- Он, бедняга, наверное, удивился незапланированной агрессивности покойника?
- Хороший урок нам, Остен-Бакен. Теперь будешь знать, как отваживать жиганов... Я тебе масочку соображу с рогами...
А на следущий день мы реализовали товар.
Покупатель заловил нас во время смены.
Происходило сие действо в укромном месте.
Не успел я протянуть натруженные ноги , как траурная интеллигентная особа проворковала:
- Продается?
- Мадам, я еще не встречал столь проницательных женщин, сказал Остап и галантно поцеловал тонкую лайковую перчатку. - Какой этаж?
- Четвертый.
- Человек-то скончался порядочный? - спросил я, потупив взор.
Она гордо вскинула седеющую голову.
- Мой отец - известный во многих цивилизованных странах композитор, виртуоз-пианист, профессор Московской консерватории, почетный член Британского королевского музыкального общества, лауреат многих премий, автор...
Но Остап не позволил клиентке обрушить на нас музыковедческую лекцию.
- Мадам, заверяю вас от имени подпольной фирмыизготовителя - мы удовлетворены, что скорбное изделие, увы, далекое от вдохновенных сфер, достанется светочу российской культуры... Пожалуйста, захватите наши санки, а то ненароком стибрят транспортное средство... Остен-Бакен, взяли!
На площадке второго этажа обессилевшая дама с грохотом уронила наш чугун.
Мы опустили гроб на ступени.
- Подкрепиться бы, хозяюшка, а то не донесем, - сказал Остап недрогнувшим голосом.
- Я поняла, поняла... Сейчас, подождите!
Она вяловато упорхнула наверх.
Бендер присел на санки:
- Клюнуло!
- Возьмем по совести. Мы же не жлобы какие, а? Милая, симпатичная, наивная.
- Не устраивай истерик. Сколько сама предложит по доброте душевной, на том и порешим.
Благодетельница вернулась довольно быстро и протянула мне и Остапу, виновато улыбаясь, по шоколадной конфете.
- Кушайте на здоровье... Берегла на крайний день... Мне папа...
- Да мы пошутили, - сказал Остап и взялся за гроб.
- Не пущу! - закричала она, отталкивая меня. - Не пущу!
- Успокойтесь ради Бога. Гроб от вас никуда не денется, Остап облизнулся. - Мы же не барышни - конфеты лопать... Нам бы закурить.
- Так что же вы мне сразу не сказали, господи?.. Папе запретили... У него в кабинете... Почти целая коробка сигар... Он все надеялся еще попробовать...
Оставшиеся пролеты лестницы гроб казался нам пушинкой, и мы были готовы расцеловать почившего в бозе за воздержание.
К солидным, душистым, с золотым ободком настоящим гаванским сигарам нам еще добавили огромный лавровый венок.
Но тут Остап вдруг воспылал горячим любопытством к холодному, индифферентному, безвременно ушедшему родителю из родителей, по деликатному выражению скорбящей дщери.
Меня, с драгоценной коробкой в руках и тяжелым жестким венком на шее, Бендер не церемонясь выставил на лестницу.
Я, в ожидании конца импровизированной гражданской панихиды (без проникновенной речи там явно не обошлось), долго пересчитывал стынущими подошвами проклятые ступени, злясь на сигары, тихо шуршащие в постепенно набирающей вес коробке, и ненавидя двухпудовый, шелестящий негнущимися листьями венок. Конечно, я бы мог положить его на санки или прислонить к стене, но мысль, что эту семейную реликвию, эту заслуженную регалию сопрет какой-нибудь зашедший культурно помочиться в подъезд бывший интеллигент, давила камнем. А отправиться в пенаты без Остапа я бы не рискнул даже под страхом смерти.
Наконец я отчетливо услышал звук открываемой двери и не очень отчетливо - прощальный поцелуй.
Когда бодрое высвистывание турецкого марша достигло места моего изнуряющего бдения, я ненавязчиво спросил:
- Мадмуазель тебе понравилась?
- Слишком тоща, не в моем вкусе.
- А чем вы там занимались?
- Запомни, Остен-Бакен, любопытство не порок, но большое свинство... Впрочем, ты имеешь право знать... Она вдохновенно зачитывала мне выдержки из восторженных отзывов современников, а я скрупулезно инвентаризировал единственное достойное внимания из блистательного наследия прошлого лавровые венки. Там еще семь штук различного калибра. И душа моя не успокоится, пока они все не побывают на твоей шее.
- Но зачем нам столько лавров?
- А еще кулинар-любитель! Посоветуйся на досуге со своей чрезмерно пухлой Молоховец о пользе лаврового листа. Самое изысканное кушанье, будь то тушеная крыса или суп из издохшей болонки, для людей, знававших метрдотелей и ананасы в шампанском, не имеет реальной прелести без двух-трех перебивающих даже самый отвратный аромат листиков. Сегодня же мы раздербаним венок на равные части, а завтра... Нет, чуть позднее... Завтра мы без излишней помпы хороним достойного лауреата, а потом...
Дальнейшее я до сих пор вспоминаю с резью в желудке.
Бендер в кратчайший срок превратил не заслуженные нами лавры в устойчиво бьющий продуктовый родник. Молоховец обрела второе дыхание, прочно открывшись на разделе "Кушанья для служителей". Но я теперь безоговорочно верил, что вот-вот потребуются и другие рецепты.
Умело чередуя апетитные подношения и энергичные утешения, Остап уже через неделю овладел вторым венком и нацелился на третий...
Но тут нас принудительно-добровольно мобилизовали в редеющие ряды истощенной неумеренными боями Красной Армии.
С одной стороны, мы нюхнули казармы и муштры, а с другой - неожиданно оказались в теплушке, мчащей нас от агонизирующей (и как только выкарабкалась коммунистическая гидра - на горе прогрессивному человечеству) столицы на хлебную самостийную Украину.
По прибытии, не дожидаясь фронтовых радостей, мы благополучно дезертировали в заснеженную степь, да не одни, а в полном ротном составе, объявленном позже героически сложившем головы во имя социалистического отечества в неравной схватке с оголтелыми хохлятскими бандами.
Глава 17.
ИЗЫДИ, САТАНА!
"В один из веселеньких
промежутков между Махно
и Тютюником..."
О.Б.
В богатом хатами селе нас чуть не отдубасили веселые усатые хлопцы в широких штанах и барашковых папахах. На крепком хуторе чуть не затоптали трудолюбивые аккуратные немцы- колонисты.
И мы с Остапом, как два холостых волка, разочаровавшиеся в добрых парубках и гарных дивчинах, шли и шли по заметенным снегом шляхам, загодя огибая возможные конфликты и инциденты, помня о мнительности и неразумности "обрезов", об удалом посвисте лихих шашек, об угрюмом чавкающем покалывании замаранных свежим навозом кулацких вил.
Плелись, пока не кончились красноармейские сухари, железнодорожный спирт, вонючая махорка и уворованное сало.
- Выживу - женюсь, - сказал я, проваливаясь по колено в очередную предательскую ямину, забитую снегом.
- Это на ком? - найдя силы на усмешку и помощь мне, спросил Остап.
- Разумеется, на Инге!
- Ответ, достойный не мальчика, но мужа. Давно пора сорвать созревший плод, а то его сорвет другой, более энергичный воздыхатель.
- Она писала, что будет ждать хоть сто лет!
- Думаю, сто лет мы с тобой в условиях, приближенных к гибельным, не протянем, а вот до утра...
И тут, на наше счастье, Бендер заметил впереди какие-то нелепые очертания и тлеющий огонек.
- По крайней мере, обогреемся.
- Зря винтовки на станции выбросили.
- Остен-Бакен, Остен-Бакен... Да нас, наивно вооруженных, уж давно бы закопали на майдане и ни креста, ни звезды не поставили.
- А вдруг там бандиты?
- Сомнительно. Вдали от "железки" им пограбить толком нечего.
- Тоже верно.
- Отложим внутрипартийную дискуссию на следующий раз... Не отставай, жених на выданье!
Едва заметная тропа привела нас к двери, вделанной прямо в срезанный вертикально склон холма. Рядом из узкого оконца сочился тусклый свет.
Бендер, как всегда, решительно долбанул кулаком в крепкое, схваченное железом дерево:
- Эй, люди добрые, есть кто живой?
Мы замерли в ожидании.
За дверью кто-то закряхтел и закашлял.
Воспрявший Бендер сменил кулак на вежливые костяшки пальцев.
- Впустите, Христа ради, обездоленных и обмороженных, безнадежно заплутавших, - взмолился он голосом заблудшей во мраке овцы, отбившейся от стада.
- Изыди, сатана!
Голос из пещеры был тверд и беспощаден.
- Псих, без подделки псих, - зашептал я в ухо озадаченному Остапу.
- Вроде не очень буйный. Ну, укусит разок, зато в тепле, - бендеровский кулак начал совершать амплитуду.
- Так ты с ним подипломатичней, подипломатичней.
- Послушай-ка, любезный, у нас тут случайно с собой мешок ассигнаций, обеспеченных золотом самого Степана Петлюры. Можем запросто поделиться!
Пещера без промедления отозвалась:
- Изыди, сатана!
- А табачку турецкого, с ментолом, не желаете? продолжал вопрошать елейный искуситель. - Полфунта не пожалеем!
- Изыди, сатана!
- Водка "Смирновская", свежеоткупоренная, в граненом запотевшем стакане, без закусона!
- Изыди, сатана!
Я дернул Остапа за рукав:
- Не пора ли ему сменить пластинку?
Бендер временно отступил для совещания на вытоптанную мной запасную позицию.
- Судя по фразеологии, мы напоролись на религиозного отшельника-фанатика.
- Этот ни за что не откроет.
- Надо мыслить.
- Почем опиум для народа? - заорал я сердито, чувствуя, что пустые кишки вот-вот смерзнутся в ледяной смертельный комок. - Старец вшивый!
- Попрошу вас, штабс-капитан, в присутствии женщины не выражаться, - произнес вдруг Остап командирским строгим тоном и отвесил мне разъясняющий пинок.
- Так точно, господин полковник!
- Ваше монашество, поимейте сострадание, - Остап припал грудью к двери. - С нами несчастная женщина. Прекрасная роза, увядающая на пронизывающем ветру.
Отшельник не отзывался.
После повторного инструктирующего пинка я вспомнил роль.
- Шарман, оля-ля! Плезир, оля-ля! - запели мои стынущие губы, и, чтобы произвести более захватывающее впечатление своими амурными прелестями, я принялся вытанцовывать самый похабнейший канкан, задрав полы шинели. - А ба лезом! А ба лезом! А ба лезом!
Но, видно, перестарался.
Пещера отреагировала на мой концертный номер уже осточертевшим: " Изыди, сатана!"
- Кто тебя просил исполнять репертуар неопытной проститутки? - прошептал Бендер, обнимая меня за онемевшие плечи. - Приготовься, Остен-Бакен, сейчас я буду тебя насиловать.
- Это в переносном смысле?
- В самом прямом. Только прошу, не очень сопротивляйся, но кричи как можно громче, по-девственному.
- Постараюсь.
- Тогда поехали, - Остап ловко сшиб меня подножкой, опрокинул на спину и завалился сверху.
- Помогите! - завопил я во всю мочь. - По-мо-ги-те!
- Стенай, скотина, а то ухо откушу, стенай.
- Не надо! Не надо! Трусики порвете!
- Страсти подбавь.
- Больно! О, как больно! Бо-бо-бо!
И тут наконец дверь распахнулась, и в слабоосвещенном проеме возниклая худая фигура в белых подштанниках и бросилась к нам.
"Сейчас меня спасут от озверевшего насильника", пронеслось в моей голове, полуутопленной в сугробе вошедшим в раж Бендером.
"Все таки неприятно, когда по тебе энергично елозят, хоть и понарошку."
Но отшельник, мощно отшвырнувший насильника к порогу, сам резво оседлал мое уставшее, распластанное тело.
- Остен-Бакен, ползи сюда! - закричал Остап, проникнув в долгожданное жилье. - Скорей!
Из последних сил освободившись от бородатого, пропахшего ладаном, ерзающего старца, я на четвереньках рванул к теплу и свету. Но отшельник, вцепившись в ремень и карман шинели, благополучно вернулся на моей выдыхающейся тяге в неосторожно оставленную обитель.
Бендер, предварительно разувшись и раздевшись, деловито, без чтения морали и нотаций, растащил нас по разным углам, а сам забрался с ногами на лежанку, застланную тулупом.
- Неплохо отец устроился!
- Изыди, сатана, - сказал отшельник без особого энтузиазма и, пошатываясь, облачился в утепленную стеганую рясу.
Я, скорчившись, нежил переутомленный организм возле очага.
Остап продолжал уточнять детали.
- Поведай-ка, схимничек, нам, грешным , о своем прежнем житье-бытье. Небось - великосветский шкода, уставший от любовных похождений, лейб-гусар, дитя от морганатического брака?
- Изыди, сатана!
- Да ты, наверное, дедусь, обет дал? Так вот, я, облеченный данными мне новой властью атеистическими полномочиями, заявляю: Бога нет, не было и уже никогда не будет. Впрочем, ты сильно не огорчайся от этого научного факта. Главное, баб на земле (а не на небе) хватит и мне, и тебе, и вон тому заскучавшему с голодухи, разомлевшему от благостного тепла типу, поклявшемуся жениться. Ах, сколько сдобных, истекающих соком вдовушек наплодила кровавая година! Потешитесь на славу!
- Изыди, сатана, - сказал отшельник проникновенно и ласково и, отогнув персидский толстый ковер, вытащил из тайника крынку засахаренного меду и огромный ржаной, посыпанный тмином каравай...
Потом мы дружно и долго гоняли чай, настоящий индийский, с рафинадом.
Я как-то незаметно уснул на поленнице березовых дров, плотно уложенных в глубине пещеры, и пропустил самое интересное из агитационной лекции поймавшего вдохновение Бендера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16