– Суета и суматоха, босс. Народ валит, словно за ним сам Кагануф гонится. Долько я еще не вижу причины.
Они обогнули угол, и их едва не затоптали. По широкой улице толпой валили горожане, толкаясь и задевая путешественников. Взволнованные еноты несли на руках младенцев с черными полосками шерсти поперек глаз, истерически мотались беличьи хвосты, муравьеды в ночных рубашках сталкивались с встревоженными обезьянами. Все вопили, визжали, кричали, в явной панике спасаясь от чего-то предельно ужасного.
– Что случилось, в чем дело? – спросила Талея у одного из беглецов.
Пожилая рысь в гневе замахнулась на девушку тростью.
– Прочь с дороги, женщина. Он взбесился. Он убьет всех. Пусти меня!
– Кто взбесился? Кто…
В другой лапе у кошки был увесистый кошелек, отягощенный, пожалуй, золотым запасом всего семейства. Она ударила им Талею по руке и вырвалась.
В толпе попадались и люди в ночной одежде и спальных колпаках. Своим ровным шагом они легко обгоняли коротконогих соседей, но были испуганы в не меньшей степени. Опередить людей способны были только редкие здесь крупные кенгуру и валлаби.
– Фаламеезар! Конечно, он, – с тревогой выпалил Джон-Том, – что-то стряслось в казарме.
– Тогда, может быть, лучше кому-то из нас подождать здесь? Вот мы с Погом могли бы задержаться на случай, если…
– Долько не я! – выкрикнул мыш. – Мой Мастер в беде. Я должен помочь ему.
– С чего это вдруг такая преданность, Пог? – Джон-Том не удержался и сказал это вслух.
– Не ему, а собственной заднице, – возмутился Пог. – У меня контракт с эдой двердой коровьей лепешкой, а чдо будед, если сдарого хрена раздавид раскаленная ящерица? – И он высоко взлетел над улицей, уклоняясь от несущихся навстречу взволнованных птиц и летучих мышей.
Начинало казаться, что до казармы они уже не доберутся. Однако толпы беженцев начали редеть. Наконец они исчезли вовсе.
Ночное небо впереди багровело, но не от восходящей луны. Обогнув еще один угол, они оказались на просторной площади перед казармой. Массивное сооружение пылало. Оранжевые языки вздымались к небу и от нескольких ближних строений. Однако пожар еще не дотянулся до обступивших площадь жилых домов. Городская стена была сложена из камня, и огонь не грозил ей; впрочем, сложенные возле нее тенты, знамена и прочие горючие вещи давно были охвачены пламенем и уже превращались в черный пепел, исчезавший в темном ночном небе.
Около ворот пристани кучками сгрудились встревоженные животные. Некоторые были облачены в полную форму, на других же красовались лишь отдельные предметы обмундирования. Позади стояло несколько больших трехосных фургонов, к которым подсоединены были ручные насосы. По тревоге поднятые солдаты сжимали в руках топоры и копья, тем временем кучера отчаянными усилиями сдерживали каркавших и шипевших от страха ящериц, впряженных в фургоны.
От каждого из них в приоткрытые ворота бурыми змеями тянулись шланги, вне сомнения, погруженные в реку. Было понятно, что пожарная команда Поластринду способна управиться с пожаром, но не с иссиня-пурпурным бегемотом, что возился сейчас где-то за стеной огня, охватившего казарму.
– Клотагорб! Где Клотагорб? – завопил Пог, едва маленький отряд вышел на ведущую к воротам брусчатку.
Начальник одной из пожарных команд непонимающим взглядом поглядел на мыша и ответил не сразу.
– Ты про чародея-черепаху? – И без энтузиазма махнул влево. И вновь обратил свой взгляд к фронту пламени явно пытаясь решить, стоит ли рисковать, приступив к тушению пожара, и тем самым привлечь к себе внимание дракона.
Клотагорба они обнаружили на невысокой скамеечке; старый чародей обозревал огонь. Время от времени изнутри горящей казармы слышался громовой рык, перемежаемый достойными Гефеста проклятиями.
Столпившись возле недвижного чародея, друзья беспомощно глядели на него. Тот явно глубоко погрузился в думы.
– Что здесь произошло, сэр? – спросила встревоженная Флор.
– Что? – Клотагорб огляделся, хмурясь какой-то мысли. – Что случилось? Ах да. Это все дракон. Мы с ним мирно беседовали. Все шло просто великолепно, мой мальчик. – Покорежившаяся оправа съехала набок, панцирь чародея почернел от сажи, он показался Джон-Тому очень старым.
– Я уже обдумывал, как завершить нашу беседу, когда вдруг явились двое караульных. Они спросили, где остальные. Я ответил, что спят, но они все равно остались. Наверное, хотели доказать свою смелость, посидев возле дракона. Фаламеезар назвал их товарищами, я объяснил стражам смысл этого слова. Завязался разговор, мне следовало бы прекратить его под первым же предлогом, однако дракон просто кипел желанием переговорить, наконец, по душам с представителями местного пролетариата. – Невзирая на жар от пламени, по спине Джон-Тома пробежал холодок.
– Чудище интересовали настроения в огромной коммуне, а также возможности укрепления солидарности пролетариата. Конечно, слова эти стражникам ничего не говорили. Мне, кстати, тоже, поэтому я никак не мог корректировать их ответы.
Но пожар вспыхнул не здесь. Скоро оба наших гостя принялись хвастать своими планами о том, как они оставят армию и разбогатеют. Я попытался утихомирить их но запутался, пытаясь объяснить все дракону, и уже не мог даже вспомнить нужное заклинание, чтобы заткнуть им рты.
Стражники продолжали брехать и перешли на своих состоятельных приятелей. Один из них оказался купцом, на него работали сто шестьдесят человек, шьющих одежду на продажу. Они принялись хвастать, как мало он платит им, сколь велика прибыль этого жулика, потом еще выразили надежду, что и сами будут когда-нибудь так благоденствовать.
По-моему, добила дракона последняя наглость. Один из них посмел предложить ему поработать в кузнице на полицию – дескать, нужно наделать побольше оружия, чтобы было чем разгонять с улиц «жалких попрошаек, докучающих честным горожанам». Тут он словно потерял рассудок, ничего более уже не воспринимал, завел речь о предателях революции, о жадности капиталистов и принялся плеваться пламенем во все стороны. Я втянул голову в панцирь и пополз в сторону, иначе мне б не уцелеть. Оба стража-кролика вспыхнули как свечки, едва он на них дохнул. – Клотагорб грустно махнул рукой. – А теперь он решил испепелить весь город. Боюсь, что он еще не сделал этого лишь из-за ярости. Она просто душит его, даже огонь из горла не лезет.
– Почему тогда ты не остановил его? – Склонившись пониже, Талея кричала едва не в лицо чародею. – Ты – всемогущий волшебник. Ты – великий маг. Заставь его остановиться!
– Остановиться?.. Ах да – я думал. – Клотагорб подпер подбородок короткими пальцами. – Заговоры на драконов не менее сложны, чем сами чудища. Чтобы все получилось, нужны правильные ингредиенты. Я не знаю…
– Но надо же что-то сделать! – Она поглядела на слепящее пламя. Потом на Джон-Тома… Как и все остальные.
– Ну, будь хорошим добрым мальчиком, – проговорил Мадж и остерег: – Тока без глупостей. Так, приятель? – Выдра раздирал конфликт между здравым смыслом и желанием спасти собственную горючую шубу.
Но дуара уже была на животе Джон-Тома, он пытался сообразить, что следует петь. Про дождь он еще мог придумать несколько песен, но ливень, залив пожар, только разъярил бы дракона, но не решил проблемы. Тогда Фаламеезар, возможно, и не испепелит Поластринду, однако, судя по грохоту, доносящемуся из-за огня, дракон вполне способен уничтожить город и по-другому.
И Джон-Том отправился к казарме. Единственное возражение последовало со стороны Флор. Прочие даже не пробовали переубедить его. У них не было права на это, а он обязан был попытаться.
Ближайшая стена вдруг рухнула, рассыпая водопад горящих обломков и искр. Джон-Том заслонился дуарой и зеленым плащом. Из-за пламени послышался рев, огненный язык пробил еще стоявшую часть стены.
– Ты! Уклонист! Контрреволюционер! – сыпались из-за огня обвинения, впрочем, пока без сопровождения огня. Выглянув из-под капюшона, Джон-Том обнаружил прямо перед собой, ярдах в двух, огненную физиономию Фаламеезара. Огненный зрачок жег, клинки зубов отсвечивали кровью, драконья голова склонилась к Джон-Тому.
Глава 21
– Ложь, ложь и ложь! Ты обманул меня. – Огромная когтистая лапа махнула в сторону города. – Это не коммуна. Тут нет ничего похожего – здесь свили свое гнездо ядовитые капиталистические пороки. Какие здесь могут быть преобразования? Здесь нечего реформировать! Испепелить и истребить, чтобы…
– Подожди минуточку, Фаламеезар. – Джон-Том постарался изобразить праведное негодование. – Кто дает тебе право решать судьбу всех этих рабочих?
– Рабочие… Тьфу! – Пламя лизнуло мостовую справа от Джон-Тома. – Они трудятся, как рабочие, но мыслят – как империалисты! Что до моих прав – я как философ чист и устремлен к цели. Либо общество способно принять более благородный облик, либо никакое искупление уже невозможно! К тому же, – дракон плюнул огнем в ближайший ларек, немедленно вспыхнувший ярким пламенем, – ты лгал мне.
Нерешительность была чревата мгновенной кремацией, и Джон-Том ответил немедленно:
– Я не лгал тебе, Фаламеезар. Это еще складывающаяся коммуна, и население города в основном составляют рабочие.
– Это ничего не значит, если они охотно подчиняются эксплуатирующей их системе.
– Товарищ, ну какой может быть выбор у угнетенного рабочего? Легко говорить о революции тому, кто в двадцать раз крупнее любого, может изрыгать огонь и сеять разрушения. Ты, Фаламеезар, многого хочешь от бедного труженика, которому приходится заботиться о семье. Тебе же не надо этого делать, так ведь?
– Так, но…
– Легко ругать бедолагу за заботу о семьях. Или ты хочешь, чтобы они пожертвовали щенками и младенцами? К тому же у них нет твоего образования. Почему бы тебе не попробовать сперва просветить их? А вот если они отвергнут истинный путь и будут усердно предаваться порокам капитализма – тогда и настанет время истребления и очищения.
«К этому времени, – думал он, – я уже благополучно окажусь далеко-далеко от Поластринду».
– Но ведь они только изображают антибуржуазные наклонности, – уже с меньшей уверенностью проговорил Фаламеезар.
Тем временем Джон-Том все еще старался вспомнить песню, помогающую от драконов. Таковых он не знал.
«Стань дымом, чародей-дракон» – приятная песня, но неуместная. Думай, Джон-Том, думай!
Но времени на размышления не было, Джон-Том с трудом увязывал рассказ дракона в семантические узлы.
– Но не будет ли справедливо заранее предупредить всех, кого может коснуться твой гнев?
Голова Фаламеезара вознеслась в огненную мглу.
– Именно. Предупредить. А потом выжечь прежние пороки, чтобы установить новый порядок. Долой эксплуатацию, долой капиталистический труд на фабриках и заводах! Построим новую коммуну под знаменем истинного социализма.
– Разве ты не слышал мои слова? – Джон-Том отступил в тревоге. – И ты разрушишь дома невиновных невежественных рабочих?
– Это послужит им во благо, – твердо отвечал Фаламеезар. – Им придется заново, совместно, собственными руками построить свои дома. Зачем обогащать домовладельцев и лендлордов? Да. Эти люди получат возможность начать все заново. – И он задумчиво поглядел на ближайшую многоэтажку, раздумывая, каким наиболее эффективным способом «очистить» ее.
– Но ведь они уже ненавидят хозяев. – Джон-Том бежал рядом с шествующим драконом. – Зачем выставлять их на холод и под дождь? Сейчас требуется не насилие, но революционная диалектика.
Когти Фаламеезара царапнули мостовую подобно колесам огромной машины.
– Ты забыл про рабочих! – Джон-Том погрозил кулаком невозмутимому дракону. – Не забудь об их невежестве и предрассудках. – И тут пальцы его без раздумий легли на дуару, нужные слова сами собой сорвались с губ:
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой вести готов.
Весь мир насилья мы разрушим…
При первых же волнующих словах «Интернационала» Фаламеезар замер как вкопанный. Голова его медленно повернулась и, раскачиваясь, обратилась к Джон-Тому.
– Смотри за ним, смотри, друг! – издалека завопил Мадж. Аналогичными предупреждениями разразились Каз и Флор, Талея и Пог.
Но дракон был полностью заворожен. Наставив крылышки ушей, он слушал то возвышающийся, то притихавший голос певца.
Наконец гимн кончился. Пальцы Джон-Тома в последний раз скользнули по струнам дуары, Фаламеезар медленно вышел из оцепенения и неторопливо кивнул.
– Да, ты прав, товарищ. Я сделаю, как ты сказал. На миг я забыл об истинно важных вещах. В своем стремлении установить правильные воззрения среди пролетариев я забыл о сочувствии. В своем гневе на пустяковую несправедливость я забыл о более важном деле. – Голова его низко склонилась. – Я забылся и приношу извинения за принесенный ущерб.
Джон-Том повернулся и отчаянно замахал руками, давая знать, что все в порядке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44