Макс не стал изобретать велосипед, выдал почти чистую правду.
Содержимое этого листочка ему надлежит запомнить, а затем хорошенько забыть. Ключиком к памяти станет забавная песенка. Нет, не любая, сейчас он напоет. Там, куда его пошлют, потенциальный враг не должен получить ни малейшего шанса на доступ к этой формуле. Макс показал одно из своих удостоверений, то, которое показывать кому попало не следовало.
Они стояли друг напротив друга в полутемной, обитой деревом прихожей. Макс заранее успел выяснить, что этот заторможенный седой дядька с рыхлым, отекшим лицом, ни капельки не похожий на Кашпировского, был одним из лучших в своем деле.
— Раздевайтесь, — тихо произнес хозяин. — Собаку не бойтесь, просто постарайтесь не делать резких движений. Дайте себя обнюхать.
Из глубины роскошной «сталинки», цокая когтями по паркету, выплыл немецкий дог, дотронулся вислыми губами до груди гостя. Так же неторопливо обошел Молина и улегся поперек входной двери. Хозяин пропустил Макса в уставленный псевдоантиквариатом зал, указал на бархатное кресло и устроился в таком же напротив. Где-то играла музыка, тикали в углу старинные напольные часы. Если кто-то и был дома, кроме хозяина, то никак себя не проявлял.
Оба ждали. Потом Молин потерял надежду на чашку чая и расправил на колене тетрадный лист, украшенный каракулями Зинули.
— Ваше ведомство испытывает сложности со специалистами? — холодно спросил психиатр. Манерами он напомнил капитану банкира Севажа: тот же стальной взгляд, это вам не чахлый истеричный аспирант, на пушку не возьмешь. — Указанный способ хранения информации попросту глуп. Извините, но истина горька. В век интернета нет смысла прибегать к кинематографическим трюкам.
— Вы правы, — кивнул Молин. — Извиняться не за что. Однако, если вы не проявите доброй воли, погибнет много невиновных людей. У меня нет времени искать другого специалиста.
— Невиновных людей нет. Это первое, — отозвался гипнотизер. — Каждый из нас виноват в том, что происходит. Во-вторых, сколько погибнет людей, если я проявлю «добрую волю»?..
— Надеюсь, что меньше, — вздохнул Молин.
— Вот-вот. А я уже мало на что надеюсь. — Гипнотизер чуть смягчился. — Дайте ваш паспорт, а не эти корочки. Я обязан знать, с кем имел честь, если ко мне потом придут.
— Удостоверение личности. — Макс протянул документ.
— Примите. — Врач налил полстакана воды, вытряс на ладонь таблетку. — Не пугайтесь, это веронал. Запоминайте ваши иероглифы.
— А вы не будете читать?
— Боже упаси. Кто меня потом закодирует, молодой человек? Прочли? Можете сжечь, вот пепельница.
— Но я не запомнил, там сложная…
— Мы помним все, что когда-либо прочли, но не умеем самостоятельно пользоваться этой памятью. В этом превосходство компьютера и причина, по которой он становится реальным конкурентом гомо сапиенсу. Сократ, ко мне!
Явился неулыбчивый дог.
— Оригинальное имя! — проявил вежливость Макс.— Он Сократ Четвертый. Четвертое поколение Сократов.
— И как, все были мыслителями? — Макс скатал листок с формулой в шарик, опустил в центр мраморной граненой чаши.
— Не только. Четвертый откусит вам голову, если вы попытаетесь меня убить по окончании сеанса.
— Святые яйца! После таких обещаний я не смогу расслабиться…
— Как раз наоборот. Вы были чересчур перевозбуждены, теперь вам предстоит вернуться в нормальное состояние. Устойчивой гипотаксии мы не добьемся, но я заварю зеленого чая и убавлю свет. Угадайте, какое самое глубокое заблуждение человека? Незыблемая вера в собственную самоценность.
— И это говорите вы, психиатр?
— А кто вам еще скажет? Взгляните на себя изнутри. Поставлена некая задача, осуществить ее мешает ряд трудностей. Чем больше вы с ними боретесь, тем сильнее встречное противодействие, и так бесконечно. А теперь постарайтесь представить, что смотрите кино, с собою в главной роли.
— Плохо получается.
— Естественно. Вы слишком вжились в образ, а это лишь игра. Все наши действия, переживания, те или иные эмоциональные поступки — лишь отражения различных ипостасей, которые мы примеряем. Сядьте поудобнее, расслабьте спину и вглядитесь в экран. Пейте чай, не стесняйтесь… Прикройте глаза… Итак, на экране мужчина, похожий на вас, он постоянно играет множество ролей. Роль озабоченного, ответственного, виноватого, угрожающего, делового. Он чрезвычайно переполнен собственной значимостью, ему представляется, что без его участия картина потерпит крах. Но вам-то, со стороны, заметно, что это отнюдь не так. Вы же видите, что человек играет совсем не присущие ему роли. Он гораздо лучше смотрелся бы в обнимку с любимой женщиной, на пляже, за праздничным столом, в сосновом летнем лесу… Ах, да, мы забыли про баньку с пивом, и там он сыграл бы не в пример значительнее…
— А вы гедонист!
— Если понимать под термином наслаждение от профессии, от семьи, то — да. Я сорок лет исполняю преимущественно любимые роли и радуюсь своему появлению на экране. И у вас есть шанс, если критически оцените то, что творите сегодня, избавиться от беспокойства и преждевременной смерти. Напойте мне вашу песенку!
— «Как прелестно, должно быть, Сливаться в аккорде…»
— Милые стихи. Не открывайте глаз. Теперь я буду вам рассказывать, а вы — слушать и получать удовольствие. Итак…
Молин потер глаза. Комнату заполнял яркий свет. Психиатр кормил дога сухариками.
— Что дальше? Я уснул?
— Все, что вы просили. Бумага по-прежнему в пепельнице, я не притрагивался. Можете сжечь. Напойте песенку.
— Я… Я не помню! — Макс нахмурился. — Черт возьми, действительно не помню. Неужели получилось? Такое ощущение, словно часов шесть проспал! Спасибо!
В прихожей он замешкался. Хозяин квартиры и собака стояли рядом, глядя с одинаковым бесстрастным выражением.
— Скажите… насчет роли, рядом с любимой женщиной. Но ведь невозможно играть одну эту роль? Как избежать прочих мерзостей? Я тоже люблю свою работу, но последнее время все так запуталось…
— А я разве предлагал вам легкий путь? Купюры, что вы любезно оставили на трюмо, весьма кстати. Я также участвовал в некоторых не особо приятных сценариях, путешествовал с лекциями по полупустым санаториям, писал в дурацкие журналы, что вовсе не отвечает моим внутренним потребностям. Зато моя жена, смею надеяться, не жалеет, что когда-то ответила согласием, а Сократ избавлен от необходимости охотиться на крыс. Упростите схему для начала. Вместо размытых понятий «плохо» и «хорошо» постарайтесь руководствоваться этическими критериями. Созидательно то, чем вы заняты, либо нет?
— Но это невозможно… невозможно оценивать некоторые профессии с этической точки зрения!
— Напротив, это необходимо. А главное — удивительно просто, не требуется никаких теоретических учебных программ. Любой из нас в глубине сознания прекрасно понимает, чего он стоит, разве не так? Я не хочу никоим образом оскорбить ваш род занятий. Скажите, однако, вас сильно занимают подвиги Боливара? Вас увлекает судьба Гарибальди или Яна Гуса?
— Ну, они заняли свое место в истории…
— Все эти личности, несмотря на агрессивный стиль жизни, скажем так, несли конструктивное начало. Они играли свою, любимую роль, в этом заключена причина, по которой вам до них необычайно далеко. Понимаете? Дело совсем не в степени личных дарований… Вы обиделись?
— Нет, пожалуй.
— Я бы обиделся… Дело в том, что их деяния занимают сегодня горстку историков, не более того. Невзирая на масштаб, так-то. Рискну высказать предположение, что собственная самоценность их занимала менее всего.
— А мне вы советуете оттолкнуться от любви?
— Каждому — свое! Противоположное чувство порой более продуктивно. Однако, укрепив вот здесь, — психотерапевт постучал по лбу, — хотя бы одну положительную доминанту, вы обнаружите, как ваше существование прекратит казаться сплошным лабиринтом из страхов и беспокойства. Вы разглядите достаточно ясно дорогу, где темного и светлого окажется примерно поровну. Более того, вы обнаружите, насколько эта дорога коротка… Моя визитка у вас есть, милости прошу, пообщаемся как врач с пациентом!
Молин не ожидал, что так быстро стемнеет. Дневной свет почти не проникал на лестничную клетку. Он потыкал кнопку, лифт бездействовал. Сколько же времени он потерял в кресле у врача? Или не потерял? Он надвинул кепку и направился вниз. Где-то наверху прошелестели легкие шаги, кто-то бегом спускался по лестнице. Молин быстро заглянул в пролет. Ни на одном этаже не горели лампы. Когда он ехал сюда на лифте, освещение работало. Ниже, за сетчатым коробом шахты, стояла полная темнота.
Если бы он не прикрыл на несколько секунд глаза, давая им привыкнуть ко мраку, то человека в нише бы не заметил. Тот стоял, отвернувшись, в закутке возле мусоропровода. Макс сделал еще пару шагов вниз. Человек повернулся. Внизу хлопнула дверь.
— Эй, друг! — хрипло окликнули сзади.
Он уже понял, что надо уходить, не останавливаясь, даже бежать, ноги продолжали двигаться, но корпусом непроизвольно повернулся на голос. По лестнице загремели тяжелые подошвы. В подъезде слышалась возня, хлопки, кто-то сдавленно матерился. Незнакомец выдвинулся из ниши, быстро поднял руку с пистолетом.
— Гуд бай, детка! — произнес киллер и нажал на курок.
Taken: , 116. Игры патриотов
Макс лежал лицом вверх и отплевывался от падающих в рот ошметков штукатурки. Тот, кто его подмял, огромный и жесткий, не давал возможности даже нормально вдохнуть. Три пули, одна выше другой, с визгом срикошетили от стенки. Боковым зрением сквозь сетку лифта Макс заметил еще одну мощную фигуру, летящую по диагонали сквозь лестничный пролет. Не успев приземлиться, летящий бесшумно прострелил убийце кисть и обе ноги. Тот взвыл, рухнул на колени, но продолжал давить на спусковой крючок. В сполохах пламени появлялась и исчезала перекошенная, оскаленная физиономия убийцы. У Макса дико болели затылок и правые ребра.
Прикрывавший его спецназовец скороговоркой докладывал по рации. Снизу, топоча по ступенькам, поднимались двое с сумкой и носилками.
— Цел, капитан? — Молина поставили на ноги, прислонили к перилам. Он мог только кивнуть. Если ребра не сломаны, то трещину, как пить дать, заработал.
Прибывшая санитарная команда занялась нападавшим. Рвали пакеты, накладывали бинты, тем же резвым галопом помчались вниз. Ни единая дверь не открылась, жильцы парадной сохраняли нейтралитет.
Потирая шишку, он поковылял к выходу. Вплотную к крылечку притерлась замызганная «Волга». Макса с двух сторон подхватили под локти, прижали голову.
— Не дрыгайся! — бесцветным шепотом произнес шофер, захлопывая дверцу. — Не то поранишься!
Щелкнул центральный замок, и машина рванула с места. Не пропустив встречных, развернулась на сплошной, со скоростью под сотню достигла Садового кольца. Там водитель, придавив сигнал, не долго думая, ушел влево, «Волга» через все пять рядов метнулась под запрещающий знак в подворотню, тяжело соскочила с поребрика. Молина сдавили с такой силой, что он почти не чувствовал тряски.С обеих сторон сидели хмурые парни в броне, каждый килограммов на тридцать его тяжелее.
— Ну что, герой, ищем приключений? — С пассажирского сиденья обернулась смутно знакомая физиономия. Из тех, что не запоминаются: неопределенно-моложавый вид, аккуратный проборчик, герые глазки, слишком правильная линия рта. Но Макс его узнал… Андрей, кажется. Тот самый, что приезжал ночью со Светланой.
— Тебе сказали не лезть, не высовываться, а? Вот и довысовывался. Из-за тебя подающий надежды специалист выпал из окна. Или ты ему помог, а капитан?
Молин раскрыл от изумления рот, даже позабыл о боли в груди.
— Антона убили?
— Да не огорчайся ты так, — хохотнул особист. — Он сам виноват, придурок. Пока ты чаи гонял, Зинуля сбегал, позвонил, видимо, ему кого-то предупредить не терпелось. Вот и предупредил. Жаль, у нас времени не хватило к линии подключиться… Он сам пустил убийц, через черный ход, охрана никого не заметила… кроме тебя. Толик, да не держи его, уже можно! Ты не убивайся, капитан, он тебя не пожалел. Ребятки, что за тобой охотились, вели от самого института. А теперь скажи, какого черта ты сразу не доложил?
— О чем? — Макс сидел, абсолютно обалдевший.
— Не крути мне мозги! Почему сразу не доложил, что из Конторы идет утечка материалов?
— Я не знал наверняка! Сегодня лишь догадался…
— Сегодня? — Собеседник скорчил кислую мину. — Благодаря твоим стараниям ухватиться не за что. Там, в институте, следов теперь не осталось от ваших «барабанов»… Но признаю, сыграл ты классно, раскрутил этого придурка от нашего лица. Тебе просили передать спасибо. Не устроишь очередного концерта, дождешься благодарности по всей форме. По секрету скажу, Светлана Юрьевна считает, тебя надо к нам перевести…
— Благодарю.
— Дай мне сюда то, что он тебе отсыпал, — мгновенно сменил тон Андрей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Содержимое этого листочка ему надлежит запомнить, а затем хорошенько забыть. Ключиком к памяти станет забавная песенка. Нет, не любая, сейчас он напоет. Там, куда его пошлют, потенциальный враг не должен получить ни малейшего шанса на доступ к этой формуле. Макс показал одно из своих удостоверений, то, которое показывать кому попало не следовало.
Они стояли друг напротив друга в полутемной, обитой деревом прихожей. Макс заранее успел выяснить, что этот заторможенный седой дядька с рыхлым, отекшим лицом, ни капельки не похожий на Кашпировского, был одним из лучших в своем деле.
— Раздевайтесь, — тихо произнес хозяин. — Собаку не бойтесь, просто постарайтесь не делать резких движений. Дайте себя обнюхать.
Из глубины роскошной «сталинки», цокая когтями по паркету, выплыл немецкий дог, дотронулся вислыми губами до груди гостя. Так же неторопливо обошел Молина и улегся поперек входной двери. Хозяин пропустил Макса в уставленный псевдоантиквариатом зал, указал на бархатное кресло и устроился в таком же напротив. Где-то играла музыка, тикали в углу старинные напольные часы. Если кто-то и был дома, кроме хозяина, то никак себя не проявлял.
Оба ждали. Потом Молин потерял надежду на чашку чая и расправил на колене тетрадный лист, украшенный каракулями Зинули.
— Ваше ведомство испытывает сложности со специалистами? — холодно спросил психиатр. Манерами он напомнил капитану банкира Севажа: тот же стальной взгляд, это вам не чахлый истеричный аспирант, на пушку не возьмешь. — Указанный способ хранения информации попросту глуп. Извините, но истина горька. В век интернета нет смысла прибегать к кинематографическим трюкам.
— Вы правы, — кивнул Молин. — Извиняться не за что. Однако, если вы не проявите доброй воли, погибнет много невиновных людей. У меня нет времени искать другого специалиста.
— Невиновных людей нет. Это первое, — отозвался гипнотизер. — Каждый из нас виноват в том, что происходит. Во-вторых, сколько погибнет людей, если я проявлю «добрую волю»?..
— Надеюсь, что меньше, — вздохнул Молин.
— Вот-вот. А я уже мало на что надеюсь. — Гипнотизер чуть смягчился. — Дайте ваш паспорт, а не эти корочки. Я обязан знать, с кем имел честь, если ко мне потом придут.
— Удостоверение личности. — Макс протянул документ.
— Примите. — Врач налил полстакана воды, вытряс на ладонь таблетку. — Не пугайтесь, это веронал. Запоминайте ваши иероглифы.
— А вы не будете читать?
— Боже упаси. Кто меня потом закодирует, молодой человек? Прочли? Можете сжечь, вот пепельница.
— Но я не запомнил, там сложная…
— Мы помним все, что когда-либо прочли, но не умеем самостоятельно пользоваться этой памятью. В этом превосходство компьютера и причина, по которой он становится реальным конкурентом гомо сапиенсу. Сократ, ко мне!
Явился неулыбчивый дог.
— Оригинальное имя! — проявил вежливость Макс.— Он Сократ Четвертый. Четвертое поколение Сократов.
— И как, все были мыслителями? — Макс скатал листок с формулой в шарик, опустил в центр мраморной граненой чаши.
— Не только. Четвертый откусит вам голову, если вы попытаетесь меня убить по окончании сеанса.
— Святые яйца! После таких обещаний я не смогу расслабиться…
— Как раз наоборот. Вы были чересчур перевозбуждены, теперь вам предстоит вернуться в нормальное состояние. Устойчивой гипотаксии мы не добьемся, но я заварю зеленого чая и убавлю свет. Угадайте, какое самое глубокое заблуждение человека? Незыблемая вера в собственную самоценность.
— И это говорите вы, психиатр?
— А кто вам еще скажет? Взгляните на себя изнутри. Поставлена некая задача, осуществить ее мешает ряд трудностей. Чем больше вы с ними боретесь, тем сильнее встречное противодействие, и так бесконечно. А теперь постарайтесь представить, что смотрите кино, с собою в главной роли.
— Плохо получается.
— Естественно. Вы слишком вжились в образ, а это лишь игра. Все наши действия, переживания, те или иные эмоциональные поступки — лишь отражения различных ипостасей, которые мы примеряем. Сядьте поудобнее, расслабьте спину и вглядитесь в экран. Пейте чай, не стесняйтесь… Прикройте глаза… Итак, на экране мужчина, похожий на вас, он постоянно играет множество ролей. Роль озабоченного, ответственного, виноватого, угрожающего, делового. Он чрезвычайно переполнен собственной значимостью, ему представляется, что без его участия картина потерпит крах. Но вам-то, со стороны, заметно, что это отнюдь не так. Вы же видите, что человек играет совсем не присущие ему роли. Он гораздо лучше смотрелся бы в обнимку с любимой женщиной, на пляже, за праздничным столом, в сосновом летнем лесу… Ах, да, мы забыли про баньку с пивом, и там он сыграл бы не в пример значительнее…
— А вы гедонист!
— Если понимать под термином наслаждение от профессии, от семьи, то — да. Я сорок лет исполняю преимущественно любимые роли и радуюсь своему появлению на экране. И у вас есть шанс, если критически оцените то, что творите сегодня, избавиться от беспокойства и преждевременной смерти. Напойте мне вашу песенку!
— «Как прелестно, должно быть, Сливаться в аккорде…»
— Милые стихи. Не открывайте глаз. Теперь я буду вам рассказывать, а вы — слушать и получать удовольствие. Итак…
Молин потер глаза. Комнату заполнял яркий свет. Психиатр кормил дога сухариками.
— Что дальше? Я уснул?
— Все, что вы просили. Бумага по-прежнему в пепельнице, я не притрагивался. Можете сжечь. Напойте песенку.
— Я… Я не помню! — Макс нахмурился. — Черт возьми, действительно не помню. Неужели получилось? Такое ощущение, словно часов шесть проспал! Спасибо!
В прихожей он замешкался. Хозяин квартиры и собака стояли рядом, глядя с одинаковым бесстрастным выражением.
— Скажите… насчет роли, рядом с любимой женщиной. Но ведь невозможно играть одну эту роль? Как избежать прочих мерзостей? Я тоже люблю свою работу, но последнее время все так запуталось…
— А я разве предлагал вам легкий путь? Купюры, что вы любезно оставили на трюмо, весьма кстати. Я также участвовал в некоторых не особо приятных сценариях, путешествовал с лекциями по полупустым санаториям, писал в дурацкие журналы, что вовсе не отвечает моим внутренним потребностям. Зато моя жена, смею надеяться, не жалеет, что когда-то ответила согласием, а Сократ избавлен от необходимости охотиться на крыс. Упростите схему для начала. Вместо размытых понятий «плохо» и «хорошо» постарайтесь руководствоваться этическими критериями. Созидательно то, чем вы заняты, либо нет?
— Но это невозможно… невозможно оценивать некоторые профессии с этической точки зрения!
— Напротив, это необходимо. А главное — удивительно просто, не требуется никаких теоретических учебных программ. Любой из нас в глубине сознания прекрасно понимает, чего он стоит, разве не так? Я не хочу никоим образом оскорбить ваш род занятий. Скажите, однако, вас сильно занимают подвиги Боливара? Вас увлекает судьба Гарибальди или Яна Гуса?
— Ну, они заняли свое место в истории…
— Все эти личности, несмотря на агрессивный стиль жизни, скажем так, несли конструктивное начало. Они играли свою, любимую роль, в этом заключена причина, по которой вам до них необычайно далеко. Понимаете? Дело совсем не в степени личных дарований… Вы обиделись?
— Нет, пожалуй.
— Я бы обиделся… Дело в том, что их деяния занимают сегодня горстку историков, не более того. Невзирая на масштаб, так-то. Рискну высказать предположение, что собственная самоценность их занимала менее всего.
— А мне вы советуете оттолкнуться от любви?
— Каждому — свое! Противоположное чувство порой более продуктивно. Однако, укрепив вот здесь, — психотерапевт постучал по лбу, — хотя бы одну положительную доминанту, вы обнаружите, как ваше существование прекратит казаться сплошным лабиринтом из страхов и беспокойства. Вы разглядите достаточно ясно дорогу, где темного и светлого окажется примерно поровну. Более того, вы обнаружите, насколько эта дорога коротка… Моя визитка у вас есть, милости прошу, пообщаемся как врач с пациентом!
Молин не ожидал, что так быстро стемнеет. Дневной свет почти не проникал на лестничную клетку. Он потыкал кнопку, лифт бездействовал. Сколько же времени он потерял в кресле у врача? Или не потерял? Он надвинул кепку и направился вниз. Где-то наверху прошелестели легкие шаги, кто-то бегом спускался по лестнице. Молин быстро заглянул в пролет. Ни на одном этаже не горели лампы. Когда он ехал сюда на лифте, освещение работало. Ниже, за сетчатым коробом шахты, стояла полная темнота.
Если бы он не прикрыл на несколько секунд глаза, давая им привыкнуть ко мраку, то человека в нише бы не заметил. Тот стоял, отвернувшись, в закутке возле мусоропровода. Макс сделал еще пару шагов вниз. Человек повернулся. Внизу хлопнула дверь.
— Эй, друг! — хрипло окликнули сзади.
Он уже понял, что надо уходить, не останавливаясь, даже бежать, ноги продолжали двигаться, но корпусом непроизвольно повернулся на голос. По лестнице загремели тяжелые подошвы. В подъезде слышалась возня, хлопки, кто-то сдавленно матерился. Незнакомец выдвинулся из ниши, быстро поднял руку с пистолетом.
— Гуд бай, детка! — произнес киллер и нажал на курок.
Taken: , 116. Игры патриотов
Макс лежал лицом вверх и отплевывался от падающих в рот ошметков штукатурки. Тот, кто его подмял, огромный и жесткий, не давал возможности даже нормально вдохнуть. Три пули, одна выше другой, с визгом срикошетили от стенки. Боковым зрением сквозь сетку лифта Макс заметил еще одну мощную фигуру, летящую по диагонали сквозь лестничный пролет. Не успев приземлиться, летящий бесшумно прострелил убийце кисть и обе ноги. Тот взвыл, рухнул на колени, но продолжал давить на спусковой крючок. В сполохах пламени появлялась и исчезала перекошенная, оскаленная физиономия убийцы. У Макса дико болели затылок и правые ребра.
Прикрывавший его спецназовец скороговоркой докладывал по рации. Снизу, топоча по ступенькам, поднимались двое с сумкой и носилками.
— Цел, капитан? — Молина поставили на ноги, прислонили к перилам. Он мог только кивнуть. Если ребра не сломаны, то трещину, как пить дать, заработал.
Прибывшая санитарная команда занялась нападавшим. Рвали пакеты, накладывали бинты, тем же резвым галопом помчались вниз. Ни единая дверь не открылась, жильцы парадной сохраняли нейтралитет.
Потирая шишку, он поковылял к выходу. Вплотную к крылечку притерлась замызганная «Волга». Макса с двух сторон подхватили под локти, прижали голову.
— Не дрыгайся! — бесцветным шепотом произнес шофер, захлопывая дверцу. — Не то поранишься!
Щелкнул центральный замок, и машина рванула с места. Не пропустив встречных, развернулась на сплошной, со скоростью под сотню достигла Садового кольца. Там водитель, придавив сигнал, не долго думая, ушел влево, «Волга» через все пять рядов метнулась под запрещающий знак в подворотню, тяжело соскочила с поребрика. Молина сдавили с такой силой, что он почти не чувствовал тряски.С обеих сторон сидели хмурые парни в броне, каждый килограммов на тридцать его тяжелее.
— Ну что, герой, ищем приключений? — С пассажирского сиденья обернулась смутно знакомая физиономия. Из тех, что не запоминаются: неопределенно-моложавый вид, аккуратный проборчик, герые глазки, слишком правильная линия рта. Но Макс его узнал… Андрей, кажется. Тот самый, что приезжал ночью со Светланой.
— Тебе сказали не лезть, не высовываться, а? Вот и довысовывался. Из-за тебя подающий надежды специалист выпал из окна. Или ты ему помог, а капитан?
Молин раскрыл от изумления рот, даже позабыл о боли в груди.
— Антона убили?
— Да не огорчайся ты так, — хохотнул особист. — Он сам виноват, придурок. Пока ты чаи гонял, Зинуля сбегал, позвонил, видимо, ему кого-то предупредить не терпелось. Вот и предупредил. Жаль, у нас времени не хватило к линии подключиться… Он сам пустил убийц, через черный ход, охрана никого не заметила… кроме тебя. Толик, да не держи его, уже можно! Ты не убивайся, капитан, он тебя не пожалел. Ребятки, что за тобой охотились, вели от самого института. А теперь скажи, какого черта ты сразу не доложил?
— О чем? — Макс сидел, абсолютно обалдевший.
— Не крути мне мозги! Почему сразу не доложил, что из Конторы идет утечка материалов?
— Я не знал наверняка! Сегодня лишь догадался…
— Сегодня? — Собеседник скорчил кислую мину. — Благодаря твоим стараниям ухватиться не за что. Там, в институте, следов теперь не осталось от ваших «барабанов»… Но признаю, сыграл ты классно, раскрутил этого придурка от нашего лица. Тебе просили передать спасибо. Не устроишь очередного концерта, дождешься благодарности по всей форме. По секрету скажу, Светлана Юрьевна считает, тебя надо к нам перевести…
— Благодарю.
— Дай мне сюда то, что он тебе отсыпал, — мгновенно сменил тон Андрей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46