– Нет. Хвала Поммерну, сейчас повсюду неразбериха, никто на нас и внимания не обратит. А вот к ночи Керсис догадается выслать патрули повсюду, включая Ниргал. Сейчас же он больше всего на свете опасается, что я попытаюсь проникнуть в Санаций.
– Так может и в самом деле…
– Нет. Уж что-что, а Санаций-то обложен на десять рядов.
Глувилл кивнул. Он подтянул лодку к бортику и помог перейти на нее эпикифору.
– Быстрее, – сказал тот. – Щель скоро закроется.
Глувилл нащупал весло и оттолкнулся от бортика.
Лодка подплыла к щели. Чтобы протиснуться, пришлось лечь на дно, но все было рассчитано очень точно, – они выбрались. И как только выбрались, стена с плеском опустилась.
– Все, – сказал великий сострадарий. – Прошлое осталось в прошлом.

* * *
– Где, черт возьми, Глувилл?
– Еще не появлялся.
– А Хорн, Колбайс?
– Тоже.
Бубудумзел прошелся по кабинету.
– Все, Хрюмо. Больше ждать нельзя. Нужен двойник.
– Труп уже есть, ваша просветленность.
– Похож?
– Весьма. Даже если не подбирать специального освещения.
– Да что ты мне все… просветленность, освещение… Какова легенда?
– Легенда остается прежней. Но ее, конечно, доработали. Эпикифор инспектировал тюрьму Призон-дю-Мар, когда на нее напали померанцы. Ну, доблестно сражался, лично уложил четверых врагов базилевса-императора…
– Четверых?
– Троих. Он неплохо владеет оружием, ваша просветленность. То есть владел.
– Этот хлюпик?
– Троих. Меньше нельзя. Несолидно будет.
– Ладно, пусть троих. А где люминесцентное тело?
– Похитили коварные померанцы. И оставили двойника. Быть может, не одного.
– Да, это разумно, что не одного.
– Доказательство – первый труп. Он отличается от оригинала только отсутствием родинки на левой щеке.
– Свидетели есть? Доблестной гибели и тому подобному?
– О да. Ждут в приемной.
– Покажи.
Свидетелей ввели. У одного, в мундире морского артиллериста, была перевязана рука. Бубудумзел вопросительно поднял бровь.
– Нет, – сказал Хрюмо. – Мы тут ни при чем. Старший матрос Сиврас действительно ранен на батарее. Точнее, сломал руку при падении, когда убегал. Задачу свою осознает, готов сотрудничать в полном объеме. У него жена и двое детей.
– Ага, это хорошо. И что ты видел, беглый матрос Сиврас?
– С корвега «Гримальд» высадились померанцы, ваша просветленность. Там был человек, очень похожий на его люминесценция. Я даже подумал, что это эпикифор и есть. Но потом он начал стрелять…
Керсис кивнул.
– Понятно. Детали отшлифуйте. Следующий!
– Бывший надзиратель Мормидо. Сидел в камере с пленными померанскими матросами…
– Стоп! – сказал бубудумзел. – Не понял. Почему надзиратель сидел в камере?
– Потому что упустил важных преступников из Сострадариума.
– А! Это в прошлом месяце, да?
Мормидо покаянно вздохнул.
– Так точно, ва…
– Э! Да тебя же должны повесить.
– Вот чтобы этого не произошло… – ухмыльнулся Хрюмо.
– Понятно. И что же ты видел, висельник?
– Ну… это. В коридоре эпикифор сражался, значит, как лев. С криками «да здравствует базилевс-император». Он уложил чет… нет, троих померанцев, а потом упал. Его и утащили, ваша честь. Прямо за обе ноги. За правую и левую то есть.
Бубудумзел вновь не понял.
– Какая еще честь?
– Это он к суду вызубрил, – пояснил Хрюмо. – Суд ведь потребуется?
– Ну, на всякий случай.
– А лохмака был – во, во, вот такой себе. Из себя. Что надо! – вдруг с большим волнением заговорил Мормидо, широко расставляя руки. – Потому я и не виноват, ваша просветленность.
– Что еще за лохмака?
– Это у него заскок, – опять пояснил Хрюмо. – Придется поработать.
– Да, туповат. Ты уверен, что не подведет?
– Уверен. Сделаем, ваша просветленность. Мы ему такую лохмаку нарисуем… Просто времени было мало. Продолжать?
– Хватит. Уберите всех.
– Сейчас? – без тени удивления спросил Хрюмо.
– Да не в этом смысле. Тьфу! Нельзя же вот так, сразу всех мочить. До использования. Какой-то ты сегодня… недобрый, Хрюмо. Ты кошек, случаем, в детстве не вешал?
– Нет, – удивился Хрюмо. – Только топил.
22. ПРОТИВ ТЕЧЕНИЯ
На набережной у Призон-дю-Мар толпились матросы.
С помощью канатов они пытались поднять из воды утопленные пушки. И, видимо, давно пытались.
– Раз-два, взяли! – сипло орал офицер.
– Узяли, узяли…
Контамар еще дымился. Сострадариум уже почти загасили, на его крыше шевелились фигурки множества пожарных. Но в величественном куполе дворца зияла безобразнейшая дыра таких размеров, что должна была без труда различаться не только с магрибских кораблей, но и из окон Эрлизора, и даже с противоположного берега бухты. С этой дырой Сострадариум весьма напоминал гигантский кариозный зуб. Что, собственно, и было его истинной сущностью.
– Ну и дела-а, – протянул Глувилл, работая веслами. – Ох, и здорово же этим померанцам надо по шее накостылять.
– Накостылять? – переспросил эпикифор. – Им спасибо сказать надо.
Глувилл в изумлении перестал грести.
– Спасибо? Да они же разбомбили Контамар, подожгли Сострадариум, утопили флот!
– Святая правда. Но они же показали, на что годится наш флот, что в Контамаре сидели ротозеи, а серьезное потрясение способно вызвать дворцовый переворот под ныне дырявым куполом Сострадариума. При этом войну вызвали мы сами. И раз уж вызвали, то надо было подготовиться, ресурсов и времени хватало. Ан – нет. Значит, дело и не в ресурсах, и не во времени.
– Тогда в чем?
Робер заговорил медленно и устало. После каждого предложения у него получались паузы и от этого слова приобретали особую весомость.
– В управлении. Политическая система устарела. При этом виноват не базилевс-император, который давно уже не обладает реальной властью. Виноват исключительно орден Сострадариев. И лично я, его эпикифор… Да, да, Глувилл, лично я. Не делай круглые глаза, такова печальная правда. Я ее признаю и тебе советую. Что же касается эскадры Мак-Магона, то она всего лишь сыграла роль скальпеля, вскрывшего гнойник. Вот за это и надо благодарить Поммерн…
– Чудно, – сказал Глувилл. – За одни сутки так все переменилось! Сразу ничего и не поймешь. Вот куда сейчас грести?
– Да к свету. Пора нам выгребать к настоящему свету. Давно пора…
– Ну, знаете ли, ваша люминесценция! Если сам Пресветлый оказался не светом, где ж его искать-то теперь, истинный свет?
Робер вздохнул.
– На юге, обрат мой.
Глувилл обернулся через плечо.
– Эвон что. Против течения грести, значит? Там же – Ниргал.
– Против течения, обрат мой. Других путей теперь долго не будет. Так что приступай, держись подальше от берега, да набрось на голову капюшон. Слишком многие в этом городе нас знают в лицо. А наши лица, знаешь ли, и раньше не всем по душе были…
Глувилл поспешно поднял капюшон и взялся за весла
– Обмотай руки тряпками, – посоветовал де Умбрин. – Мозоли набьешь.
Глувилл вздохнул.
– Это не самое страшное, что нам угрожает, ваша люминесценция.
– Делай то, что можешь и пореже вздыхай о том, что не можешь. Ибо в этом секрет успеха, – заметил свергнутый эпикифор.
И сам задумался над собственными словами.
Они вошли в устье Ниргала и скоро приблизились к Императорскому мосту. Каменная кладка быков имела многочисленные свежие выщербины, – следы увесистых померанских ядер. И хотя сами померанцы давно уплыли, мост все еще не был сведен, на нем только начали копошиться рабочие.
Глувилл греб резво, опоры становились все ближе. Сверху слышались ругань, звонкие удары сразу трех или четырех кувалд, оттуда сыпался мусор.
– Работнички… Как бы чего от них не свалилось.
– Тоже… не самое страшное, – усмехнулся эпикифор.
– Успех – это когда надо убегать? – невинно спросил Глувилл.
– Э! Успех уже то, что есть такая возможность. А если есть еще и куда бежать, почитай за счастье.
– А есть куда?
– Разумеется.

* * *
Глувилл выкладывался на полную катушку, к вечеру они покинули пределы Ситэ-Ройяля и поднялись против течения километров на семь-восемь.
Легкая плоскодонка шла ходко. Ниргал был широк и спокоен, тек величественно и неспешно. Однако обросший жирком коншесс ордена Сострадариев являлся не самым лучшим гребцом на свете, он порядком вымотался.
Робер тоже чувствовал себя все хуже. Несколько раз он терял сознание, но потом приходил в себя, выпивал пару глотков шериса и здоровой рукой брался за руль.
Останавливаться было никак нельзя. По берегам тянулись густо заселенные предместья столицы. Пару раз они уже замечали конные разъезды своих бывших собратьев и прекрасно знали, кого те ищут. Глувилл пыхтел, сопел, обливался потом, но час за часом упорно работал веслами. Наконец Эпс скрылся за холмами. Над рекой подул прохладный ветер. Заквакали лягушки. Вдоль обрывистого западного берега легла густая тень.
Глувилл взглянул умоляюще.
– Ну хорошо, – сказал Робер, заводя лодку в тень. – Брось якорь и возьми удочку. Пусть думают, что мы рыбаки.
– А! Понял. Только рыбка сейчас даже и на блесну не клюнет, плохо видно.
– Ладно. Гастон, просто отдыхай. Это для нас главное. Твои силы.
Глувилл замолчал в удивлении: великий сострадарий впервые обратился к нему по имени. И так по-дружески, будто и не было никакой попытки отравления. Это подкупало. Оказалось, что эпикифор знает Глувилла несколько лучше, чем могло показаться, а Глувилл знает эпикифора куда меньше, чем предполагал. И Глувилл подумал, что там, в глубине души, под всеми шрамами да защитными слоями этот сухой, скрытный, холодно-расчетливый Робер де Умбрин вполне мог оказаться не таким уж и скверным человеком. Просто долго защищался от плохих людей плохими способами. Ну и попривык.
А что еще оставалось делать-то? В ордене Сострадариев хватает чего угодно, вот только никак не сострадания. Для выживания там требуются другие качества.

* * *
Уже впотьмах они поравнялись с заросшей то ли старицей, то ли боковой протокой Ниргала. Робер направил лодку именно туда.
Глувилл выбивался из последних сил и даже не интересовался тем, что было перед лодкой. Если эпикифор повернул, значит, так надо. Эпикифору во всех отношениях виднее, – как сидел у руля, так и сидит. Умеет… А Глувилл как плыл спиной вперед, так и плывет. Почему так складывется, что одни решают, а другие выполняют?
По бортам зашуршали камыши, они цеплялись за весла, не давали как следует размахнуться. Грести стало невозможно, эти последние метры водного путешествия превратились для бывшего коншесса в сущую каторгу. Он втыкал весло в близкое уже дно, наваливался всем телом, отталкивался, а потом с усилием вытягивал лопасть из липкого ила. Наконец лодка уткнулась в совсем уж непреодолимые заросли и завязла.
С весел упало несколько капель. Со всех сторон завывали, ныли и страстно стонали алчущие комары. Глувилл опустился на банку, сгорбился, шумно перевел дух.
– Ладно, – решил эпикифор. – Дальше пойдем ногами. Тут уже мелко.
Глувилл опустил горячую руку в холодную воду.
– Да-да, – с облегчением сказал он. – Полметра, не более.
Эпикифор тяжело перевалился за борт. Упал, но потом встал на четвереньки, оперся здоровой рукой о корму лодки, поднялся.
– Возьми ящик с лямками, – сказал он. – Тот, на котором я сидел.
– Арбалеты прихватить?
– Что? А, ну конечно. Обязательно захвати. И арбалеты, и стрелы. Без них трудно разговаривать с подручными Керсиса.
Глувилл навьючил на себя ящик, сумку со стрелами, сгреб в охапку оружие. Получилось увесисто.
– А далеко идти? – спросил он.
– Нет.
Увязая в иле, эпикифор медленно побрел вперед. Было уже совсем темно, камыши стояли стеной. Глувилл не понимал, как его патрон ориентируется в этих зарослях.
Идти, впрочем, и в самом деле пришлось недолго. Через сотню шагов сквозь заросли начали различаться очертания обрывистого берега, заросшего ивняком.
На берегу стояла толстая каменная башня. Под самой крышей в ней неярко светилась пара окон-бойниц, предназначавшихся не столько для доступа солнечных лучей, сколько для обороны. Такие башни строили очень давно, когда Пресветлая Империя только создавалась.
Вначале казалось, что башня одинока. Но потом, когда они подошли ближе, а камыши поредели, стало заметно, что по бокам от этой башни расходятся стены. А над стенами различались еще и коньки нескольких островерхих крыш; Глувилл наконец опознал в постройках пригородный монастырь Нетленного Томата. Вот, значит, куда пробирался люминесценций… Зачем?
С юго-запада протянулись лучи Олны, – там, над далекими вершинами Рудных гор показался краешек этого младшего из ночных светил. Пепельный свет отразился от непросохших после дождя кровель, заблестел на листьях ив, на траве под стенами монастыря.
Эпикифор без колебаний выбрался на хорошо освещенную лужайку. Ничуть не заботясь о том, что из окон его можно было видеть как на ладони, оставляя в мокрых травах ясно различимый след, он спокойно подошел к основанию башни и скрылся в ее тени. Через некоторое время оттуда послышался негромкий скрип.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69