А звали его Ганс. Просто Ганс. Ганс Шедоуспан - люди
называли его или так или так, или вообще никак.
Казалось, он носит плащ не снимая, рассказывал Кушарлейну мудрый
С'данзо. Плащ не из ткани - этот скрывал его лицо, его душу. Кое-кто
говорит, что у него глаза спрятаны, как у кобры. На самом деле это не так.
Просто казалось, что черные ониксы - его глаза - смотрят внутрь. Возможно,
их взгляд был сосредоточен на щепках размером с хорошие доски, что
находились у него на плечах, готовые в любое время упасть [обыгрываются
английские выражения "носить щепки на плечах" - "быть задиристым" и
"ронять щепки с плеч" - "ввязываться в драку"].
По ночам он не разгуливал с праздным видом, если только не заходил в
кабачок. Конечно же, ночь была временем Ганса, как была когда-то временем
Каджета. Ночью... "Ганс бродит словно голодный кот", - сказал кто-то с
дрожью в голосе. На самом деле это было не так. Он _с_к_о_л_ь_з_и_л_.
Мягкие подошвы его ботинок на шнуровке с каждым шагом отрывались от земли
лишь на толщину пальца, опускаясь не на пятку, а на носок. Кое-кто шутил
по этому поводу - не при Гансе, конечно - уж больно странной казалась
извивающаяся походка. Люди благородных кровей взирали на него с
эстетическим очарованием. У женщин, благородного происхождения или нет, к
очарованию примешивался интерес, часто непроизвольный. Хотя вердикт в
большинстве случаев был несколько иным: безвкусное сексуальное животное,
этот Ганс, этот Шедоуспан.
Ему намекали, что немного углубленных занятий сделают из него
отличного фехтовальщика - у него был прирожденный дар. Служба, военная
форма... Ганса это не интересовало. Больше того, он смотрел на воинов, на
форму с издевкой. А теперь он необъяснимо ненавидел их.
Все это Кушарлейн узнал, когда познакомился поближе с человеком,
которого звали Заложник Теней. И невзлюбил его. Ганс производил
впечатление излишне самоуверенного юнца, перед которым отступишь в
сторону, ненавидя себя за это.
- Ганс - ублюдок! - сказал Шайв-Меняла, ударяя кулаком по широкому
столу, на котором он имел дело с такими, как Ганс. Обменивая награбленное
на деньги.
- А, - невинно посмотрел на него Кушарлейн. - Ты хочешь сказать, по
своей натуре.
- Возможно, и по рождению тоже. Мальчишка - ублюдок по рождению и по
сути! Чтоб все эти надменные сопливые бандиты сдохли в младенчестве!
- Значит, он ужалил тебя, Шайв?
- Бандит и безродный молокосос, вот кто он.
- Молокосос?
- Ну, возможно на пядь повыше, - Шайв прикоснулся к своим усам,
которые были у него закручены словно рога горного барана. - Каджет был
чертовски хороший вор. Из тех, что делают честь ремеслу. Превращают его в
искусство. С такими приятно иметь дело. Ганс его ученик или кто-то вроде
того... у него потенциал стать еще более великим вором. Не человеком -
вором, - Шайв помахал пальцем, лоснящимся от воска. - Потенциал, повторяю.
Но он никогда не реализует его.
Палец замер, затем вернулся назад, чтобы погладить ус.
- Ты так считаешь, - сказал Кушарлейн, пытаясь завести Шайва и
вытянуть слово из человека, знающего, как держать рот на замке и благодаря
этому до сих пор живому и преуспевающему.
- Я так считаю. Пройдет не так уж много времени, и он словит фут
острой стали. Или запляшет в воздухе.
- Что, напоминаю тебе, сделал и Каджет, - сказал Кушарлейн, отмечая,
что в ремесле не говорят "был повешен".
Шайв обиделся.
- После долгой карьеры! И Каджета уважали! Его до сих пор уважают.
- Хм-м. Жаль, что ты восхищаешься учителем, а не учеником. Ты бы,
конечно же, пригодился ему. А он тебе. Раз он удачливый вор, выгода будет
сопутствовать тому скупщику краденого, которого он...
- Скупщику? Скупщику краденого?
- Прости, Шайв. Тому меняле, у которого он предпочтет обменивать свой
товар... на рэнканские монеты. Всегда выгодно...
- Он надул меня!
Вот оно как. Наконец-то Шайв признался. Вот как его ужалил Ганс.
Пятидесятилетний, солидный, второй по опыту меняла Санктуария, Шайв
оказался надут нахальным юнцом.
- О, - сказал Кушарлейн.
Он встал, показав Шайву милую саркастическую улыбку.
- Знаешь, Шайв... тебе не следовало признаваться в этом. В конце
концов, ты не менее двадцати лет занимаешься этим ремеслом... а он всего
лишь прожил столько же, если не меньше.
Шайв уставился на таможенника. Уроженец _О_в_е_р_ш_а_н_а_, выросший в
Санктуарии, состоящий теперь на службе у покорителя обеих стран - Рэнке. А
также у лиги менял и первых воров города, настолько удачливых, что они
нанимали себе других воров. Выразительно изогнув губу - годами
выработанное движение - проведя по двойной спирали левого уса, Шайв
переключил свое внимание на извлечение красивого рубина из его слишком
легко узнаваемой оправы.
В настоящий момент посещение Кушарлейном Лабиринта было вызвано
работой еще на одного хозяина, ибо это был честолюбивый и вечно голодный
человек. Использующий любую возможность получить выгоду и заключить новую
сделку. Сегодня он просто собирал сведения о бывшем ученике
Каджета-Клятвенника, казненного вскоре после того, как Принц-губернатор
прибыл из Рэнке, чтобы "привести этот Воровской рай в надлежащий вид".
Неподкупный, неподдающийся на угрозы, (очень) молодой осел действительно
собирался управлять Санктуарием! Расчистить его! Молодой Кадакитис,
прозванный Котенком!
Он уже успел вызвать гнев у духовенства и всех воров и менял
Санктуария. И доброй половины владельцев питейных заведений. И даже многих
воинов гарнизона своими эффективными поразительно компетентными церберами.
Но некоторые из почтенных обитателей вилл находили его просто прелестным.
"Наверное, мочится в постель", тряхнув головой, подумал Кушарлейн, в
тот же миг умело отводя край тоги от протянутой руки безногого нищего.
Кушарлейну было прекрасно известно, что у этого типа под
длинной-предлинной изношенной одеждой одна нога была привязана к другой.
Хорошо, хорошо. Итак, один парень лет девятнадцати-двадцати, вор,
ненавидит другого, сводного брата Императора, присланного сюда в задний
проход Империи, расположенный в глуши, вдалеке от рэнканского
Императорского трона! Это таможенник выяснил сегодня, собирая сведения для
своего таинственного неизвестного хозяина. Ганс, Ганс. За всю свою жизнь
воришка уважительно относился лишь к одному человеку помимо собственной
наглой личности: к Каджету-Клятвеннику. Уважаемому опытному вору. А
Каджета арестовали, что, несомненно, ни за что бы не произошло в доброе
старое время. Время Д.П.П., подумал Кушарлейн: До этого Проклятого Принца!
И что еще более невероятно, если невероятное можно сравнивать, Каджета
повесили!
Придурочный Принц!
- А парень знает, что ему нечего и думать посягнуть на Принца самому,
- кто-то сказал это владельцу "Золотой ящерицы", а тот передал сказанное
старой подруге Кушарлейна Гелиции, хозяйке пользующегося спросом "Дома
русалок". - Он намеревался обокрасть Принца-губернатора и быстро сорвать
большой куш.
Кушарлейн уставился на Гелицию.
- Этот молодой петушок собирается обокрасть дворец губернатора? -
спросил он и тотчас же почувствовал себя глупцом, она ведь сказала, да.
- Не смейся, Кушер, - ответила Гелиция, взмахнув дородном рукам,
унизанной кольцами.
Сегодня она была одета в яблочно-зеленое, пурпурное, бледно-лиловое,
розовое и оранжевое, причем напоказ выставлялась значительная часть
несравненно пышного бюста, напоминающего две белые подушки от большого
дивана, который был совершенно безразличен Кушарлейну.
- Если это можно сделать, Шедоуспан сделает это, - сказала она. - Ну
же, смелее, наливай себе еще вина. Ты слышал о кольце, которое он стащил
из-под подушки Корласа - в то время как голова того лежала на ней? Ты
знаешь Корласа, торговца верблюдами. А может о том, как наш мальчик Ганс
залез смеха ради на крышу третьей казармы и стащил оттуда орла?
- Интересно, что он с ним сделал!
Женщина кивнула, тряся подбородком и серебряными серьгами диаметром с
его бокал. Конечно же, ее бокал, тот из которого Кушарлейн сейчас пил.
- Шедоуспан, - сказала она, - получил лестное предложение от одного
богатея из Тванда - и знаешь, он ответил, что ему полюбилась эта вещица.
Он мочится на нее каждое утро.
Кушарлейн улыбнулся.
- А... если это невозможно сделать? Я имею в виду, проникнуть во
дворец?
Пожатие плеч сейсмическими волнами дошло до бюста Гелиции, вызвав там
настоящее землетрясение.
- Что ж, в таком случае в Санктуарии станет одним тараканом меньше, и
никто не хватится его. О, моя Лицания немного повоет на луну, но тоже
скоро оправится.
- Лицания? Что еще за Лицания?
Девять колец сверкнули на руках Гелиции, когда женщина нарисовала в
воздухе формы в точности так же, как это сделал бы мужчина.
- Ах, миленькая маленькая _к_а_д_и_т_к_а_, падкая на уговоры,
грезящая о его стройном теле и полуночных глазах. Кушер, хочешь...
встретиться с ней? Прямо сейчас - она свободна.
- Я на работе, Гелиция, - деланно тяжко вздохнул он.
- Расспрашиваешь о нашем малыше Шедоуспане? - мясистое лицо Гелиции
приняло деловое выражение, которое кое-кто назвал бы скрытно-лукавым.
- Ага.
- Хорошо. Но кому бы ты ни докладывал, Кушер - со мной ты не говорил!
- Ну конечно нет, Гелиция! Не будь глупой. Я не говорил ни с кем,
имеющим имя, адрес или лицо. Я ценю свое... знакомство с предприимчивыми
горожанами, - он остановился, пережидая ее веселое фырканье, - и не
собираюсь портить его. Или терять физические атрибуты, необходимые для
того, чтобы время от времени пользоваться твоими милашками.
К тому моменту, как Кушарлейн вышел на улицу, смех Гелиции усилился
до ржущего хохота, убедив его в том, что женщина наконец поняла его
прощальную шутку. В это время дня Улица Красных Фонарей была тиха, пыль и
следы последних ночных посетителей были сметены. Стирали белье. Доставляли
покупки. Пара рабочих была занята починкой сломанной двери в соседнем
заведении. Враг, отвратительный белый шар на отвратительном небе,
приобретающий цвет порошка _к_у_р_к_у_м_ы_, перемежающегося с шафраном,
был высоко, только что перевалив за полдень. Культяпка, вероятно, уже
начинает шевелиться. Кушарлейн решил зайти к нему и поговорить, возможно,
к заходу солнца он уже сможет подготовить свой доклад. У нанявшего его
человека терпения, похоже, меньше, чем денег. Таможенник этого увядающего
города, главным ремеслом которого было воровство и сбыт его результатов,
выучился первому и постоянно работал над тем, чтобы увеличить долю
второго.
- Что делал? - спросила поразительно красивая девушка. - Шлялся? Что
это значит?
Ее спутник, лишь не на много старше ее семнадцати-восемнадцати лет,
напряг шею, чтобы удержаться и беспокойно не оглянуться.
- Ш-ш-ш, не говори так громко. Когда тараканы выбираются на волю?
Девушка моргнула, взглянув на смуглого юношу.
- Ну, как когда - ночью.
- Как и воры [cocroach - таракан; roach (сленг) - выходить на
воровство (англ.)].
- О! - она рассмеялась, хлопнула в ладоши, зазвенев браслетами -
несомненно, золотыми - и дотянулась до его руки. - О, Ганс, я так мало
знаю! А тебе известно почти все, не так ли? - выражение ее лица
изменилось. - Ой, какие мягкие здесь волосы.
Она задержала свою ладонь на руке с темными-темными волосами.
- Улицы - мой дом, - сказал он ей. - Они вскормили и воспитали меня.
Да, мне кое-что известно.
Он с трудом верил в свою удачу, сидя в приличном заведении за
пределами Лабиринта с роскошной красавицей Лирайн, которая была... во имя
Тысячеглазого и Эши, возможно ли это? - одной из наложниц, которых привез
с собою из Рэнке Принц-губернатор! И она, очевидно, очарована мною,
подумал Ганс. Он вел себя так, словно каждый день сиживал в "Золотом
оазисе" с такой женщиной. Какое совпадение, какая поразительная удача, что
он наткнулся на нее на базаре! Наткнулся в прямом смысле! Она торопилась,
а он оглянулся, провожая взглядом одного из пугал Джабала, они налетели
друг на друга и им пришлось схватиться друг за друга, чтобы не упасть.
Девушка так извинялась и так хотела загладить свою вину... и вот они
здесь, Ганс и красотка из дворца, без охраны и присмотра, и действительно
красавица - а надето на ней столько, что хватит, чтобы прожить год. Он изо
всех сил пытался сохранять спокойствие.
- А сиськи мои тебе определенно нравятся, правда?
- Что?..
- О, не отпирайся. Я не сержусь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
называли его или так или так, или вообще никак.
Казалось, он носит плащ не снимая, рассказывал Кушарлейну мудрый
С'данзо. Плащ не из ткани - этот скрывал его лицо, его душу. Кое-кто
говорит, что у него глаза спрятаны, как у кобры. На самом деле это не так.
Просто казалось, что черные ониксы - его глаза - смотрят внутрь. Возможно,
их взгляд был сосредоточен на щепках размером с хорошие доски, что
находились у него на плечах, готовые в любое время упасть [обыгрываются
английские выражения "носить щепки на плечах" - "быть задиристым" и
"ронять щепки с плеч" - "ввязываться в драку"].
По ночам он не разгуливал с праздным видом, если только не заходил в
кабачок. Конечно же, ночь была временем Ганса, как была когда-то временем
Каджета. Ночью... "Ганс бродит словно голодный кот", - сказал кто-то с
дрожью в голосе. На самом деле это было не так. Он _с_к_о_л_ь_з_и_л_.
Мягкие подошвы его ботинок на шнуровке с каждым шагом отрывались от земли
лишь на толщину пальца, опускаясь не на пятку, а на носок. Кое-кто шутил
по этому поводу - не при Гансе, конечно - уж больно странной казалась
извивающаяся походка. Люди благородных кровей взирали на него с
эстетическим очарованием. У женщин, благородного происхождения или нет, к
очарованию примешивался интерес, часто непроизвольный. Хотя вердикт в
большинстве случаев был несколько иным: безвкусное сексуальное животное,
этот Ганс, этот Шедоуспан.
Ему намекали, что немного углубленных занятий сделают из него
отличного фехтовальщика - у него был прирожденный дар. Служба, военная
форма... Ганса это не интересовало. Больше того, он смотрел на воинов, на
форму с издевкой. А теперь он необъяснимо ненавидел их.
Все это Кушарлейн узнал, когда познакомился поближе с человеком,
которого звали Заложник Теней. И невзлюбил его. Ганс производил
впечатление излишне самоуверенного юнца, перед которым отступишь в
сторону, ненавидя себя за это.
- Ганс - ублюдок! - сказал Шайв-Меняла, ударяя кулаком по широкому
столу, на котором он имел дело с такими, как Ганс. Обменивая награбленное
на деньги.
- А, - невинно посмотрел на него Кушарлейн. - Ты хочешь сказать, по
своей натуре.
- Возможно, и по рождению тоже. Мальчишка - ублюдок по рождению и по
сути! Чтоб все эти надменные сопливые бандиты сдохли в младенчестве!
- Значит, он ужалил тебя, Шайв?
- Бандит и безродный молокосос, вот кто он.
- Молокосос?
- Ну, возможно на пядь повыше, - Шайв прикоснулся к своим усам,
которые были у него закручены словно рога горного барана. - Каджет был
чертовски хороший вор. Из тех, что делают честь ремеслу. Превращают его в
искусство. С такими приятно иметь дело. Ганс его ученик или кто-то вроде
того... у него потенциал стать еще более великим вором. Не человеком -
вором, - Шайв помахал пальцем, лоснящимся от воска. - Потенциал, повторяю.
Но он никогда не реализует его.
Палец замер, затем вернулся назад, чтобы погладить ус.
- Ты так считаешь, - сказал Кушарлейн, пытаясь завести Шайва и
вытянуть слово из человека, знающего, как держать рот на замке и благодаря
этому до сих пор живому и преуспевающему.
- Я так считаю. Пройдет не так уж много времени, и он словит фут
острой стали. Или запляшет в воздухе.
- Что, напоминаю тебе, сделал и Каджет, - сказал Кушарлейн, отмечая,
что в ремесле не говорят "был повешен".
Шайв обиделся.
- После долгой карьеры! И Каджета уважали! Его до сих пор уважают.
- Хм-м. Жаль, что ты восхищаешься учителем, а не учеником. Ты бы,
конечно же, пригодился ему. А он тебе. Раз он удачливый вор, выгода будет
сопутствовать тому скупщику краденого, которого он...
- Скупщику? Скупщику краденого?
- Прости, Шайв. Тому меняле, у которого он предпочтет обменивать свой
товар... на рэнканские монеты. Всегда выгодно...
- Он надул меня!
Вот оно как. Наконец-то Шайв признался. Вот как его ужалил Ганс.
Пятидесятилетний, солидный, второй по опыту меняла Санктуария, Шайв
оказался надут нахальным юнцом.
- О, - сказал Кушарлейн.
Он встал, показав Шайву милую саркастическую улыбку.
- Знаешь, Шайв... тебе не следовало признаваться в этом. В конце
концов, ты не менее двадцати лет занимаешься этим ремеслом... а он всего
лишь прожил столько же, если не меньше.
Шайв уставился на таможенника. Уроженец _О_в_е_р_ш_а_н_а_, выросший в
Санктуарии, состоящий теперь на службе у покорителя обеих стран - Рэнке. А
также у лиги менял и первых воров города, настолько удачливых, что они
нанимали себе других воров. Выразительно изогнув губу - годами
выработанное движение - проведя по двойной спирали левого уса, Шайв
переключил свое внимание на извлечение красивого рубина из его слишком
легко узнаваемой оправы.
В настоящий момент посещение Кушарлейном Лабиринта было вызвано
работой еще на одного хозяина, ибо это был честолюбивый и вечно голодный
человек. Использующий любую возможность получить выгоду и заключить новую
сделку. Сегодня он просто собирал сведения о бывшем ученике
Каджета-Клятвенника, казненного вскоре после того, как Принц-губернатор
прибыл из Рэнке, чтобы "привести этот Воровской рай в надлежащий вид".
Неподкупный, неподдающийся на угрозы, (очень) молодой осел действительно
собирался управлять Санктуарием! Расчистить его! Молодой Кадакитис,
прозванный Котенком!
Он уже успел вызвать гнев у духовенства и всех воров и менял
Санктуария. И доброй половины владельцев питейных заведений. И даже многих
воинов гарнизона своими эффективными поразительно компетентными церберами.
Но некоторые из почтенных обитателей вилл находили его просто прелестным.
"Наверное, мочится в постель", тряхнув головой, подумал Кушарлейн, в
тот же миг умело отводя край тоги от протянутой руки безногого нищего.
Кушарлейну было прекрасно известно, что у этого типа под
длинной-предлинной изношенной одеждой одна нога была привязана к другой.
Хорошо, хорошо. Итак, один парень лет девятнадцати-двадцати, вор,
ненавидит другого, сводного брата Императора, присланного сюда в задний
проход Империи, расположенный в глуши, вдалеке от рэнканского
Императорского трона! Это таможенник выяснил сегодня, собирая сведения для
своего таинственного неизвестного хозяина. Ганс, Ганс. За всю свою жизнь
воришка уважительно относился лишь к одному человеку помимо собственной
наглой личности: к Каджету-Клятвеннику. Уважаемому опытному вору. А
Каджета арестовали, что, несомненно, ни за что бы не произошло в доброе
старое время. Время Д.П.П., подумал Кушарлейн: До этого Проклятого Принца!
И что еще более невероятно, если невероятное можно сравнивать, Каджета
повесили!
Придурочный Принц!
- А парень знает, что ему нечего и думать посягнуть на Принца самому,
- кто-то сказал это владельцу "Золотой ящерицы", а тот передал сказанное
старой подруге Кушарлейна Гелиции, хозяйке пользующегося спросом "Дома
русалок". - Он намеревался обокрасть Принца-губернатора и быстро сорвать
большой куш.
Кушарлейн уставился на Гелицию.
- Этот молодой петушок собирается обокрасть дворец губернатора? -
спросил он и тотчас же почувствовал себя глупцом, она ведь сказала, да.
- Не смейся, Кушер, - ответила Гелиция, взмахнув дородном рукам,
унизанной кольцами.
Сегодня она была одета в яблочно-зеленое, пурпурное, бледно-лиловое,
розовое и оранжевое, причем напоказ выставлялась значительная часть
несравненно пышного бюста, напоминающего две белые подушки от большого
дивана, который был совершенно безразличен Кушарлейну.
- Если это можно сделать, Шедоуспан сделает это, - сказала она. - Ну
же, смелее, наливай себе еще вина. Ты слышал о кольце, которое он стащил
из-под подушки Корласа - в то время как голова того лежала на ней? Ты
знаешь Корласа, торговца верблюдами. А может о том, как наш мальчик Ганс
залез смеха ради на крышу третьей казармы и стащил оттуда орла?
- Интересно, что он с ним сделал!
Женщина кивнула, тряся подбородком и серебряными серьгами диаметром с
его бокал. Конечно же, ее бокал, тот из которого Кушарлейн сейчас пил.
- Шедоуспан, - сказала она, - получил лестное предложение от одного
богатея из Тванда - и знаешь, он ответил, что ему полюбилась эта вещица.
Он мочится на нее каждое утро.
Кушарлейн улыбнулся.
- А... если это невозможно сделать? Я имею в виду, проникнуть во
дворец?
Пожатие плеч сейсмическими волнами дошло до бюста Гелиции, вызвав там
настоящее землетрясение.
- Что ж, в таком случае в Санктуарии станет одним тараканом меньше, и
никто не хватится его. О, моя Лицания немного повоет на луну, но тоже
скоро оправится.
- Лицания? Что еще за Лицания?
Девять колец сверкнули на руках Гелиции, когда женщина нарисовала в
воздухе формы в точности так же, как это сделал бы мужчина.
- Ах, миленькая маленькая _к_а_д_и_т_к_а_, падкая на уговоры,
грезящая о его стройном теле и полуночных глазах. Кушер, хочешь...
встретиться с ней? Прямо сейчас - она свободна.
- Я на работе, Гелиция, - деланно тяжко вздохнул он.
- Расспрашиваешь о нашем малыше Шедоуспане? - мясистое лицо Гелиции
приняло деловое выражение, которое кое-кто назвал бы скрытно-лукавым.
- Ага.
- Хорошо. Но кому бы ты ни докладывал, Кушер - со мной ты не говорил!
- Ну конечно нет, Гелиция! Не будь глупой. Я не говорил ни с кем,
имеющим имя, адрес или лицо. Я ценю свое... знакомство с предприимчивыми
горожанами, - он остановился, пережидая ее веселое фырканье, - и не
собираюсь портить его. Или терять физические атрибуты, необходимые для
того, чтобы время от времени пользоваться твоими милашками.
К тому моменту, как Кушарлейн вышел на улицу, смех Гелиции усилился
до ржущего хохота, убедив его в том, что женщина наконец поняла его
прощальную шутку. В это время дня Улица Красных Фонарей была тиха, пыль и
следы последних ночных посетителей были сметены. Стирали белье. Доставляли
покупки. Пара рабочих была занята починкой сломанной двери в соседнем
заведении. Враг, отвратительный белый шар на отвратительном небе,
приобретающий цвет порошка _к_у_р_к_у_м_ы_, перемежающегося с шафраном,
был высоко, только что перевалив за полдень. Культяпка, вероятно, уже
начинает шевелиться. Кушарлейн решил зайти к нему и поговорить, возможно,
к заходу солнца он уже сможет подготовить свой доклад. У нанявшего его
человека терпения, похоже, меньше, чем денег. Таможенник этого увядающего
города, главным ремеслом которого было воровство и сбыт его результатов,
выучился первому и постоянно работал над тем, чтобы увеличить долю
второго.
- Что делал? - спросила поразительно красивая девушка. - Шлялся? Что
это значит?
Ее спутник, лишь не на много старше ее семнадцати-восемнадцати лет,
напряг шею, чтобы удержаться и беспокойно не оглянуться.
- Ш-ш-ш, не говори так громко. Когда тараканы выбираются на волю?
Девушка моргнула, взглянув на смуглого юношу.
- Ну, как когда - ночью.
- Как и воры [cocroach - таракан; roach (сленг) - выходить на
воровство (англ.)].
- О! - она рассмеялась, хлопнула в ладоши, зазвенев браслетами -
несомненно, золотыми - и дотянулась до его руки. - О, Ганс, я так мало
знаю! А тебе известно почти все, не так ли? - выражение ее лица
изменилось. - Ой, какие мягкие здесь волосы.
Она задержала свою ладонь на руке с темными-темными волосами.
- Улицы - мой дом, - сказал он ей. - Они вскормили и воспитали меня.
Да, мне кое-что известно.
Он с трудом верил в свою удачу, сидя в приличном заведении за
пределами Лабиринта с роскошной красавицей Лирайн, которая была... во имя
Тысячеглазого и Эши, возможно ли это? - одной из наложниц, которых привез
с собою из Рэнке Принц-губернатор! И она, очевидно, очарована мною,
подумал Ганс. Он вел себя так, словно каждый день сиживал в "Золотом
оазисе" с такой женщиной. Какое совпадение, какая поразительная удача, что
он наткнулся на нее на базаре! Наткнулся в прямом смысле! Она торопилась,
а он оглянулся, провожая взглядом одного из пугал Джабала, они налетели
друг на друга и им пришлось схватиться друг за друга, чтобы не упасть.
Девушка так извинялась и так хотела загладить свою вину... и вот они
здесь, Ганс и красотка из дворца, без охраны и присмотра, и действительно
красавица - а надето на ней столько, что хватит, чтобы прожить год. Он изо
всех сил пытался сохранять спокойствие.
- А сиськи мои тебе определенно нравятся, правда?
- Что?..
- О, не отпирайся. Я не сержусь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37