По дороге ему встретились несколько работающих снегоуборочных машин, зато легковых автомобилей на улицах почти не наблюдалось. Донна, видимо, была права, когда говорила, что школьников распустили раньше обычного.
За время его отсутствия в доме ничего не изменилось. Хансен загнал «Кадиллак-Эскаладу» в гараж, завел собаку в дом и, закрыв дверь гаража, втащил труп вверх по лестнице, снял с него пластиковый мешок и положил тело на кровать рядом с Донной.
Труп был одет в те же самые лохмотья, которые были на этом человеке два года назад, когда Хансен убил его, но Хансен не поленился дойти до своего собственного гардероба и достать оттуда твидовую куртку, которая ему всегда не очень нравилась. Руки трупа примерзли к бокам, и Хансен накинул куртку ему на плечи. Он также снял с запястья свой «Роллекс» и нацепил часы на руку трупа. Подумав о том, что часы ему все-таки понадобятся, он снял часы Джейсона и засунул их себе в карман брюк.
Он внес в дом также пять пятигаллонных канистр с бензином, заблаговременно приготовленных в гараже. Поджечь дом и уехать навсегда? Осторожность подсказывала, что так и надо поступить, но оставалось еще несколько нерешенных вопросов. Не исключено, что Хансену потребуется что-нибудь, оставшееся в доме — например, что-то из оружия, — а сейчас у него не было времени для того, чтобы укладываться.
Оставив канистры с бензином в гостиной под охраной Диксона, Хансен тщательно запер дверь дома, вывел «Кадиллак» из гаража, закрыл при помощи пульта дверь гаража и отправился в центр города, чтобы подбросить пистолет 38-дюймового калибра в комнату Курца.
* * *
Дональд Рафферти радовался тому, что выходит из больницы. У него было сломано запястье, бока и живот покрывали синяки и ссадины, а голова обмотана чалмой из бинтов. После легкого сотрясения мозга голова все еще чертовски болела, но Рафферти знал, что ему будет намного хуже, если он не уберется ко всем чертям из больницы и из города, причем как можно скорее.
Что касается обвинения в сексуальных домогательствах и жестоком обращении с ребенком, ему повезло. Когда полицейские допрашивали его, он с негодованием отрицал все, что ему инкриминировалось, и сам в свою очередь яростно доказывал, что его приемная дочь Рэйчел является типичным трудным подростком, тяжелым в общении, склонным ко лжи и к перекладыванию на других вины в своих собственных реальных и надуманных проблемах. Он утверждал, что он всего лишь подъехал той ночью к автобусной станции в поисках девчонки, которой взбрело в голову удрать из дома. Он опасался, сказал он полицейским, что она начала употреблять наркотики. У них с Рэйчел был конфликт: она категорически возражала против его намерения повторно жениться, хотя ее родная мать умерла более двенадцати лет назад, и она продолжала ругаться с ним в автомобиле, когда они въехали на покрытую коркой льда Кенсингтонскую автомагистраль, где автомобиль и перевернулся.
Да, признался Рафферти полицейским, поскольку от теста на алкоголь в крови все равно нельзя было отвертеться, он действительно в тот вечер выпил лишнего дома. Черт возьми, он ужасно волновался из-за Рэйчел, так почему бы ему не выпить несколько рюмок, чтобы успокоить нервы? Но как, по их мнению, он должен был поступить, когда девочка позвонила в полтретьего ночи с автобусной станции? Может быть, оставить ее там? Нет, несчастный случай произошел не из-за того, что он был пьян, а только из-за проклятого бурана и гололедицы.
К счастью для него, когда Рэйчел пришла в сознание в отделении интенсивной терапии и полицейские допросили ее, она отреклась от первоначальной истории о том, что Рафферти пытался изнасиловать ее. Полицейским она показалась смущенной и растерянной, вероятно, в результате наркоза и из-за боли после операции. Но она забрала назад те обвинения, которые высказала работникам «Скорой помощи», после того как пожарные вытащили ее, разрезав разбитую «Хонду».
Рафферти чувствовал, что избежал серьезной опасности. Черт возьми, у него и в мыслях не было насиловать ее. Все произошло из-за того, что девчонка, одетая в пижаму, которая мала ей размера на два, явилась на кухню, чтобы, видите ли, взять кусок пирога. Рафферти пил весь вечер — он был очень расстроен тем, что Ди-Ди не сможет встречаться с ним несколько следующих уик-эндов, и поэтому допустил небольшую ошибку. Хотя всех дел было: когда Рэйчел стояла возле стола, он подошел к ней сзади и немного помял ей выпирающие груди да погладил по животу и ляжкам.
Рафферти сидел в вестибюле больницы и ждал, когда же приедет вызванное такси. Даже несмотря на боль и солидные дозы болеутоляющих лекарств, он до сих пор живо помнил возбуждение, которое испытал в тот момент. К сожалению, паршивка завопила, побежала к себе в комнату, заперла дверь, а потом вылезла из окна и спустилась по гаражу, а он в это время стоял, как болван, в коридоре и грозился выломать дверь, если она сейчас же не успокоится. Она села на последний автобус из Локпорта до городской автобусной станции, но там поняла, что у нее нет денег, чтобы уехать из Буффало. Плачущая, замерзшая — она едва сообразила накинуть на себя свитер, — Рэйчел в конце концов позвонила Рафферти. Вспомнив об этом, он самодовольно улыбнулся. У девчонки не было никого, к кому она могла бы уйти. Вероятно, именно поэтому она отказалась от своих обвинений. Если ей суждено вернуться домой, то она должна вернуться к Дональду Рафферти.
Если бы все было нормально, Рафферти дождался бы обвинения в вождении автомобиля в нетрезвом... и т. д., выслушал бы положенные нотации и уплатил бы положенный штраф. Но когда одна из медсестер — не та сука Гэйл Как-ее-там, которая ухаживала за Рэйчел и смотрела на Рафферти как на какое-то насекомое, а другая, хорошенькая, — рассказала, что утром после несчастного случая в больницу заходил брат Рафферти, желавший его увидеть, кровь у него буквально похолодела в жилах. Единственный брат Дональда Рафферти в настоящее время отбывал срок в тюрьме штата Индиана. Судя по описанию медсестры, этот человек походил на Джо Курца.
Так что следовало на некоторое время покинуть город.
Он позвонил Ди-Ди в Гамильтон, провинция Онтарио, и сказал, чтобы она оторвала от стула свою целлюлитную задницу и приехала сюда, за ним, но она не могла уйти с работы до пяти часов и к тому же боялась шторма, которого ожидали с озера, так что Рафферти нельзя было надеяться на нее. Он попросил медсестру вызвать ему такси. Он намеревался съездить домой в Локпорт, собрать вещи — в том числе «магнум» калибра .357 дюйма, который он купил после того, как этот засранец Курц принялся угрожать ему, — а потом на некоторое время отбыть на каникулы. Рафферти сожалел, что Рэйчел пострадала — он вовсе не хотел причинять вред ребенку, — но все же он надеялся на то, что ей опять станет хуже, и на этот раз она уже не выкарабкается. Черт возьми, ведь ничто другое не могло служить гарантией того, что она не передумает и не захочет снова продать его властям. Ему от ребенка, считай, ничего и не было нужно: ну, там, чтобы она его погладила, подрочила, может быть, немножко пососала. Он вовсе не собирался лишать ее девственности или делать еще что-нибудь серьезное. Она ведь должна была рано или поздно подрасти. Или, возможно, нет.
В вестибюль вошел санитар и провозгласил, словно дворецкий на приеме:
— Ваше такси прибыло, мистер Рафферти.
Он попытался встать, но медсестра, которая ему не понравилась, покачала головой, и он снова уселся в инвалидное кресло.
— Такова политика нашей больницы, — сказала она, выкатывая его под навес. Великое дело, политика больницы, — подумал Рафферти. — Им нужно, чтобы ты оставался в инвалидном кресле до тех пор, пока не покинешь здание, а дальше полагайся только на самого себя. Ты можешь вернуться домой и в тот же день отбросить концы — это их нисколько не беспокоит. Тоже мне, каменные сиськи.
Водитель такси даже не вышел, чтобы открыть дверь или помочь Рафферти забраться на заднее сиденье. Совершенно типичное поведение. Уродливая медсестра одной рукой поддерживала Рафферти, пока тот выбирался из инвалидного кресла. Сломанная рука чертовски болела, а голова кружилась так, что он еле-еле держался на ногах. Сотрясение, похоже, оказалось сильнее, чем он думал. Он опустился на сиденье и несколько раз тяжело вздохнул. Когда же он повернул голову, чтобы сказать медсестре, что с ним все в порядке, та уже повернулась к нему задом и покатила кресло обратно в больницу. Сука.
На секунду Рафферти захотелось сказать водителю, чтобы тот высадил его у одного из любимых баров, хотя бы того, что на Бродвее. Несколько порций спиртного, вероятно, помогли бы ему куда лучше, чем этот никчемный «тайленол» по три таблетки, который они с великой неохотой дали ему. Но затем Рафферти передумал. Во-первых, снег валил, как из мешка с дерьмом, и, если это слишком долго протянется, могут закрыть дороги. Во-вторых, он хотел собрать вещи и быть готовым выехать сразу же, как только Ди-Ди заедет за ним. Сейчас нельзя было терять время впустую.
— Локпорт, — сказал он водителю. — Локуст-лейн. Я скажу вам, у какого дома остановиться.
Водитель кивнул, включил счетчик, и машина выехала из-под широкого козырька под снегопад.
Рафферти потер виски и на минуту закрыл глаза. Когда он открыл их, такси ехало по Кенсингтонской автостраде, но совсем не в ту сторону: к центру города, вместо того чтобы двигаться на восток, а потом повернуть на север. Гребаный идиот, — подумал Рафферти сквозь головную боль. Он постучал по пуленепробиваемой стеклянной перегородке и открыл переговорное окошко пошире.
Водитель повернулся к нему.
— Привет, Донни, — сказал Курц.
Глава 31
Хансен ехал к отелю «Ройял делавер армз», чтобы подбросить 38-дюймовый пистолет в комнату Курца, когда у него в кармане зазвонил сотовый телефон. Он решил не отвечать: все равно, жизнь капитана Роберта Миллуорта вплотную подошла к концу. Однако, немного подумав, все же извлек телефон и нажал кнопку. Он хотел, чтобы коллеги-полицейские узнали о его исчезновении не раньше чем хотя бы через сутки.
— Хансен? — произнес мужской голос. — Джеймс Б. Хансен? — В первый момент Хансен ничего не ответил, но ему пришлось отвести «Эскаладу» на обочину дороги. Это был голос Джо Курца. Потому что никому другому этот голос принадлежать не мог.
— В таком случае, Миллуорт? — сказал голос. А потом перечислил еще полдюжины имен прежних ипостасей Хансена.
— Курц? — наконец собравшись с силами, ответил Хансен. — Чего вы хотите?
— Вопрос не в том, чего я хочу, а в том, чего могли бы хотеть вы.
Шантаж, — сказал про себя Хансен. — Все это не может быть ничем иным, кроме шантажа.
— Я вас слушаю.
— Я на это и рассчитывал. У меня находится ваш железный чемоданчик. Очень любопытная коллекция. Мне кажется, что вам хотелось бы получить ее обратно.
— Сколько?
— Полмиллиона долларов, — сказал Курц. — Наличными, конечно.
— Почему вы считаете, что у меня под рукой имеется такая сумма?
— Я думаю, что те двести тысяч, которые я сегодня выпустил на волю из вашего сейфа, были только вершиной айсберга, мистер Хансен, — ответил Курц. — Многие из тех людей, которых вы изображали, зарабатывали очень и очень неплохо: например, биржевой маклер, агент по продаже недвижимости из Майами, в конце концов — ради Христа! — даже пластический хирург. У вас есть эти деньги.
Хансен не мог не улыбнуться. Ему становилось плохо при мысли о том, что он уедет отсюда, а Курц и Фрирс останутся в живых.
— Давайте встретимся. У меня прямо сейчас есть при себе сто тысяч долларов наличными.
— Прощайте, мистер Хансен.
— Подождите! — воскликнул Хансен. В трубке не было слышно гудков, а это значило, что Курц не выключил телефон. — Я хочу получить Фрирса, — добавил Хансен.
Пауза затянулась.
— Это потянет еще на двести тысяч, — в конце концов нарушил молчание Курц.
— Триста тысяч — вот вся наличность, которой я располагаю.
Курц захихикал. Это звучало очень неприятно.
— Ладно, черт возьми. Почему бы и нет? Идет, Хансен. Встретимся в полночь в заброшенном железнодорожном вокзале Буффало.
— В полночь будет слишком поздно, — попытался возразить Хансен, но Курц прервал разговор.
Еще с минуту Хансен сидел в замершей у обочины машине. Он глядел на то, как «дворники» «Эскалады» сбрасывают с ветрового стекла падающий снег, и пытался не думать ни о чем, пытался погрузиться в отрешенное от всего окружающего мира состояние дзэн. Ему никак не удавалось выкинуть из сознания этот шум, эти события — они продолжали сыпаться на него, словно снежные хлопья. Хансен уже много лет не участвовал в шахматных турнирах, но сейчас та часть его мозга, которая управляла движением фигур, полностью включилась в работу. Фрирс и Курц — он все время воспринимал их только вместе, как партнеров, как единого противника с двумя лицами — сделали эту партию по-настоящему интересной, и теперь у Хансена имелось три варианта развития событий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40