Все понимали, несмотря на веские доводы, что необходимо осмотреть этот район. На следующее утро приступили к осмотру, двигаясь вброд по болотам до тех пор, пока не дошли до более высокого места, потом прошли еще полмили пробравшись через болото, вернулись на берег реки. Двигаясь, они постоянно окликали по имени Лалилу и Пагу. Хотя крики могли привлечь внимание дикарей, как действовать иначе? Несчастные могли находиться где-то поблизости, не подозревая, что их спасители рядом. Кроме того, столь сильный шум мог отпугнуть как дикарей, так и больших хищников. По крайней мере, Хэдон очень на это надеялся.
К концу второго дня он убедился. что такой способ поиска безнадежен и глуп. Если люди еще живы, то, вряд ли стали бы оставаться здесь. Возможно, они вернулись на побережье или пошли на юг — по направлению к Кхокарсе. Предпочтительнее всего было бы сначала проследовать к морю и выяснить, нет ли их там. Если экспедиция не обнаружит никаких признаков их пребывания там, то может вновь отправиться на юг.
В то утро заболели многие участники экспедиции. Хинокли и доктор, с огорчением покачивая головами, определили:
— Болотная лихорадка.
Хэдон переправил людей в более высокое место: с таким количеством больных удастся спуститься на веслах вниз по реке. Он нашел место на вершине холма на высоте примерно шестьдесят футов, где имелся источник хорошей воды. Отряд обосновался там, чтобы перебороть простуду, лихорадку и потливость. На третий день Хэдон заболел сам и вновь ощутил холод, лихорадку, обильную потливость и горячку, которыми несколько раз страдал в юности. Немногие оставшиеся на ногах, включая Квазина, который заявил, что у него иммунитет к демонам, заботились об остальных и охотились, раздобывая пропитание. Болезнь пощадила также и жрицу, Мамону, и на нее упало основное бремя ухода за больными. На шестой день умер доктор; несколькими днями позже скончалось большинство людей и некоторые из членов тотемов Козы и Медведя.
На двенадцатый день Хэдон почувствовал себя достаточно хорошо и мог уже делать короткие прогулки вокруг лагеря. На четырнадцатый день он отправился в пустыню ставить капканы на зайцев. Кроме того, из пращи он подбил обезьяну, что послужило доброй добавкой к их рациону. По возвращении его встретил громкий плач Мамоны. Только что умер ее ребенок.
— Скоро у нее появится другой, — равнодушно произнес Квазин. — Хотя никто не будет знать, кто же его отец.
Квазин злился на жрицу из-за того, что она отказалась лечь с ним. При других обстоятельствах он вполне мог размозжить ей голову, не понимая, почему она отказала мужчине, не только самому сильному в империи, но и самому красивому.
Хэдон пошел успокоить ее. Жрица восхищала его своим поведением во время болезни, он восторгался тем, что от нее никто не слышал ни единого слова жалобы, а с каким искусством она ухаживала за немощными. Мамона не могла лечить их, но лучше всех знала, как облегчить страдания, причиняемые простудой и лихорадкой.
Несколькими днями позже экспедиция, в которой теперь было всего тридцать достаточно крепких человек, ушла на веслах от этого гиблого места. Из людей в живых остались лишь Хэдон, Тадоку, Квазин, бард, книжник и молоденький рядовой из Миклемреса, да притом некоторые ослаблены болезнью.
Путешествие протекало нормально, день ото дня участники экспедиции набирались сил, и, наконец, подошли к водопадам, о которых предупреждал Хинокли. Река здесь протекала сквозь каменистую равнину и, издавая грохот и шипение, падала с высоты примерно на шестьдесят футов. Все выбрались из лодок, как только до них донесся грохот, и с большим трудом волоком тащили челноки вниз по крутым склонам, вдоль порога. Спустившись на милю, отряд разбил на ночь лагерь. Когда на следующее утро отправлялись в путь, из расположенного рядом густого кустарника полетели три стрелы. Одному из клемкаба стрела вонзилась в шею, и он скончался.
Подавляя в себе жажду мести, Хэдон отдал распоряжение переместиться в середину реки, чтобы быть вне пределов досягаемости лучников, и продолжить путь.
Прошло еще двенадцать дней, и экспедиция вышла к устью реки. Преисполненные благоговения люди созерцали Звенящее Море.
12.
Там жили, как обнаружил Хэдон, около двухсот пятидесяти дикарей, которые большей частью селились группами от дюжины до двадцати человек на расстоянии пары десятков миль вдоль побережья. Дикари могли располагать столь необходимыми сведениями, но от мертвых получить их невозможно. И потому он распорядился не обрушиваться на дикарей, если только те не нападут первыми. Оставив своих людей, Хэдон в одиночку отправился в поселение. Оно состояло из дюжины маленьких конусообразных лачуг, сделанных из палок и покрытых шкурами. Дикари разбежались, как только незнакомец приблизился к ним, и собрались поблизости на небольшом холме, ощетинившись копьями. Хэдон отважно направился к дикарям, показывая руками, что желает мира. Тут же к нему навстречу пошел худой, темнокожий человек с крючковатым носом, держа перед собой копье с каменным наконечником. Он затараторил что-то на грубом по звучанию, непонятном языке. Хэдон остановился, продолжая делать миролюбивые жесты, потом медленно вынул четки из крошечных изумрудов, подарок Хэдону от жрицы из форта аванпоста. Это был дорогой подарок, но Хэдон надеялся, что он окупит себя. Мужчина мог и не принять, опасаясь, например, что тот несет в себе злую магию, но его жена не удержалась. Она вышла вперед и осторожно взяла четки, затем надела на их на шею.
На то, чтобы рассеять сомнения дикарей, ушло семь дней. Только тогда Хэдон смог привести к ним женщину клемкаба, барда и книжника. Кебивейбес очаровал их своим пением. Книжник нарисовал для вождя несколько картин, а Хэдон раздал несколько медных монет. Дикари не имели никакого понятия о деньгах, но нашли способ, как использовать монеты в качестве украшений. Хэдон тем временем изучал язык племени. В нем был ряд гортанных и горловых звуков, овладеть которыми оказалось трудно. Но его горло обладало способностью менять форму, будто ртуть, и вскоре он уже говорил достаточно хорошо, так что дикари больше не падали со смеху от отвратительного произношения чужака.
Вскоре Хэдон разрешил своим людям приближаться к дикарям ближе, чем на полмили. Они получили приказ под угрозой смерти не досаждать женщинам. Квазин ворчал; он ратовал за то, чтобы убить всех мужчин и использовать женщин.
— Ты хуже дикарей, — внушал кузену Хэдон. — Нет, мне нужны эти люди. Возможно, они могут рассказать что-либо о Лалиле и Паге.
— А потом, когда ты выяснишь, все, что требуется, тогда мы возьмем женщин? Там есть одна крошка с огромными глазами и грудью конусом. Я думаю о ней без остановки и днем, и ночью.
Хэдон сплюнул от отвращения и сказал:
— Это было бы наиподлейшим вероломством. Нет, я не позволю. Вот если мы выясним, что мужчины не ревнивы, а женщины согласны, тогда вы можете дать себе волю. А что касается той крошки, о которой ты говоришь, мне кажется, что ей нравлюсь я, а тебя она боится.
Квазин зарычал от неудовольствия и грохнул концом дубины о землю. Хэдон удалился, ухмыляясь. Тем не менее, его беспокоило то, что его люди станут подкарауливать женщин и затаскивать их в кусты.
К концу трех недель Хэдон почувствовал, что теперь готов спросить о Лалиле. Он поговорил со старшим и, к своему удовольствию, сразу же выяснил, что эти люди знают о ней. Более того, они знали и Саххиндара.
— Первый раз мы повстречались с ними две зимы назад, — рассказал вождь. — Они пришли в деревню: желтоволосая женщина с фиалковыми глазами, ее ребенок, одноглазый коротышка и тот, кого ты называешь Саххиндаром. Мой дед и дед моего деда были знакомы с ним и поклонялись ему как богу, поскольку он жил и не менялся с течением времени, что возможно только у богов. Когда я был ребенком, тоже видел его и хорошо запомнил. Он на некоторое время остановился у нас, помогая нам охотиться, ловить рыбу, и рассказывал множество удивительных историй. Потом он и его люди, которые, как он говорил, прибыли из-за огромного моря, продолжили свой путь. Он сказал, что они собирались отправиться на юг.
Я думал, что вряд ли мне удастся когда-либо вновь увидеть его, поскольку обычно он появляется лишь один или два раза за жизнь одного поколения. Но всего лишь четыре месяца назад вновь появились женщина, ребенок и человечек. Саххиндара с ними не было. Женщина рассказала, что Саххиндар вверил их судьбу в руки отряда людей, прибывших с далекого юга, которые тоже жили на побережье великого моря. На них напали и отделили от тех людей, и они нашли путь обратно, к нам. Я просил их остаться с нами, но они сказали, что пойдут за Саххиндаром. Он отправился вдоль побережья навстречу поднимающемуся солнцу и может быть сейчас где угодно.
— При нем были лев, обезьяна и … ? — Хэдон заколебался, затрудняясь подобрать слово на языке племени. Как мог, он описал слона, но вождь недоумевал. Ясно, он знает львов и обезьян, но никогда не видел слонов и ничего о них не слышал.
— Нет, с ним не было ни одного из этих животных, — произнес вождь. — Будь они с ним, я бы так и сказал.
Тем же вечером кхокарсане и дикари устроили пир из двух гиппопотамов, а назавтра гости отправились в путь. Женщина с большими глазами, пленившая Квазина, бросилась с объятиями к Хэдону и заплакала. Он сожалел, что приходится покидать поселение так скоро, но пообещал себе сделать все возможное, чтобы вернуться на обратном пути. Группа двинулась на восток. Двоим было поручено присматривать за Квазином. Хэдон боялся, что гигант попытается прокрасться к дикарям и, таким образом, разрушит добрые отношения, налаженные с таким трудом и терпением. Конечно, мало что могло удержать Квазина от дезертирства, но, если бы он так поступил, ему было бы запрещено вновь присоединиться к экспедиции. Квазин не проявлял никаких признаков подобных намерений. Он еще очень хорошо помнил то чувство одиночества, которое охватывало его во время странствий. Он не хотел оказаться там, где не с кем перекинуться ни единым словечком.
— С нами Кхо, — сказал Хэдон Кебивейбесу. — Мы должны обогнать разыскиваемых. Вождь сказал, что они не будут отклоняться от южного направления на всем протяжении своего путешествия, которое займет у них много, много дней. Между побережьем и расположенными на внутренней территории саваннами простираются суровые горные кряжи, и для того, чтобы добраться до саванн, путникам придется обойти горы вкруговую. Мы пойдем быстро, как только сможем, и обгоним их, прежде чем они дойдут до конца горной гряды.
— Если будет на то желание Кхо, — вымолвил бард. — Эта пустынность буквально измотала меня. Так хотелось бы увидеть вновь прекрасную Кхокарсу, мерцающую белым при свете солнца, выйти на ее улицы, несмотря на толпу и шум. Я бы стал вновь посещать таверны и залы для знатных, где можно получить выпивку, и стал бы петь песни, которые нравятся людям, а мои коллеги с трудом могли бы придраться к их достоинствам. А женщины …. ах, женщины! Стройные, с прекрасной кожей, так чудесно пахнущие духами, мягкими голосами говорящие о любви.
— Да, но если бы ты не пошел с нами, то никогда бы в твоем сердце не проросли семена великой эпической поэмы, — улыбнулся ему Хэдон. — Это так, если только тебе удастся что-нибудь извлечь из случившегося с нами. Что до меня, то я не вижу в этом ничего поэтического, а лишь раздражение, трудности, ежечасное разрешение мелких и важных проблем, болезни, раны и заботы, которые не давали мне спать по ночам.
— Это прекрасный материал для великой поэзии! — воскликнул Кебивейбес. — Голос и лира всему придадут ореол славы и красоты. Мужчины и женщины будут проливать слезы печали или радостно вскрикивать при моих словах и звуках музыки, а ты, измотанный, утомленный, искусанный москитами, обеспокоенный мужчина превратишься в бравого героя, чьими единственными заботами являются великие проблемы, а твое вожделение станет великой любовью. В песне не будет упоминаться ни то, что ты болел дизентерией и лихорадкой, ни мешки от бессонницы под твоими глазами, ни блохи, от которых ты чесался, ни твоя неуверенность. Также ничего не скажу о том, как ты споткнулся о камень, и как потом болел большой палец на ноге. И о том, как стычка с дикарями переросла в битву, участие в которой приняли тысяча человек, и ряды безликих были вырезаны героями, а герои вели нудные диалоги во время битвы, прежде чем обрести славу.
— А петь я буду так проникновенно, будто все это произошло на самом деле.
— Будем надеяться, что твоей гениальности хватит для такого воплощения, — сказал Хэдон.
— Вот это как раз и беспокоит меня, — признался бард, в этот момент он казался печальным. Но уже через мгновение он заулыбался, когда запел ко всеобщему удовольствию непристойную песнь о Телесном Фаллосе.
Тем временем, по мере продвижения отряда Хинокли занимался составлением карты местности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37