Кольца молниеносно распрямились, подобно гигантскому аркану, брошенному опытной рукой. Змея совершила смертоносный прыжок, но Тариэль каким-то чудом в последнюю долю мгновения успел очутиться по другую сторону двери. Шипение и злобный рев разочарованной гадины прозвучали в его ушах сладостной музыкой.
Не медля, Тариэль устремился прочь прежним путем, и на сей раз преодолел расстояние до мастерской с такой скоростью, о какой и не подозревал, что способен ее развивать.
На Великих Играх в Аргосе он, безусловно, оставил бы далеко позади лучших хайборийских бегунов.
Как только он оказался на безопасном расстоянии от Вундворма, Тариэля разодрал совершенно неуместный истерический смех.
— Ну, я, точно, великий герой, — потешался он сам над собою, — слава богам, что этого позора никто не видел!
На самом деле, то, что испытал Тариэль, было не столько ужасом, сколько нестерпимым отвращением — чувством зачастую более сильным и непреодолимым, тем самым, что заставляет людей поднимать дикий визг и терять сознание при виде паука или крошечной мыши, совершенно не способных причинить существенного вреда.
Рептилии всех мастей вызывали у него именно такие ощущения. Тариэлю мучительно захотелось немедленно напиться и хотя бы на время забыть пережитый кошмар.
Лишь немного успокоившись, он осознал, что достиг цели — Вундворм, убийца Хэма, найден, пусть и благодаря чистой случайности. Значит, все разговоры о нем — вовсе не легенда.
И главное, раз Гаал держит это отродье преисподней в своем замке, то именно он, князь, и есть глава Ордена Воплощения, настоящий, чрезвычайно опасный враг, справиться с которым в одиночку едва ли удастся. Сейчас было самое время сообщить обо всем Доналу Огу, завершив свою миссию.
Но не тут-то было!
Тариэль испытывал стыд за позорное проявление недостоинства при встрече с Вундвормом и едва ли не более сильным — за то, с какой стороны проявлял себя в течение последних лет. Когда-то он действительно был героем и умел встать выше любого страха. А теперь даже Конан считает, будто он прячется за женскую спину.
А сколько раз ему приходилось видеть тень брезгливой жалости в глазах Конгура, своего мальчика? Еще бы: невелика честь для отца семейства буянить в кабаках и заваливаться домой пьяней вина. Нет, этому надо положить конец, вернув себе достойное имя.
Он явится в Бельверус с головой Вундворма, уничтожив Орден Воплощения. После этого никто уже не скажет и не допустит даже в мыслях, что граф Тариэль — ни на что не способное ничтожество. И хорошо, что Конана нет рядом. Это будет его собственный подвиг, который ни с кем не придется делить.
Или уж его собственное окончательное поражение.
Тариэль вспомнил об одном не самом приятном случае в Халоге. Он тогда уже имел репутацию сильного бойца и хотел, чтобы все это признали.
Болезненно самолюбивому юноше казалось, будто кое-кто не воспринимает его всерьез, в частности, гипербореец Асвар, огромного роста и совершенно невозмутимый светловолосый воин, отличавшийся, кроме прочих заслуг, философским складом ума — редкое качество для гладиатора, ибо в основной массе бойцы не блистали способностью быстро соображать, а и грамотой владели далеко не все; Асвар же знал множество хайборийских наречий и в свободное время изучал какие-то кхитайские книги, мог по памяти перечислить все небесные созвездия и увлекался нумерологией и каббалистикой, производя некие сложные расчеты на листах пергамента.
В Халоге Асвар оказался совершенно добровольно и не скрывал, что дерется ради денег, которые необходимы ему, чтобы учиться дальше. Мимо Тариэля он ходил, как мимо пустого места. Впрочем, Асвар вообще держался особняком и разве что с Конаном изредка перекидывался парой слов. Киммериец уважал этого пария, а Тариэль молча страдал от ревности и снедающего его душу неутолимого честолюбия.
В конце концов он предложил Асвару поединок. Гипербореец похлопал глазами, словно переваривая услышанное, отодвинул свой неизменный свиток с непонятными расчетами, лежавший на грубо отесанном столе, и поставил на этот же стол свою огромную руку, приглашая Тариэля померяться силами таким способом. Тот замер — выиграть у Асвара этот поединок было немыслимо, а проиграть нестерпимо позорно.
"Брось, малыш, не связывайся, — примирительно сказал тогда Конан, — каждому свое. Асвар же не берется жонглировать кинжалами!" "У-гм", — подтвердил гипербореец, убирая руку и вновь уставившись в свои закорючки. Конфликт был вроде бы исчерпан, но неприятный осадок в душе остался. Тариэль до сих пор помнил холодный испытывающий взгляд прозрачно-голубых, как чистые весенние льдинки, глаз Асвара и легкую снисходительную усмешку, тронувшую уголки его жестких губ. Унижение всегда помнится долго.
Конечно, Конан был прав тогда — каждому свое. В ловкости Асвар уступил бы Тариэлю, да и картины писать этот умник вряд ли умел.
Картины… Тариэль еще раз подошел к своей таволе и удовлетворенно вздохнул. А ведь неплохо получилось. Что там Гаал говорил о работах тиарийцев, о сиянии, которое от них исходит?..
Женский лик, изображенный Тариэлем, мерцал в серенькой рассветной полумгле так ослепительно ярко, что хотелось зажмуриться.
— Боги мои, — выдохнул Тариэль, — неужели Гаал на сей раз не промахнулся, и я действительно…
Глава XIII
Резкий, требовательный рев Повелителя заставил Гаала немедленно отправиться к нему. Ярость Вундворма на сей раз перехлестывала через край. Он метался и бил по стенам хвостом с такою силой, что на камнях оставались кровавые брызги. По счастью, в такое состояние он впадал редко, но успокоить его можно было лишь одним способом — выпустив на свободную охоту. Это было Гаалу известно, но никак не входило в его ближайшие планы. После гибели Хэма прошло совсем немного времени, Нумалия все еще оставалась взбудораженной этим трагическим событием, и риск оказаться раскрытым для Ордена Воплощения был неоправданно велик.
— Послушай, — обратился Гаал к Вундворму, — сейчас не самое подходящее время для Охоты! Чуть позже… ты же знаешь, что твоя воля — закон для меня, но нужно только немного подождать.
Гаал не знал наверняка, понимает его Повелитель или нет, имеет ли для Вундворма смысл человеческая речь. Он привык полагать Повелителя существом высшего порядка, но всякая живая вера имеет оборотную сторону — мучительные сомнения, и порой Гаалу казалось, что он имеет дело просто с опасным и напрочь лишенным разума животным. Все-таки Вундворм был, большей частью, рептилией, а всякий, кто берется содержать таковых, должен быть готовым к тому, что обожаемая гадина никогда не научится даже узнавать своего хозяина в лицо и способна без всяких угрызений совести употребить его в пищу. Это делает их богоподобными, ибо именно богам свойственна такая непредсказуемость, они зачастую подвергают своих преданных апологетов невообразимым мучениям, и, наоборот, сообразуясь лишь с собственной изощренно-жестокой прихотью, возносят к вершинам недостойных. В этом смысле Вундворм очевидно принадлежал к сонму божеств. Слова Гаала не произвели на него впечатления. Он продолжал угрожающе шипеть и царапать каменные плиты пола твердыми, как закаленная сталь, когтями единственной пары конечностей, оставляя глубокие борозды, требуя свободы действий. Во взоре кошачьих глаз, обращенных на Гаала, стыла первозданная ненависть.
— Я посвятил тебе всю мою жизнь, — хрипло произнес князь, — и не заслужил того, чтобы ты меня так ненавидел!
Он и сам не подозревал до сего момента, как такие слова, исторгнувшиеся из самой глубины души, могут сорваться с его языка. Прежде Гаалу и в голову бы не пришло бунтовать, но сейчас он чувствовал, что его бесконечная и бескорыстная любовь к Повелителю глубоко уязвлена черной неблагодарностью этого существа.
— Ты разрываешь мне душу, — почти выкрикнул Гаал. — Это… несправедливо! Я… — его голос сорвался, а к горлу подступил комок.
Князю на миг показалось, что он умирает. Он испытывал чувства фанатика, впервые в жизни осмелившегося вместо униженных молений обратить к небесам проклятья. Никто, кроме Вундворма, не был свидетелем этой одинокой трагедии. Но гадина слегка растерялась — не из-за смысла слов Гаала, но из-за незнакомой интонации своего восставшего раба.
Никогда еще князь не оставлял Повелителя, чувствуя такое глубокое раскаяние, с такою тяжестью на сердце.
Гаал знал о мертвом острове все. Начать с того, что его предки-торговцы довольно долго, в течение многих десятилетий, вели дела с Тиаром, до тех пор, пока один из них не решился совершить похищение запретной сакральной таволы. Наверное, насмешка или справедливость судьбы в том и проявилось, что ловкий торгаш и вероломный вор из всего, созданного на Тиаре, завладел самым уродливым и безобразным. Маленький остров так долго и щедро дарил миру истинную красоту и радость своих сияющих красок. Его жители имели полное право сохранять для себя свою особую тайну "живых" изображений. Но похищенная, она превратилась в великое зло.
Почему человек, точно капризное дитя, извечно стремится заполучить именно то, чего ему не должно касаться?!
До сих пор Гаал полагал служение Повелителю благословением и особенной привилегией своего рода. Но сейчас он впервые увидел в нем подлинное проклятье. Да и чего же еще заслуживал род вора, погубившего чудесный остров?
Он постарался немедленно прогнать крамольные мысли. Искушение, вот как это называется! Стоит поддаться таковому, и вся жизнь потеряет свой великий смысл.
Ничего, он, князь Гаал, сумеет преодолеть недостойную слабость. В самое же ближайшее время он исполнит волю Повелителя, как делал это всегда. И выпустит его на Охоту.
Но сначала нужно все-таки убедиться в том, что собой представляет пленник. Дождавшись утра, Гаал направился к Тариэлю, которого застал спящим сидя перед таволой, накрытой полотном, так что сразу увидеть изображение князю не удалось; он протянул руку, чтобы отодвинуть завесу, но его кисть оказалась словно в железных тисках, перехваченная пальцами Тариэля.
— Похоже на воровство, князь, — осуждающе проговорил тот. — Хотя бы из вежливости стоило сначала спросить разрешения взглянуть.
— Я бы так и сделал, но не хотел нарушать твой покой, — невозмутимо отозвался Гаал. — Ты, похоже, очень устал. Долго трудился?
— Пару часов назад закончил.
— О! Почти целые сутки! И в какой стадии находится картина. Кстати, отпусти меня, ты мне запястье сломаешь. Хватка у тебя, как у молотобойца.
— Обещай не прикасаться к таволе. Отведенное мне время еще не истекло.
— Хорошо, хорошо! Тебе ничего не нужно?
— Поговорить с тобой.
— Да? О чем? Я весь внимание, — Гаал потер кисть, на которой начали отчетливо проступать синяки от пальцев Тариэля.
— О Тиаре.
Князь замер, ему показалось, что он ослышался.
— О Тиаре, мертвом острове великих мастеров, — уточнил Тариэль, следя за его реакцией. — Поскольку ты считаешь себя знатоком и ценителем живописи, то должен хотя бы слышать о нем.
— Это так, — подтвердил Гаал, — да, конечно, я немало слышал об острове. И что же?
— В таком случае, тебе также известно, что никто из его жителей не спасся после извержения вулкана, а тиарийская живописная школа погибла вместе с ними.
— Увы, — согласился князь. — Поэтому созданные там произведения весьма сложно приобрести.
— Но почему-то я уверен, что тебе это удавалось.
— Да, и тиарийские таволы — жемчужина собранной мною коллекции, предмет моей особенной гордости. Но почему ты спрашиваешь?
— Что бы ты сказал, если бы тебе предложили дешево приобрести столько таких тавол, сколько пожелаешь иметь?
— Это невозможно. Большинство из них навеки погребено под слоем пепла на Тиаре. А если речь об искусных подделках, мне они не нужны. Я признаю только подлинники.
— И все же? Ты поспособствовал бы тому, чтобы такой человек вошел в узкий круг членов твоего Ордена, Магистр?
— Не понимаю, о чем ты… — начал было Гаал, выигрывая время, чтобы успеть оценить ситуацию, но в этот момент, не дав ему опомниться, Тариэль рывком сдернул завесу с таволы.
— А это понимаешь?
— Где ты взял ее? — Гаал схватился за сердце.
— Это — подделка?
— Нет… она очень похожа на настоящую! Но откуда…
— Я написал ее за прошлые сутки, князь. Краски еще не до конца высохли, да и вообще работа не завершена, кое-где не хватает нескольких штрихов…
— Ты тиариец… — прохрипел потрясенный князь.
— Ну, да, до некоторой степени, — буднично отозвался Тариэль, разумеется, не подавая вида, что сам узнал эту новость не далее как прошедшей ночью. — Тогда погибли не все, нескольким людям удалось спастись и продолжить род. Так что я, действительно, прямой потомок тех самых мастеров.
Гаал пошатнулся и, наверное, не устоял бы на ногах, если бы Тариэль не успел его поддержать.
— Представляешь, какое богатство само плывет тебе в руки, если я стану работать на тебя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29