— Дара? Что случилось?
— Сядь, Тариэль. Нам надо поговорить.
— О чем? — нарочито беспечно спросил он.
— Араминту сегодня арестовали, обвинив в ворожбе и убийстве Роуэны.
— Нет! — вскрикнул он неожиданно высоко, словно от невыносимой боли. — Дара, скажи, что это неправда!
— Это правда, Тариэль. Я только что сама узнала от отца. Минта в тюрьме и ждет приговора.
— Спаси ее, — лихорадочно произнес от, чувствуя, как ужас тисками сжимает сердце. — Дара, Дара, умоляю тебя, Араминта не может, не должна умереть, она не убийца, неужели ты поверила, будто она способна совершить такое? Тебе… нам… надо поговорить с Доналом Огом, объяснить ему… он поймет, он разберется…
— Доказательства против нее, Тариэль. Я уже просила. Отец не стал меня слушать. А тебе вообще ни в коем случае нельзя вмешиваться. Если отец узнает о твоей… ошибке, у Араминты не останется никакой надежды спастись. Ты окончательно погубишь ее. Если же нет, я сделаю для нее все, что смогу. Она ведь моя подруга, я не брошу ее в беде.
— Так ты знала?.. Знаешь?.. — от потрясения речь Тариэля стала почти невнятной.
— Да, мой любимый, — Дара подошла к нему, обвила руками шею мужа. — Знаю и могу понять… и какой невыносимой бывает душевная боль, мне тоже хорошо известно.
Перед глазами у Тариэля все поплыло, голос Дары доносился словно откуда-то издалека. Он был близок к обмороку, совершенно недостойному мужчины, и едва держался на ногах.
— Пойдем, тебе надо прилечь, — Дара поддержала его, уверенно и с неожиданной силой обхватив за талию. — Сейчас все пройдет. Здесь ужасно душно…
Нервное потрясение привело к тому, что в течение нескольких последних дней Тариэль был почти невменяем. Дара отпаивала его каким-то особым настоем трав, который заставлял Тариэля почти все время спать. Изредка приоткрывая мутные глаза, он неизменно видел склоненное над собою лицо жены, полное участия и любви. Почему-то совсем не было сил даже приподнять голову, не то что встать. Дара подносила к его пересохшим губам кружку с какой-то сладковатой жидкостью, Тариэль делал несколько глотков и снова проваливался не то в сон, не то в забытье.
— Спи, любимый, — говорила Дара, целуя его, как ребенка, в покрытый испариной лоб. — Так ты не сможешь помешать мне сделать то, что я должна.
Пока он пребывал в таком непонятном состоянии, Дара успела навестить "дорогую подругу". Увидев ее, Араминта на миг застыла, а потом бросилась к решетке, до боли вцепилась в толстые железные прутья побелевшими пальцами.
— Дара?
— Здравствуй, — холодно сказала та, оглядывая ее. — Тюрьма тебя что-то не красит.
— Я никого не убивала… твой отец…
— Ты убивала лишь меня, Минта, я знаю. И никак не пойму, за что, — на застывшем лице Дары двигались только губы. — Имея все, ты захотела еще и его. Зря, моя дорогая. Не стоило тебе идти на такую подлость.
Араминта все поняла.
— Так это твоих рук дело? Неужели ты решилась…
— Ты этого никогда никому не докажешь.
— Дара, если я скажу о своей связи с Тариэлем, то потяну его за собой… ты должна мне помочь, иначе…
— Не докажешь, — Дара усмехнулась. — Раньше ты себе язык вырвешь. Потому что ты беременна, и мне это известно. Так вот, до родов тебя не казнят и даже не подвергнут обязательным в таких случаях пыткам. А потом я обещаю, что позабочусь о ребенке Тариэля как о наших с ним детях. Но стоит тебе хоть раз, в бреду или во сне, упомянуть имя моего мужа, клянусь, твоя смерть будет настолько чудовищной, что все демоны преисподней содрогнутся. Ты поняла меня, Араминта?
— Дара, мы были как сестры…
— И ты расплатилась за это со мною сполна. Но только напрасно полагала, что я не сумею защитить свою семью. Ты не оставила мне выбора, Минта.
…Араминта провела пять лун в заключении, до тех пор, пока на свет не появился ее с Тариэлем сын. Дара сдержала слово, немедленно взяв его к себе в дом и наняв лучшую кормилицу. Она никогда не делала различия между ним и собственными детьми, не только не выказывая малейшей неприязни к Элаю, но, напротив, готовая так же безоглядно любить его, как Конгура и Джахель. Доналу Огу она объяснила, что это ее долг перед Араминтой.
— Мы были подругами. А дитя вообще ни в чем не виновато и не заслуживает страданий.
Тариэль, оправившись от своей "болезни", стал ценить Дару еще больше, чем прежде. И самому себе не смел признаться в том, что мертвая Араминта унесла с собою частицу его души. Только вспышки непонятного гнева сменялись у него, как погода, столь же неясной тоской и унынием. Тогда Тариэль шел и напивался до скотского состояния, чтобы ни о чем не думать и ничего не чувствовать.
Трудно поверить, будто Донал Ог оставался в неведении относительно связи Тариэля с Араминтой.
Тем более что маленький Элай был похож на своего отца даже больше, чем Конгур и Джахель. Он не унаследовал от вендийки ни единой внешней черточки, оставаясь точной уменьшенной копией Тариэля. Но Донал Ог предпочитал не вмешиваться в семейные дела дочери. Дара с самого начала дала ему понять, что не допустит этого. Здесь власть всесильного Донала Ога заканчивалась.
Жизнь входила в обычную колею, если сбросить со счетов то прискорбное обстоятельство, что Тариэль подчас делался невероятно агрессивным и устраивал безобразные драки, пуская в ход кулаки по поводу и без повода.
Высокий титул тут вряд ли мог служить достаточной защитой от закона, равно как и наличие влиятельного родственника.
Несколько раз городская стража вынуждена была унимать впавшего в буйство графа и препровождать его в камеру, что отнюдь не улучшало характер Тариэля. Обычно все благополучно заканчивалось выплатой суммы в казну, но Тариэль знал и о возможности куда более неприятных последствий, которых справедливо опасался, однако все равно не мог умерить свой пыл.
Донал Ог пытался образумить его, даже угрожал, предупреждал, что не станет вмешиваться и пытаться как-то исправить положение.
— Ты позоришь меня, — сказал он. — Становишься притчей во языцех у всего Бельверуса, и это приводит в отчаяние Дару. Если тебя вышвырнут из города…
— Если меня вышвырнут, Дара пойдет со мной, — уверенно заявил в ответ Тариэль, — и разделит мое изгнание. Или ты в этом сомневаешься?
Донал Ог не сомневался. Как ни прискорбно, слова Тариэля были чистой правдой. Дара слишком сильно, безоглядно и беззаветно его любила.
— Хорошо, — Донал Ог вздохнул. — Наверное, тут есть и моя вина. Праздные руки — оружие демонов. Не стоило мне отстранять тебя от службы. Но эту ошибку еще не поздно исправить. Я предлагаю тебе вернутся и найти своим силам более достойное применение. Что скажешь?
Ах, если бы эти слова прозвучали раньше!..
— Нет, — твердо возразил Тариэль. — Я не вернусь и не стану служить в тайной охране. Прежде всего, я не собака, которую в любую секунду можно прогнать прочь, а потом стоит только свистнуть, и она прибежит назад, радостно виляя хвостом и готовая на все ради хозяина. Но главное, то, что ты делаешь, способно кого угодно заставить содрогнуться. Я понимаю, насколько опасны маги, но ты караешь всех подряд, правых так же, как и виноватых, не желая ни в чем разбираться. Дурную траву с поля вон, и все! Ты не служишь никому из известных божеств, но жертвы приносишь, многочисленные и страшные, настоящие человеческие гекатомбы… жертвы собственной одержимости, Донал Ог. Раньше я этого не понимал и не видел, я слишком тобой восхищался, а теперь на многое смотрю иначе и участвовать в этом не стану.
— Вот, значит, как ты заговорил… В таком случае запомни, Тариэль: на меня можешь не рассчитывать ни в чем. Даже ради дочери я палец о палец не ударю, что бы с тобой не случилось. Ты превращаешься в бешеного пса, готового вцепиться в руку, которая тебя кормит, а таких принято убивать.
Подобная угроза, звучавшая из уст разгневанного Донала Ога, была равносильна смертному приговору, и Тариэль это отличие;, знал. С момента их разговора он все время ждал расплаты за свою дерзость. И то, что время идет, а он все еще жив и на свободе, его не сильно обнадеживало. Донал Ог никогда ничего не прощал и не забывал. В любой момент его карающий меч мог обрушиться на беспутную непокорную голову Тариэля. Каждый новый день мог стать для него последним. Но он становился только все более неуправляемым, словно человек, которому все равно терять уже нечего.
Таково было положение дел на тот момент, когда Конан появился в Бельверусе и встретился со своим давним приятелем.
— Да, граф, ты здорово запутался, — протянул Конан, дослушав до конца. — Как бы твое нынешнее приключение не обошлось тебе дороже, чем хотелось бы.
— Пока меня защищает титул, по закону мне мало что реально угрожает. Денег у меня все равно больше, чем я в силах потратить, и если речь только о том, чтобы заплатить Эйвоиу и его брату, то я справлюсь с этим легко. Однако если мое дело будет разбираться на совете старейшин при дворе, и Донал Ог окажется против меня, а так оно и будет, я почти уверен, что титула я лишусь в два счета. После чего меня объявят вне закона, а дальше станут судить уже как простолюдина, и…
— Но ведь Донал Ог должен подумать о Даре.
— Дара любит меня, но если ей придется выбирать между детьми и мною, она их ни за что не бросит, да я и сам никогда бы такого не допустил.
В этот момент дверь камеры открылась с отвратительным скрежетом, и явившийся охранник жестом приказал Конану и Тариэлю следовать за ним. Похоже, тратить на них слов он не собирался, по крайней мере, до тех пор, пока они не дошли до тюремных ворот.
— Нас отпускают или что? — спросил Конан, стремясь покончить с неизвестностью.
— Свободны, — процедил охранник, соблаговолив наконец открыть рот.
Это слово прозвучало музыкой в ушах киммерийца. Кому был или чему они ни были обязаны столь быстрым освобождением, он имел все основания считать, что им повезло.
Стоило им оказаться по другую сторону ворот, как Конан увидел Дару.
— Тариэль, боги мои, с тобой все хорошо? — встревоженно спросила она, бросаясь к мужу и вглядываясь в его лицо. — Тебе не причинили вреда? Идем отсюда. Конан, — она обернулась к киммерийцу, — я рада, что вы с Тариэлем нашли общий язык, и что ты был с ним рядом.
— Дара, но как ты смогла… — Тариэль даже растерялся.
— Неужели я должна была сидеть сложа руки, узнав, что ты арестован? Разумеется, я потребовала немедленно разобраться и освободить тебя, что и было сделано. Пойдем же. Конан, тебя это тоже касается.
Варвар едва не рассмеялся. Эта маленькая решительная женщина была так невероятно сосредоточена и уверена в собственной силе! Не хотелось бы ему увидеть ее в числе своих врагов.
— Я бы поверил, если бы услышал, что ты передушила всю тюремную охрану собственными руками, Дара, — сказал он, предполагая, что эти слова прозвучат как шутка.
— Если бы иначе было нельзя, передушила бы, — согласилась Дара с улыбкой, но ее глаза цвета дикого меда не смеялись.
Его настигла и захлестнула волна все той же, что и в их последнюю встречу, острой, отчаянной нежности к ней. Конан никогда не думал, что может испытывать по отношению к женщине подобные чувства. Он вдруг совершенно отчетливо представил себя сидящим в седле огромного коня, а Дару — впереди, и будто бы он накрыл ее своим плащом и прижимает к себе… Видение было поразительно ярким и отчетливым.
— Конан, ты что? — спросил Тариэль. — В башке шумит? Не мудрено после того, как эти мерзавцы тебе врезали. Ты идти-то можешь?
В ушах у варвара, и впрямь, стоял сплошной гул, точно в двух шагах от мощного горного водопада. Но это едва ли было просто последствием полученного удара, скорее уж, имело своей причиной близость женщины, которую он желал, как ни одну прежде.
"Она родилась, чтобы быть моей, — подумал Конан, — только мы отчего-то разминулись в пути и встретились слишком поздно". Эта мысль возникла внезапно и совершенно независимо от внешних обстоятельств. Если бы по природе Конан не был столь сдержан в проявлении своих чувств, неизвестно, что бы он совершил. Как во сне, он молча шел рядом с Дарой и Тариэлем, не понимая смысла произносимых ими слов, и отвечая невпопад, даже когда к нему обращались напрямую.
— Конан, ты не понимаешь? — Тариэль остановился и положил руку ему на плечо. — Райбер, с ним все нормально, он у нас дома. Это он сказал Даре, что нас арестовала стража.
— Маленький мерзавец, значит, все время крутился возле меня? — воскликнул варвар, освобождаясь из сладкого плена своих грез и возвращаясь к реальности. — Ох, Дара, и напугал же он тебя, наверное, своим появлением.
— Почему я должна была испугаться? — не поняла она. — Встревожилась, это верно. Но Райбер мне объяснил, что вы оба живы, и я только сразу постаралась что-то сделать для вас.
— Я имел в виду не то, о чем он тебе сообщил, а его самого, — уточнил Конан.
— Тем более, я не вполне понимаю… что в Райбере такого страшного?
— Но он же невидимый, — Конан чувствовал себя сбитым с толку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29