даже он сам далеко не сразу привык к присутствию этого необычного создания и едва сдерживался, чтобы не вздрагивать всякий раз, когда незримые маленькие руки касались его. Он даже таскал с собой зеркало и предпочитал разговаривать с отражением мальчика, а не с ним самим. Может, Дара имеет в виду не Райбера, а кого-то другого?
— Что ты хочешь этим сказать? — осторожно произнесла Дара. — Я не заметила в нем ничего необычного. Разве что он сам был очень напуган. Я как могла успокоила его, потом попросила Джахель приглядеть за Райбером, а сама отправилась выручать вас, вот и все. Конан, ты уверен, что тебе не нужна помощь?
— Я не сумасшедший, — сказал он, обращаясь больше к Тариэлю, чем к Даре. — И мне вся эта история не приснилась, к Нергалу! Я не знаю, что произошло с мальчишкой, пока он бегал то ли от меня, то ли за мной, но клянусь, прежде он не имел облика! И пусть только попробует это отрицать! Ты-то мне веришь, Тариэль?!
— Разумеется, Конан, — поспешно подтвердил тот. — Мне бы и в голову не пришло усомниться. Вот я, например, тоже пару раз видел кое-что необычное. Дара, ты помнишь, как мне явился некий дух? Наверное, все люди хотя бы раз в жизни сталкивались с чем-то таким, чего быть не может, но тем не менее, оно есть.
Киммериец его почти не слушал. Ему не терпелось убедиться в том, правду ли говорит Дара, и, едва переступив порог их с Тариэлем дома, он спросил, где Райбер.
— Наверное, где-то играет с Элаем и Джахель, — пожала плечами Дара, — дети быстро успевают сдружиться. Сейчас я его позову.
И спустя несколько минут Конан убедился в том, что она ни словом не погрешила против истины.
— Конан! — радостно завопил Райбер, бросаясь к нему. — Ты вернулся!
— Я же тебе говорила, если наша мама что-то обещает, то непременно выполнит, — наставительно произнесла подошедшая вместе с ним Джахель. — Видишь, все в порядке.
Конан отчего-то был уверен, что перед ним — не Райбер. Но подтвердить это ему было нечем.
…Тариэль серьезно задумался о происходящем — он отлично помнил все, что ему поведал Конан, и совершенно не склонен был считать его безумцем. Скорее можно было поверить в самые невероятные чудеса, но только не в то, что киммериец способен повредиться рассудком. Он был настоящим воплощением практического здравого смысла, простого и надежного, а не жертвой буйных фантазий. Но тогда получается, что мальчишка, которого он привел, изощренно не помнит о том, что был прежде невидимым… Как угодно, все это довольно темная, непонятная и запутанная история. Тариэль поймал себя на том, что предпочел бы, чтобы и Райбер, и Конан вместе с ним оказались сейчас где-нибудь как можно дальше. У него хватает своих проблем, без всякого колдовства! Ввязываться еще в какую-то переделку, тем паче способную привлечь внимание тайной охраны — увольте. Может быть, Тариэль и поздновато спохватился, но он успел не раз пожалеть о своей ссоре с Доналом Огом. Он вовсе не был трусом и никогда не вел себя, как трус, но при мысли о возможности оказаться в лапах тайной охраны Тариэля начинало слегка подташнивать. Он слишком хорошо понимал, что это может для него означать. Изгнание из Бельверуса и лишение титула представлялись всего лишь мелкими неприятностями по сравнению с одним-единственным допросом у людей Донала Ога…
— Тариэль, — окликнула его Дара. — Послушай, вразумляй своего друга как хочешь, но чтобы он оставил в покое бредни об Аттайе и вообще колдунах. Ты же знаешь отца! Представь, что будет, если до него дойдет слух о подобных вещах.
— Я и сам только об этом думал, — вздохнул Тариэль.
— Конан и Райбер могут оставаться здесь столько, сколько захотят, — продолжала Дара. — И, в конце концов, если он не знает, что дальше делать с мальчиком, пусть тот разделит кров с нами. Не родился еще на свет ребенок которого я бы выгнала из своего дома, коль скоро он нуждается в моем участии. У нас больше чем достаточно средств для того, чтобы кому-то дарить покой и радость, верно ведь? Где трое, там и четвертый, беды от этого не случится. Но ни слова ни о каком колдовстве! Этого отец не допустит.
— Дара, — Тариэль зарылся лицом в ее темные волосы, и его голос звучал сейчас глухо, — я обещаю, что тебе больше не придется ниоткуда меня вызволять. Это было в последний раз. Я постараюсь измениться и жить иначе.
— Не обещай того, что слишком трудно исполнить, — улыбнулась она. — Я люблю тебя таким, какой ты есть, Тариэль, и буду рядом, чтобы ни случилось. Я счастлива с тобой, — она быстро поцеловала его. — Не думай о плохом, любимый.
…Конан пытался привести в порядок лихорадочно мечущиеся мысли. Если рассудить здраво, его миссия выполнена. Он обещал Ирьоле отвести Райбера в Бельверус и быть с ним до тех пор, пока тот не обретет облик; теперь конечная цель вроде бы достигнута, хотя и без его непосредственного участия, и больше он никому ничего не должен, а о том, как быть дальше, он прежде не задумывался. Ощущение нарастающей тревоги, некое чрезвычайно скверное предчувствие, сосало сердце. Опасность сгущалась вокруг киммерийца, он знал это совершенно точно, и не видел причин не доверять своему почти звериному чутью, которое редко его обманывало. На сей раз он ввязался во что-то совершенно непонятное и необъяснимое, и просто уйти, бежать от этого считал бы ниже своего достоинства.
До слуха Конана доносился смех и визг играющих в саду возле особняка детей. Он подошел к окну отведенной ему комнаты и, встав так, чтобы его самого не было видно, принялся наблюдать за ними. Элай возился с большой лохматой и совершенно мирной белой собакой неведомой породы, бесцеремонно пытаясь влезть на нее верхом. Собака слегка сопротивлялась, всякий раз сбрасывая его.
— Райбер, — позвал Элай, — подержи Джумбо, а то он не хочет быть лошадью.
Тот охотно подбежал, готовый помочь новому товарищу, но стоило ему приблизиться, как животное угрожающе зарычало, приподняв верхнюю губу и обнажив крупные крепкие желтоватые клыки; шерсть на загривке поднялась дыбом, причем варвар мог поклясться, что в коричневых собачьих глазах при этом злоба была перемешана с самым настоящим страхом. Казалось, еще миг, и Джумбо бросится на Райбера… но тот предусмотрительно остановился и отступил на почтительное расстояние.
— Что это с Джумбо? — растерялся Элай. — Он всегда всех любит и никогда не бывает злым! Мама говорит, если к нам заберутся воры, им плохо придется — залижет до смерти.
— Может, он взбесился, — предположил Райбер, а подоспевшая Джахель просто взяла пса за загривок и без лишних слов увела прочь. Джумбо неохотно шел за ней, подозрительно оглядываясь.
Вообще, в доме Дары и Тариэля всевозможное зверье постоянно вертелось под ногами. Конан успел насчитать трех или четырех кошек и несколько собак, которых здесь держали скорее для забавы, а не для охраны, и вовсе не старались выставить за дверь, позволяя ходить где угодно, царапая ногтями дорогой паркет и оставляя весьма неприятные следы на коврах. Похоже, Дару эти мелкие неприятности не смущали, а Тариэль на них внимания не обращал. Одна маленькая коричневая кошка, например, все время ходила за ним попятам или гордо сидела на плече. Кажется, здесь это считалось совершенно нормальным явлением.
Неприятный эпизод с собакой был мгновенно забыт, как только неутомимому Элаю пришла в голову очередная идея, которую он тут же, многозначительно расширив глаза и при этом хихикая, изложил вполголоса Райберу. Понятно, что слов Конан не слышал. Мальчишки сорвались с места и куда-то умчались. Поскольку наблюдать было больше, собственно, не за кем, Конан решил разыскать Тариэля, слегка недоумевая по поводу размеров особняка, слишком большого, по его разумению, даже для такой семьи. В анфиладах просторных комнат с непривычки можно было заблудиться. Проходя мимо одной из дверей, Конан услышал странные звуки, которые его насторожили. Он толкнул дверь и увидел Конгура. Тот сидел на полу, поджав ноги, и вздрагивал от почти не сдерживаемых рыданий.
— Что с тобой? — спросил варвар.
— Уходи, — зло бросил юноша, которому совершенно не понравилось, что его застали в момент проявления недостойной слабости. — Чего тебе от меня нужно?!
— Ничего, — сказал Конан, но уходить не спешил. — Ты что-то не так сделал в храме, да?
— При чем тут храм, — отмахнулся Конгур. — Просто сегодня умер один человек, который был… был для меня очень важен.
— Это достойный повод для слез, — оценил варвар. — Твой друг? Что с ним случилось?
— Я все равно тебе не скажу, кем он был, — предупредил Конгур. — Я пришел, а он… он просто сидел в кресле, точно заснул… я дотронулся до него, и он упал. Он был совсем холодный… и я понял, что он… Я никогда раньше не видел мертвых людей!
К его возрасту Конан успел увидеть больше чем достаточно мертвых, да и сам многих отправил на Серые Равнины.
— Рано или поздно это все равно происходит, — сказал он, понятия не имея, какие слова утешения положено произносить в таких случаях и имея в виду, что каждый человек когда-нибудь сталкивается со смертью во всей ее неприглядности, но Конгур понял его иначе.
— Рано или поздно… конечно. Он был уже был стариком, но я все равно не думал, что это случится с ним так… скоро, мне казалось, он всегда был и всегда будет…
— Стариком? Твой друг?
— Ну и что, и что, — почти закричал Конгур, — он был мудрым и многому научил меня, и я был ему нужен! А теперь его больше нет.
Взрыв отчаяния прошел, и Конгур продолжил уже спокойнее:
— Не говори ни отцу, ни матери, что видел меня в таком состоянии. Это только меня касается, им не надо знать, — он поднялся, стараясь взять себя в руки и успокоиться, и только нервно сжимал какой-то предмет, висящий у него на шее на кожаном шнурке. На короткий миг пальцы Конгура разжались, и Конан не поверил своим глазам, увидев знакомый амулет, тот самый, с которым никогда не расставался Райбер! Правда, тогда эта вещица оставалась такой же невидимой, как и сам сын Ирьолы, но Конан ее неплохо запомнил, поскольку не раз лицезрел отражение Райбера в зеркале: кольцо. По словам Ирьолы, это было кольцо Элиха, слишком большое для детского пальца, поэтому ее сын носил его вот на этом же самом шнурке, тоже на шее.
— Откуда ты взял его? — спросил Конан, не сводя глаз с кольца.
— Там, у него, — отозвался Конгур, — это лежало рядом на полу, и я взял. Мне хотелось иметь что-то на память о моем…
— …друге, — продолжил за него киммериец. — Я понял. И этого друга, не иначе, звали Аттайя. Очень, очень интересная вещь получается.
Теперь они стояли, одинаково сильно потрясенные, и смотрели друг на друга, не в состоянии подобрать больше никаких слов.
Райбер мог обрести облик, только если Аттайя умрет, так говорила Ирьола. Все совпало. Мальчик утратил свойство быть незримым, а колдун покинул сей мир. Но как угодно, до или после, Райбер был там! Был! Он все-таки нашел Аттайю, но отчего-то делает вид, будто ничего не знает или не помнит!
— Почему ты решил… — начал было Конгур.
— Тихо, — Конан едва удержался, чтобы не зажать ему рот, — молчи. Кажется, тут поблизости лишние уши, — он резко открыл дверь, но никого не обнаружил. — Мы еще к этому вернемся. Пока держи язык за зубами.
Поскольку это полностью совпадало с собственными намерениями Конгура, он, не задавая лишних вопросов, с готовностью кивнул. Но едва Конан собрался оставить его, юноша тихо произнес:
— Ты мне поможешь?
— В чем? — Конан обернулся.
— Ну раз ты все равно откуда-то знаешь… в общем, кольцо-то я взял, а другую вещь, очень важную, оставил, забыл, понимаешь? Ее надо забрать, пока еще кто-нибудь не нашел, потому что иначе…
— Что за вещь?
— Картина. Портрет.
— Твоя картина?
— Да, моя.
— Ох, парень, во что ты только ввязался, — покачал головой Конан.
Конгур смотрел на него со смесью страха, отчаяния и надежды, как, наверное, может смотреть бросившаяся под ноги охотнику птица, которую преследует сокол, и она ищет защиты у человека, выбирая меньшее из зол. А Конан подумал, что если кто и сможет помочь ему самому развязать странный, зловещий, туго затянувшийся узел непостижимых рассудком явлений, то как раз этот самый юноша. И лучше им, в таком случае, сейчас заключить своего рода договор.
Глава VI
Все это началось около пяти зим назад, ну может, чуть позже. Конгур уже не мог вспомнить точно, зато он знал, что именно в то время вдруг совершенно отчетливо понял, что люди не такие, какими он привык их видеть, и его мир сразу изменился. Двое людей, которых он любил больше всех на свете, отец и мать, сделались героями его ночных кошмаров, до того жутких, что Конгур старался вообще не засыпать так долго, как только мог выдержать. При свете дня все, вроде бы, оставалось прежним. Но стоило спуститься серым сумеркам, и перед ним вставало искаженное нечеловеческим бешенством лицо Тариэля за миг до того, как тот из-за какого-то пустяка разбил его собственное, а позже и другой образ — матери, которая, оказывается, способна так ненавидеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Что ты хочешь этим сказать? — осторожно произнесла Дара. — Я не заметила в нем ничего необычного. Разве что он сам был очень напуган. Я как могла успокоила его, потом попросила Джахель приглядеть за Райбером, а сама отправилась выручать вас, вот и все. Конан, ты уверен, что тебе не нужна помощь?
— Я не сумасшедший, — сказал он, обращаясь больше к Тариэлю, чем к Даре. — И мне вся эта история не приснилась, к Нергалу! Я не знаю, что произошло с мальчишкой, пока он бегал то ли от меня, то ли за мной, но клянусь, прежде он не имел облика! И пусть только попробует это отрицать! Ты-то мне веришь, Тариэль?!
— Разумеется, Конан, — поспешно подтвердил тот. — Мне бы и в голову не пришло усомниться. Вот я, например, тоже пару раз видел кое-что необычное. Дара, ты помнишь, как мне явился некий дух? Наверное, все люди хотя бы раз в жизни сталкивались с чем-то таким, чего быть не может, но тем не менее, оно есть.
Киммериец его почти не слушал. Ему не терпелось убедиться в том, правду ли говорит Дара, и, едва переступив порог их с Тариэлем дома, он спросил, где Райбер.
— Наверное, где-то играет с Элаем и Джахель, — пожала плечами Дара, — дети быстро успевают сдружиться. Сейчас я его позову.
И спустя несколько минут Конан убедился в том, что она ни словом не погрешила против истины.
— Конан! — радостно завопил Райбер, бросаясь к нему. — Ты вернулся!
— Я же тебе говорила, если наша мама что-то обещает, то непременно выполнит, — наставительно произнесла подошедшая вместе с ним Джахель. — Видишь, все в порядке.
Конан отчего-то был уверен, что перед ним — не Райбер. Но подтвердить это ему было нечем.
…Тариэль серьезно задумался о происходящем — он отлично помнил все, что ему поведал Конан, и совершенно не склонен был считать его безумцем. Скорее можно было поверить в самые невероятные чудеса, но только не в то, что киммериец способен повредиться рассудком. Он был настоящим воплощением практического здравого смысла, простого и надежного, а не жертвой буйных фантазий. Но тогда получается, что мальчишка, которого он привел, изощренно не помнит о том, что был прежде невидимым… Как угодно, все это довольно темная, непонятная и запутанная история. Тариэль поймал себя на том, что предпочел бы, чтобы и Райбер, и Конан вместе с ним оказались сейчас где-нибудь как можно дальше. У него хватает своих проблем, без всякого колдовства! Ввязываться еще в какую-то переделку, тем паче способную привлечь внимание тайной охраны — увольте. Может быть, Тариэль и поздновато спохватился, но он успел не раз пожалеть о своей ссоре с Доналом Огом. Он вовсе не был трусом и никогда не вел себя, как трус, но при мысли о возможности оказаться в лапах тайной охраны Тариэля начинало слегка подташнивать. Он слишком хорошо понимал, что это может для него означать. Изгнание из Бельверуса и лишение титула представлялись всего лишь мелкими неприятностями по сравнению с одним-единственным допросом у людей Донала Ога…
— Тариэль, — окликнула его Дара. — Послушай, вразумляй своего друга как хочешь, но чтобы он оставил в покое бредни об Аттайе и вообще колдунах. Ты же знаешь отца! Представь, что будет, если до него дойдет слух о подобных вещах.
— Я и сам только об этом думал, — вздохнул Тариэль.
— Конан и Райбер могут оставаться здесь столько, сколько захотят, — продолжала Дара. — И, в конце концов, если он не знает, что дальше делать с мальчиком, пусть тот разделит кров с нами. Не родился еще на свет ребенок которого я бы выгнала из своего дома, коль скоро он нуждается в моем участии. У нас больше чем достаточно средств для того, чтобы кому-то дарить покой и радость, верно ведь? Где трое, там и четвертый, беды от этого не случится. Но ни слова ни о каком колдовстве! Этого отец не допустит.
— Дара, — Тариэль зарылся лицом в ее темные волосы, и его голос звучал сейчас глухо, — я обещаю, что тебе больше не придется ниоткуда меня вызволять. Это было в последний раз. Я постараюсь измениться и жить иначе.
— Не обещай того, что слишком трудно исполнить, — улыбнулась она. — Я люблю тебя таким, какой ты есть, Тариэль, и буду рядом, чтобы ни случилось. Я счастлива с тобой, — она быстро поцеловала его. — Не думай о плохом, любимый.
…Конан пытался привести в порядок лихорадочно мечущиеся мысли. Если рассудить здраво, его миссия выполнена. Он обещал Ирьоле отвести Райбера в Бельверус и быть с ним до тех пор, пока тот не обретет облик; теперь конечная цель вроде бы достигнута, хотя и без его непосредственного участия, и больше он никому ничего не должен, а о том, как быть дальше, он прежде не задумывался. Ощущение нарастающей тревоги, некое чрезвычайно скверное предчувствие, сосало сердце. Опасность сгущалась вокруг киммерийца, он знал это совершенно точно, и не видел причин не доверять своему почти звериному чутью, которое редко его обманывало. На сей раз он ввязался во что-то совершенно непонятное и необъяснимое, и просто уйти, бежать от этого считал бы ниже своего достоинства.
До слуха Конана доносился смех и визг играющих в саду возле особняка детей. Он подошел к окну отведенной ему комнаты и, встав так, чтобы его самого не было видно, принялся наблюдать за ними. Элай возился с большой лохматой и совершенно мирной белой собакой неведомой породы, бесцеремонно пытаясь влезть на нее верхом. Собака слегка сопротивлялась, всякий раз сбрасывая его.
— Райбер, — позвал Элай, — подержи Джумбо, а то он не хочет быть лошадью.
Тот охотно подбежал, готовый помочь новому товарищу, но стоило ему приблизиться, как животное угрожающе зарычало, приподняв верхнюю губу и обнажив крупные крепкие желтоватые клыки; шерсть на загривке поднялась дыбом, причем варвар мог поклясться, что в коричневых собачьих глазах при этом злоба была перемешана с самым настоящим страхом. Казалось, еще миг, и Джумбо бросится на Райбера… но тот предусмотрительно остановился и отступил на почтительное расстояние.
— Что это с Джумбо? — растерялся Элай. — Он всегда всех любит и никогда не бывает злым! Мама говорит, если к нам заберутся воры, им плохо придется — залижет до смерти.
— Может, он взбесился, — предположил Райбер, а подоспевшая Джахель просто взяла пса за загривок и без лишних слов увела прочь. Джумбо неохотно шел за ней, подозрительно оглядываясь.
Вообще, в доме Дары и Тариэля всевозможное зверье постоянно вертелось под ногами. Конан успел насчитать трех или четырех кошек и несколько собак, которых здесь держали скорее для забавы, а не для охраны, и вовсе не старались выставить за дверь, позволяя ходить где угодно, царапая ногтями дорогой паркет и оставляя весьма неприятные следы на коврах. Похоже, Дару эти мелкие неприятности не смущали, а Тариэль на них внимания не обращал. Одна маленькая коричневая кошка, например, все время ходила за ним попятам или гордо сидела на плече. Кажется, здесь это считалось совершенно нормальным явлением.
Неприятный эпизод с собакой был мгновенно забыт, как только неутомимому Элаю пришла в голову очередная идея, которую он тут же, многозначительно расширив глаза и при этом хихикая, изложил вполголоса Райберу. Понятно, что слов Конан не слышал. Мальчишки сорвались с места и куда-то умчались. Поскольку наблюдать было больше, собственно, не за кем, Конан решил разыскать Тариэля, слегка недоумевая по поводу размеров особняка, слишком большого, по его разумению, даже для такой семьи. В анфиладах просторных комнат с непривычки можно было заблудиться. Проходя мимо одной из дверей, Конан услышал странные звуки, которые его насторожили. Он толкнул дверь и увидел Конгура. Тот сидел на полу, поджав ноги, и вздрагивал от почти не сдерживаемых рыданий.
— Что с тобой? — спросил варвар.
— Уходи, — зло бросил юноша, которому совершенно не понравилось, что его застали в момент проявления недостойной слабости. — Чего тебе от меня нужно?!
— Ничего, — сказал Конан, но уходить не спешил. — Ты что-то не так сделал в храме, да?
— При чем тут храм, — отмахнулся Конгур. — Просто сегодня умер один человек, который был… был для меня очень важен.
— Это достойный повод для слез, — оценил варвар. — Твой друг? Что с ним случилось?
— Я все равно тебе не скажу, кем он был, — предупредил Конгур. — Я пришел, а он… он просто сидел в кресле, точно заснул… я дотронулся до него, и он упал. Он был совсем холодный… и я понял, что он… Я никогда раньше не видел мертвых людей!
К его возрасту Конан успел увидеть больше чем достаточно мертвых, да и сам многих отправил на Серые Равнины.
— Рано или поздно это все равно происходит, — сказал он, понятия не имея, какие слова утешения положено произносить в таких случаях и имея в виду, что каждый человек когда-нибудь сталкивается со смертью во всей ее неприглядности, но Конгур понял его иначе.
— Рано или поздно… конечно. Он был уже был стариком, но я все равно не думал, что это случится с ним так… скоро, мне казалось, он всегда был и всегда будет…
— Стариком? Твой друг?
— Ну и что, и что, — почти закричал Конгур, — он был мудрым и многому научил меня, и я был ему нужен! А теперь его больше нет.
Взрыв отчаяния прошел, и Конгур продолжил уже спокойнее:
— Не говори ни отцу, ни матери, что видел меня в таком состоянии. Это только меня касается, им не надо знать, — он поднялся, стараясь взять себя в руки и успокоиться, и только нервно сжимал какой-то предмет, висящий у него на шее на кожаном шнурке. На короткий миг пальцы Конгура разжались, и Конан не поверил своим глазам, увидев знакомый амулет, тот самый, с которым никогда не расставался Райбер! Правда, тогда эта вещица оставалась такой же невидимой, как и сам сын Ирьолы, но Конан ее неплохо запомнил, поскольку не раз лицезрел отражение Райбера в зеркале: кольцо. По словам Ирьолы, это было кольцо Элиха, слишком большое для детского пальца, поэтому ее сын носил его вот на этом же самом шнурке, тоже на шее.
— Откуда ты взял его? — спросил Конан, не сводя глаз с кольца.
— Там, у него, — отозвался Конгур, — это лежало рядом на полу, и я взял. Мне хотелось иметь что-то на память о моем…
— …друге, — продолжил за него киммериец. — Я понял. И этого друга, не иначе, звали Аттайя. Очень, очень интересная вещь получается.
Теперь они стояли, одинаково сильно потрясенные, и смотрели друг на друга, не в состоянии подобрать больше никаких слов.
Райбер мог обрести облик, только если Аттайя умрет, так говорила Ирьола. Все совпало. Мальчик утратил свойство быть незримым, а колдун покинул сей мир. Но как угодно, до или после, Райбер был там! Был! Он все-таки нашел Аттайю, но отчего-то делает вид, будто ничего не знает или не помнит!
— Почему ты решил… — начал было Конгур.
— Тихо, — Конан едва удержался, чтобы не зажать ему рот, — молчи. Кажется, тут поблизости лишние уши, — он резко открыл дверь, но никого не обнаружил. — Мы еще к этому вернемся. Пока держи язык за зубами.
Поскольку это полностью совпадало с собственными намерениями Конгура, он, не задавая лишних вопросов, с готовностью кивнул. Но едва Конан собрался оставить его, юноша тихо произнес:
— Ты мне поможешь?
— В чем? — Конан обернулся.
— Ну раз ты все равно откуда-то знаешь… в общем, кольцо-то я взял, а другую вещь, очень важную, оставил, забыл, понимаешь? Ее надо забрать, пока еще кто-нибудь не нашел, потому что иначе…
— Что за вещь?
— Картина. Портрет.
— Твоя картина?
— Да, моя.
— Ох, парень, во что ты только ввязался, — покачал головой Конан.
Конгур смотрел на него со смесью страха, отчаяния и надежды, как, наверное, может смотреть бросившаяся под ноги охотнику птица, которую преследует сокол, и она ищет защиты у человека, выбирая меньшее из зол. А Конан подумал, что если кто и сможет помочь ему самому развязать странный, зловещий, туго затянувшийся узел непостижимых рассудком явлений, то как раз этот самый юноша. И лучше им, в таком случае, сейчас заключить своего рода договор.
Глава VI
Все это началось около пяти зим назад, ну может, чуть позже. Конгур уже не мог вспомнить точно, зато он знал, что именно в то время вдруг совершенно отчетливо понял, что люди не такие, какими он привык их видеть, и его мир сразу изменился. Двое людей, которых он любил больше всех на свете, отец и мать, сделались героями его ночных кошмаров, до того жутких, что Конгур старался вообще не засыпать так долго, как только мог выдержать. При свете дня все, вроде бы, оставалось прежним. Но стоило спуститься серым сумеркам, и перед ним вставало искаженное нечеловеческим бешенством лицо Тариэля за миг до того, как тот из-за какого-то пустяка разбил его собственное, а позже и другой образ — матери, которая, оказывается, способна так ненавидеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29