге"?
- Вы слышали. Сто пятьдесят миллионов долларов.
- Сто пятьдесят миллионов! Да папа за неделю мог бы столько выложить, да еще столько же осталось бы.
- Хорошо папе, - пробормотал я. У меня опять начинала кружиться голова.
- Что вы сказали?
- Ничего, ничего. Этот план казался таким удачным, когда мы с Макдональдом его разрабатывали, Сьюзен.
- Мне очень жаль, - она крепко сжала ладонями мою правую руку. - Мне действительно очень жаль, Джонни.
- Почему вы решили, что именно так меня следует именовать? - проворчал я.
- Мне так нравится. Капитану Буллену ведь можно. О, у вас руки, как лед, - воскликнула она. - И вы дрожите, - нежные пальцы приподняли мой колпак. - У вас лоб горит. Высокая температура и лихорадка. Вам нехорошо. Вернемся в лазарет, Джонни, пожалуйста.
- Нет.
- Пожалуйста!
- Бросьте пилить меня, миледи, - я устало отвалился от вентилятора. Пошли!
- Куда вы идете? - она уже была рядом и взяла меня под руку, я был очень рад на нее опереться.
- Сердан. Наш таинственный друг мистер Сердан. Вы осознаете, что мы практически ничего не знаем о мистере Сердане, кроме того, что он полеживает себе и позволяет остальным делать всю работу? Каррерас и Сердан похоже, что они главные фигуры, и возможно даже Каррерас - не главный босс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39