Она специально ввела в программу умение обращаться с возникающими из-за социальных условностей тратами времени, и Харриет давала звонившим мое изображение с обеспокоенной улыбкой и вежливым «спасибо», не включая меня в связь. Программы Эсси были очень хороши...
Прошедшее время. Когда я понял, что думаю об Эсси в прошедшем времени, мне стало по-настоящему плохо.
Примерно через час мне принесли бульон и крекеры, а потом я сорок пять минут простоял в очереди в уборную. Вот и все мои развлечения на третьем этаже больницы. Наконец в дверь кабинета просунула голову сестра и сказала:
- Senor Broad'ead! Por favor, - что в переводе с испанского означало: «Синьор Броуд'эд, прошу вас».
Полицейский по-прежнему стоял у входа в палату интенсивной терапии.
Эсси находилась в камере повышенного давления. Верхняя крышка камеры над самым лицом имела прозрачное окошко, и я видел выходящую из носа трубку и большой влажный компресс на месте левой части лица. Глаза ее были закрыты. Грязно-золотые волосы убраны в сеточку. Она была без сознания.
Двух минут, которые мне были отпущены, конечно, не хватило. Ни чтобы понять, что это за массивные механизмы окружают Эсси под непрозрачным покровом. Ни для того, чтобы Эсси села и поговорила со мной. Или хотя бы просто изменила выражение лица. Да у нее и не было никакого выражения.
Снаружи мне уделил всего одну минуту врач. Невысокого роста пожилой чернокожий, с заметным животиком, с контактными линзами голубого цвета, он заглянул в листок, чтобы вспомнить, с кем имеет дело.
- О да, мистер Блекхед, - сказал он. - Ваша супруга получает все необходимое, она начала реагировать на наши средства, есть некоторая надежда, что она еще до вечера ненадолго придет в себя.
Я не стал поправлять его насчет своей фамилии и задал три самых главных вопроса из своего списка:
- Меня интересует, больно ли ей? Что с ней произошло? И нужно ли Эсси что-нибудь? Я хочу сказать, что готов обеспечить абсолютно все.
• Он вздохнул и потер глаза. Очевидно, слишком долго не снимал линзы.
- О боли мы можем позаботиться, да она и так на Полной медицине. Я понимаю, что вы влиятельный человек, мистер Брекетт. Но вы ничего не можете сделать. Завтра или послезавтра, возможно, ей что-нибудь понадобится. Сегодня - нет. Вся ее левая сторона разбита, она попала под автобус. Ее сложило почти вдвое и в таком положении ваша супруга оставалась почти шесть часов, пока до нее не добрались спасатели.
Я не осознавал, что издал какой-то жалобный стон-вздох, но врач услышал. Сочувственное выражение появилось на его лице.
- Но ей в этом смысле даже повезло. Вероятно, именно это спасло ей жизнь. Она как бы находилась под давлением, иначе умерла бы от потери крови. - Он устало посмотрел на листок. - Скоро ей предстоит... сейчас посмотрим. Замена бедренного сустава, двух ребер. Восемь, десять, четырнадцать - может быть, двадцать квадратных дюймов новой кожи, погибла значительная часть левой почки. Нам понадобится трансплантат.
- Могу ли я что-нибудь...
- Нет, мистер Блекетт, - сказал он, складывая листок. - Пока ничего. Уходите, пожалуйста. Возвращайтесь после шести часов и, может, вам удастся с минуту поговорить с ней. А пока нам нужно место, которое вы занимаете.
Харриет уже переместила вещи Эсси из ее комнаты в большой номер отеля. Она даже прислала ее косметику и несколько смен белья.
Я закрылся в номере. Мне не хотелось выходить. Не хотелось видеть бодрых пьяниц в вестибюле отеля, улицы, полные напуганных людей, которые благополучно пережили катастрофу и теперь рассказывали друг другу, каково им пришлось.
Я заставил себя поесть, а потом и уснуть. Это мне удалось, но я проснулся быстро и совершенно разбитым. Затем я долго принимал горячую ванну, слушал музыку и приходил в себя..
Это был очень хороший отель. Но когда вслед за Стравинским пошел Карл Орф на откровенно сексуальные стихи Катулла, я вспомнил, как в последний раз занимался любовью со своей похотливой, сексапильной женой, которая сейчас лежала при смерти.
- Убери! - закричал я, и вечно бдительная Харриет отключила музыку на середине фразы.
- Хотите послушать сообщения, Робин? - спросила она через какой-то микрофон.
Я тщательно вытерся и только потом ответил:
- Через минуту.
Переодевшись в свежую одежду, я сел перед коммуникационной системой отеля. Тут не было полной качественной голографии, но когда Харриет взглянула на меня с плоского экрана, она выглядела вполне прилично.
Прежде всего она успокоила меня насчет Эсси. Сказала, что данные получает непрерывно, и пока все обстоит нормально. Не вполне хорошо, конечно, но и не так плохо. Харриет передала сообщение личного врача Эсси. Оно сводилось к тому, чтобы я очень уж не беспокоился. Вернее, беспокоился, но не так сильно, как я это делаю.
У Харриет накопилось немало дел. Я утвердил затрату еще половины миллиона долларов на тушение пожара в пищевых шахтах, велел Мортону добиться слушания нашего с Корпорацией дела против этого парня в Бразилиа, проинструктировал брокера, какие акции продать, чтобы иметь немного больше свободных средств для ликвидации последствий лихорадки. Потом прослушал наиболее значительные новости, закончив сообщением Альберта о последних событиях на Пищевой фабрике. Все это я проделал четко и эффективно. Я принял во внимание, что шансы Эсси на выживание все увеличиваются, и поэтому мне не следует тратить много энергии на беспокойство. Я не позволил себе даже думать о том, сколько кровавых кусков плоти отделили от тела, которое я так любил, и это спасло меня от отрицательных эмоций, которые мне не хотелось испытывать.
В прошлом я несколько лет подряд беседовал с психоаналитиком и обнаружил такие укромные области в собственном сознании, которые мне не хотелось иметь. Но так и должно быть. Как только вытаскиваешь их наружу, рассматриваешь и анализируешь, дела начинают идти на поправку. Конечно, плохо, что в нас сидят все эти звериные комплексы, но после того, как ты осознаешь, что теперь они снаружи, а не внутри, ты перестаешь принимать их близко к сердцу, и они больше не отравляют тебе жизнь.
Моя старая психоаналитическая программа, в шутку названная Зигфрид фон Психоаналитик, говорила, что это все равно как сменить внутренности.
Конечно, Зигфрид был прав. Меня вообще приводило в ярость, что он всегда оказывался прав. Но Зигфрид почему-то не сказал мне, что смена внутренностей никогда не заканчивается. Появляются все новые и новые душевные экскременты, и сколько бы ты их ни разбирал, к ним никогда не привыкнешь.
Я отключил Харриет, оставив лишь линию для чрезвычайно важных сообщений, и немного посмотрел по пьезовидению какую-то бессмысленную комедию. Затем выпил немного - в номере прекрасный бар - и налил еще. На самом деле пьезовизор я не смотрел, и выпивка меня не привлекла. Я в это время выталкивал из головы еще один комок экскрементов. Моя дорогая, любимая жена, покалеченная, лежит в больнице, а я думаю о ком-то другом.
Я отключил танцоров и вызвал Альберта Эйнштейна. Он появился на экране, с развевающимися седыми волосами и своей неизменной трубкой в руке.
- Чем могу быть полезен, Робин? - вежливо улыбаясь, спросил он.
- Хочу поговорить о черных дырах.
- Конечно, Робин. Но мы уже много раз об этом говорили...
- К черту, Альберт! Начинай. И мне не нужна математика. Расскажи как можно популярнее, как для идиота. - Надо попросить Эсси избавить Альберта от таких неудобных особенностей.
- Конечно, Роберт, - оживленно ответил он, не обращая внимания на мою вспышку. Альберт пошевелил своими пушистыми бровями. - Ага, - сказал он и многозначительно хмыкнул. - Ну, посмотрим.
- Это для тебя трудный вопрос? - скорее удивленно, чем саркастически спросил я.
- Конечно, нет, Робин. Просто я думал, с чего начать. Начнем со света. Вы знаете, что свет состоит из частиц, называемых фотонами. У них есть масса, и они могут оказывать давление...
- Не так издалека, Альберт.
- Хорошо. Черная дыра начинается с недостатка светового давления. Возьмем большую звезду - голубой гигант класса О, скажем. В десять раз массивнее Солнца. Она так быстро прожигает свое ядерное топливо, что живет всего миллиард лет. Ее коллапсу препятствует давление излучения - назовем его световым давлением - от реакции превращения водорода в гелий. Но вот водород кончается: Световое давление прекращается. Звезда коллапсирует. Она делает это быстро, Робин, очень быстро, может быть, за несколько часов. И звезда в миллионы километров в диаметре сжимается всего в тридцать километров. Это понятно, Робин?
- Пожалуй, да: Продолжай.
- Что ж, - сказал он, прикурил трубку и несколько раз глубоко затянулся. Кстати, меня всегда интересует, получает ли он при этом удовольствие. - Это один из способов образования черных дыр, - выпустив огромный клуб дыма, продолжил Альберт. - Его можно назвать классическим. Помните об этом, а мы перейдем к следующей части - к скорости убегания.
- Я знаю, что такое скорость убегания.
- Конечно, Робин, вы ведь опытный старатель. Ну. Предположим, вы находитесь на Вратах и бросаете обыкновенный камень с их поверхности. Он, вероятнее всего, вернется назад, потому что даже астероид имеет поле тяготения. Но если вы бросите его достаточно сильно, чтобы он улетел со скоростью сорок-пятьдесят километров в час, он никогда не вернется. Вы достигли скорости убегания, и камень улетит навсегда. На Луне нужно бросить еще сильнее - со скоростью два-три километра в секунду. На Земле еще сильнее - больше одиннадцати километров в секунду.
- Теперь, - продолжал он, наклоняясь, чтобы выколотить пепел из трубки и набить ее снова, - если вы находитесь на поверхности объекта с очень, очень большим тяготением, то положение ухудшается. Допустим, тяготение так велико, что скорость убегания превышает триста десять тысяч километров в секунду. Камень нельзя бросить так быстро. Даже свет не распространяется так быстро. Так что даже свет, - пуф, пуф, пуф, - не может вырваться, потому что его скорость на десять тысяч километров ниже скорости убегания. А, как вы знаете, если свет не может уйти, то не может и ничто другое - это Эйнштейн. Простите мне мое тщеславие. - И он на самом деле подмигнул мне из-за трубки. - Так возникает черная дыра. Она черная, потому что ничего не излучает.
- А как же корабли хичи? - спросил я. - Они движутся быстрее света.
Альберт печально улыбнулся.
- Тут вы абсолютно правы, Робин, но мы не знаем, как они могут двигаться быстрее света. Возможно, корабль хичи и мог бы уйти из черной дыры, кто его знает? Но у нас нет никаких доказательств этого.
- Однако, - задумавшись, проговорил я.
- Да, Робин, - согласился он. - Проблема передвижения быстрее света и проблема ухода из черной дыры в сущности одна и та же. - Альберт замолчал и молчал долго. Потом извиняющимся тоном добавил: - Мне кажется, это все, что мы можем сказать на настоящий момент.
Я встал и налил себе выпить, а он продолжал сидеть, терпеливо попыхивая трубкой. Иногда бывает трудно смириться, что на месте этого живого болтливого человека на экране, в сущности, ничего нет, только интерференция света, подкрепленная несколькими тоннами металла и пластика.
- Альберт, ответь мне, пожалуйста, на один вопрос. Предполагается, что вы, компьютеры, действуете со скоростью света. Почему иногда ты так долго не отвечаешь? Просто драматический эффект?
- Ну, Боб, иногда так и есть, - немного погодя ответил он, - вот как сейчас. Но вы, наверное, плохо представляете себе, как мне трудно «болтать». Если вам нужна информация, скажем, о черных дырах, мне ее нетрудно воспроизвести. Шесть миллионов бит в секунду, если хотите. Но придание информации понятной вам формы, а еще - формы беседы, для этого мало доступа только к этой информации. Я должен заняться поиском слов и общепонятных фраз в своем литературном словаре и предыдущих беседах. Подбирать аналогии и метафоры в соответствии с вашим настроем и уровнем развития. Кроме того, приходится считаться с ограничениями, которые вы на меня наложили. Надо определить тональность каждой конкретной беседы. Это нелегко, Робин.
- Ты умнее, чем кажешься, Альберт, - сказал я.
Он выколотил трубку и лукаво взглянул на меня из-под своей седой взъерошенной шевелюры.
- Вы не будете возражать, Боб, если я то же самое скажу о вас?
- Ты хорошая старая машина, Альберт. - Я вытянулся на диване в полудреме, со стаканом в руке. Он по крайней мере на время отвлек меня от Эсси, но у меня оставался нерешенный и беспокойный вопрос. Когда-то где-то я то же самое говорил другой программе, но никак не мог вспомнить когда.
Меня разбудила Харриет. Она доложила, что со мной желает поговорить врач - не медицинская программа, а настоящая живая Вильма, доктор медицины, которая время от времени наведывалась к нам, чтобы проверить, все ли правильно делают машины.
- Робин, - сказала она, - я думаю, Эсси сейчас вне опасности.
- Чудесно, - обрадовался я и тут же пожалел о сказанном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48