Сами они, конечно, не могли этого помнить — им рассказали в том самом цирке несколько лет спустя. Так началось их пожизненное путешествие из балагана в балаган, и нынешний, по их словам, был еще не худший. Естественно, никуда бежать они не могли, да и не хотели.
В общем, дни шли за днями, а я по-прежнему не видела никаких реальных путей к спасению. На поливаемом водой пруте появился ржавый налет, но, как и предполагалось, до полной победы было еще очень далеко. Я надеялась, что как-нибудь Прум напьется и забудет закрыть клетку или, по крайней мере, утратит скорость реакции. Но он, похоже, вообще не пил. Впервые я решительно осуждала трезвый образ жизни.
Моя ненависть к поработителям, а заодно и к приходившим смотреть на меня зевакам не слабела, но теперь еще мучительнее было растущее отчаяние при мысли о пришельцах, которые, наверное, уже покинули Землю или собираются сделать это на днях…
Было и нечто более земное, угнетавшее меня. А именно: приближался брачный сезон. Гарвумы не собирались сворачивать на это время свои гастроли — с какой стати? — и я чувствовала, что сидеть в клетке на потеху толпе во время брачного сезона будет намного унизительней, чем в обычное время. Сидеть под взглядами всех этих мужиков… Но даже это было не самым худшим. Я не знала, чего можно ожидать от самих балаганщиков в эту пору. Пору, когда в мужчинах просыпается Великий змей Шуш.
Я давно сбилась со счета календарных дат — да и не для всех брачный сезон наступает одновременно, тут плюс-минус несколько дней, — но уже чувствовала первые признаки сезонных изменений в собственном теле. Терпеть их не могу. Эти набухающие губы, увеличивающаяся грудь — так некрасиво! Опухаешь, словно тебя покусали насекомые. Но самцам нравится. Не ищите здесь логики. Когда мужчина превращается в самца, логика его оставляет.
Зверинец прибыл в очередной город — кажется, он назывался Лорн. Здесь, как видно, не нашлось достаточно вместительного пустого помещения по приемлемой цене, и зверинец разместился в двух сараях с небольшими окошками вдоль крыши. Моими соседями по сараю оказались одни лишь животные, и это было кстати — и старуха, и сросшиеся были мне неприятны. Как обычно, к вечеру у меня ныли крылья, а заодно плечи и спина. Попробуйте просидеть целый день, держа руки разведенными в стороны и помахивая ими, и вы поймете мои ощущения к концу «рабочей смены». Съев свой ужин (надо отдать должное хозяевам — для еды мне все же давали ложку, а не вынуждали есть прямо из миски, как животных; правда, ложка была деревянная и в качестве оружия не годилась), я улеглась в темноте на солому. Делать было, как всегда в это время, нечего, и, привычно перебрав в голове несколько неосуществимых планов, я быстро уснула.
Проснулась я в неурочное время. Было еще совершенно темно.
Я не знаю, разбудил меня звук или движение, но я сразу же почувствовала, что в моей клетке есть кто-то еще. Я резко села, отодвигаясь в угол, и смутно различила во мраке высокий силуэт. В этот момент, вырвавшись из облаков, в окошко сарая заглянула Лла, и ее тусклый багровый свет отразился в глазах смотревшего на меня чудовища. Глубокие шрамы на выступившей из тьмы неподвижной маски казались бездонными черными каньонами…
Прум! Внутри меня все оборвалось от ужаса. Что он хочет от меня, придя посреди ночи в брачный сезон?! Я судорожным глотком набрала в легкие воздуха, чтобы закричать — не слишком, впрочем, рассчитывая на помощь…
Он понял мое намерение и поднес руку к губам, призывая меня к молчанию. Это вселило в меня надежду — значит, он все же боится моего крика. Но, прежде чем заорать, я все-таки заметила, что в руках он держит какой-то сверток, а вовсе не кнут или дубинку. И не пытается подойти, чтобы заткнуть мне рот. Мой взгляд на мгновение скользнул за его спину… может, я все еще сплю? Дверь клетки была приоткрыта!
Что бы это ни значило, я решила пока не поднимать шума и лишь подобралась для молниеносного прыжка в сторону двери. О том, что за воротами сарая — холодная осень, а я босиком и в легкой одежде и мне нечем прикрыть крылья, я в тот момент не думала. Зато подумала в следующий, когда Прум положил передо мной свой сверток и отступил на шаг, давая мне спокойно обследовать свой подарок. Сверток оказался каким-то длинным одеянием, плащом или пальто с капюшоном, в которое была завернута пара матерчатых туфель.
Не сводя с него глаз, я стала надевать все это. Он кивнул одобрительно.
— Я могу уйти? — тихо спросила я, не веря своему счастью.
Кивок.
— Совсем уйти? — уточнила я.
Кивок, за ним еще один. Мол, не сомневайся, ты поняла меня правильно.
Все еще опасаясь какого-то подвоха, я встала и, стараясь держаться подальше от Прума, обошла его и выскользнула в дверь. Сердце билось как сумасшедшее. Неужели наконец-то свобода?!
Однако стоило мне подбежать к двери сарая, и я убедилась, что она заперта. Я обернулась, сжимая кулаки, но Прум шел ко мне, держа наготове ключ. Я сделала шаг в сторону; он отпер ворота и повернулся ко мне. Ткнул себя в грудь, пошевелил двумя пальцами, изображая идущие ноги, затем повторил тот же жест, указав на меня.
— Сначала вы, потом я? — поняла я. К нему все обращались на «ты», но мне было велено называть на «вы» всех балаганщиков, хотя если Гарвум думал, что это внушит мне покорность, он сильно ошибался.
Прум снова кивнул.
— Почему вы это делаете? — Я не могла не задать этот вопрос. Как не могла и не понимать, что у него будут большие неприятности из-за моего побега.
Вместо ответа он отвернулся и встал в багровый параллелограмм лунного света. Затем сделал несколько шагов назад, давая свету вползти по ногам на спину, и, закинув руки назад, задрал рубаху до самой шеи. При таком тусклом освещении я скорее угадала, чем различила два старых вертикальных шрама в верхней части спины.
Он тоже когда-то был крылатым.
Не знаю, почему он не помог мне раньше. Может, копил деньги из своего скудного жалованья, чтобы купить для меня одежду и обувь. Может, просто не решался, боясь потерять работу, — и трудно его за это осуждать… Полагаю, Гарвумы не знали о его прошлом, иначе вряд ли доверили бы меня его попечению. Интересно, какие у него были крылья — обычное жалкое недоразумение или настоящие, как у меня?
Он вышел в ночь, и я, подождав некоторое время, осторожно последовала за ним. Прума уже нигде не было видно. Я с удовольствием вдохнула холодный и чистый, свободный от запахов зверинца воздух свободы. Впрочем, прежде чем окончательно оказаться вне власти своих врагов, следовало миновать сгрудившиеся возле сараев повозки. Они располагались уже не кольцом, а сдвоенным углом, и внутри этого угла потрескивал небольшой костерок. Вокруг него стояли несколько ящиков и валялись доски, приготовленные, но не скормленные пламени; над огнем, удерживаемый двумя врытыми в землю немощеной площади рогатками, висел горизонтальный железный прут. Должно быть, еще недавно балаганщики готовили здесь ужин и грелись у костра, но теперь ушли спать в вагончик, опрометчиво оставив огонь догорать.
План возмездия созрел моментально. Я выбрала самую толстую из валявшихся у костра досок и подперла ею дверь вагончика. Затем приспособила для этой цели и другие доски, которым хватило длины. Для пущей гарантии я использовала и прут, ухватив его за конец завернутой в полу одежды рукой. Теперь дверь не смогли бы выбить изнутри и сильные мужчины, во всяком случае, за короткое время. А для того, чтобы сгорел деревянный фургон, много времени и не надо…
Я уже выхватила из костра горящую головню и направилась к вагону, предвкушая, как будут вопить и корчиться в огне мои враги. Те, кто держал меня в клетке как животное, кто заставлял меня день за днем, декаду за декадой терпеть самое страшное унижение в моей жизни…
Но тут мне пришли в голову два соображения. Первое — что там мог находиться и Прум. Это было, впрочем, практически исключено — я знала, что он спит не здесь, Гарвумы считали ниже своего достоинства делить один вагончик с ним, нанятым для самой грязной работы. Второе соображение, однако, было куда более весомым. Если я устрою пожар, в котором заживо сгорят несколько аньйо, полиция тут же займется этим делом. Что называется, по горячим следам. И сразу же установит, что это был поджог и что среди экспонатов зверинца не достает крылатой, о которой сообщалось в афишах и которую многие видели днем. Дальше будет сделан очевидный вывод и начнется охота. А имперская полиция куда дотошней ранайской и так легко от меня не отстанет; просто покинуть город будет недостаточно. Будь у меня деньги, тйорл, оплаченное место на корабле, да хотя бы приличное оружие — меня бы это не остановило. Но у меня не было ничего, и я не знала, как скоро смогу удалиться от Лорна на безопасное расстояние. С другой стороны, простым побегом из зверинца полиция заниматься не будет. Все-таки, несмотря на отдельные экзотические исключения — в каковые меня угораздило попасть, — института рабства в метрополии давно нет, а значит, нет и системы охоты за беглыми рабами. Если бы сбежал опасный хищник, тогда другое дело, а если аньйо — это проблема исключительно тех, кто за ним недоглядел.
Хотя на самом деле аньйо опасней любого хищника, что я только что собиралась продемонстрировать…
Но не собралась. Мне было чертовски досадно оставлять их безнаказанными, но благоразумие все же взяло верх над жаждой мести.
Я оставила дверь подпертой досками (пусть-ка помучаются, выбираясь из вагончика утром!), но железный прут взяла с собой — хоть какое-то оружие. Я сунула его в рукав пальто и придерживала пальцами, чтобы не выпал, но если что — он удобно соскользнул бы прямо в ладонь. Поспешно пройдя мимо повозок, я нырнула в первый же переулок.
Свободна! Наконец-то свободна! Мне хотелось петь и танцевать прямо на мостовой. Но на самом деле время для хореографических упражнений еще не настало. Мне все еще нужно было пересечь океан, но нечем было заплатить даже за кусок хлеба. К тому же начался брачный сезон, самая опасная пора в году, а у меня не слишком хорошо с оружием.
Я припомнила илсудрумские обычаи. Надо сделать белую ленточку. После некоторых усилий мне удалось оторвать полосу ткани от полы моей рубашки. Конечно, белой ее можно было назвать весьма относительно, но за неимением лучшего… Я свернула ее вдоль, чтобы выглядело аккуратнее, и обвязала вокруг головы.
В цивилизованную эпоху, когда аньйо наконец поняли необходимость бороться с безумием брачных сезонов, у разных народов появились разные способы заключения брачного поведения в какие-то рамки. Сезонные признаки появляются у женщины независимо от ее воли, поэтому, поскольку инициатива традиционно исходит от мужчины, понадобились дополнительные атрибуты, обозначающие женское желание либо его отсутствие. В Ранайе в брачный сезон женщина, которая ищет знакомства с мужчиной, носит красную ленту на голове или на плече, или красный платок на шее, или красный шарф, или красный пояс; домогаться ранайки, не имеющей такой детали в одежде, — не просто дурной тон, но и нарушение порядка, за которое виновный может загреметь в тюрьму до конца сезона. В Илсудруме действует обратный принцип — специальные атрибуты в виде белой ленты носят женщины, которые не хотят сексуального внимания со стороны мужчин. Разумеется, вне брачного сезона (а у мужчин — и во время его) красные и белые ленты тоже могут носиться, но никакого особого значения не имеют.
Вот только далеко не все мужчины (да и женщины тоже, будем справедливы) могут и хотят держать себя в предписанных законом и обычаем рамках. На то он и брачный сезон — пора безумств.
Было холодно. Я поплотнее запахнула пальто и обняла себя за плечи. Явно неподходящая погода для ночевки на открытом воздухе.
Да еще, судя по затянутому облаками небу, и дождь может пойти…
Нужно ли мне как можно скорее выбраться из города (до ближайшей деревни, наверное, придется идти пешком часа два) или опасность уже позади и можно поискать пристанище здесь? Вопрос на самом деле бессмысленный — я все равно не ориентировалась в Лорне, так что оставалось шагать наугад. Перед каждой площадью я замедлила шаг и осторожно выглядывала из-за угла — вдруг ноги сыграли со мной злую шутку и привели обратно к зверинцу?..
Но нет, этой встречи мне удалось избежать. Зато, проплутав некоторое время по погруженным во мрак улицам, я вышла к порту.
Это был речной порт. Как я и опасалась, Гарвумы завезли меня не только на юг, но и в глубь континента. Однако, судя по стройным мачтам явно морских судов, возвышавшимся у дальних причалов, за баржами и ройками, океан был все же недалеко.
Порт, как обычно и бывает ночью, выглядел совершенно безжизненным. От реки тянуло тинистым запахом сырой рыбы; изредка доносился тихий всплеск. Кое-где на воде подрагивали желтые отсветы кормовых фонарей, но в целом порт, как и весь город, лежал во тьме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
В общем, дни шли за днями, а я по-прежнему не видела никаких реальных путей к спасению. На поливаемом водой пруте появился ржавый налет, но, как и предполагалось, до полной победы было еще очень далеко. Я надеялась, что как-нибудь Прум напьется и забудет закрыть клетку или, по крайней мере, утратит скорость реакции. Но он, похоже, вообще не пил. Впервые я решительно осуждала трезвый образ жизни.
Моя ненависть к поработителям, а заодно и к приходившим смотреть на меня зевакам не слабела, но теперь еще мучительнее было растущее отчаяние при мысли о пришельцах, которые, наверное, уже покинули Землю или собираются сделать это на днях…
Было и нечто более земное, угнетавшее меня. А именно: приближался брачный сезон. Гарвумы не собирались сворачивать на это время свои гастроли — с какой стати? — и я чувствовала, что сидеть в клетке на потеху толпе во время брачного сезона будет намного унизительней, чем в обычное время. Сидеть под взглядами всех этих мужиков… Но даже это было не самым худшим. Я не знала, чего можно ожидать от самих балаганщиков в эту пору. Пору, когда в мужчинах просыпается Великий змей Шуш.
Я давно сбилась со счета календарных дат — да и не для всех брачный сезон наступает одновременно, тут плюс-минус несколько дней, — но уже чувствовала первые признаки сезонных изменений в собственном теле. Терпеть их не могу. Эти набухающие губы, увеличивающаяся грудь — так некрасиво! Опухаешь, словно тебя покусали насекомые. Но самцам нравится. Не ищите здесь логики. Когда мужчина превращается в самца, логика его оставляет.
Зверинец прибыл в очередной город — кажется, он назывался Лорн. Здесь, как видно, не нашлось достаточно вместительного пустого помещения по приемлемой цене, и зверинец разместился в двух сараях с небольшими окошками вдоль крыши. Моими соседями по сараю оказались одни лишь животные, и это было кстати — и старуха, и сросшиеся были мне неприятны. Как обычно, к вечеру у меня ныли крылья, а заодно плечи и спина. Попробуйте просидеть целый день, держа руки разведенными в стороны и помахивая ими, и вы поймете мои ощущения к концу «рабочей смены». Съев свой ужин (надо отдать должное хозяевам — для еды мне все же давали ложку, а не вынуждали есть прямо из миски, как животных; правда, ложка была деревянная и в качестве оружия не годилась), я улеглась в темноте на солому. Делать было, как всегда в это время, нечего, и, привычно перебрав в голове несколько неосуществимых планов, я быстро уснула.
Проснулась я в неурочное время. Было еще совершенно темно.
Я не знаю, разбудил меня звук или движение, но я сразу же почувствовала, что в моей клетке есть кто-то еще. Я резко села, отодвигаясь в угол, и смутно различила во мраке высокий силуэт. В этот момент, вырвавшись из облаков, в окошко сарая заглянула Лла, и ее тусклый багровый свет отразился в глазах смотревшего на меня чудовища. Глубокие шрамы на выступившей из тьмы неподвижной маски казались бездонными черными каньонами…
Прум! Внутри меня все оборвалось от ужаса. Что он хочет от меня, придя посреди ночи в брачный сезон?! Я судорожным глотком набрала в легкие воздуха, чтобы закричать — не слишком, впрочем, рассчитывая на помощь…
Он понял мое намерение и поднес руку к губам, призывая меня к молчанию. Это вселило в меня надежду — значит, он все же боится моего крика. Но, прежде чем заорать, я все-таки заметила, что в руках он держит какой-то сверток, а вовсе не кнут или дубинку. И не пытается подойти, чтобы заткнуть мне рот. Мой взгляд на мгновение скользнул за его спину… может, я все еще сплю? Дверь клетки была приоткрыта!
Что бы это ни значило, я решила пока не поднимать шума и лишь подобралась для молниеносного прыжка в сторону двери. О том, что за воротами сарая — холодная осень, а я босиком и в легкой одежде и мне нечем прикрыть крылья, я в тот момент не думала. Зато подумала в следующий, когда Прум положил передо мной свой сверток и отступил на шаг, давая мне спокойно обследовать свой подарок. Сверток оказался каким-то длинным одеянием, плащом или пальто с капюшоном, в которое была завернута пара матерчатых туфель.
Не сводя с него глаз, я стала надевать все это. Он кивнул одобрительно.
— Я могу уйти? — тихо спросила я, не веря своему счастью.
Кивок.
— Совсем уйти? — уточнила я.
Кивок, за ним еще один. Мол, не сомневайся, ты поняла меня правильно.
Все еще опасаясь какого-то подвоха, я встала и, стараясь держаться подальше от Прума, обошла его и выскользнула в дверь. Сердце билось как сумасшедшее. Неужели наконец-то свобода?!
Однако стоило мне подбежать к двери сарая, и я убедилась, что она заперта. Я обернулась, сжимая кулаки, но Прум шел ко мне, держа наготове ключ. Я сделала шаг в сторону; он отпер ворота и повернулся ко мне. Ткнул себя в грудь, пошевелил двумя пальцами, изображая идущие ноги, затем повторил тот же жест, указав на меня.
— Сначала вы, потом я? — поняла я. К нему все обращались на «ты», но мне было велено называть на «вы» всех балаганщиков, хотя если Гарвум думал, что это внушит мне покорность, он сильно ошибался.
Прум снова кивнул.
— Почему вы это делаете? — Я не могла не задать этот вопрос. Как не могла и не понимать, что у него будут большие неприятности из-за моего побега.
Вместо ответа он отвернулся и встал в багровый параллелограмм лунного света. Затем сделал несколько шагов назад, давая свету вползти по ногам на спину, и, закинув руки назад, задрал рубаху до самой шеи. При таком тусклом освещении я скорее угадала, чем различила два старых вертикальных шрама в верхней части спины.
Он тоже когда-то был крылатым.
Не знаю, почему он не помог мне раньше. Может, копил деньги из своего скудного жалованья, чтобы купить для меня одежду и обувь. Может, просто не решался, боясь потерять работу, — и трудно его за это осуждать… Полагаю, Гарвумы не знали о его прошлом, иначе вряд ли доверили бы меня его попечению. Интересно, какие у него были крылья — обычное жалкое недоразумение или настоящие, как у меня?
Он вышел в ночь, и я, подождав некоторое время, осторожно последовала за ним. Прума уже нигде не было видно. Я с удовольствием вдохнула холодный и чистый, свободный от запахов зверинца воздух свободы. Впрочем, прежде чем окончательно оказаться вне власти своих врагов, следовало миновать сгрудившиеся возле сараев повозки. Они располагались уже не кольцом, а сдвоенным углом, и внутри этого угла потрескивал небольшой костерок. Вокруг него стояли несколько ящиков и валялись доски, приготовленные, но не скормленные пламени; над огнем, удерживаемый двумя врытыми в землю немощеной площади рогатками, висел горизонтальный железный прут. Должно быть, еще недавно балаганщики готовили здесь ужин и грелись у костра, но теперь ушли спать в вагончик, опрометчиво оставив огонь догорать.
План возмездия созрел моментально. Я выбрала самую толстую из валявшихся у костра досок и подперла ею дверь вагончика. Затем приспособила для этой цели и другие доски, которым хватило длины. Для пущей гарантии я использовала и прут, ухватив его за конец завернутой в полу одежды рукой. Теперь дверь не смогли бы выбить изнутри и сильные мужчины, во всяком случае, за короткое время. А для того, чтобы сгорел деревянный фургон, много времени и не надо…
Я уже выхватила из костра горящую головню и направилась к вагону, предвкушая, как будут вопить и корчиться в огне мои враги. Те, кто держал меня в клетке как животное, кто заставлял меня день за днем, декаду за декадой терпеть самое страшное унижение в моей жизни…
Но тут мне пришли в голову два соображения. Первое — что там мог находиться и Прум. Это было, впрочем, практически исключено — я знала, что он спит не здесь, Гарвумы считали ниже своего достоинства делить один вагончик с ним, нанятым для самой грязной работы. Второе соображение, однако, было куда более весомым. Если я устрою пожар, в котором заживо сгорят несколько аньйо, полиция тут же займется этим делом. Что называется, по горячим следам. И сразу же установит, что это был поджог и что среди экспонатов зверинца не достает крылатой, о которой сообщалось в афишах и которую многие видели днем. Дальше будет сделан очевидный вывод и начнется охота. А имперская полиция куда дотошней ранайской и так легко от меня не отстанет; просто покинуть город будет недостаточно. Будь у меня деньги, тйорл, оплаченное место на корабле, да хотя бы приличное оружие — меня бы это не остановило. Но у меня не было ничего, и я не знала, как скоро смогу удалиться от Лорна на безопасное расстояние. С другой стороны, простым побегом из зверинца полиция заниматься не будет. Все-таки, несмотря на отдельные экзотические исключения — в каковые меня угораздило попасть, — института рабства в метрополии давно нет, а значит, нет и системы охоты за беглыми рабами. Если бы сбежал опасный хищник, тогда другое дело, а если аньйо — это проблема исключительно тех, кто за ним недоглядел.
Хотя на самом деле аньйо опасней любого хищника, что я только что собиралась продемонстрировать…
Но не собралась. Мне было чертовски досадно оставлять их безнаказанными, но благоразумие все же взяло верх над жаждой мести.
Я оставила дверь подпертой досками (пусть-ка помучаются, выбираясь из вагончика утром!), но железный прут взяла с собой — хоть какое-то оружие. Я сунула его в рукав пальто и придерживала пальцами, чтобы не выпал, но если что — он удобно соскользнул бы прямо в ладонь. Поспешно пройдя мимо повозок, я нырнула в первый же переулок.
Свободна! Наконец-то свободна! Мне хотелось петь и танцевать прямо на мостовой. Но на самом деле время для хореографических упражнений еще не настало. Мне все еще нужно было пересечь океан, но нечем было заплатить даже за кусок хлеба. К тому же начался брачный сезон, самая опасная пора в году, а у меня не слишком хорошо с оружием.
Я припомнила илсудрумские обычаи. Надо сделать белую ленточку. После некоторых усилий мне удалось оторвать полосу ткани от полы моей рубашки. Конечно, белой ее можно было назвать весьма относительно, но за неимением лучшего… Я свернула ее вдоль, чтобы выглядело аккуратнее, и обвязала вокруг головы.
В цивилизованную эпоху, когда аньйо наконец поняли необходимость бороться с безумием брачных сезонов, у разных народов появились разные способы заключения брачного поведения в какие-то рамки. Сезонные признаки появляются у женщины независимо от ее воли, поэтому, поскольку инициатива традиционно исходит от мужчины, понадобились дополнительные атрибуты, обозначающие женское желание либо его отсутствие. В Ранайе в брачный сезон женщина, которая ищет знакомства с мужчиной, носит красную ленту на голове или на плече, или красный платок на шее, или красный шарф, или красный пояс; домогаться ранайки, не имеющей такой детали в одежде, — не просто дурной тон, но и нарушение порядка, за которое виновный может загреметь в тюрьму до конца сезона. В Илсудруме действует обратный принцип — специальные атрибуты в виде белой ленты носят женщины, которые не хотят сексуального внимания со стороны мужчин. Разумеется, вне брачного сезона (а у мужчин — и во время его) красные и белые ленты тоже могут носиться, но никакого особого значения не имеют.
Вот только далеко не все мужчины (да и женщины тоже, будем справедливы) могут и хотят держать себя в предписанных законом и обычаем рамках. На то он и брачный сезон — пора безумств.
Было холодно. Я поплотнее запахнула пальто и обняла себя за плечи. Явно неподходящая погода для ночевки на открытом воздухе.
Да еще, судя по затянутому облаками небу, и дождь может пойти…
Нужно ли мне как можно скорее выбраться из города (до ближайшей деревни, наверное, придется идти пешком часа два) или опасность уже позади и можно поискать пристанище здесь? Вопрос на самом деле бессмысленный — я все равно не ориентировалась в Лорне, так что оставалось шагать наугад. Перед каждой площадью я замедлила шаг и осторожно выглядывала из-за угла — вдруг ноги сыграли со мной злую шутку и привели обратно к зверинцу?..
Но нет, этой встречи мне удалось избежать. Зато, проплутав некоторое время по погруженным во мрак улицам, я вышла к порту.
Это был речной порт. Как я и опасалась, Гарвумы завезли меня не только на юг, но и в глубь континента. Однако, судя по стройным мачтам явно морских судов, возвышавшимся у дальних причалов, за баржами и ройками, океан был все же недалеко.
Порт, как обычно и бывает ночью, выглядел совершенно безжизненным. От реки тянуло тинистым запахом сырой рыбы; изредка доносился тихий всплеск. Кое-где на воде подрагивали желтые отсветы кормовых фонарей, но в целом порт, как и весь город, лежал во тьме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93