Однако давно известно, что свойства предков могут передаваться через много поколений, и поэтому в нашем мире до сих пор еще рождаются крылатые. Но наш мир чем-то отличается от того, другого, и поэтому здесь даже самые сильные крылья не могут поднять аньйо в воздух. Вот если бы мне удалось вернуться туда, на планету, которую я могла бы с куда большим основанием называть своей родиной…
Я уже не в первый раз думала об этом, глядя на звезды, и как раз теперь, когда они были видны так отчетливо, я столь же отчетливо поняла, что мне до них никогда не добраться. И что мои надежды на то, что я смогу летать, когда стану взрослой, столь же призрачны. Если бы кому-то из крылатых это удалось, об этом сохранились бы упоминания в исторических хрониках. Но их не было; старинные обвинения церковных судов, утверждавших, что крылатые-де по ночам летают на шабаш, вряд ли стоит принимать всерьез…
Я почувствовала, что глаза мои наполняются слезами от острой жалости к себе. Здесь, посреди ночного луга, никто не мог увидеть моей слабости, но я старательно растянула губы в улыбке, как делала всегда, когда хотелось заплакать. Но это не помогло; слезы покатились по щекам, и я принялась со злостью стирать их руками.
Звезды дрожали, двоились и расплывались…
Наконец я проморгалась и насухо вытерла глаза. Но звезды не успокоились. Точнее, не успокоилась одна из них — она продолжала двигаться.
Мне уже приходилось видеть метеоры, но это был не метеор. Метеор подобен искре от костра, гаснущей через несколько секунд. А эта звезда двигалась спокойно и уверенно, не меняя яркости. Я следила за ней, наверное, целую минуту, а потом вскочила на ноги.
— Йарре!
Он подошел, дожевывая траву. Я взлетела в седло и саданула пятками по мохнатым бокам: «Йо!» Должно быть, несколько обалдев от моей внезапной прыти, он скакнул вперед, а потом помчался своим обычным аллюром.
Но как бы быстро ни бежал мой тйорл, звезда была быстрее.
Медленно, но неотвратимо она уползала от зенита к горизонту, двигаясь (как я сообразила к этому времени) на северо-запад. И еще… может, это мне лишь казалось, но она спускалась по небу не так, как обычные звезды, когда они заходят — заходят для нас, но в то же время восходят для кого-то на западе; она же как будто и в самом деле становилась ближе к земле.
На нашем пути встала темная громада леса, и Йарре двинул головой, предлагая скакать в объезд. Но я упрямо сжала его рога: вперед! Над головой замелькали сучья и листья, и вскоре первая ветка обожгла меня ударом по голому телу. Я пригнулась к холке Йарре, но через несколько минут выпрямилась опять, чтобы не потерять из виду звезду, мелькавшую в просветах листвы. Я пыталась прикрываться от ударов веток крыльями, но они, между прочим, тоже отнюдь не лишены чувствительности…
Где-то у нас за спиной взошла Лийа, обозначив призрачным голубоватым светом стволы деревьев и бросив на землю сетку черных теней. Ориентироваться в лесу стало легче, но звезды уже не было видно — она опустилась слишком низко. Мне оставалось лишь надеяться, что Йарре, не имевший понятия, куда и зачем мы скачем, сумеет все-таки не потерять направление. Странно, но мысль о том, что направление может изменить сама звезда, не пришла мне в голову.
Наконец лес кончился, и я снова увидела ее — уже почти у самого горизонта. В отчаянии я снова и снова погоняла Йарре, хотя он и так делал все, что мог. Мы пересекли огороженное пастбище (Йарре дважды лихо сиганул через ограду), промчались по единственной улице какой-то деревни, вызвав переполох в нескольких птичниках, затем нам повезло — некоторое время мы скакали по хорошей дороге, но потом она свернула в сторону, под копыта легли поля, затем пришлось форсировать вброд неширокую реку (я к тому времени уже давно не страдала от жары, и вода показалась мне отвратительно холодной), потом слева ощерились зубцами в лунном свете стены какого-то города… Звезда уже скрылась за горизонтом; я еще раз ненадолго увидела ее с вершины пологого холма, но, прежде чем мы поскакали вниз, она исчезла окончательно.
Лийа светила уже не сзади, а слева, да и вообще небо начало светлеть; редкие облачка, появившиеся к утру, подкрасились розовым. Близился рассвет.
Йарре повернул ко мне голову и посмотрел взглядом, значение которого трудно было не понять: «Если тебе угрожает опасность, я готов скакать и дальше, но если нет, то давай передохнем, или ты меня загонишь». Может быть, звезда опустилась всего в нескольких милях отсюда! Но что, если она пролетит еще сто, или триста, или тысячу миль? Да с чего я вообще взяла, что она собирается спуститься на землю?
Я вдруг вспомнила, что вид у меня не самый подходящий для путешествий среди бела дня. И что дома никто не знает, где я.
— Ладно, Йарре, — сказала я, отпуская его рога. — Отдохни, и поехали домой.
Когда мы въехали в Йартнар, солнце поднялось уже достаточно высоко и начало припекать. Я куталась в крылья, словно в плащ, но все равно и стражники у ворот, и аньйо на улицах провожали меня удивленными и насмешливыми взглядами, а то и выкриками. Я еще лелеяла надежду, что дома пока не обнаружили мое отсутствие — отчим обычно вставал поздно, да и мама за годы городской жизни растеряла свои крестьянские привычки, — но, разумеется, надежде этой не суждено было сбыться. Едва я въехала во двор, как мама бросилась навстречу, глядя на меня расширенными от ужаса глазами. Что и говорить, видок у меня был колоритный — полуголая, босая, исхлестанная ветками, с лесным мусором, запутавшимся в волосах… Я поспешно заверила, что со мной все в порядке и что я «просто ездила купаться».
Мне, разумеется, пришлось выслушать от отчима несколько ледяных замечаний насчет безрассудных поступков, но, хотя он был, как обычно, прав, на сей раз я пропустила его слова мимо ушей. Мне не терпелось увидеться с доктором Ваайне и рассказать ему обо всем; из троих аньйо, которым я могла довериться, он, хотя основным его занятием и была медицина, разбирался в астрономии лучше всех. Прежде ни с ним, ни с родителями я не делилась своей идеей о крылатых аньйо со звезд; это была моя и только моя мечта, слишком несбыточная для того, чтобы признаваться в ней кому-то еще. Но теперь, когда я сама видела летящую звезду… Все же ложная гордость удержала меня от того, чтобы пойти к доктору Ваайне самой, и несколько дней я ждала, когда он появится у нас дома. Впрочем, еще сильнее в эти дни я ждала известий о небесных гостях, приземлившихся где-то на северо-западе. Но все было спокойно; не то что официальные известия, но даже необычные слухи не беспокоили Йартнар. Наконец нас навестил доктор Ваайне. К тому времени я уже была готова симулировать какую-нибудь болезнь, чтобы ускорить его приход, что было бы, конечно, верхом глупости. Можете представить, в каком состоянии я тогда находилась! Улучив момент, я с как можно более небрежным видом рассказала ему о летающей звезде, которую видела ночью, назвав точную дату, но умолчав, разумеется, что несколько часов гналась за этой звездой, не разбирая дороги. Доктора это известие заинтересовало; он пожалел, что в ту ночь мирно спал, вместо того чтобы наблюдать за небом, но потрясенным он не выглядел. По его мнению, это был большой метеорит, летевший по очень пологой и высокой траектории и, возможно, действительно так и не упавший на землю. Я открыла было рот, чтобы высказать свою гипотезу, но мне тут же ясно представилось, как позабавит она доктора и как он, не расставаясь со своей добродушной улыбкой и приговаривая «видите ли, барышня…», не оставит от нее камня на камне. Так что рот мой так и закрылся, не издав ни звука. Я продолжала ждать сенсационных вестей, но дни шли за днями, а их все не было; под конец я уже и сама начала сомневаться, действительно ли была эта бешеная скачка под звездами или я просто уснула тогда, лежа на лугу, и мне все это привиделось. «Йарре, — спрашивала я, заглядывая в его большие коричневые глаза, — Йарре, ты помнишь?» Но тйорлы, увы, не умеют говорить.
Наступила осень; листья в последней агонии окрасились чахоточным румянцем, и с каждым днем все больше их сухих скрюченных трупов устилало землю. Печально завывая, тянулись на север стаи птиц. Близился брачный сезон и, соответственно, осенние каникулы.
Несмотря на каникулы, я никогда не любила это время. Прежде всего — из-за холода, вечно хмурого неба, тоскливых осенних дождей; так было в детстве, когда я ничего толком не знала о брачных сезонах. По крайней мере, на отчима и маму эти сезоны особо не влияли — я не замечала перемен в их поведении. Иное дело — другие аньйо.
Я, конечно, понимаю, что аньйо как-то должны продолжать свой род. Но неужели нельзя делать это с достоинством, не впадая, подобно животным, в безумие и исступление? Высоким штилем выражаясь, противно видеть, как свет разума в глазах аньйо (и без того у многих не слишком яркий) затмевается липким блеском вожделения. Конечно, сейчас не времена древней дикости. Цивилизованные страны делают все, чтобы свести ущерб от брачных сезонов к минимуму. Любые сделки, заключенные в брачный сезон, считаются недействительными. В это время правители не издают указов, послы не ведут переговоров, не заседают суды, даже палачи не делают свою работу — все более или менее серьезные дела откладываются на потом, когда к аньйо вновь вернутся спокойствие и здравомыслие. Школьников распускают на каникулы, хотя на них, исключая старшие классы, брачные сезоны еще не действуют — зато действуют на учителей. Но все равно каждый такой сезон насилие захлестывает мир. Число преступлений возрастает более чем в десять раз, именно в это время чаще всего вспыхивают мятежи. У большинства правителей хватает ума не развязывать в этот период войн, однако те войны, которые уже идут к этому времени, не прекращаются, а становятся куда более жестокими и для солдат, и для мирного населения.
Справедливости ради отмечу, что во время брачных сезонов создана немалая часть ранайской и вообще мировой поэзии. Но мне никогда не нравились эти истеричные стишки, пропитанные похотливым безумием. Куда интереснее читать рассудительные философские стихи, написанные этими же поэтами, но в другое время.
Впрочем, брачные сезоны действуют не на всех — я уже упоминала, в частности, своих родителей. Они и поженились в другое время.
Доктор Ваайне говорит, что нет ничего глупее, чем жениться в брачный сезон. В самом деле, все понимают, что в этот период лучше избегать серьезных и ответственных дел, а разве брак — это не серьезное и ответственное дело? Хотя доктор Ваайне, насколько мне известно, вообще никогда не был женат.
Не знаю, может быть, я унаследовала спокойный нрав по этой части от матери (уж точно не от пирата Лаарена), а может, прав отчим, говоривший, что природа лишь дала аньйо возможность для зачатия в это время — и не более, а до исступления они доводят себя сами. Так или иначе, хотя по мере взросления у меня и стали проявляться сезонные признаки — нутам набухающие губы и все такое, — никакого многократно описанного поэтами «жара» или хотя бы «томления в крови» в этот период я не чувствую. Как, впрочем, и в другие дни. Мои дуры-одноклассницы, конечно, считают, что я лишь корчу из себя недотрогу, а на самом деле мечтаю об обратном, да только на крылатую ни один парень не позарится. Ну да что с них возьмешь, они способны судить о других исключительно по себе.
Доктор Ваайне говорит, что брачные сезоны вообще на женщин влияют слабее — ведь их роль пассивна, у животных самцы дерутся за самку, а не наоборот. Но я думаю, что тут сыграло свою роль то, что я с детства воспитывалась не на романтических сказках, а на серьезных книгах, где никогда не воспевалось любовное помешательство, зато часто демонстрировались его пагубные последствия для целых народов — особенно в старину, когда правила, о которых я уже говорила, еще не были введены повсеместно. Так или иначе, я этому рада и горжусь тем, что способна контролировать себя все тринадцать месяцев в году.
Так вот, школу в очередной раз распустили на каникулы, я сидела дома, размеренный шелест дождя за окном навевал на меня тоску. Отчим говорил, что тоска и скука — удел бездельников, и я честно пыталась следовать его наставлениям, штудируя учебник гантруского (илсудрумским и старокйарохским я к тому времени уже владела совершенно свободно). Однако взгляд то и дело невольно соскальзывал со строчек, и сложные конструкции гантруской грамматики совершенно не задерживались в голове. В конце концов я подперла тяжелую голову руками и уставилась в окно, по которому ползли бесконечные змеи дождя. За этим занятием меня и застал Ллуйор.
— Скучаешь? — осведомился он.
— Что за манера — входить без стука! — ответила я с неприязнью, не меняя позы. К этому времени мы практически не общались — разве что во время совместных тренировок, если драку, пусть даже и учебную, можно называть общением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Я уже не в первый раз думала об этом, глядя на звезды, и как раз теперь, когда они были видны так отчетливо, я столь же отчетливо поняла, что мне до них никогда не добраться. И что мои надежды на то, что я смогу летать, когда стану взрослой, столь же призрачны. Если бы кому-то из крылатых это удалось, об этом сохранились бы упоминания в исторических хрониках. Но их не было; старинные обвинения церковных судов, утверждавших, что крылатые-де по ночам летают на шабаш, вряд ли стоит принимать всерьез…
Я почувствовала, что глаза мои наполняются слезами от острой жалости к себе. Здесь, посреди ночного луга, никто не мог увидеть моей слабости, но я старательно растянула губы в улыбке, как делала всегда, когда хотелось заплакать. Но это не помогло; слезы покатились по щекам, и я принялась со злостью стирать их руками.
Звезды дрожали, двоились и расплывались…
Наконец я проморгалась и насухо вытерла глаза. Но звезды не успокоились. Точнее, не успокоилась одна из них — она продолжала двигаться.
Мне уже приходилось видеть метеоры, но это был не метеор. Метеор подобен искре от костра, гаснущей через несколько секунд. А эта звезда двигалась спокойно и уверенно, не меняя яркости. Я следила за ней, наверное, целую минуту, а потом вскочила на ноги.
— Йарре!
Он подошел, дожевывая траву. Я взлетела в седло и саданула пятками по мохнатым бокам: «Йо!» Должно быть, несколько обалдев от моей внезапной прыти, он скакнул вперед, а потом помчался своим обычным аллюром.
Но как бы быстро ни бежал мой тйорл, звезда была быстрее.
Медленно, но неотвратимо она уползала от зенита к горизонту, двигаясь (как я сообразила к этому времени) на северо-запад. И еще… может, это мне лишь казалось, но она спускалась по небу не так, как обычные звезды, когда они заходят — заходят для нас, но в то же время восходят для кого-то на западе; она же как будто и в самом деле становилась ближе к земле.
На нашем пути встала темная громада леса, и Йарре двинул головой, предлагая скакать в объезд. Но я упрямо сжала его рога: вперед! Над головой замелькали сучья и листья, и вскоре первая ветка обожгла меня ударом по голому телу. Я пригнулась к холке Йарре, но через несколько минут выпрямилась опять, чтобы не потерять из виду звезду, мелькавшую в просветах листвы. Я пыталась прикрываться от ударов веток крыльями, но они, между прочим, тоже отнюдь не лишены чувствительности…
Где-то у нас за спиной взошла Лийа, обозначив призрачным голубоватым светом стволы деревьев и бросив на землю сетку черных теней. Ориентироваться в лесу стало легче, но звезды уже не было видно — она опустилась слишком низко. Мне оставалось лишь надеяться, что Йарре, не имевший понятия, куда и зачем мы скачем, сумеет все-таки не потерять направление. Странно, но мысль о том, что направление может изменить сама звезда, не пришла мне в голову.
Наконец лес кончился, и я снова увидела ее — уже почти у самого горизонта. В отчаянии я снова и снова погоняла Йарре, хотя он и так делал все, что мог. Мы пересекли огороженное пастбище (Йарре дважды лихо сиганул через ограду), промчались по единственной улице какой-то деревни, вызвав переполох в нескольких птичниках, затем нам повезло — некоторое время мы скакали по хорошей дороге, но потом она свернула в сторону, под копыта легли поля, затем пришлось форсировать вброд неширокую реку (я к тому времени уже давно не страдала от жары, и вода показалась мне отвратительно холодной), потом слева ощерились зубцами в лунном свете стены какого-то города… Звезда уже скрылась за горизонтом; я еще раз ненадолго увидела ее с вершины пологого холма, но, прежде чем мы поскакали вниз, она исчезла окончательно.
Лийа светила уже не сзади, а слева, да и вообще небо начало светлеть; редкие облачка, появившиеся к утру, подкрасились розовым. Близился рассвет.
Йарре повернул ко мне голову и посмотрел взглядом, значение которого трудно было не понять: «Если тебе угрожает опасность, я готов скакать и дальше, но если нет, то давай передохнем, или ты меня загонишь». Может быть, звезда опустилась всего в нескольких милях отсюда! Но что, если она пролетит еще сто, или триста, или тысячу миль? Да с чего я вообще взяла, что она собирается спуститься на землю?
Я вдруг вспомнила, что вид у меня не самый подходящий для путешествий среди бела дня. И что дома никто не знает, где я.
— Ладно, Йарре, — сказала я, отпуская его рога. — Отдохни, и поехали домой.
Когда мы въехали в Йартнар, солнце поднялось уже достаточно высоко и начало припекать. Я куталась в крылья, словно в плащ, но все равно и стражники у ворот, и аньйо на улицах провожали меня удивленными и насмешливыми взглядами, а то и выкриками. Я еще лелеяла надежду, что дома пока не обнаружили мое отсутствие — отчим обычно вставал поздно, да и мама за годы городской жизни растеряла свои крестьянские привычки, — но, разумеется, надежде этой не суждено было сбыться. Едва я въехала во двор, как мама бросилась навстречу, глядя на меня расширенными от ужаса глазами. Что и говорить, видок у меня был колоритный — полуголая, босая, исхлестанная ветками, с лесным мусором, запутавшимся в волосах… Я поспешно заверила, что со мной все в порядке и что я «просто ездила купаться».
Мне, разумеется, пришлось выслушать от отчима несколько ледяных замечаний насчет безрассудных поступков, но, хотя он был, как обычно, прав, на сей раз я пропустила его слова мимо ушей. Мне не терпелось увидеться с доктором Ваайне и рассказать ему обо всем; из троих аньйо, которым я могла довериться, он, хотя основным его занятием и была медицина, разбирался в астрономии лучше всех. Прежде ни с ним, ни с родителями я не делилась своей идеей о крылатых аньйо со звезд; это была моя и только моя мечта, слишком несбыточная для того, чтобы признаваться в ней кому-то еще. Но теперь, когда я сама видела летящую звезду… Все же ложная гордость удержала меня от того, чтобы пойти к доктору Ваайне самой, и несколько дней я ждала, когда он появится у нас дома. Впрочем, еще сильнее в эти дни я ждала известий о небесных гостях, приземлившихся где-то на северо-западе. Но все было спокойно; не то что официальные известия, но даже необычные слухи не беспокоили Йартнар. Наконец нас навестил доктор Ваайне. К тому времени я уже была готова симулировать какую-нибудь болезнь, чтобы ускорить его приход, что было бы, конечно, верхом глупости. Можете представить, в каком состоянии я тогда находилась! Улучив момент, я с как можно более небрежным видом рассказала ему о летающей звезде, которую видела ночью, назвав точную дату, но умолчав, разумеется, что несколько часов гналась за этой звездой, не разбирая дороги. Доктора это известие заинтересовало; он пожалел, что в ту ночь мирно спал, вместо того чтобы наблюдать за небом, но потрясенным он не выглядел. По его мнению, это был большой метеорит, летевший по очень пологой и высокой траектории и, возможно, действительно так и не упавший на землю. Я открыла было рот, чтобы высказать свою гипотезу, но мне тут же ясно представилось, как позабавит она доктора и как он, не расставаясь со своей добродушной улыбкой и приговаривая «видите ли, барышня…», не оставит от нее камня на камне. Так что рот мой так и закрылся, не издав ни звука. Я продолжала ждать сенсационных вестей, но дни шли за днями, а их все не было; под конец я уже и сама начала сомневаться, действительно ли была эта бешеная скачка под звездами или я просто уснула тогда, лежа на лугу, и мне все это привиделось. «Йарре, — спрашивала я, заглядывая в его большие коричневые глаза, — Йарре, ты помнишь?» Но тйорлы, увы, не умеют говорить.
Наступила осень; листья в последней агонии окрасились чахоточным румянцем, и с каждым днем все больше их сухих скрюченных трупов устилало землю. Печально завывая, тянулись на север стаи птиц. Близился брачный сезон и, соответственно, осенние каникулы.
Несмотря на каникулы, я никогда не любила это время. Прежде всего — из-за холода, вечно хмурого неба, тоскливых осенних дождей; так было в детстве, когда я ничего толком не знала о брачных сезонах. По крайней мере, на отчима и маму эти сезоны особо не влияли — я не замечала перемен в их поведении. Иное дело — другие аньйо.
Я, конечно, понимаю, что аньйо как-то должны продолжать свой род. Но неужели нельзя делать это с достоинством, не впадая, подобно животным, в безумие и исступление? Высоким штилем выражаясь, противно видеть, как свет разума в глазах аньйо (и без того у многих не слишком яркий) затмевается липким блеском вожделения. Конечно, сейчас не времена древней дикости. Цивилизованные страны делают все, чтобы свести ущерб от брачных сезонов к минимуму. Любые сделки, заключенные в брачный сезон, считаются недействительными. В это время правители не издают указов, послы не ведут переговоров, не заседают суды, даже палачи не делают свою работу — все более или менее серьезные дела откладываются на потом, когда к аньйо вновь вернутся спокойствие и здравомыслие. Школьников распускают на каникулы, хотя на них, исключая старшие классы, брачные сезоны еще не действуют — зато действуют на учителей. Но все равно каждый такой сезон насилие захлестывает мир. Число преступлений возрастает более чем в десять раз, именно в это время чаще всего вспыхивают мятежи. У большинства правителей хватает ума не развязывать в этот период войн, однако те войны, которые уже идут к этому времени, не прекращаются, а становятся куда более жестокими и для солдат, и для мирного населения.
Справедливости ради отмечу, что во время брачных сезонов создана немалая часть ранайской и вообще мировой поэзии. Но мне никогда не нравились эти истеричные стишки, пропитанные похотливым безумием. Куда интереснее читать рассудительные философские стихи, написанные этими же поэтами, но в другое время.
Впрочем, брачные сезоны действуют не на всех — я уже упоминала, в частности, своих родителей. Они и поженились в другое время.
Доктор Ваайне говорит, что нет ничего глупее, чем жениться в брачный сезон. В самом деле, все понимают, что в этот период лучше избегать серьезных и ответственных дел, а разве брак — это не серьезное и ответственное дело? Хотя доктор Ваайне, насколько мне известно, вообще никогда не был женат.
Не знаю, может быть, я унаследовала спокойный нрав по этой части от матери (уж точно не от пирата Лаарена), а может, прав отчим, говоривший, что природа лишь дала аньйо возможность для зачатия в это время — и не более, а до исступления они доводят себя сами. Так или иначе, хотя по мере взросления у меня и стали проявляться сезонные признаки — нутам набухающие губы и все такое, — никакого многократно описанного поэтами «жара» или хотя бы «томления в крови» в этот период я не чувствую. Как, впрочем, и в другие дни. Мои дуры-одноклассницы, конечно, считают, что я лишь корчу из себя недотрогу, а на самом деле мечтаю об обратном, да только на крылатую ни один парень не позарится. Ну да что с них возьмешь, они способны судить о других исключительно по себе.
Доктор Ваайне говорит, что брачные сезоны вообще на женщин влияют слабее — ведь их роль пассивна, у животных самцы дерутся за самку, а не наоборот. Но я думаю, что тут сыграло свою роль то, что я с детства воспитывалась не на романтических сказках, а на серьезных книгах, где никогда не воспевалось любовное помешательство, зато часто демонстрировались его пагубные последствия для целых народов — особенно в старину, когда правила, о которых я уже говорила, еще не были введены повсеместно. Так или иначе, я этому рада и горжусь тем, что способна контролировать себя все тринадцать месяцев в году.
Так вот, школу в очередной раз распустили на каникулы, я сидела дома, размеренный шелест дождя за окном навевал на меня тоску. Отчим говорил, что тоска и скука — удел бездельников, и я честно пыталась следовать его наставлениям, штудируя учебник гантруского (илсудрумским и старокйарохским я к тому времени уже владела совершенно свободно). Однако взгляд то и дело невольно соскальзывал со строчек, и сложные конструкции гантруской грамматики совершенно не задерживались в голове. В конце концов я подперла тяжелую голову руками и уставилась в окно, по которому ползли бесконечные змеи дождя. За этим занятием меня и застал Ллуйор.
— Скучаешь? — осведомился он.
— Что за манера — входить без стука! — ответила я с неприязнью, не меняя позы. К этому времени мы практически не общались — разве что во время совместных тренировок, если драку, пусть даже и учебную, можно называть общением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93