— заорал Ален, но затем взял себя в руки и окинул девушку холодным взглядом. — Я приказываю вам отвечать без обиняков! Станете вы моей женой или нет?
Корделия вновь присела, постаравшись на славу, потупила голову, улыбнулась и дала совершенно определенный ответ:
— Нет.
Затем развернулась и отправилась к своим котлам.
Захлопнув за собой дверь, Корделия прислонилась к стене и разрыдалась.
Ален, как громом пораженный, уставился на проход, в котором скрылась Корделия. Он был растерян, смятен, уничтожен.
Однако вспомнив, что в любую минуту может появиться дворецкий, он скрыл свою боль за маской ледяного спокойствия. Следом пришел испепеляющий гнев. Принц зашагал по сводчатой галерее, и к нему подскочил дворецкий.
— Не угодно ли чего-нибудь, ваше высочество?
— Угодно. Каплю здравого смысла в женском сердце, — огрызнулся Ален. — С дороги, бездельник! Где моя лошадь — она мне понятнее леди Корделии?!
— Несомненно, ваше высочество! — Дворецкий поспешно отступил в сторону и дал знак лакею, который подскочил к лестнице и замахал ожидающему внизу привратнику, Ален не замечал ничего; перед глазами у него расплывалось красное марево. Механически переступая ногами, он оставил за спиной галерею, лестницу, большой зал. Привратник распахнул перед принцем двери, и тот устремился во двор, явив небу перекошенное яростью лицо.
Свита встретила его оживленными возгласами, сменившимися напряженным молчанием. Вперед вышел сэр Девон. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего.
— Они нанесли тебе оскорбление, ваше высочество?
— Они? — вскричал Ален. — Нет, не «они» — только она! Заносчивая девчонка, у которой нет ни капли почтения к своему сеньору и властелину.
— Она не могла вас отвергнуть!
— Отвергнуть? Да она отшвырнула меня, как шелудивого пса! Я отомщу, отомщу ей и всему ее дому!
Сэр Девон остолбенел на мгновение, но тут же скрыл испуг, прищурив глаза и отвердев лицом. Он отступил к своим товарищам.
— Они тяжко оскорбили нашего принца, благородные рыцари.
И с удовлетворением отметил такое же мимолетное смятение на каждом лице — все они были наслышаны о чародейской мощи Верховного мага и его семьи. Более того, каждый знал, что Джеффри, брат Корделии — лучший фехтовальщик королевства. Но, подобно их вожаку, они окаменели лицами и потянулись к рукоятям мечей.
— Только слово скажи, ваше высочество, и возмездие тут же падет на их головы, — высказался за всех командир.
— О, не так скоро и не так просто! — проревел Ален. — Прежде крови я хочу видеть позор и унижение! Я получил оскорбление, и страшное оскорбление будет ответом! Прочь, добрые друзья мои! Ибо я должен думать долго и упорно о том, каково будет возмездие! Прочь!
Всадники с грохотом пронеслись через ворота. Часовой на стене поднял глаза, готовый подать привратнику сигнал, означающий, что месть за нанесенное молодой госпоже оскорбление последует тут же. От одной такой мысли у него замирало сердце, ведь он знал, что, подняв руку на престолонаследника, они, рано или поздно, падут под натиском королевской армии и будут выпотрошены или четвертованы. Однако верность есть верность, а Корделия остается их молодой госпожой и дочерью Верховного мага, которому присягнул часовой.
А кроме того, он, как и большинство молодых людей в замке, был слегка влюблен в юную госпожу.
Дворецкий, однако, был старше и несколько прагматичнее.
И, что важнее, он достаточно повидал в жизни, чтобы различать неосторожно брошенные слова, за которыми, вполне вероятно, последует раскаяние. Знал и привычку молодых людей говорить вовсе не то, что у них на уме. Одним словом, он лишь покачал головой, так что мост остался опущенным, и Ален со своими рыцарями, миновав его, целые и невредимые поскакали по дороге в долину.
— О каком возмездии он говорил? — допытывался часовой. — Если придется выбирать между Верховным магом и королем, я знаю, кому останусь верен!
— Твоя верность и мое копье, — согласился дворецкий. — Но пока он не грозит силой, еще не время обнажать клинки.
— Не следует ли обсудить дели с госпожой? — нерешительно спросил часовой.
— Только не с госпожой, — возразил дворецкий. — Насколько я ее знаю, она сейчас, похоже, в слезах переживает эту ужасную стычку. Нет уж, мы обсудим ситуацию с лордом и леди Гэллоугласами или с кем-то из сыновей, если те прибудут раньше.
Раньше всех прибыл Джеффри.
Глава вторая
— Что?! Что он сказал? — не веря ушам своим, переспросил Джеффри. — Даже принц Ален не может быть таким глупцом, чтобы пытаться обрушить возмездие на нашу семью!
— Я лишь повторил сказанное его высочеством, — отозвался дворецкий.
— И тем самым доказал свою преданность, — подытожил Джеффри. — Я должен поговорить с сестрой.
Он ввалился к сестре в лабораторию:
— Корделия! Что тебе сделал Ален?
Корделия подняла заплаканное лицо.
— Да ничего! Только наговорил чепухи и вел себя, как всегда, высокомерно и напыщенно! Оставь меня, Джеффри! Дай мне поплакать в одиночестве! Я стыжусь твоего взгляда! Уходи!
— Ах, стыдишься! — лицо его потемнело. Он развернулся на каблуках и, сжав кулаки, покинул террасу.
— О, Джеффри, нет! — вскочила Корделия, но массивная дубовая дверь уже захлопнулась. — Я не то имела в виду… Проклятье! Почему все мужчины так глупы! — И она, вновь разрыдавшись, рухнула в кресло.
Джеффри застыл с сомкнутыми веками посреди Большого зала. Он пытался сконцентрироваться, мысленно представляя себе лицо Алена, однако для телепортации его слишком переполняли эмоции. Его родная сестра! Этот пустоголовый самодовольный болван посмел оскорбить Корделию! Голова гудела; Джеффри едва ли был способен сдержать бушевавшую в нем ярость настолько, чтобы нащупать мысли принца. «Я и верхом его догоню! Проклятье, нет! Слишком медленно!»
Но выбора не было, так что он бросился в конюшни и оседлал выведенного конюхом чалого. Несколько минут спустя молодой маг прогромыхал через мост и устремился прямо по следу принца, оскорбившего его сестру.
Час спустя Корделия с умытым, но измученным лицом покинула лабораторию. Когда она вышла на террасу, к ней подскочил взволнованный дворецкий:
— Как ты себя чувствуешь, миледи?
— Как и следовало ожидать, — вздохнула Корделия и присела на скамью у колонны. — Я бы не возражала против чашечки чая, сквайр Брантли.
— Сию минуту, миледи. — Дворецкий кивнул лакею, и тот побежал на кухню.
— Послушай-ка, сквайр Брантли…
— Да, миледи? — вновь повернулся к ней дворецкий.
— Где мой брат?
— Не могу знать, миледи. — Сквайр Брантли изо всех сил постарался изобразить сожаление. — Мне известно лишь то, что час назад он ускакал в спешке.
— Час назад! — оцепенела Корделия. — Разве не час прошел с тех пор, как он заходил ко мне в лабораторию?
— Именно так, миледи.
— Куда он поехал?
— Я не знаю, — развел руками сквайр Брантли; его начали одолевать самые нехорошие предчувствия.
— Боюсь, что я знаю! — Корделия вскочила и принялась мерить пол шагами. — Проклятье! Не придумал ничего лучшего, чем соваться в мои дела!
— Я уверен, миледи, что брата не может не беспокоить честь сестры. — Сквайр Брантли вдруг ощутил непонятно откуда взявшуюся тревогу.
— Ах, право, моя честь! Если моей чести понадобится такая защита, какую способен обеспечить мой брат, я так ему и скажу!
Эх, сквайр Брантли! В каком направлении он поскакал?
— Э-э… Не могу знать, миледи, но я пошлю за часовыми.
— Не нужно. Куда поскакал принц Ален?
— На запад, миледи, обратно в Раннимед.
— Тогда нет нужды спрашивать, какую дорогу выбрал Джеффри, — хмуро проговорила Корделия. — Проклятье! Если бы я могла телепортироваться, как он! Ладно, слезами горю не поможешь! Я вернусь, как только смогу, сквайр Брантли!
— Чайник будет горячим, миледи. — Сквайр Брантли смотрел, как она подхватила свое помело и заторопилась к ближайшей башне. Теперь ясно, откуда взялась тревога.
Они все скакали на запад, и солнце уже клонилось к закату, а Ален чуть успокоился, и ярость сменилась угрюмостью. Его охватило незнакомое чувство пустоты; там, где раньше из коконов выпархивали бабочки, теперь осталась лишь оглушающая темнота.
Кромешная тьма. То была апатия, безнадежность, которых он доселе никогда не испытывал. Неужели Корделия и в самом деле так много для него значит?
Он понял, что именно так оно и есть. Год за годом она была товарищем его детских игр, когда два семейства встречались на праздниках или родительских советах. В играх она ни в чем не уступала мальчишкам, и Ален влюбился в нее, когда ему еще и семи не исполнилось. Конечно, он убеждал себя, что это всего лишь ребяческая увлеченность, но когда она начала превращаться из девочки в женщину, к нему вернулось знакомое чувство: голова кружилась, когда бы он ни посмотрел на нее, его снова завораживали любое ее движение, любое слово. Да, конечно, сам он был косноязычен, всегда говорил с ней грубовато, по-дружески, а потому никогда не рассказывал о своих чувствах. Взамен он утешал себя мыслью о своем высоком положении — он принц и престолонаследник, так что вправе выбрать любую девушку родительского королевства, а выбор его, разумеется, падет на Корделию. Ему и в голову не приходило, что она может и отказать.
Тем не менее, как бы ни было горько и непривычно признавать это, но он никогда всерьез не надеялся на глубокое ответное чувство с ее стороны. О да, разумеется, он принц и наследник, в один прекрасный день станет королем — но рядом с ней он просто ничтожество. Ибо она — фея, светлая, порхающая, а он буйвол, бредущий по жизни с одной лишь упрямой решимостью совершать все, что положено — положено его подданным, положено королевству и, наконец, положено ей. Только не себе самому — один из основных принципов рыцаря и дворянина, не говоря уж о короле, гласил: жертвуй собственными удовольствиями и покоем ради блага других. Так учил его отец, и принцу никогда не приходило в голову в этом усомниться, несмотря на косые взгляды и насмешки матери. Она никогда не отвергала рыцарской чести, только подшучивала над излишней верностью долгу, превращающей отца в скучного и надоедливого зануду.
После таких саркастических реплик отец всегда закатывал бал и весь вечер танцевал с ней, шутил, болтал сам и слушал ее, усердно стараясь доказать, что он по-прежнему способен увлекать и ухаживать.
Но ему это никогда особенно не удавалось, подумал Ален. Он слышал, что в молодости отец был красив и галантен, и, глядя на своего родителя, вполне мог поверить этому, но никто больше не говорил ни о лихости, ни о романтичности короля, и трудно было поверить, что Туан когда-то был таковым. Всегда абсолютно надежен, всегда серьезен и вечно занят, он никогда не веселился по-настоящему.
И сын такой же, переживал теперь Ален, и, скорей всего, таким и останется. Хуже того, он лишен даже преимущества внешней привлекательности.
Однако он может стать галантным. В нем крепла железная решимость:, впредь он будет обращаться с Корделией, будто с богиней; он станет перед ней преклоняться, восхвалять ее красоту, осыпать ее комплиментами. Он даже будет делиться с ней планами.
За спиной послышался тревожный клич — вопль сэра Девона:
— Ваше высочество!
Ален вздрогнул от неожиданности, обернулся и увидел Джеффри Гэллоугласа, скачущего за ними по дороге; плащ, будто парус, развевался на ветру. Ален с радостным приветствием на губах повернул коня, но тут Джеффри прорычал:
— Негодяй! Пес! Свинья!
— Как смеешь ты подобным образом говорить с нашим принцем! — заревел сэр Девон, а остальные пятеро выстроились за командиром живой стеной, разделяющей Алена и Джеффри.
Ален вдруг вспомнил, что Джеффри — брат той, что совсем недавно с презрением отвергла его, а сам принц, возможно, в обиде своей наговорил ей лишнего.
Джеффри вломился меж сэром Лэнгли и сэром Девоном, обрушившись на последнего всем своим весом. И животное, и всадник содрогнулись; все прочие отпрянули, и конь оступился.
С нечленораздельным ревом Джеффри развернулся, готовый .обрушить свой меч на сэра Лэнгли, который только-только восстановил равновесие после внезапного нападения. Сэр Лэнгли в ужасе уставился на противника, едва успев поднять меч, чтобы парировать удар. Тогда Джеффри обрушил свой меч на щит рыцаря. Сила удара была такова, что клинок сэра Лэнгли отскочил, задев лоб своего владельца. Рыцарь повалился без чувств.
А Джеффри уже отскочил назад и, осадив коня, пожирал рыцарей свирепым взглядом из-под полуопущенных век. Рыцари загалдели и пришпорили коней, но тут у двоих столкнулись жеребцы, а у третьего меч вырвался из рук и с размахом огрел несчастного рукоятью по голове. Наездник так и осел в седле, и конь встал, чувствуя, как ослабли поводья. Рыцарь тяжело шмякнулся оземь. Вышколенный конь перешагнул через него, чтобы корпусом защитить хозяина.
Оставшиеся два рыцаря овладели собой и успокоили лошадей, но у одного неожиданно задрался щит и ударил юношу по голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36