Но тень все с той же молниеносной быстротой метнулась к нему и тремя неотразимыми ударами ног вывела из строя его правую руку, сломала еще одно ребро и подсекла ноги Курца. Он тяжело грохнулся на пол и, несмотря на то что после мощных ударов не мог даже вздохнуть, почувствовал, как ему в спину вонзился осколок стекла.
Хансен? Нет. Тогда кто же?
Собрав все силы, Курц поднялся на колени и снова потянулся за запасным оружием, но его куртка распахнулась, и он не смог сразу найти карман. Может быть, пистолет вообще вывалился, но Курц не мог его разглядеть в темноте, которую лишь немного рассеивал тусклый свет, падавший сквозь разбитое окно.
Его противник беззвучно подошел сзади, схватил Курца за волосы и вздернул на ноги.
Инстинктивным движением Курц вскинул левую руку к подбородку — правая рука не действовала — и почувствовал, как по предплечью, разрезав его до кости, полоснуло длинное, острое, как бритва, лезвие. Несомненно, враг намеревался перерезать ему горло. Курц задохнулся от боли и изо всех сил ударил ногой назад.
Человек легко отскочил в сторону. Курц еле-еле держался на ногах, его шатало. Он чувствовал, что сломанное ребро проткнуло ему правое легкое. Он истекал кровью, правая рука бесполезно висела, ноги подгибались. Он знал, что через несколько секунд упадет, потом очень скоро — возможно, через полминуты, — лишится сознания.
Противник — сгусток тьмы среди теней — теперь заходил к нему слева.
Курц попятился к окну. Из рамы торчал длинный острый осколок стекла. Если бы ему удалось заставить этого человека передвинуться...
Темнота в образе человека снова вынырнула из тени. Курц отбросил стратегию, предполагавшую использование осколка, как мог, запахнул свою куртку и все-таки сумел левой рукой, из которой ручьем хлестала кровь, нащупать карман. В этот момент снаружи сверкнула ослепительная вспышка.
Но свет нисколько не отвлек незнакомца. Он еще раз ударил Курца в грудь ногой, а затем слегка пригнулся, толкнул Курца в грудь острым плечом, оторвал от пола и швырнул в окно как раз в тот самый миг, когда Курцу удалось запустить левую руку в карман.
Курц смутно ощутил, что летит, кувыркаясь, в морозном воздухе. В эти мгновения ему все же удалось найти глазами темный прямоугольник окна на пятнадцать футов выше, лицо его противника, белым пятном выделялось на черном фоне. А затем Курц рухнул спиной на козырек, пробил тонкий слой прогнившего бетона, кое-как державшегося на проржавевшей арматуре, и, пролетев еще пятнадцать футов, упал на заснеженную мостовую.
* * *
Хансен, деловито устраивавшийся на водительском месте своего «Кадиллака» в сотне ярдов от здания, отделенный от вокзала стеной снегопада, ничего этого не слышал. Он повернул ключ зажигания, услышал ровное гудение восьмицилиндрового двигателя и зажег галогеновые фары.
Он только-только успел положить руку на рычаг переключения передач, как раздалось негромкое тиканье, и тридцать два фунта «СИ-4», размещенных под полом, в моторном отсеке, под приборным щитком и, особенно тщательно, вокруг сорокагаллонного топливного бака, взорвались. Заряды рвались один за другим, но все произошло в одну неизмеримо короткую долю секунды.
Первым взрывом Хансену оторвало ноги чуть выше щиколоток. Второй заряд «СИ-4» подкинул капот на сотню футов в воздух и разнес вдребезги ветровое стекло. Основная часть взрывчатки воспламенила топливный бак, подбросила весившую две с половиной тонны машину на пять футов в воздух и снова опустила на горящие шины. Салон «Кадиллака» тут же заполнился горящим бензиновым туманом.
Хансен был жив. Даже вдыхая огонь, он думал: — Я жив!
Он толкнул дверь, но ее перекосило и заклинило. Спинка пассажирского сиденья наклонилась вперед; сиденье горело. Одежда Хансена тоже горела. Сделанная из дерева и пластмассы рулевая баранка плавилась в его руках.
Еще не зная, что у него нет ног, Хансен дернулся вперед и, цепляясь за приборную панель, полез через окаймленное осколками отверстие, в котором только что находилось ветровое стекло.
Капот сорвало, мотор был охвачен ярким пламенем.
Это не остановило Хансена. Вскинув вверх успевшие обгореть до живого мяса руки, он ухватился за дополнительную стойку крыши «Кадиллака», выдернул горящие обрубки ног из мешанины рваного металла, вывалился из машины и откатился в сторону от пылающей груды железа.
Его волосы горели. Его лицо горело. Хансен катался по глубокому снегу, пытаясь сбить огонь, и отчаянно вопил от мучительной боли.
Он отползал на дымящихся локтях прочь от пожара, то и дело переворачиваясь на спину, и пытался дышать, преодолевая боль в обожженных легких. Он ясно видел все вокруг себя и не знал, что его веки сварились с кожей глазных впадин и больше не закрываются. Хансен поднес к лицу руки. Они страшно болели. С недоверием, граничащим с какой-то сверхъестественной радостью, он увидел, что его пальцы раздулись и напоминают забытые на решетке гриля лопнувшие и истекающие жиром сосиски. Он хорошо видел белые кости на фоне черного неба. Огонь ярко освещал все в радиусе шестидесяти ярдов.
Хансен попытался закричать, позвать на помощь, но его легкие были способны к сокращению не больше, чем пара старых мешков из-под угля.
Между ним и горящим автомобилем показался силуэт. Мужчина. Темная фигура опустилась на колени, наклонилась ближе, показала свое лицо в свете огня.
— Хансен, — сказал Джон Веллингтон Фрирс. — Вы слышите меня? Вы знаете, кто я такой?
Я не Джеймс Б. Хансен, — подумал Хансен и попытался произнести это вслух, но ни челюсти, ни язык ему не повиновались.
Фрирс смотрел сверху вниз на обгоревшего человека. Одежда Хансена почти полностью сгорела, и голая кожа, напоминающая обугленные тряпки, болталась сальными складками. Лишенное кожи лицо выставляло напоказ обгоревшие мускулы, похожие на куски гладкой красно-желтой веревки. Сгоревшие губы Хансена раскрылись, обнажив зубы, так что казалось, будто он дико и злобно ухмыляется. Открытые серые глаза не могли даже моргать. И лишь тонкая струйка пара, поднимавшаяся из открытого рта Хансена, показывала, что он еще жив.
— Вы способны услышать меня, Хансен? — сказал Фрирс. — Вы способны разглядеть, кто я такой? Это сделал я. Вы убили мою дочь, Хансен. И я это сделал. Оставайтесь в живых как можно дольше и почувствуйте, что такое страдание, мерзавец.
Фрирс несколько минут стоял на коленях рядом с обгоревшим человеком. Он смотрел на него достаточно долго, для того чтобы увидеть, как зрачки умирающего расширились в узнавании, а затем так, расширенные, и замерли, уставившись ему в лицо. Достаточно долго, для того чтобы увидеть, что от Хансена поднимается в морозный воздух уже не пар от дыхания, а испарения и дым обугленной плоти.
Отдаленные звуки сирены донеслись со стороны освещенного города — места, сказал себе Джон Веллингтон Фрирс, где живут другие люди, цивилизованные мужчины. Он поднялся и совсем уже собрался вернуться к «Линкольну», который он оставил за квартал отсюда, как вдруг заметил, что по пустынной автостоянке через снег в его сторону движется нечто, похожее на ползущее животное.
Глава 37
Мики Ки с минуту стоял в открытом окне, рассматривая тело Курца сквозь пробитую им дыру в навесе, а затем взглянул на горевшую поодаль автомашину. Взрыв вызвал у него немалый интерес, но он не мог позволить, чтобы хоть что-нибудь помешало ему работать.
Задание, которое дал ему мистер Гонзага, заключалось в том, чтобы он сначала убил Курца, а затем прикончил и Миллуорта. "Если у долбаного копа мозги съехали настолько, что он нанимает меня, чтобы кого-нибудь пришить, — сказал Гонзага, — это значит, что его, с такими гребаными мозгами, просто нельзя оставлять в живых". Мики Ки не стал возражать на это. Мистер Гонзага добавил, что он хочет, в буквальном смысле слова, получить голову Курца, буквально, и поэтому Ки взял с собой рогожный мешок, чтобы сложить в него трофей. Мистер Гонзага намеревался преподнести мисс Анжелине Фарино настоящий сюрприз.
Двадцать минут назад, когда Миллуорт и два его кореша, похожие на статуи, сгибающиеся под тяжестью доспехов, вошли в вокзал, Ки ощутил легкий приступ разочарования. Он пошел следом за ними к Курцу, хорошо зная, что сейчас не время думать о Миллуорте, что связываться с ним, когда в руках этих клоунов оружие такой огневой мощи, было бы слишком рискованно.
А теперь произошел этот взрыв. Если повезет, то Миллуорта можно будет сбросить со счетов. Если же в этом костре горит не шеф отдела по расследованию убийств, то Мики Ки придется отправиться к Миллуорту домой закончить дело там. В конце концов, вечер только начинался.
Двигаясь почти бесшумно, несмотря даже на то, что все пространство было усыпано битыми стеклами, Ки прошел по галерее, спустился по лестнице, пересек ротонду и вышел через главную дверь в дыру, проделанную копом. Тело Курца лежало неподвижно.
Ки вынул из кобуры «беретту» и осторожно приблизился к лежавшему. Пробив казавшийся до сих пор целым козырек, Курц привел его в полную негодность. Тонкие прутья арматуры свисали вниз, словно спагетти. Тело лежало в куче обломков цемента и гнилого дерева. Правая рука Курца была, несомненно, сломана — сквозь кожу торчала кость, — а левая нога, судя по неестественному положению, — вывихнута. Левая рука, на которую он упал, была придавлена телом. Вокруг головы Курца на снегу расплылось кровавое пятно, а его широко раскрытые глаза неподвижно смотрели в небо через только что проделанную им самим в козырьке уродливую дыру. На открытые глаза садились снежинки.
Мики Ки толкнул тело ногой и сосчитал до двадцати. В морозном воздухе не появилось даже крохотного облачка пара от дыхания. Плюнул в безжизненное лицо Курца. Никакой реакции. Глаза лежавшего смотрели мимо Ки в межгалактическое пространство.
Ки хмыкнул, убрал «беретту», вытащил из-за пояса мешок, присел на корточки и раскрыл свой боевой нож. Восьмидюймовое лезвие со щелчком встало на место.
Курц моргнул, выдернул из-под себя левую руку, поднял ее и нажал на спусковой крючок пистолета. Он сумел вытащить «компакт витнесс» из кармана во время падения. Пуля калибра 45 вошла Мики Ки под подбородок, пронзила мягкое небо и мозг и разнесла вдребезги верхушку черепа.
В следующее мгновение Курц почувствовал, что «компакт витнесс» слишком тяжел для его руки, и выронил оружие. Ему захотелось закрыть глаза и уйти от боли, но труп Ки, лежавший на его изувеченной груди, был слишком тяжел и мешал ему дышать. Поэтому Курц левой рукой столкнул с себя убитого, перевернулся на живот и, превозмогая мучительную боль, пополз к отдаленному огню.
Глава 38
Джон Веллингтон Фрирс привез Курца в Медицинский центр округа Эри. Эта больница не являлась ближайшей к вокзалу, но она была единственной, местонахождение которой было точно известно музыканту, так как ему несколько раз приходилось проезжать мимо нее по пути в «Шератон» и обратно в город. Несмотря на буран, а может быть, как раз благодаря ему, в отделении «Скорой помощи» почти не было пациентов, и поэтому к Курцу сразу же бросилось не менее восьми человек. Оба врача, входившие в эту группу, никак не могли понять природу повреждений — несколько порезов, сотрясение мозга, сломанные ребра, сломанное предплечье, вывих одной ноги и серьезный ушиб другой, не говоря уже о многочисленных синяках и ссадинах. Но чрезвычайно хорошо одетый афро-американский джентльмен, доставивший пациента, сказал, что это был несчастный случай на строительной площадке, что его друг упал с высоты трех этажей, провалившись в окно на крыше. Осколки стекла, торчавшие из одежды и кое-где оставшиеся в ранах Курца вроде бы неопровержимо подтверждали эту версию.
Фрирс оставался в больнице до тех пор, пока не получил твердого заверения в том, что Курц останется жив. После этого он сел в черный «Линкольн» и исчез в буране.
Той же ночью Арлена, невзирая на непогоду, добралась в больницу. Она осталась там до следующего вечера, а потом стала приходить каждый день. Когда Курц почти в полдень пришел в сознание, она читала «Буффало ньюс» и потом каждый день заставляла его слушать заметки из газеты.
В четверг — первый день после происшедших убийств — известия о них почти полностью вытеснили со страниц прессы сообщения о небывало сильном буране. Газеты и телевидение немедленно назвали случившееся «бойней на вокзале». Погибли три детектива из отдела по расследованию убийств, гражданское лицо по имени Дональд Рафферти, мелкий гангстер из Ньюарка по имени Марко Дираццио и американец азиатского происхождения, личность которого пока что не удалось установить. Журналисты нисколько не сомневались, что в ту ночь между преступниками и полицейскими произошла перестрелка, «прямо, как в кино», и что капитан Роберт Гэйнс Миллуорт и его подчиненные проводили тайную операцию.
В тот же вечер шеф полиции и мэр Буффало в два голоса поклялись, что леденящее душу убийство лучших сынов города не останется неотомщенным — что все силы, включая ФБР, будут брошены на то, чтобы разыскать убийц и отдать их под суд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Хансен? Нет. Тогда кто же?
Собрав все силы, Курц поднялся на колени и снова потянулся за запасным оружием, но его куртка распахнулась, и он не смог сразу найти карман. Может быть, пистолет вообще вывалился, но Курц не мог его разглядеть в темноте, которую лишь немного рассеивал тусклый свет, падавший сквозь разбитое окно.
Его противник беззвучно подошел сзади, схватил Курца за волосы и вздернул на ноги.
Инстинктивным движением Курц вскинул левую руку к подбородку — правая рука не действовала — и почувствовал, как по предплечью, разрезав его до кости, полоснуло длинное, острое, как бритва, лезвие. Несомненно, враг намеревался перерезать ему горло. Курц задохнулся от боли и изо всех сил ударил ногой назад.
Человек легко отскочил в сторону. Курц еле-еле держался на ногах, его шатало. Он чувствовал, что сломанное ребро проткнуло ему правое легкое. Он истекал кровью, правая рука бесполезно висела, ноги подгибались. Он знал, что через несколько секунд упадет, потом очень скоро — возможно, через полминуты, — лишится сознания.
Противник — сгусток тьмы среди теней — теперь заходил к нему слева.
Курц попятился к окну. Из рамы торчал длинный острый осколок стекла. Если бы ему удалось заставить этого человека передвинуться...
Темнота в образе человека снова вынырнула из тени. Курц отбросил стратегию, предполагавшую использование осколка, как мог, запахнул свою куртку и все-таки сумел левой рукой, из которой ручьем хлестала кровь, нащупать карман. В этот момент снаружи сверкнула ослепительная вспышка.
Но свет нисколько не отвлек незнакомца. Он еще раз ударил Курца в грудь ногой, а затем слегка пригнулся, толкнул Курца в грудь острым плечом, оторвал от пола и швырнул в окно как раз в тот самый миг, когда Курцу удалось запустить левую руку в карман.
Курц смутно ощутил, что летит, кувыркаясь, в морозном воздухе. В эти мгновения ему все же удалось найти глазами темный прямоугольник окна на пятнадцать футов выше, лицо его противника, белым пятном выделялось на черном фоне. А затем Курц рухнул спиной на козырек, пробил тонкий слой прогнившего бетона, кое-как державшегося на проржавевшей арматуре, и, пролетев еще пятнадцать футов, упал на заснеженную мостовую.
* * *
Хансен, деловито устраивавшийся на водительском месте своего «Кадиллака» в сотне ярдов от здания, отделенный от вокзала стеной снегопада, ничего этого не слышал. Он повернул ключ зажигания, услышал ровное гудение восьмицилиндрового двигателя и зажег галогеновые фары.
Он только-только успел положить руку на рычаг переключения передач, как раздалось негромкое тиканье, и тридцать два фунта «СИ-4», размещенных под полом, в моторном отсеке, под приборным щитком и, особенно тщательно, вокруг сорокагаллонного топливного бака, взорвались. Заряды рвались один за другим, но все произошло в одну неизмеримо короткую долю секунды.
Первым взрывом Хансену оторвало ноги чуть выше щиколоток. Второй заряд «СИ-4» подкинул капот на сотню футов в воздух и разнес вдребезги ветровое стекло. Основная часть взрывчатки воспламенила топливный бак, подбросила весившую две с половиной тонны машину на пять футов в воздух и снова опустила на горящие шины. Салон «Кадиллака» тут же заполнился горящим бензиновым туманом.
Хансен был жив. Даже вдыхая огонь, он думал: — Я жив!
Он толкнул дверь, но ее перекосило и заклинило. Спинка пассажирского сиденья наклонилась вперед; сиденье горело. Одежда Хансена тоже горела. Сделанная из дерева и пластмассы рулевая баранка плавилась в его руках.
Еще не зная, что у него нет ног, Хансен дернулся вперед и, цепляясь за приборную панель, полез через окаймленное осколками отверстие, в котором только что находилось ветровое стекло.
Капот сорвало, мотор был охвачен ярким пламенем.
Это не остановило Хансена. Вскинув вверх успевшие обгореть до живого мяса руки, он ухватился за дополнительную стойку крыши «Кадиллака», выдернул горящие обрубки ног из мешанины рваного металла, вывалился из машины и откатился в сторону от пылающей груды железа.
Его волосы горели. Его лицо горело. Хансен катался по глубокому снегу, пытаясь сбить огонь, и отчаянно вопил от мучительной боли.
Он отползал на дымящихся локтях прочь от пожара, то и дело переворачиваясь на спину, и пытался дышать, преодолевая боль в обожженных легких. Он ясно видел все вокруг себя и не знал, что его веки сварились с кожей глазных впадин и больше не закрываются. Хансен поднес к лицу руки. Они страшно болели. С недоверием, граничащим с какой-то сверхъестественной радостью, он увидел, что его пальцы раздулись и напоминают забытые на решетке гриля лопнувшие и истекающие жиром сосиски. Он хорошо видел белые кости на фоне черного неба. Огонь ярко освещал все в радиусе шестидесяти ярдов.
Хансен попытался закричать, позвать на помощь, но его легкие были способны к сокращению не больше, чем пара старых мешков из-под угля.
Между ним и горящим автомобилем показался силуэт. Мужчина. Темная фигура опустилась на колени, наклонилась ближе, показала свое лицо в свете огня.
— Хансен, — сказал Джон Веллингтон Фрирс. — Вы слышите меня? Вы знаете, кто я такой?
Я не Джеймс Б. Хансен, — подумал Хансен и попытался произнести это вслух, но ни челюсти, ни язык ему не повиновались.
Фрирс смотрел сверху вниз на обгоревшего человека. Одежда Хансена почти полностью сгорела, и голая кожа, напоминающая обугленные тряпки, болталась сальными складками. Лишенное кожи лицо выставляло напоказ обгоревшие мускулы, похожие на куски гладкой красно-желтой веревки. Сгоревшие губы Хансена раскрылись, обнажив зубы, так что казалось, будто он дико и злобно ухмыляется. Открытые серые глаза не могли даже моргать. И лишь тонкая струйка пара, поднимавшаяся из открытого рта Хансена, показывала, что он еще жив.
— Вы способны услышать меня, Хансен? — сказал Фрирс. — Вы способны разглядеть, кто я такой? Это сделал я. Вы убили мою дочь, Хансен. И я это сделал. Оставайтесь в живых как можно дольше и почувствуйте, что такое страдание, мерзавец.
Фрирс несколько минут стоял на коленях рядом с обгоревшим человеком. Он смотрел на него достаточно долго, для того чтобы увидеть, как зрачки умирающего расширились в узнавании, а затем так, расширенные, и замерли, уставившись ему в лицо. Достаточно долго, для того чтобы увидеть, что от Хансена поднимается в морозный воздух уже не пар от дыхания, а испарения и дым обугленной плоти.
Отдаленные звуки сирены донеслись со стороны освещенного города — места, сказал себе Джон Веллингтон Фрирс, где живут другие люди, цивилизованные мужчины. Он поднялся и совсем уже собрался вернуться к «Линкольну», который он оставил за квартал отсюда, как вдруг заметил, что по пустынной автостоянке через снег в его сторону движется нечто, похожее на ползущее животное.
Глава 37
Мики Ки с минуту стоял в открытом окне, рассматривая тело Курца сквозь пробитую им дыру в навесе, а затем взглянул на горевшую поодаль автомашину. Взрыв вызвал у него немалый интерес, но он не мог позволить, чтобы хоть что-нибудь помешало ему работать.
Задание, которое дал ему мистер Гонзага, заключалось в том, чтобы он сначала убил Курца, а затем прикончил и Миллуорта. "Если у долбаного копа мозги съехали настолько, что он нанимает меня, чтобы кого-нибудь пришить, — сказал Гонзага, — это значит, что его, с такими гребаными мозгами, просто нельзя оставлять в живых". Мики Ки не стал возражать на это. Мистер Гонзага добавил, что он хочет, в буквальном смысле слова, получить голову Курца, буквально, и поэтому Ки взял с собой рогожный мешок, чтобы сложить в него трофей. Мистер Гонзага намеревался преподнести мисс Анжелине Фарино настоящий сюрприз.
Двадцать минут назад, когда Миллуорт и два его кореша, похожие на статуи, сгибающиеся под тяжестью доспехов, вошли в вокзал, Ки ощутил легкий приступ разочарования. Он пошел следом за ними к Курцу, хорошо зная, что сейчас не время думать о Миллуорте, что связываться с ним, когда в руках этих клоунов оружие такой огневой мощи, было бы слишком рискованно.
А теперь произошел этот взрыв. Если повезет, то Миллуорта можно будет сбросить со счетов. Если же в этом костре горит не шеф отдела по расследованию убийств, то Мики Ки придется отправиться к Миллуорту домой закончить дело там. В конце концов, вечер только начинался.
Двигаясь почти бесшумно, несмотря даже на то, что все пространство было усыпано битыми стеклами, Ки прошел по галерее, спустился по лестнице, пересек ротонду и вышел через главную дверь в дыру, проделанную копом. Тело Курца лежало неподвижно.
Ки вынул из кобуры «беретту» и осторожно приблизился к лежавшему. Пробив казавшийся до сих пор целым козырек, Курц привел его в полную негодность. Тонкие прутья арматуры свисали вниз, словно спагетти. Тело лежало в куче обломков цемента и гнилого дерева. Правая рука Курца была, несомненно, сломана — сквозь кожу торчала кость, — а левая нога, судя по неестественному положению, — вывихнута. Левая рука, на которую он упал, была придавлена телом. Вокруг головы Курца на снегу расплылось кровавое пятно, а его широко раскрытые глаза неподвижно смотрели в небо через только что проделанную им самим в козырьке уродливую дыру. На открытые глаза садились снежинки.
Мики Ки толкнул тело ногой и сосчитал до двадцати. В морозном воздухе не появилось даже крохотного облачка пара от дыхания. Плюнул в безжизненное лицо Курца. Никакой реакции. Глаза лежавшего смотрели мимо Ки в межгалактическое пространство.
Ки хмыкнул, убрал «беретту», вытащил из-за пояса мешок, присел на корточки и раскрыл свой боевой нож. Восьмидюймовое лезвие со щелчком встало на место.
Курц моргнул, выдернул из-под себя левую руку, поднял ее и нажал на спусковой крючок пистолета. Он сумел вытащить «компакт витнесс» из кармана во время падения. Пуля калибра 45 вошла Мики Ки под подбородок, пронзила мягкое небо и мозг и разнесла вдребезги верхушку черепа.
В следующее мгновение Курц почувствовал, что «компакт витнесс» слишком тяжел для его руки, и выронил оружие. Ему захотелось закрыть глаза и уйти от боли, но труп Ки, лежавший на его изувеченной груди, был слишком тяжел и мешал ему дышать. Поэтому Курц левой рукой столкнул с себя убитого, перевернулся на живот и, превозмогая мучительную боль, пополз к отдаленному огню.
Глава 38
Джон Веллингтон Фрирс привез Курца в Медицинский центр округа Эри. Эта больница не являлась ближайшей к вокзалу, но она была единственной, местонахождение которой было точно известно музыканту, так как ему несколько раз приходилось проезжать мимо нее по пути в «Шератон» и обратно в город. Несмотря на буран, а может быть, как раз благодаря ему, в отделении «Скорой помощи» почти не было пациентов, и поэтому к Курцу сразу же бросилось не менее восьми человек. Оба врача, входившие в эту группу, никак не могли понять природу повреждений — несколько порезов, сотрясение мозга, сломанные ребра, сломанное предплечье, вывих одной ноги и серьезный ушиб другой, не говоря уже о многочисленных синяках и ссадинах. Но чрезвычайно хорошо одетый афро-американский джентльмен, доставивший пациента, сказал, что это был несчастный случай на строительной площадке, что его друг упал с высоты трех этажей, провалившись в окно на крыше. Осколки стекла, торчавшие из одежды и кое-где оставшиеся в ранах Курца вроде бы неопровержимо подтверждали эту версию.
Фрирс оставался в больнице до тех пор, пока не получил твердого заверения в том, что Курц останется жив. После этого он сел в черный «Линкольн» и исчез в буране.
Той же ночью Арлена, невзирая на непогоду, добралась в больницу. Она осталась там до следующего вечера, а потом стала приходить каждый день. Когда Курц почти в полдень пришел в сознание, она читала «Буффало ньюс» и потом каждый день заставляла его слушать заметки из газеты.
В четверг — первый день после происшедших убийств — известия о них почти полностью вытеснили со страниц прессы сообщения о небывало сильном буране. Газеты и телевидение немедленно назвали случившееся «бойней на вокзале». Погибли три детектива из отдела по расследованию убийств, гражданское лицо по имени Дональд Рафферти, мелкий гангстер из Ньюарка по имени Марко Дираццио и американец азиатского происхождения, личность которого пока что не удалось установить. Журналисты нисколько не сомневались, что в ту ночь между преступниками и полицейскими произошла перестрелка, «прямо, как в кино», и что капитан Роберт Гэйнс Миллуорт и его подчиненные проводили тайную операцию.
В тот же вечер шеф полиции и мэр Буффало в два голоса поклялись, что леденящее душу убийство лучших сынов города не останется неотомщенным — что все силы, включая ФБР, будут брошены на то, чтобы разыскать убийц и отдать их под суд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40