Спокойной ночи, супруг. Спи — тебе совершенно незачем бдеть и бодрствовать. — Она наклонилась для мимолетного поцелуя и боком, по-дамски, устроилась на метле.
— Спокойной ночи, любовь моя, — нежно проговорил Род.
Он провожал взглядом жену, исчезающую в ночи. А насчет того, стоит ли бдеть и бодрствовать, у него было собственное мнение.
Он сел прямо, очень прямо, почти в позу лотоса. Закрыв глаза, он сконцентрировался на сознании своего сына Джеффри.
Оно становилось все яснее… Род почувствовал…
Страсть.
Род тотчас разорвал контакт. Он, разумеется, не станет выяснять таким вот образом, что происходит в помещичьем доме.
Если на то пошло, дело тут не в Джеффри.
И Род сосредоточился на сознании Алена.
Ему это было труднее, чем его жене и детям — ведь он не владел такими талантами с рождения и не развивал их в детстве.
То есть врожденный дар у него был, разумеется, но ожил он только в общении с Гвен. Однако и после этого Род плохо знал свои способности, пока отец Алена не помог развить их в полной мере.
Итак, он внимал с закрытыми глазами, слушая, ощущая, постигая сознание Алена…
…и увидел сон, в котором была его дочь, а значит, тоже не стоит подслушивать.
Он прервал и этот контакт, но остался сидеть и, бодрствуя в ночи, прислушивался, ждал…
Корделия издали увидела мать: крохотное облачко, искра в лунном свете, кружащая над Кромхельдским лесом. Разумеется, никто другой и не подумал бы обратить на нее внимание. Корделия прошептала благодарственную молитву и направила помело вслед за Гвен.
Она спикировала на землю, резко остановилась и, спрыгнув с помела, бросилась к матери, чтобы спрятаться у нее на груди.
Гвен обняла дочь, прижала к себе, и они долго стояли так.
У матери на лице играла слабая улыбка. Она чувствовала смятение дочери, понимала истоки этого смятения и рада была обнаружить у Корделии такие эмоции. Она не раз думала, а случится ли в жизни ее дочери любовь, настоящая любовь. Было несколько страстных увлечений, но, по мнению мудрой матери, к любви они имели мало отношения. И, уж конечно, ничего серьезного.
— Слушаю, дитя мое, — мягко сказала она. — Что тебя беспокоит? Рассказывай!
— Это… Ален, мама.
— А! Ален.
И Корделия отрывистыми фразами, чуть ли не всхлипывая, все рассказала матери.
Она всегда любила Алена, примерно как комнатную собачонку. Она всегда считала его своей собственностью, но он все испортил своим отвратительным предложением, столь явно оскорбительным, что пришлось его выгнать.
Гвен внимала рассказу, присев на пенек. Эту часть ей уже слушать доводилось, так что она ждала продолжения.
— Он всегда был таким… таким… скучным! — Корделия сжала кулаки и стукнула себя по бокам. — Другого слова не подберешь, мама. О да, я всегда утешалась чувством, что я вроде как старшая над ним, но, тем не менее, он был скучен.
— А этот… Бор? Разбойник? — как бы между делом поинтересовалась Гвен.
— Да, разбойник! Но он благородного происхождения, мама! — Глаза Корделии загорелись восторгом. — Он был посвящен в рыцари! Да, он сбился с пути, не спорю. Но он… возбуждает.
Когда он обнимает, когда целует меня, я вся таю изнутри!
— Да, — вздохнула Гвен. — Но сама ощутила внутренний трепет от страха за дочь, ибо знала, что планы исправления мужчин терпят крах куда чаще, нежели удаются. Но была ненастолько глупа, чтобы говорить об этом сейчас. А потому просто спросила:
— Разве не тебе решать, дочь? Что еще ты хочешь узнать?
— Но он такой развращенный, мама! Действительно ли я могу поклясться в верности рыцарю, который нарушил клятву и, похоже, совершенно не думает об исправлении? Который просто раздевает меня взглядом, но раздевает и любую другую женщину, попавшуюся ему на глаза! Могу я, мама? — Слова буквально вылетали из нее. — Могу я довериться ему?
Гвен вздохнула с облегчением и заговорила, очень осторожно подбирая слова:
— Взгляды еще не повод для подозрений, дочь моя.
Корделия в ужасе уставилась на мать:
— Ты же не хочешь сказать, что отец вот так разглядывает других женщин? С тех пор, как встретил тебя!
— Нет, — признала Гвен и стала подбирать слова еще тщательнее. — Нет, насколько мне известно. А если и смотрел, то делал это с надлежащими предосторожностями…
— Ох, мама, что ты говоришь! — нетерпеливо перебила Корделия. — С тех пор, как отец встретил тебя, он вообще не смотрит на других женщин!
— С тех пор, как мы встретились — нет. Но до этого очень даже смотрел, на одну, во всяком случае.
— Ой! — поразилась Корделия. — Я… ее знаю?
Поколебавшись, Гвен кивнула:
— Да. То была королева Екатерина.
— Королева! — выпучила глаза Корделия.
Гвен, сжимая руку дочери, негромко рассмеялась:
— О, она была просто красавицей.
— Но мне кажется, она была совсем не похожа на тебя!
— Она и не была, — подтвердила Гвен. — И в конце концов твой отец предпочел такую, как я, такой, как она.
— И… больше он… на нее не смотрел?
— Этого еще не хватало, — самодовольно улыбнулась Гвен. — Во всяком случае, не в том смысле, о котором мы говорили. Он смотрит на нее как на друга, и не больше, а скорее, значительно меньше, потому что должен всегда быть настороже, не зная, как она поведет себя в следующий раз.
Корделия хихикнула, кивая:
— Точно, все мужчины чувствуют себя так рядом с нею, даже король Туан, разве нет?
— Ну, возможно. Я предпочитаю думать, что это придает остроты их браку. Надеюсь, что я права.
Корделия вспомнила о своих печалях, и голос ее потух, а взгляд затуманился:
— Вот и мне такой нужен — тот, кто будет мне верен и ни разу не поглядит на другую женщину, как только станет моим мужем. — Она взглянула на мать. — Но я, наверное, не столь обольстительна, как была ты.
— И по-прежнему такова — для твоего отца, — несколько резковато отозвалась Гвен, — хотя, не сомневаюсь, только для него. Что до тебя, ты пока не знаешь пределов своей обольстительности, моя дорогая, как не знала и я в твои годы. А в этом путешествии ты ничего нового не узнала?
— Ну… — Корделия покраснела и снова опустила глаза, — сегодня вечером… я, кажется… пользовалась успехом у молодых людей.
— Покажи мне, — сказала Гвен.
Корделия закрыла глаза и представила себе всех этих молодых людей, толпящихся вокруг нее, добивающихся ее внимания и права танцевать с нею. Она вспомнила самые впечатляющие моменты каждого танца, партнеров, меняющихся с головокружительной быстротой — хотя перед глазами все время оставались образы Алена в маске и Бора.
Видение было очень ярким; Корделия воспринимала недавнее прошлое во всех подробностях, чуть ли не с ароматом цветов, украшавших зал, слышала болтовню, веселый смех…
Гвен удовлетворенно вздохнула:
— О, как я рада видеть это! Я всегда знала, что ты красавица, дочь моя, но пришлось изрядно подождать, пока мужчины этого мира заметят это!
— А отец молился, чтобы они никогда не заметили, я уверена, — с иронией в голосе отозвалась Корделия. — Но что же мне теперь делать? — Она умоляюще протянула руки. — Ведь не один мужчина заметил во мне какую-то привлекательность, а двое!
— Двое? — нахмурилась Гвен. — О ком ты говоришь? Об Алене?
— Да. — Корделия снова принялась ходить взад и вперед. — Мне казалось, он рассматривает меня только как свою собственность, так же, как и я его. Я думала, он просто приехал требовать то, что мнил принадлежащим ему по праву рождения, и, возможно, так оно и было… Но теперь…
— Что теперь? — и снова попросила:
— Покажи мне, дочь, если это не слишком личное.
Корделия закрыла глаза и представила себе танцы с Аленом, его руку на ее талии, их слившиеся в объятии тела… Она прервала воспоминания. — Большего я показать не могу, мама.
— И не надо, — согласилась Гвен. — Думаю, об остальном я могу догадаться сама. — В глубине души она была довольна.
Итак, двое мужчин заставляют тебя таять; двое заставляют гадать о еще неведомых тебе наслаждениях.
— Двое. Да. — Корделия посмотрела на свои стиснутые руки. — И я никогда бы не подумала, что одним из них окажется Ален!
— Это неожиданность, — признала Гвен, — хотя и приятная. А второй? Что представляет собой это сокровище?
— Да уж какое сокровище! Воистину, он совершенно непотребен! — вскричала Корделия. — О да, он прекрасно сложен, но ведет себя отвратительно. Нет, всякий рыцарь, опустившийся до разбоя, теряет право называться рыцарем и уж, конечно, не подходит в мужья благородной девице!
Гвен смотрела куда-то вдаль.
— Не думай, что сможешь изменить его, дочь моя. Ни одна женщина не способна перекроить мужчину по своей мерке. Женитьба изменит его, конечно — не сразу, не в тот момент, когда священник объявит вас мужем и женой, не за месяц и даже не за год, но постепенно, мало-помалу он изменится, как и ты сама.
Тебе остается только надеяться, что он станет походить на того, каким ты хотела его видеть.
Она снова посмотрела на дочь:
— Однако любовь и привязанность, а также неустанные увещевания возвысят его в собственных глазах, укрепят его внутренне, помогут ему так, что и представить себе трудно. Но в конечном счете, ты не можешь быть уверена в том, каким он станет. Ты можешь не сомневаться, что он станет другим, а если он любит тебя так же, как ты любишь его, и вам улыбнется удача, то со временем вы будете сближаться все больше и больше, превращаясь в настоящую пару.
Корделия посмотрела в глаза матери:
— Мне кажется, ты знаешь об этом непонаслышке?
Корделия медленно кивнула:
— По меркам Грамария, твой отец совершенно не подходил в мужья — нет, годился, но только крестьянке. Видишь ли, семьи у него здесь не было, и хотя он претендовал на благородное происхождение, никто не мог ни подтвердить, ни опровергнуть этого, ибо народ его был далеко, очень далеко, у другой звезды.
Он был искателем приключений, вот этого никто отрицать бы не стал, хотя рисковал ради блага других, а не ради богатств и поместий. Не было у него и никакого наследства, кроме Фесса и корабля, ведь он второй сын второго сына.
Она улыбнулась дочери:
— Правда, и я не была идеальной парой. Я же, по общему мнению, найденыш, воспитанный эльфами. Известно лишь то, что мать моя из мелкого дворянства и умерла во время родов. Ее отец был рыцарем, но тоже умер, как и вся ее семья. О, эльфы-то уверяли, что отец мой самых благородных кровей, но имени его не называли, хотя он еще жив. — На мгновение глаза ее весело сощурились, но тут же лицо приобрело прежнее выражение.
Корделия почувствовала раздражение. Что бы ни развеселило мать, она явно не собиралась делиться с дочерью, да и вообще все это не имело никакого отношения к насущным проблемам.
— А вы с отцом сближались? Или, наоборот, расходились?
— Благословением небес мы становились все ближе и ближе, хотя нет уверенности, что все перемены были к лучшему. По крайней мере, я не беспокоилась, что в таверне с друзьями он проводит больше времени, чем со мной, потому что у него здесь не было друзей, а при дворе он стал персоной нон грата из-за способа, которым подавил первое восстание против Екатерины.
Конечно, мы всегда вместе и радуемся обществу друг друга.
Хотя, после нашего пребывания в Тир Члизе, он очень изменился, причем в худшую сторону.
— Да-да, я помню, — сказала Корделия. — Его характер…
Гвен кивнула:
— Но мы все так же любили друг друга. А еще безумие, в которое он впал, съев каштан из ведьмина мха, и приступы случаются до сих пор — все это были горькие испытания. Но, поверь мне, когда мы повстречались, он был очень хорошим человеком!
— Вот уж, действительно, тяжелая ноша, — пробормотала Корделия.
— Нелегкая. Хотя в детстве эльфы предупреждали меня, что такое время от времени случается и с лучшими из мужчин… и женщин тоже, дочь моя. Мы люди, не забывай об этом!
— Эти испытания ты вынесла. — Корделия села рядом с матерью и взяла ее за руку. — А было такое, чего ты вынести не могла?
— Его неизменная убежденность, что он для меня недостаточно хорош. Нет, молчи, не спорь со мной! Это так, и если подумаешь, то сама поймешь. Это испытание, которому нет конца — мне непрерывно приходится укреплять его самооценку, поддерживать, а иначе он оставит меня, устыженный своей слабостью, отсутствием таланта и собственным уродством.
— Но ведь все это чепуха! — горячо возразила Корделия. — Он даже сейчас хорош собой, а в молодости, не сомневаюсь, был просто красавцем! Да, черты у него грубые, но все равно красивые! А благодаря его талантам эта земля удерживается между тиранией и беззаконием, хотя здесь ты ему очень помогаешь…
— Помогаю, — согласилась Гвен, — хотя сама по себе ни за что не взвалила бы на себя эту ношу, оставив управление королеве, а она бы за мной не послала, ибо почти не знала меня. Да и слишком я была взрослой, чтобы чувствовать себя легко на Королевском Ковене… Нет, именно твой отец вверил мне заботы об управлении, и только благодаря его стратегии Екатерина и Туан удерживают свои троны. Он поразительно сильный человек, моя дорогая, но сам в это не верит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— Спокойной ночи, любовь моя, — нежно проговорил Род.
Он провожал взглядом жену, исчезающую в ночи. А насчет того, стоит ли бдеть и бодрствовать, у него было собственное мнение.
Он сел прямо, очень прямо, почти в позу лотоса. Закрыв глаза, он сконцентрировался на сознании своего сына Джеффри.
Оно становилось все яснее… Род почувствовал…
Страсть.
Род тотчас разорвал контакт. Он, разумеется, не станет выяснять таким вот образом, что происходит в помещичьем доме.
Если на то пошло, дело тут не в Джеффри.
И Род сосредоточился на сознании Алена.
Ему это было труднее, чем его жене и детям — ведь он не владел такими талантами с рождения и не развивал их в детстве.
То есть врожденный дар у него был, разумеется, но ожил он только в общении с Гвен. Однако и после этого Род плохо знал свои способности, пока отец Алена не помог развить их в полной мере.
Итак, он внимал с закрытыми глазами, слушая, ощущая, постигая сознание Алена…
…и увидел сон, в котором была его дочь, а значит, тоже не стоит подслушивать.
Он прервал и этот контакт, но остался сидеть и, бодрствуя в ночи, прислушивался, ждал…
Корделия издали увидела мать: крохотное облачко, искра в лунном свете, кружащая над Кромхельдским лесом. Разумеется, никто другой и не подумал бы обратить на нее внимание. Корделия прошептала благодарственную молитву и направила помело вслед за Гвен.
Она спикировала на землю, резко остановилась и, спрыгнув с помела, бросилась к матери, чтобы спрятаться у нее на груди.
Гвен обняла дочь, прижала к себе, и они долго стояли так.
У матери на лице играла слабая улыбка. Она чувствовала смятение дочери, понимала истоки этого смятения и рада была обнаружить у Корделии такие эмоции. Она не раз думала, а случится ли в жизни ее дочери любовь, настоящая любовь. Было несколько страстных увлечений, но, по мнению мудрой матери, к любви они имели мало отношения. И, уж конечно, ничего серьезного.
— Слушаю, дитя мое, — мягко сказала она. — Что тебя беспокоит? Рассказывай!
— Это… Ален, мама.
— А! Ален.
И Корделия отрывистыми фразами, чуть ли не всхлипывая, все рассказала матери.
Она всегда любила Алена, примерно как комнатную собачонку. Она всегда считала его своей собственностью, но он все испортил своим отвратительным предложением, столь явно оскорбительным, что пришлось его выгнать.
Гвен внимала рассказу, присев на пенек. Эту часть ей уже слушать доводилось, так что она ждала продолжения.
— Он всегда был таким… таким… скучным! — Корделия сжала кулаки и стукнула себя по бокам. — Другого слова не подберешь, мама. О да, я всегда утешалась чувством, что я вроде как старшая над ним, но, тем не менее, он был скучен.
— А этот… Бор? Разбойник? — как бы между делом поинтересовалась Гвен.
— Да, разбойник! Но он благородного происхождения, мама! — Глаза Корделии загорелись восторгом. — Он был посвящен в рыцари! Да, он сбился с пути, не спорю. Но он… возбуждает.
Когда он обнимает, когда целует меня, я вся таю изнутри!
— Да, — вздохнула Гвен. — Но сама ощутила внутренний трепет от страха за дочь, ибо знала, что планы исправления мужчин терпят крах куда чаще, нежели удаются. Но была ненастолько глупа, чтобы говорить об этом сейчас. А потому просто спросила:
— Разве не тебе решать, дочь? Что еще ты хочешь узнать?
— Но он такой развращенный, мама! Действительно ли я могу поклясться в верности рыцарю, который нарушил клятву и, похоже, совершенно не думает об исправлении? Который просто раздевает меня взглядом, но раздевает и любую другую женщину, попавшуюся ему на глаза! Могу я, мама? — Слова буквально вылетали из нее. — Могу я довериться ему?
Гвен вздохнула с облегчением и заговорила, очень осторожно подбирая слова:
— Взгляды еще не повод для подозрений, дочь моя.
Корделия в ужасе уставилась на мать:
— Ты же не хочешь сказать, что отец вот так разглядывает других женщин? С тех пор, как встретил тебя!
— Нет, — признала Гвен и стала подбирать слова еще тщательнее. — Нет, насколько мне известно. А если и смотрел, то делал это с надлежащими предосторожностями…
— Ох, мама, что ты говоришь! — нетерпеливо перебила Корделия. — С тех пор, как отец встретил тебя, он вообще не смотрит на других женщин!
— С тех пор, как мы встретились — нет. Но до этого очень даже смотрел, на одну, во всяком случае.
— Ой! — поразилась Корделия. — Я… ее знаю?
Поколебавшись, Гвен кивнула:
— Да. То была королева Екатерина.
— Королева! — выпучила глаза Корделия.
Гвен, сжимая руку дочери, негромко рассмеялась:
— О, она была просто красавицей.
— Но мне кажется, она была совсем не похожа на тебя!
— Она и не была, — подтвердила Гвен. — И в конце концов твой отец предпочел такую, как я, такой, как она.
— И… больше он… на нее не смотрел?
— Этого еще не хватало, — самодовольно улыбнулась Гвен. — Во всяком случае, не в том смысле, о котором мы говорили. Он смотрит на нее как на друга, и не больше, а скорее, значительно меньше, потому что должен всегда быть настороже, не зная, как она поведет себя в следующий раз.
Корделия хихикнула, кивая:
— Точно, все мужчины чувствуют себя так рядом с нею, даже король Туан, разве нет?
— Ну, возможно. Я предпочитаю думать, что это придает остроты их браку. Надеюсь, что я права.
Корделия вспомнила о своих печалях, и голос ее потух, а взгляд затуманился:
— Вот и мне такой нужен — тот, кто будет мне верен и ни разу не поглядит на другую женщину, как только станет моим мужем. — Она взглянула на мать. — Но я, наверное, не столь обольстительна, как была ты.
— И по-прежнему такова — для твоего отца, — несколько резковато отозвалась Гвен, — хотя, не сомневаюсь, только для него. Что до тебя, ты пока не знаешь пределов своей обольстительности, моя дорогая, как не знала и я в твои годы. А в этом путешествии ты ничего нового не узнала?
— Ну… — Корделия покраснела и снова опустила глаза, — сегодня вечером… я, кажется… пользовалась успехом у молодых людей.
— Покажи мне, — сказала Гвен.
Корделия закрыла глаза и представила себе всех этих молодых людей, толпящихся вокруг нее, добивающихся ее внимания и права танцевать с нею. Она вспомнила самые впечатляющие моменты каждого танца, партнеров, меняющихся с головокружительной быстротой — хотя перед глазами все время оставались образы Алена в маске и Бора.
Видение было очень ярким; Корделия воспринимала недавнее прошлое во всех подробностях, чуть ли не с ароматом цветов, украшавших зал, слышала болтовню, веселый смех…
Гвен удовлетворенно вздохнула:
— О, как я рада видеть это! Я всегда знала, что ты красавица, дочь моя, но пришлось изрядно подождать, пока мужчины этого мира заметят это!
— А отец молился, чтобы они никогда не заметили, я уверена, — с иронией в голосе отозвалась Корделия. — Но что же мне теперь делать? — Она умоляюще протянула руки. — Ведь не один мужчина заметил во мне какую-то привлекательность, а двое!
— Двое? — нахмурилась Гвен. — О ком ты говоришь? Об Алене?
— Да. — Корделия снова принялась ходить взад и вперед. — Мне казалось, он рассматривает меня только как свою собственность, так же, как и я его. Я думала, он просто приехал требовать то, что мнил принадлежащим ему по праву рождения, и, возможно, так оно и было… Но теперь…
— Что теперь? — и снова попросила:
— Покажи мне, дочь, если это не слишком личное.
Корделия закрыла глаза и представила себе танцы с Аленом, его руку на ее талии, их слившиеся в объятии тела… Она прервала воспоминания. — Большего я показать не могу, мама.
— И не надо, — согласилась Гвен. — Думаю, об остальном я могу догадаться сама. — В глубине души она была довольна.
Итак, двое мужчин заставляют тебя таять; двое заставляют гадать о еще неведомых тебе наслаждениях.
— Двое. Да. — Корделия посмотрела на свои стиснутые руки. — И я никогда бы не подумала, что одним из них окажется Ален!
— Это неожиданность, — признала Гвен, — хотя и приятная. А второй? Что представляет собой это сокровище?
— Да уж какое сокровище! Воистину, он совершенно непотребен! — вскричала Корделия. — О да, он прекрасно сложен, но ведет себя отвратительно. Нет, всякий рыцарь, опустившийся до разбоя, теряет право называться рыцарем и уж, конечно, не подходит в мужья благородной девице!
Гвен смотрела куда-то вдаль.
— Не думай, что сможешь изменить его, дочь моя. Ни одна женщина не способна перекроить мужчину по своей мерке. Женитьба изменит его, конечно — не сразу, не в тот момент, когда священник объявит вас мужем и женой, не за месяц и даже не за год, но постепенно, мало-помалу он изменится, как и ты сама.
Тебе остается только надеяться, что он станет походить на того, каким ты хотела его видеть.
Она снова посмотрела на дочь:
— Однако любовь и привязанность, а также неустанные увещевания возвысят его в собственных глазах, укрепят его внутренне, помогут ему так, что и представить себе трудно. Но в конечном счете, ты не можешь быть уверена в том, каким он станет. Ты можешь не сомневаться, что он станет другим, а если он любит тебя так же, как ты любишь его, и вам улыбнется удача, то со временем вы будете сближаться все больше и больше, превращаясь в настоящую пару.
Корделия посмотрела в глаза матери:
— Мне кажется, ты знаешь об этом непонаслышке?
Корделия медленно кивнула:
— По меркам Грамария, твой отец совершенно не подходил в мужья — нет, годился, но только крестьянке. Видишь ли, семьи у него здесь не было, и хотя он претендовал на благородное происхождение, никто не мог ни подтвердить, ни опровергнуть этого, ибо народ его был далеко, очень далеко, у другой звезды.
Он был искателем приключений, вот этого никто отрицать бы не стал, хотя рисковал ради блага других, а не ради богатств и поместий. Не было у него и никакого наследства, кроме Фесса и корабля, ведь он второй сын второго сына.
Она улыбнулась дочери:
— Правда, и я не была идеальной парой. Я же, по общему мнению, найденыш, воспитанный эльфами. Известно лишь то, что мать моя из мелкого дворянства и умерла во время родов. Ее отец был рыцарем, но тоже умер, как и вся ее семья. О, эльфы-то уверяли, что отец мой самых благородных кровей, но имени его не называли, хотя он еще жив. — На мгновение глаза ее весело сощурились, но тут же лицо приобрело прежнее выражение.
Корделия почувствовала раздражение. Что бы ни развеселило мать, она явно не собиралась делиться с дочерью, да и вообще все это не имело никакого отношения к насущным проблемам.
— А вы с отцом сближались? Или, наоборот, расходились?
— Благословением небес мы становились все ближе и ближе, хотя нет уверенности, что все перемены были к лучшему. По крайней мере, я не беспокоилась, что в таверне с друзьями он проводит больше времени, чем со мной, потому что у него здесь не было друзей, а при дворе он стал персоной нон грата из-за способа, которым подавил первое восстание против Екатерины.
Конечно, мы всегда вместе и радуемся обществу друг друга.
Хотя, после нашего пребывания в Тир Члизе, он очень изменился, причем в худшую сторону.
— Да-да, я помню, — сказала Корделия. — Его характер…
Гвен кивнула:
— Но мы все так же любили друг друга. А еще безумие, в которое он впал, съев каштан из ведьмина мха, и приступы случаются до сих пор — все это были горькие испытания. Но, поверь мне, когда мы повстречались, он был очень хорошим человеком!
— Вот уж, действительно, тяжелая ноша, — пробормотала Корделия.
— Нелегкая. Хотя в детстве эльфы предупреждали меня, что такое время от времени случается и с лучшими из мужчин… и женщин тоже, дочь моя. Мы люди, не забывай об этом!
— Эти испытания ты вынесла. — Корделия села рядом с матерью и взяла ее за руку. — А было такое, чего ты вынести не могла?
— Его неизменная убежденность, что он для меня недостаточно хорош. Нет, молчи, не спорь со мной! Это так, и если подумаешь, то сама поймешь. Это испытание, которому нет конца — мне непрерывно приходится укреплять его самооценку, поддерживать, а иначе он оставит меня, устыженный своей слабостью, отсутствием таланта и собственным уродством.
— Но ведь все это чепуха! — горячо возразила Корделия. — Он даже сейчас хорош собой, а в молодости, не сомневаюсь, был просто красавцем! Да, черты у него грубые, но все равно красивые! А благодаря его талантам эта земля удерживается между тиранией и беззаконием, хотя здесь ты ему очень помогаешь…
— Помогаю, — согласилась Гвен, — хотя сама по себе ни за что не взвалила бы на себя эту ношу, оставив управление королеве, а она бы за мной не послала, ибо почти не знала меня. Да и слишком я была взрослой, чтобы чувствовать себя легко на Королевском Ковене… Нет, именно твой отец вверил мне заботы об управлении, и только благодаря его стратегии Екатерина и Туан удерживают свои троны. Он поразительно сильный человек, моя дорогая, но сам в это не верит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36