И это слово Глеб тоже подчеркнул красным.
Равновесие. Равновесная система. Последняя запись в папке Глеба. И
восемь восклицательных знаков после слова "сволочи". И закон бутерброда.
- Наташ... - Виктор положил книгу на подоконник, прихлопнул по ней
ладонью. - Я, кажется, понял, зачем мы нужны упырями.
Он помолчал немного, потеребил усы. Наташа терпеливо ждала.
- Понимаешь, - снова заговорил Виктор, - вот если стоишь и ждешь
трамвая, а его все нету и нету - стоит только закурить, как он сразу
появится. При чем, если закурить чужую сигарету, которую не жалко, то
никакого эффекта. А вот если свою... Ты подожди, Наташа, ты послушай...
В нашем мире дело обстоит так: если есть вероятность, что случится
гадость какая-нибудь, то эта гадость непременно случается. Бутерброд, если
упадет, то обязательно маслом вниз... Если один-единственный билет не
подготовил - его на экзамене и вытащишь... Если заранее начинаешь к
поездке готовиться - старательно, с удовольствием, предвкушая - сорвется
поездка... Ну и так далее. Ты, наверное, и сама замечала, правда?
Наташа кивнула: правда.
- Ну, вот... - Виктор пощелкал пальцами, подыскивая нужные слова. -
Ты только представь, как далеко мы бы ушли вперед, если бы не этот
закон... Ведь это действительно закон, Наташ, это самая что ни на есть
объективная реальность. Это уже давным-давно замечено и сформулировано не
раз - в основном, конечно, в шутливой форме, потому что уж больно нелепым
кажется на первый взгляд, но... ну, вот еще пример: визит-эффект. Если на
пуск установки, скажем, является высокое начальство, пуск, как правило,
срывается. При чем до прихода начальства все срабатывает отлично, и после
ухода - тоже, а при начальстве - фиг... Это же факт, у меня у самого
сколько раз так бывало! А термин, кстати, инженеры из НАСА придумали...
Понимаешь?
Наташа нетерпеливо двинула плечом:
- Это я все понимаю. Я вот чего понять ну совсем не могу: упыри-то
здесь при чем?
- А вот при чем... - Виктор прошелся по комнате, плюхнулся в кресло.
- Всякая система может существовать только находясь в состоянии
внутреннего равновесия. Теперь представь себе, что наш мир и мир упырей -
это уравновешенная, сбалансированная система. Система, в которой действуют
законы математической статистики. По этим законам бутерброд должен падать
маслом вниз с вероятностью одна вторая. Но в нашем мире эта вероятность
больше одной второй, то-есть равновесие у нас сдвинуто в сторону наименее
желаемого события. Значит, в мире упырей - наоборот. Понимаешь?
Наташа округлила глаза:
- То-есть ты хочешь сказать, что наш мир они специально таким
сотворили? Ну, чтобы все время маслом вниз? И это - чтобы в их мире
всегда-всегда случалось благоприятное?..
- Ну, не всегда, конечно, - пожал плечами Виктор. - Но с вероятностью
больше одной второй. А это уже очень много, Наташ. Грубо говоря, им всегда
везет за наш счет. Так что уютно они устроились... На нашей шее.
Некоторое время Наташа напряженно думала, прижав пальцы к вискам.
Потом медленно покачала головой:
- Да нет, Вить, не получается по-твоему. У нас ведь часто бывает так,
что очень-очень везет, ну ненормально просто. Вот хотя бы нам в последнее
время. Толик в пещере оказался как раз тогда, когда замазка отслаиваться
начала... Заметку эту газетную, ну где про Странного... Глеб не нашел, а я
нашла... И еще много-много у нас такого везения было. Так что не выходит
это - про бутерброд...
Виктор теребил усы, искоса поглядывая на Наташу, вздыхал.
- Ладно, - сказал он наконец. - Это все мы еще будем обмозговывать.
Главное, что наконец-то нашлось реальное подтверждение догадкам Глеба. Так
как, свистать всех наверх?

Обочина заросла бурьянами; их мясистые жаркие листья пахли бензиновой
гарью и пылью. Эта пыль - душная, едкая, белая - мстительно взвивалась с
шоссе вслед остервенело проносившимся автомобилям, а потом лениво оплывала
на лица, листья, на шелушащуюся ржавчиной жестяную табличку автобусной
остановки; и дальше - на серые тоскливые стены, на тусклые блики оконных
стекол...
Обычный пригород. Панельный, крупноблочный, многоэтажный. Неопрятный
и скучный, обыденный до омерзения. Ну, и что теперь?
Они стояли, ошарашенные и понурые, стараясь не смотреть друг на
друга, стараясь не замечать сваленную в кювете поклажу. Рюкзак со
взрывпакетами и смонтированный в чертежном тубусе огнемет - творения
Антона; увесистый прорезиненный футляр и металлоискатель, позаимствованный
Толиком на работе... Смешно все это и глупо, когда вокруг обычные люди
спешат по обычным делам, когда из дверей гастрономчика торчит очередь
старушек, гадающих, достанется ли им сегодня докторская колбаса -
четыреста грамм в одни руки... А в грязных песочницах азартно визжат дети,
а где-то на балконе пронзительный женский голос надсаживается до хрипоты:
"Степа, домой! Степка, кому сказала!.."
- Ну, хватит! - Виктор отшвырнул окурок, сплюнул. - Чего вы,
собственно, ожидали? Осьминога с пулеметом и плакат: "Землянам вход
воспрещен"? Наташ, доставай кость. Надо сориентироваться.
Наташа послушно раскрыла сумочку, повертелась на одном месте,
стараясь определить направление, замерла, ткнула пальцем вдоль казавшегося
бесконечным ряда безобразно одинаковых домов: туда.
И они пошли. Виктор придерживал под локоть бредущую, как сомнамбула,
Наташу, в руках у которой тихо пищала прикрытая платком кость. Антон,
шедший следом, смотрел больше в спину Наташе, чем под ноги. Он часто
спотыкался, и тогда в тубусе у него что-то булькало, а взрывпакеты в
рюкзаке с силой грохали друг о друга, и от этого грохота спина Виктора
обливалась холодным потом. Галочка и Толик поотстали, о чем-то оживленно
перешептывались на ходу. Кажется, они препирались, кому нести
металлоискатель.
Идти было жарко, пыльно и неудобно. Кость вела по прямой, улица же
извивалась давленым ужом и в судорожных ее изгибах не прослеживалось и
намека на закономерность. Раз за разом на пути вырастали стены домов,
бесконечные заборы, и приходилось идти то вправо, то влево, то
возвращаться, и казалось, что бредут они куда угодно, только не туда, куда
надо.
А мутное дымное небо стекало на землю томящим зноем. Он плавил
асфальт, этот зной, струился над ним лживыми миражами искристых луж,
поднимался обратно к небу переливчатым душным маревом, и крохотные
новорожденные паучки летали, резвились в дрожании горячего воздуха,
путались в волосах невидимыми паутинками, шныряли по распаренным лицам...
Они шли и шли. Сперва - молча, а потом заворчал Толик. Все громче,
заводя себя, он бубнил, что соваться к источнику пеленгуемых сигналов вот
так, нахрапом - верх идиотизма, что в начале надо было толком определить
место, а потом уже тащить сюда огнеметы, взрывпакеты и прочую пиротехнику,
что невозможно придумать глупость нелепее, чем шляться вооруженной толпой
по дворикам и детским садикам у всех на виду, что...
Эти толиковы "что" плодились, как дизентерийные палочки, с полушепота
он перешел на полный голос и нечастые прохожие стали оглядываться на него
и на прочих. Галочка старалась унять, дергала за рукав, шептала что-то,
семеня рядом на цыпочках, с трудом дотягиваясь губами до уха будущего
супруга, но, вероятно, это был именно тот случай, когда не в состоянии
помочь даже психолог высокой квалификации. Зато в состоянии помочь
оказался Антон. Он вдруг резко обернулся к Толику, сгреб его за ворот,
рявкнул в лицо:
- Заткнись, истерик!
Толик покраснел, обиделся и заткнулся.
Антон глянул в испуганные галочкины глаза, пояснил:
- Ничего страшного. Это бывает... - Он снова повернулся к Толику. - А
что касается той околесицы, которую ты порол... Пойми, голова твоя
кочерыжкой: у нас только одна попытка. Не выйдет сразу - хрен тебя упыри
еще раз сюда допустят. Рекогносцировка ему, видите ли, понадобилась!
Лопух... А что касается глупостей, то верхом идиотизма было тащить с собой
девушек, - он искоса зыркнул на Виктора. - Ты мне не хмыкай там, это и
тебя касается.
- Попробовали бы мы их не взять! - буркнул Виктор.
- Ладно, хватит трепаться, - Антон встряхнул рюкзак. - Пошли дальше.
И давайте-ка нервочки свои теперь держать в кулачишках. А то за трепом да
выяснением отношений я уже и направление потерял. Куда нам, Наташа?
Наташа поколебалась с минуту, потом как-то не очень уверенно махнула
рукой, указывая направление.
- Пошли, - почти шепотом сказала она. - Надо спешить.
- Пошли, - сказал Антон, расправив мощные плечи, непреклонно отвердив
суровые черты лица своего.
И Толик, победивший секундную слабость, по прежнему и как всегда
отважный и мудрый, отчеканил:
- Вперед! Смерть упырям!
И прочие повторили, будто поклялись вдохновенно и грозно:
- Смерть!
Они сорвались с места, стремительно и мощно зашагали туда, где
угнездилась злобная мразь, чтобы обрушить на нее всю мощь земного оружия,
раздавить, выжечь, втоптать, разметать, уничтожить саму память о гнусных
нелюдях, в омерзительной самонадеянности дерзнувших.
Идти было легко, и земля колокольно звенела под тяжелым и слитным
шагом, и прочь ее, нелепую, жалкую мыслишку, ничтожным червячком
копошащуюся где-то на задворках разума. Прочь ее, потому что - чеканный
шаг, и рядом - друзья, и впереди - Цель (да, так, с большой буквы!), и
колебания глупы и постыдны.
Вот только мысль эта, этот поганенький червячишко, затерявшийся меж
гулко-набатных образов, - не отстает, мозжит, не пускает отдаться до
конца, без остатка, ликующему чувству святого долга... Что же это за мысль
такая?
Неимоверным усилием Виктору удалось отрешиться от всего, кроме этой
мысли, вникнуть в нее, понять. И он ужаснулся, закричал - отчаянно, до
хрипа, и с писком шарахнулись возившиеся в палисадничках дети, и
перепугано вскинулись дремавшие на скамеечках старушки, а он все кричал,
орал, вопил, пока не увидел пробуждающуюся осмысленность в обращенных к
нему осоловелых глазах друзей. Тогда он оборвал крик и неожиданно спокойно
спросил:
- А не кажется ли вам, что мы идем туда, откуда пришли? Наташ,
проверь ка направление еще раз.
- Не надо... - Наташа хмуро смотрела под ноги. - Я и так знаю, куда
нам нужно. Только не хочется мне туда идти, ну никак не хочется...
- И мне не хочется, - криво усмехнулся Виктор. - И никому не хочется.
Понимаем, что надо идти, что обязательно надо, но - идем обратно. Уходим
от цели, воображая, что приближаемся к ней; убегаем, но воображаем, что
атакуем. Самообман подсознания, спасающий разум от разрушительной
нелепости поведения, навеянного извне. Усекли? Центр близко, ребята...
Антон поскреб бороду, спросил:
- Думаешь, упыри пытаются сделать из нас психов?
- Вряд ли, - Виктор пожал плечами. - Мы ведь знали, куда идем, потому
так и подействовало. А случайный прохожий просто не пошел бы дальше, и
все. Без всяких эмоций. Это всего лишь защита от дурака - первая линия
обороны.
- А нас, значит, до гадкой истерики довели, - нехорошо оскалился
Антон. - Это они зря. Вот теперь мне захотелось по-настоящему...
Они с трудом заставили себя вернуться к месту, где началось это
наваждение. Еще труднее оказалось войти в узкий, заросший кустами и
бурьяном переулочек, стиснутый между двух обветшалых бараков -
безжизненных, порушенных, в незапамятные времена определенных на слом, да
так и забытых. Неуютным был этот переулок, и вел он в места еще более
неуютные.
Пологий и длинный песчаный откос, прорастающий редкими хвощами и
дрянной колючкой, а дальше... Не то - стройка, заброшенная в самом начале,
не то - выработанный карьер... Котлованы, гигантские груды песка и глины,
безобразно нелепые конструкции, осыпающиеся серым бетонным щебнем,
корчащиеся ржавыми щупальцами оголяющейся арматуры... И так -
далеко-далеко, без конца и края, потому что край этого обширного
грязно-желтого пустыря съеден зыбким искристым маревом и что там, в нем,
знает один только Бог.
Спускаться с откоса было легко, по плотному песку ноги как будто сами
несли - все быстрей и быстрей, и не шагом уже, а этакой легкомысленной
трусцой, но Антон вдруг вскинул руку:
- А ну-ка, стоп!
Стали сразу, как вкопанные. Антон, прищурившись, оглядел обернувшиеся
к нему встревоженные, напряженные ожиданием лица, спросил:
- Ничего не чувствуете?
Замотали головами: нет. Наверное, если бы чувствовали, испугались бы
меньше.
Антон хмыкнул:
- Да ничего страшного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33