(Нет, слишком вычурно, получается. Запутаюсь в слоге. Дай-ка попробую вы брать размер попроще, посовременнее.) Клянусь Юпитером, я перебрал вчера изрядно! Не даром говорил мой папа: во всем знай меру. (Во, уже лучше!) Малиновый сироп – он до добра не доведет» – таковы были первые мысли, пришедшие в голову Жене Сидорову, когда он почувствовал, что просыпается.
Ласковые лучи утреннего солнца били в глаза, и, не разжимая век, Женя продолжал думать о вчерашнем дне, в то же время все больше удивляясь витиеватой форме своих размышлений:
«Хитрая Алла съела котлеты, небось, все! Дяди мои пироги и капусту умяли. И, напоивши меня, о, сиропом малины иль подмешавши зелья, какого иного, в сон необычный тотчас же, увы, погрузили, чтобы не встретил я час новогодний, прекрасный!»
И тут Женя стал сосредоточенно тереть глаза: он поймал себя на том, что хотел сказать: «О времена, о нравы!» – а воскликнул: «О темпора, о морес!»
«Клянусь Юпитером, я мыслю по-латыни», – подумал Женя.
Он попытался спрыгнуть с кровати, но прыгать было некуда: Женя лежал в густой траве, мокрой от росы. Мальчик вскочил на ноги, широко открыл глаза и дрожащими руками стал себя ощупывать. Он был одет в зеленый плащ из неизвестной материи, туго перепоясан кожаным ремнем, на котором болтался короткий меч. Ноги обуты в сандалии на тройной подошве, зашнурованные до колен.
Что-то непривычно сжимало голову. Женя поднял руку и нащупал металлический шлем с перьями.
«Вот это фокус!» – подумал Женя и осмотрелся. Он стоял на склоне невысокого холма («Киноскефальские высоты», – подсказал внутренний голос), а внизу лежала круглая долина, пересекаемая узким потоком. («Река Энипей», – по-латыни подсказал внутренний голос.) На противоположном берегу реки острый глаз мальчика различил серые палатки, плетеную изгородь из хвороста и стелющийся дым от костров. Чуть ниже, в пятистах метрах от себя, мальчик увидел воткнутое в землю копье, на острие которого восседал серебряный орел, сверкающий на солнце. Около штандарта выстраивались люди, одетые в хорошо известную по учебникам форму римских легионеров.
Женя инстинктивно оглянулся. В двух шагах сзади, чуть прикрытый чахлым кустиком, зиял темный ход в пещеру.
«Не забыть бы дорогу обратно», – подумал Женя и почувствовал, что растерянность и удивление сменились в его сознании спокойной уверенностью, чему особо способствовали бог весть, откуда появившиеся латинские слова:
«Алеа якта эст! (Жребий брошен!) Я волею судьбы приму участье в сраженье при Фарсале. Вот конница идет, вот кашевар разносит кашу, мне долг повелевает спешить к шатру, где полководец славный, Помпей Великий, приказы к наступленью отдает. Бэати поссидентес (счастливы обладающие) знаниями и исторической информацией, мы Цезаря сейчас опередим, и ход Истории направим по иному руслу… Но кем же я предстану пред Помпеем?
Предвестником судьбы, посланником богов? К чему гадать? Из всех головоломок найдет разумный выход отличник удалой, Евгений быстроногий! Он посрамит искусство полководцев…»
Где-то запела труба. Центурион у ближайшего штандарта рявкнул команду, солдаты застыли, обнажив вынутые из ножен мечи. Справа внизу распахнулся полог пурпурного шатра. Женя понял, что именно там находится КП Помпея, и энергичным, размашистым шагом (с горки сбегать всегда легче) направился к нему.
* * *
Ситуация складывалась прескверно. Не для того Женя попал в другую эру, чтобы быть поднятым на пики, а между тем именно эта варварская казнь ему сейчас угрожала. У входа в шатер Женю схватили два дюжих легионера и с криком «Попался, предатель!» поволокли на военный совет.
Легионеры были выше Жени всего на полголовы (сказывалась акселерация двадцатого века), но, конечно, вырваться из «объятий» солдат мальчику было не под силу (вот когда Сидоров пожалел, что не занимался по утрам гимнастикой по радио и пропускал уроки физкультуры, – кто знает, сдай он нормы ГТО, может, раскидал бы обидчиков).
Совет закончился, и военачальники собирались разойтись по легионам, но тут привели Женю. Путаная речь мальчика о том, что, дескать, не надо переходить Энипей, ибо на левом фланге Цезарь устроил засаду, была встречена дружным смехом.
– С Диррахии мелькали пятки Цезаревых войск! – воскликнул Сципион (Женя узнал Сципиона, так как тот возлежал по правую руку от Помпея).
– Они пятки смазывают жиром! – подхватили другие голоса. – Лазутчик Цезаря подослан, чтоб сбить нас с толку! Трусливый узурпатор желает выиграть время. Да привязать лазутчика к кобыле, пускай его о камни разобьет! На пики наглеца!
Вот какими угрозами и оскорбительными выкриками комментировали военачальники сообщение Сидорова. Старайся после этого для Истории!
Помпей дал знак, и все замолчали.
– Ты кто? – спросил он Женю.
Женя собирался ответить длинной тирадой: мол, лично он посланник богов и так далее, но, взглянув в лицо Помпею, почувствовал, что слова застряли в горле: Помпей не был ни усат, ни полосат и вообще выглядел крайне утомленным, задерганным человеком, тем не менее, мальчик мог поклясться: это вылитый дядя Жора.
Затянувшееся молчание прервал рыжебородый красавец:
– Помпей Великий! Я знаю подлеца: это племянник Квинта Фузия Калена. Разведка доложила, что тот привел с Фессалии два легиона. Они их не спасут. Мальчишка послан, что бы нас запутать!
Помпей нахмурился, пошарил правой рукой под плащом (Женя нисколько бы не удивился, если бы Помпей вытащил секундомер), потом встал, подошел к выходу и выглянул из шатра.
– Ты прав, Лабиен, – сказал Помпей. – Солнце уж высоко, пора нам выступать, а юноше – голову долой!
– Ну, знаете, уважаемый Гней Помпей, – возмутился Женя, – это уж свинство! А вас не спрашивают! – прикрикнул мальчик на остальных. Он настолько рассердился, что не заметил, как речь его перестала быть выспренной и витиеватой. – Не верите – ваше дело. Но вот смотрите; я не присутствовал на военном совете, однако, могу в точности изложить план сражения. Вы переходите Энипей, пехота занимает оборону, конница в центре завязывает отвлекающий бой, а главные силы атакуют левый фланг и обходят Цезаря с тыла. Я прав?
– Вещает, как оракул! – удивленно протянул Сципион на чистой латыни. – Что скажешь, Лабиен?
Остальные военачальники растерянно переглядывались.
– Он ловкий шпион, а может, угадал, – протянул Лабиен, не сводя подозрительного взгляда с мальчика, и добавил скороговоркой: – У нас одиннадцать легионов и семь тысяч всадников! Армия в два раза больше, чем у Цезаря. Известно, что у них нет припасов, солдаты полуголодные. При таком подавляющем преимуществе сам Юпитер не поможет Цезарю.
– Задавим голыми руками! Шлемами закидаем! Съедим живьем и пряжки выплюнем! – подхватили голоса.
Гней Помпей почесал небритый подбородок (любимый жест дяди Жоры) и мрачно произнес:
– Спасибо, племянничек, за добрые советы, только ни к чему они нам. Даже если Цезарь пронюхал о нашем плане, его ничто не спасет. А вот куда тебя припрятать – ума не приложу! Народ кругом горячий, ненароком попадешь под руку – четвертуют. Ладно, когда-то с Квинтом Фузием Каленом у меня были добрые отношения. Из уважения к нему разрешаю тебе принять яд. Умрешь тихо, без мучений. Пользуйся, юноша, моментом. Помпеи умеет быть великодушным.
Военачальники загоготали, а Женя с горечью подумал:
«Приятная перспектива, а Помпей – тряпка, не может принять самостоятельного решения».
Вдруг Помпей замер, словно к чему-то прислушиваясь. Так продолжалось минуту. Потом, стряхнув с себя оцепенение, полководец обратился к Лабиену:
– Лабиен, у меня такое ощущение, будто кто-то внушает мне мысли на расстоянии. Как это называется?
– Голос богов, – сказал Лабиен.
– Точно. В общем, кто-то свыше мне под сказывает, чтоб я внимательно выслушал лазутчика. Мальчик, иди ближе, говори на ухо!
«Никакие это не боги, – догадался Женя, – просто дядя Вася меняет настройку телевизора, мне помочь пытается. Впрочем, хорошо, что Помпей такой темный и суеверный».
И, наклонившись к Помпею, стараясь при дать своему голосу убедительность, Женя за говорил:
– Уважаемый товарищ Гней Помпей! Я вас не обманываю. На левом фланге у Цезаря – две тысячи отборных легионеров. Как только ваша конница опрокинет легкую пехоту, из засады ударит легион. Почему ваша кавалерия обратится в бегство, мне не известно, но побежит кавалерия…
– Это уж точно, – прошептал Помпей Великий.
– Так отложите сражение, измените диспозицию!
– С такой публикой! – Гней Помпей кисло усмехнулся. – Они уверены, что дело решено, заранее делят между собой высшие государственные должности. Вон Сципион послал гонца в Рим, чтоб тот ему снял дом близ Форума. К выборам готовится. Сердцем чую – ты прав, да поделать ничего не могу. Если сейчас отменить наступление, то меня сместят и натворят еще больше глупостей. Ладно, попробуем выпутаться! Ну, а теперь, – Помпей повысил голос и принял значительную позу, – слушайте мою команду: мальчик оказался посланником храма Юноны. Это всемогущие боги нас предостерегают! Исполняя волю богов, кавалерию Муция с правого фланга перебрасываю на левый. Отряд переходит Энипей и стоит в засаде, в бой вступает только по моему личному приказу. По местам! Мы и так опаздываем.
– Да здравствует Помпей Великий! – вскричали легаты, гурьбой высыпали из шатра и разбежались по склону.
– Солдаты, – обратился Помпей к двум легионерам, приведшим Женю, – юного гонца охранять как заложника. Мерзости войны не для мальчишек. Пусть отдохнет, пусть ляжет спать.
И, запахнув свой багряный плащ, Гней Помпей уверенной походкой полководца вышел из шатра.
* * *
Переживания этого утра так вымотали мальчика, что он незаметно задремал, а когда очнулся, солнце жарило вовсю и под плотным пологом шатра было нестерпимо душно. Мальчик вылез наружу, осмотрелся. На склонах Киноскефальских высот он не увидел ни единого солдата. Всю долину на той стороне Энипея закрывало бурое облако пыли. Порыв ветра донес отдаленные крики и лязг металла. Фарсальское сражение было в самом разгаре. Оба легионера, которым Помпей поручил охранять мальчика, вольготно разлеглись на траве, скинув тяжелую амуницию. Один драил тряпочкой бронзовые бляхи, другой, подставив солнцу голую спину, напевал гнусавым голосом песню, популярную в среде городского плебса еще со времен Первого Триумвирата: «Хочешь несметные богатства Красса?» – «Никогда!» – «Хочешь идти в поход на парфян?» – «Всегда, пожалуйста!»
– Как отдохнул, сынок? – участливо осведомился первый легионер, не поднимая головы и продолжая возиться с амуницией.
– Спасибо, ничего, – вежливо ответил Женя.
– Чего это ты давеча лопотал с Помпеюшкой? – спросил второй легионер, прекратив пение.
– Я говорил на языке богов! – с важностью ответил находчивый мальчик.
– Ишь ты, и Помпей тебя понимал? – с завистью вздохнул первый легионер. – Образованный он, а потому и Великий. Вот я твержу Квитанцию, – он кивнул в сторону второго легионера, – учись, скотина, центурионом будешь!
– Но-но, полегче, Полотенций! – заворчал второй легионер. – И в божеском языке, небось грамматика есть – склонения, спряжения. Зубришь правила? Диктанты пишешь?
– Бывает, – согласился Женя.
– И какие у тебя отметки по божескому языку?
– Пятерки! – с гордостью ответил Женя и, подумав, добавил: – Правда, по изложению схватил одну четверку.
– Это еще ничего, – сказал Полотенций. – Мне, например, легче фалангу парфян изрубить, чем изложение писать. А чужой язык, хоть и божеский, – потемки. Вот травка растет: как она, по-вашему, по-ученому, называется?
Конечно, глупо и нелепо было предполагать, что легионеры каким-то образом пронюхали о двойке по ботанике, но Женя поспешил перевести разговор, принимавший неприятный оборот, на другую тему.
– Как там наши? – спросил Женя, указывая рукой на другой берег реки.
– Наши? – лениво протянул Полотенций. – Молодцы наши. Жмут. Недавно гонец оттуда приезжал.
– А конница Муция в резерве? – на всякий случай полюбопытствовал Женя.
Легионеры присвистнули.
– Проспал, сынок. Зачем Муцию торчать в резерве, когда Лабиен обозы Цезаря трясет?
– Но ведь был приказ Помпея, – простонал мальчик, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
– Помпей категорически запрещал вступать в сражение!
– «Запрещал, запрещал»… – буркнул Квитанций. – Много ты понимаешь! Дело решенное, Цезарь разбит. Солдату что главное? Пожива. Не такой Муций, чтоб у реки прохлаждаться, когда другие лагерь грабят.
Новый порыв ветра донес с долины отчаянные крики.
– Хвала Юпитеру, победа! – воскликнул Квитанций и встал потягиваясь.
– Глянь-ка, Марк, что это? – забеспокоился Полотенций.
С вершины холма было отчетливо видно, как на левом фланге из бурого, пыльного облака выскочили несколько всадников и, не раздумывая, бросились в реку. За ними показалась сотня, другая. Беспорядочной лавиной, топча упавших, неслась к реке конница Помпея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Ласковые лучи утреннего солнца били в глаза, и, не разжимая век, Женя продолжал думать о вчерашнем дне, в то же время все больше удивляясь витиеватой форме своих размышлений:
«Хитрая Алла съела котлеты, небось, все! Дяди мои пироги и капусту умяли. И, напоивши меня, о, сиропом малины иль подмешавши зелья, какого иного, в сон необычный тотчас же, увы, погрузили, чтобы не встретил я час новогодний, прекрасный!»
И тут Женя стал сосредоточенно тереть глаза: он поймал себя на том, что хотел сказать: «О времена, о нравы!» – а воскликнул: «О темпора, о морес!»
«Клянусь Юпитером, я мыслю по-латыни», – подумал Женя.
Он попытался спрыгнуть с кровати, но прыгать было некуда: Женя лежал в густой траве, мокрой от росы. Мальчик вскочил на ноги, широко открыл глаза и дрожащими руками стал себя ощупывать. Он был одет в зеленый плащ из неизвестной материи, туго перепоясан кожаным ремнем, на котором болтался короткий меч. Ноги обуты в сандалии на тройной подошве, зашнурованные до колен.
Что-то непривычно сжимало голову. Женя поднял руку и нащупал металлический шлем с перьями.
«Вот это фокус!» – подумал Женя и осмотрелся. Он стоял на склоне невысокого холма («Киноскефальские высоты», – подсказал внутренний голос), а внизу лежала круглая долина, пересекаемая узким потоком. («Река Энипей», – по-латыни подсказал внутренний голос.) На противоположном берегу реки острый глаз мальчика различил серые палатки, плетеную изгородь из хвороста и стелющийся дым от костров. Чуть ниже, в пятистах метрах от себя, мальчик увидел воткнутое в землю копье, на острие которого восседал серебряный орел, сверкающий на солнце. Около штандарта выстраивались люди, одетые в хорошо известную по учебникам форму римских легионеров.
Женя инстинктивно оглянулся. В двух шагах сзади, чуть прикрытый чахлым кустиком, зиял темный ход в пещеру.
«Не забыть бы дорогу обратно», – подумал Женя и почувствовал, что растерянность и удивление сменились в его сознании спокойной уверенностью, чему особо способствовали бог весть, откуда появившиеся латинские слова:
«Алеа якта эст! (Жребий брошен!) Я волею судьбы приму участье в сраженье при Фарсале. Вот конница идет, вот кашевар разносит кашу, мне долг повелевает спешить к шатру, где полководец славный, Помпей Великий, приказы к наступленью отдает. Бэати поссидентес (счастливы обладающие) знаниями и исторической информацией, мы Цезаря сейчас опередим, и ход Истории направим по иному руслу… Но кем же я предстану пред Помпеем?
Предвестником судьбы, посланником богов? К чему гадать? Из всех головоломок найдет разумный выход отличник удалой, Евгений быстроногий! Он посрамит искусство полководцев…»
Где-то запела труба. Центурион у ближайшего штандарта рявкнул команду, солдаты застыли, обнажив вынутые из ножен мечи. Справа внизу распахнулся полог пурпурного шатра. Женя понял, что именно там находится КП Помпея, и энергичным, размашистым шагом (с горки сбегать всегда легче) направился к нему.
* * *
Ситуация складывалась прескверно. Не для того Женя попал в другую эру, чтобы быть поднятым на пики, а между тем именно эта варварская казнь ему сейчас угрожала. У входа в шатер Женю схватили два дюжих легионера и с криком «Попался, предатель!» поволокли на военный совет.
Легионеры были выше Жени всего на полголовы (сказывалась акселерация двадцатого века), но, конечно, вырваться из «объятий» солдат мальчику было не под силу (вот когда Сидоров пожалел, что не занимался по утрам гимнастикой по радио и пропускал уроки физкультуры, – кто знает, сдай он нормы ГТО, может, раскидал бы обидчиков).
Совет закончился, и военачальники собирались разойтись по легионам, но тут привели Женю. Путаная речь мальчика о том, что, дескать, не надо переходить Энипей, ибо на левом фланге Цезарь устроил засаду, была встречена дружным смехом.
– С Диррахии мелькали пятки Цезаревых войск! – воскликнул Сципион (Женя узнал Сципиона, так как тот возлежал по правую руку от Помпея).
– Они пятки смазывают жиром! – подхватили другие голоса. – Лазутчик Цезаря подослан, чтоб сбить нас с толку! Трусливый узурпатор желает выиграть время. Да привязать лазутчика к кобыле, пускай его о камни разобьет! На пики наглеца!
Вот какими угрозами и оскорбительными выкриками комментировали военачальники сообщение Сидорова. Старайся после этого для Истории!
Помпей дал знак, и все замолчали.
– Ты кто? – спросил он Женю.
Женя собирался ответить длинной тирадой: мол, лично он посланник богов и так далее, но, взглянув в лицо Помпею, почувствовал, что слова застряли в горле: Помпей не был ни усат, ни полосат и вообще выглядел крайне утомленным, задерганным человеком, тем не менее, мальчик мог поклясться: это вылитый дядя Жора.
Затянувшееся молчание прервал рыжебородый красавец:
– Помпей Великий! Я знаю подлеца: это племянник Квинта Фузия Калена. Разведка доложила, что тот привел с Фессалии два легиона. Они их не спасут. Мальчишка послан, что бы нас запутать!
Помпей нахмурился, пошарил правой рукой под плащом (Женя нисколько бы не удивился, если бы Помпей вытащил секундомер), потом встал, подошел к выходу и выглянул из шатра.
– Ты прав, Лабиен, – сказал Помпей. – Солнце уж высоко, пора нам выступать, а юноше – голову долой!
– Ну, знаете, уважаемый Гней Помпей, – возмутился Женя, – это уж свинство! А вас не спрашивают! – прикрикнул мальчик на остальных. Он настолько рассердился, что не заметил, как речь его перестала быть выспренной и витиеватой. – Не верите – ваше дело. Но вот смотрите; я не присутствовал на военном совете, однако, могу в точности изложить план сражения. Вы переходите Энипей, пехота занимает оборону, конница в центре завязывает отвлекающий бой, а главные силы атакуют левый фланг и обходят Цезаря с тыла. Я прав?
– Вещает, как оракул! – удивленно протянул Сципион на чистой латыни. – Что скажешь, Лабиен?
Остальные военачальники растерянно переглядывались.
– Он ловкий шпион, а может, угадал, – протянул Лабиен, не сводя подозрительного взгляда с мальчика, и добавил скороговоркой: – У нас одиннадцать легионов и семь тысяч всадников! Армия в два раза больше, чем у Цезаря. Известно, что у них нет припасов, солдаты полуголодные. При таком подавляющем преимуществе сам Юпитер не поможет Цезарю.
– Задавим голыми руками! Шлемами закидаем! Съедим живьем и пряжки выплюнем! – подхватили голоса.
Гней Помпей почесал небритый подбородок (любимый жест дяди Жоры) и мрачно произнес:
– Спасибо, племянничек, за добрые советы, только ни к чему они нам. Даже если Цезарь пронюхал о нашем плане, его ничто не спасет. А вот куда тебя припрятать – ума не приложу! Народ кругом горячий, ненароком попадешь под руку – четвертуют. Ладно, когда-то с Квинтом Фузием Каленом у меня были добрые отношения. Из уважения к нему разрешаю тебе принять яд. Умрешь тихо, без мучений. Пользуйся, юноша, моментом. Помпеи умеет быть великодушным.
Военачальники загоготали, а Женя с горечью подумал:
«Приятная перспектива, а Помпей – тряпка, не может принять самостоятельного решения».
Вдруг Помпей замер, словно к чему-то прислушиваясь. Так продолжалось минуту. Потом, стряхнув с себя оцепенение, полководец обратился к Лабиену:
– Лабиен, у меня такое ощущение, будто кто-то внушает мне мысли на расстоянии. Как это называется?
– Голос богов, – сказал Лабиен.
– Точно. В общем, кто-то свыше мне под сказывает, чтоб я внимательно выслушал лазутчика. Мальчик, иди ближе, говори на ухо!
«Никакие это не боги, – догадался Женя, – просто дядя Вася меняет настройку телевизора, мне помочь пытается. Впрочем, хорошо, что Помпей такой темный и суеверный».
И, наклонившись к Помпею, стараясь при дать своему голосу убедительность, Женя за говорил:
– Уважаемый товарищ Гней Помпей! Я вас не обманываю. На левом фланге у Цезаря – две тысячи отборных легионеров. Как только ваша конница опрокинет легкую пехоту, из засады ударит легион. Почему ваша кавалерия обратится в бегство, мне не известно, но побежит кавалерия…
– Это уж точно, – прошептал Помпей Великий.
– Так отложите сражение, измените диспозицию!
– С такой публикой! – Гней Помпей кисло усмехнулся. – Они уверены, что дело решено, заранее делят между собой высшие государственные должности. Вон Сципион послал гонца в Рим, чтоб тот ему снял дом близ Форума. К выборам готовится. Сердцем чую – ты прав, да поделать ничего не могу. Если сейчас отменить наступление, то меня сместят и натворят еще больше глупостей. Ладно, попробуем выпутаться! Ну, а теперь, – Помпей повысил голос и принял значительную позу, – слушайте мою команду: мальчик оказался посланником храма Юноны. Это всемогущие боги нас предостерегают! Исполняя волю богов, кавалерию Муция с правого фланга перебрасываю на левый. Отряд переходит Энипей и стоит в засаде, в бой вступает только по моему личному приказу. По местам! Мы и так опаздываем.
– Да здравствует Помпей Великий! – вскричали легаты, гурьбой высыпали из шатра и разбежались по склону.
– Солдаты, – обратился Помпей к двум легионерам, приведшим Женю, – юного гонца охранять как заложника. Мерзости войны не для мальчишек. Пусть отдохнет, пусть ляжет спать.
И, запахнув свой багряный плащ, Гней Помпей уверенной походкой полководца вышел из шатра.
* * *
Переживания этого утра так вымотали мальчика, что он незаметно задремал, а когда очнулся, солнце жарило вовсю и под плотным пологом шатра было нестерпимо душно. Мальчик вылез наружу, осмотрелся. На склонах Киноскефальских высот он не увидел ни единого солдата. Всю долину на той стороне Энипея закрывало бурое облако пыли. Порыв ветра донес отдаленные крики и лязг металла. Фарсальское сражение было в самом разгаре. Оба легионера, которым Помпей поручил охранять мальчика, вольготно разлеглись на траве, скинув тяжелую амуницию. Один драил тряпочкой бронзовые бляхи, другой, подставив солнцу голую спину, напевал гнусавым голосом песню, популярную в среде городского плебса еще со времен Первого Триумвирата: «Хочешь несметные богатства Красса?» – «Никогда!» – «Хочешь идти в поход на парфян?» – «Всегда, пожалуйста!»
– Как отдохнул, сынок? – участливо осведомился первый легионер, не поднимая головы и продолжая возиться с амуницией.
– Спасибо, ничего, – вежливо ответил Женя.
– Чего это ты давеча лопотал с Помпеюшкой? – спросил второй легионер, прекратив пение.
– Я говорил на языке богов! – с важностью ответил находчивый мальчик.
– Ишь ты, и Помпей тебя понимал? – с завистью вздохнул первый легионер. – Образованный он, а потому и Великий. Вот я твержу Квитанцию, – он кивнул в сторону второго легионера, – учись, скотина, центурионом будешь!
– Но-но, полегче, Полотенций! – заворчал второй легионер. – И в божеском языке, небось грамматика есть – склонения, спряжения. Зубришь правила? Диктанты пишешь?
– Бывает, – согласился Женя.
– И какие у тебя отметки по божескому языку?
– Пятерки! – с гордостью ответил Женя и, подумав, добавил: – Правда, по изложению схватил одну четверку.
– Это еще ничего, – сказал Полотенций. – Мне, например, легче фалангу парфян изрубить, чем изложение писать. А чужой язык, хоть и божеский, – потемки. Вот травка растет: как она, по-вашему, по-ученому, называется?
Конечно, глупо и нелепо было предполагать, что легионеры каким-то образом пронюхали о двойке по ботанике, но Женя поспешил перевести разговор, принимавший неприятный оборот, на другую тему.
– Как там наши? – спросил Женя, указывая рукой на другой берег реки.
– Наши? – лениво протянул Полотенций. – Молодцы наши. Жмут. Недавно гонец оттуда приезжал.
– А конница Муция в резерве? – на всякий случай полюбопытствовал Женя.
Легионеры присвистнули.
– Проспал, сынок. Зачем Муцию торчать в резерве, когда Лабиен обозы Цезаря трясет?
– Но ведь был приказ Помпея, – простонал мальчик, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
– Помпей категорически запрещал вступать в сражение!
– «Запрещал, запрещал»… – буркнул Квитанций. – Много ты понимаешь! Дело решенное, Цезарь разбит. Солдату что главное? Пожива. Не такой Муций, чтоб у реки прохлаждаться, когда другие лагерь грабят.
Новый порыв ветра донес с долины отчаянные крики.
– Хвала Юпитеру, победа! – воскликнул Квитанций и встал потягиваясь.
– Глянь-ка, Марк, что это? – забеспокоился Полотенций.
С вершины холма было отчетливо видно, как на левом фланге из бурого, пыльного облака выскочили несколько всадников и, не раздумывая, бросились в реку. За ними показалась сотня, другая. Беспорядочной лавиной, топча упавших, неслась к реке конница Помпея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19