Но не переборщи, усыпят. Мы подтянем твое трио, ты их не узнавай. Переведут этажом ниже и отправят для проверки в другой пансион. Если успеешь попасть на допрос, сознаешься в убийстве.
— Но это неправда, я никого…
— Ты идиот! Или сделаешь, как я сказал, или я ухожу. Баста!
Я послушно начал скулить, плеваться и всячески изображать умалишенного. Войдя в роль, сумел даже оторвать кусок ремня и освободил ноги. Не прошло и получаса, как меня прикатили в другое помещение, где за барьером торчали несчастные бородатые рожицы моих протрезвевших сожителей. Я шарахнулся от них в объятия кибера, неустанно повторяя, что скорее останусь жить с ним, чем уйду с этими инопланетянами.
Если наверху царила легкая неразбериха, то ярус, предназначенный для пробитых, вызвал во мне самые неприятные ассоциации. По долгу службы Молину приходилось посещать подобные заведения. Впрочем, тех, кто вел себя излишне буйно, умное сиденье жалило сзади в шею инъектором и на какое-то время превращало в кочан капусты.
Крайнее сиденье увезло обмякшего «пассажира» на допрос, мы сдвинулись на шаг влево, точно тележки на американских горках. Хитро задумано, ничего не скажешь. Ни подраться, ни перекинуться словечком, от соседских кресел отделяет матовая стенка, каждый сидит, словно в телефонной переговорной кабинке. Еще сдвиг влево, следующий уехал. Я начал догадываться, что Марио имел в виду под словом «успеть». Полиция не провела еще окончательной идентификации моей персоны, они не знали даже, как выглядит Снейк!
Щелчок, впереди трое. Снова сдвиг влево. Нет, это больше походит не на американские горки, скорее на цех забоя птицы. Щелчок, сдвиг. Кресло подо мной принялось мелко дрожать, сквозь пьяное бормотание сокамерников прорвался высокий визжащий звук, будто неподалеку орудовали циркулярной пилой. Щелчок, рвануло с места, но тут же вернуло обратно. Конвейер застопорился, мимо, грохоча шипованными ботинками, проскакали четверо в серых спецовках. Я вытянул шею, насколько позволял эластичный захват. В зал закатывали новую группу арестованных, сразу человек пятнадцать, они извивались, как черти на сковороде; я заметил среди них несколько женщин. Наша стена была занята, копы принялись заполнять пространство у противоположной. Прямо напротив меня оказались две крепкие барышни, а дальше… Марио. Парень дрыгал ногой, тормозя следующее за ним кресло; из подголовника вынырнуло жало, тюкнуло его раз, другой… Безрезультатно!
Девчонка напротив подмигнула и заорала, как резаная; изо рта ее валила пена. Подскочили двое, из-за их широких спин я потерял обзор. Где-то вдали прерывисто завыла сирена. У Марио от напряжения выступили вены на лбу; он продолжал удерживать конвейер. Полицейский схватил девушку за ноги, нагнулся, крякнул и… остался лежать, уткнувшись ей в колени. Его напарник правой рукой доставал оружие, а левой пытался опустить на лицо забрало шлема. Вторая девчонка, оскалившись, плюнула. Меж ее зубов перекатывалась короткая трубка. Невидимый сосед справа от меня заржал, задергался, крикнул «Бей ментов!..» и был благополучно усыплен второй раз. Я старался не делать резких движений. Коп, не успевший надвинуть шлем, схватился за щеку; ганы на его плечах подпрыгнули. Меня обдало волной ужаса, чуть не намочил штаны. Девчонка выгнулась на кресле и затихла, ее соседку постигла та же участь. Коп повалился на своего напарника, Марио ревел, стена за его спиной лопнула и начала расходиться в стороны под давлением чего-то острого и раскаленного.
«Оставаться на местах, не двигаться…»
— Этот? — Да, скорее, я вот-вот отключусь…
В глазах скакали огненные зайцы, сердце опять сжимала каменная ладонь. Кто-то тащил меня за ноги.
«Нарушена безопасность периметра, высший уровень тревоги…»
— Йэп, Марио, сколько веса в этой туше?!
— Катаринка осталась там!
— Нет времени, уходим по санитарному стволу! Тишина. Вязкие горячие волны перекатываются, поднимают мое тело и мягко возвращают вниз, все глубже и глубже. Боже, как страшно, я же еще жив, я не хочу утонуть, я ничего не вижу…
Сквозь зажмуренные веки свет пробивался полосами. Я лежал лицом вниз, на чем-то мягком; рядом над ухом тихо ругались.
— Проклятье! Теперь три дня буду ходить как под грибом !
— Потерпи, мальчик!
— Ублюдки используют новый состав, ноги до сих пор не чувствую!
— Главное, чтобы филил то, что между ног, иначе Катаринка тебя бросит!
— Шат ап, пиявка! Лу-ук, наш тюлень очнулся! Я кое-как принял сидячее положение и стукнулся макушкой о низкую балку. Вокруг змеились и ветвились трубопроводы, торчали кронштейны, уходящее вдаль пространство отдаленно напоминало чердаки моего детства. Сквозь решетку в потолке косо падали лучи света. Подле Марио на циновке, по-турецки поджав ноги, устроилась миниатюрная девушка яркой восточной внешности, половинка прически платиновая, половинка — черная как смоль. Пол равномерно содрогался. Я прислушался. Через равные промежутки времени приглушенные взрывы музыки сменялись раскатами хорала, снова и снова. И этот сладкий запах, он проникал повсюду… Черт возьми, меня вернули на Мистерию!
— Найдется что-нибудь?.. — Язык плохо слушался. — Валидол там какой, а, ребята?
— О чем он звенит? — «Спасатели» переглянулись.
— Сердце… больно! — Мою аорту точно пережимали клещи.
— Еще бы! — хмыкнул Марио. — Ты принял на мышцу почти пять джоулей в семигерцевом диапазоне! Не дергайся, скоро полегчает, Енг вколола тебе спазмолетик.
— Они… они стреляли инфразвуком?
— Фантазно токает, йэп? — Енг улыбнулась, в темноте блеснул жемчужный ряд идеальных зубов. — Пиковые мальчики джампят из пробоя, да, Марио?
— Зачем вы меня вытащили? Вы рискнули напасть на полицейский участок…
— Это не полиция, откинься! — Марио сделал девушке знак, та вставила ему в рот сигарету. — Полицию только крейзи рискнет штурмовать. Это обычные говноеды.
— Как?!
— Волонтеры из «Гражданского Единства»! Го-вно-е-ды, уловил, раит? Копы не справляются, тебе повезло попасть на гражданский терминал, там штатных офицеров шестеро, не больше. Пока тебя не допросили, личность не установлена. Мы таранили баржу санитарным катером… Енг, мы выпустили на волю целый блок, человек сорок!
— Йэп! — Она радостно тряхнула кудрями. — Пусть теперь побегают, пиявки!
— Идти сможешь? — Итальянец склонился, пощупал мой пульс. — Надо добраться до пятого яруса, здесь небезопасно!
— Идти смогу… — Я проделал несколько шагов на четвереньках. — Но драться с полицейскими я отказываюсь…
— При чем тут копы? Мы на «первом минусе», крутой райончик. Могут прирезать за то, что порченые. Шевели задом! Мы сейчас в коллекторе пожарного водоснабжения, у Енг тут работает подруга, из натуралок, она к нам неплохо относится, пускает пересидеть. По шахте спустимся до второго уровня, дальше придется идти в открытую. Если я подам знак, вот так, — он скрестил пальцы, — беги, не оглядываясь. Ты пиково махаешь клешнями, но гаям из «Трех семерок» наплевать, что ты зверь, отмахнут башку резаком, и баста!
Час от часу не легче! Какого черта я сюда поперся, почему Чак не предупредил, что на Мистерии так неуютно? И где тут, вообще, уютно? И где всеобщая безопасность, так расхваленная Изабель? Мы спускались по узким лесенкам, Енг шла первой, светя фонариком. Собрались в тесном боксе, здесь горел свет. Марио показал на диафрагму люка.
— Теперь ждем. Как только подруга спустится и откроет, мы с тобой, зверь, выходим, обнявшись, Енг — позади…
— Подожди! Вы всегда так ходите? Вы всегда боитесь выйти на улицу?
Он уставился на меня своим тяжелым бандитским взглядом, затем снял с левого плеча ремень, задрал блестящую рубаху. Поперек ключицы, на боку и спине змеились грубые рубцы.
— Это память о «Трех семерках», ношу с детства. Ты ни хера не штекаешь в нашей жизни, скажу я тебе, бой! Ты думаешь, Воробью нужны твои факнутые научные идейки? Ты нам нужен только потому, что порченый и не такой, как другие, ты не крейзи! Нас слишком мало, мы должны вытаскивать друг друга, си? Если нам поглючит и ты не вернешься в пробой, будет пиково — заиметь в команде бывшего зверя! Один ты не выживешь, не надейся. Не сегодня, так завтра попадешь в пансион, отправят в Африку, на пособие, к мутикам…Тебе надо сделать все, чтобы сохранить гражданство, воткнуться в реал, понимаешь? И мы не боимся выходить, никто в Содружестве никого не боится, но тут район Свободной любви. Мы не пускаем натуралов на свой ярус, они преследуют нас на остальных, кроме третьего. Там заправляют мутанты — латины, африканос и черные.
— Я думал, мутантов не принимают в Европу…
— Это легкие мутации. Аномалии зрения, слуха, опорной системы. Гражданства у них нет, живут по временным контрактам, по карте резидента, зато они джабают как черти. Если их не пускать, кто будет джабать на фермах? В Питере сегодня почти полмиллиона мутиков, и квоту вот-вот должны поднять.
— Они тоже боятся этих… Из «семерок»?
— Они, как и мы, хотят иметь право на развлечения в реале. Поэтому бойня будет продолжаться, штекаешь? «Три семерки» — это молодежные банды, они связаны с Партией натуралов, с говноедами из «Единства». Они ничего тебе не сделают в промышленной и жилой зоне, но там, где ты не можешь носить оружие, жди чего угодно. Меня били в школе, я дрался с ними в колледже, я дрался с ними везде! — Не повышая голоса, он напрягал горло, выпученные белки светились в темноте; костяшками пальцев, в такт словам, он долбил меня в грудь. — Я семнадцать раз садился за драку, слышишь? И всякий раз эти свиньи в форме… Знаешь, что они мне советовали? Отправиться в Психо, пройти курс терапии… Их мерзкие рожи так и кривились от ярости, потому что нельзя было меня зафризить насильно, пансион всякий раз выдавал ответ о полной вменяемости. Эти трусливые жопы выпускали меня под залог, потому что иначе им светила статья по ограничению свобод, а у Воробья есть такие друзья среди адвокатов, что засадят саму президентшу…
— А за драку не сажают в тюрьму?
Он зло рассмеялся:
— Сажают, бой, если признают тебя нападавшей стороной. Сложно признать нападавшим человека, которого бьют втроем, йэп?
Taken: , 16. Воробей
Кличку свою Бронислав оправдывал весьма своеобразно. В его серой лохматой шевелюре действительно торчало множество перьев, и при ходьбе он чуть подпрыгивал. На этом сходство заканчивалось, бывший зверь удерживал вес под полтора центнера и в плечах был в два раза шире Снейка. На одном колене Воробья жевала гриб кореянка Енг, на другом, дулом мне в живот, покоился полицейский разрядник. Этого Воробью казалось недостаточным, двое его подручных, не самой приятной наружности, разместились у меня за спиной.
Мы сидели в закутке под сценой бара. Мистерия продолжалась, колизей ежеминутно взрывался ревом, но, по крайней мере, сюда не доходил дурманящий дым.
Я рассказал ему все, умолчав пока о планируемой поездке в Брюссель. С минуту Воробей изучал меня тяжелым немигающим взглядом, затем слегка отвел жало разрядника и вскрыл очередной пакет пива. Предыдущие два пакетика разлагались на полу, на глазах превращаясь в жижу.
— Гут, допустим, вы не лжете и волна пробоев вызвана тем самым драгом, который вы на себе тестировали. Что с того, какое мне до этого дело? Я помню Серж, но Снейка Антонио видел раз в жизни, и не усматриваю причин подставлять задницу. Мои взгляды на гражданские права весьма расходятся со взглядами той кучи дерьма, что называет себя Правительством, но это не повод прятать убийцу. Поражение в правах, лишение гражданства, принудительная психотерапия — к чему мне эти радости?
Он ждал ответа. Я выложил пробный козырь:
— У меня нет пока доказательств, но я думаю, что массовый пробой на планете вызван именно действием «барабана». Если бы удалось добраться до архивов Департамента демографии, возможно, удалось бы сопоставить сроки…
— Любой ученик младшей ступени объяснит вам, что это чушь, — перебил он. — Но пусть вы правы. Что дальше?
Я медленно выдохнул. По крайней мере, меня согласились выслушать.
— Мы накрыли производителя наркотика. Если я пересижу оставшиеся дни и смогу вернуться назад, то будет шанс…
Он отмахнулся:
— Вы противоречите основным законам мироздания. Оглянитесь вокруг, пробой уже идет, мы имеем дело с цепной реакцией. Эти высоколобые придурки из пансионов пытаются скрыть то, что скрыть почти невозможно. В октябре только в России произошло шестнадцать крупных аварий на производствах, в ноябре — более семидесяти, а в декабре — триста с лишним случаев катастроф, приведших к жертвам, не считая бытового криминала и волны суицида. Информация закрытая, но у меня есть свои источники… Конечно, в рамках страны это пока незначительно, но я говорю о другом. Вернувшись назад, вы ничего не измените, действительность такова, какова она есть. Вы уже тогда вернулись и ничего не изменили, понимаете?!
— Вы кое-что упускаете, Бронислав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Но это неправда, я никого…
— Ты идиот! Или сделаешь, как я сказал, или я ухожу. Баста!
Я послушно начал скулить, плеваться и всячески изображать умалишенного. Войдя в роль, сумел даже оторвать кусок ремня и освободил ноги. Не прошло и получаса, как меня прикатили в другое помещение, где за барьером торчали несчастные бородатые рожицы моих протрезвевших сожителей. Я шарахнулся от них в объятия кибера, неустанно повторяя, что скорее останусь жить с ним, чем уйду с этими инопланетянами.
Если наверху царила легкая неразбериха, то ярус, предназначенный для пробитых, вызвал во мне самые неприятные ассоциации. По долгу службы Молину приходилось посещать подобные заведения. Впрочем, тех, кто вел себя излишне буйно, умное сиденье жалило сзади в шею инъектором и на какое-то время превращало в кочан капусты.
Крайнее сиденье увезло обмякшего «пассажира» на допрос, мы сдвинулись на шаг влево, точно тележки на американских горках. Хитро задумано, ничего не скажешь. Ни подраться, ни перекинуться словечком, от соседских кресел отделяет матовая стенка, каждый сидит, словно в телефонной переговорной кабинке. Еще сдвиг влево, следующий уехал. Я начал догадываться, что Марио имел в виду под словом «успеть». Полиция не провела еще окончательной идентификации моей персоны, они не знали даже, как выглядит Снейк!
Щелчок, впереди трое. Снова сдвиг влево. Нет, это больше походит не на американские горки, скорее на цех забоя птицы. Щелчок, сдвиг. Кресло подо мной принялось мелко дрожать, сквозь пьяное бормотание сокамерников прорвался высокий визжащий звук, будто неподалеку орудовали циркулярной пилой. Щелчок, рвануло с места, но тут же вернуло обратно. Конвейер застопорился, мимо, грохоча шипованными ботинками, проскакали четверо в серых спецовках. Я вытянул шею, насколько позволял эластичный захват. В зал закатывали новую группу арестованных, сразу человек пятнадцать, они извивались, как черти на сковороде; я заметил среди них несколько женщин. Наша стена была занята, копы принялись заполнять пространство у противоположной. Прямо напротив меня оказались две крепкие барышни, а дальше… Марио. Парень дрыгал ногой, тормозя следующее за ним кресло; из подголовника вынырнуло жало, тюкнуло его раз, другой… Безрезультатно!
Девчонка напротив подмигнула и заорала, как резаная; изо рта ее валила пена. Подскочили двое, из-за их широких спин я потерял обзор. Где-то вдали прерывисто завыла сирена. У Марио от напряжения выступили вены на лбу; он продолжал удерживать конвейер. Полицейский схватил девушку за ноги, нагнулся, крякнул и… остался лежать, уткнувшись ей в колени. Его напарник правой рукой доставал оружие, а левой пытался опустить на лицо забрало шлема. Вторая девчонка, оскалившись, плюнула. Меж ее зубов перекатывалась короткая трубка. Невидимый сосед справа от меня заржал, задергался, крикнул «Бей ментов!..» и был благополучно усыплен второй раз. Я старался не делать резких движений. Коп, не успевший надвинуть шлем, схватился за щеку; ганы на его плечах подпрыгнули. Меня обдало волной ужаса, чуть не намочил штаны. Девчонка выгнулась на кресле и затихла, ее соседку постигла та же участь. Коп повалился на своего напарника, Марио ревел, стена за его спиной лопнула и начала расходиться в стороны под давлением чего-то острого и раскаленного.
«Оставаться на местах, не двигаться…»
— Этот? — Да, скорее, я вот-вот отключусь…
В глазах скакали огненные зайцы, сердце опять сжимала каменная ладонь. Кто-то тащил меня за ноги.
«Нарушена безопасность периметра, высший уровень тревоги…»
— Йэп, Марио, сколько веса в этой туше?!
— Катаринка осталась там!
— Нет времени, уходим по санитарному стволу! Тишина. Вязкие горячие волны перекатываются, поднимают мое тело и мягко возвращают вниз, все глубже и глубже. Боже, как страшно, я же еще жив, я не хочу утонуть, я ничего не вижу…
Сквозь зажмуренные веки свет пробивался полосами. Я лежал лицом вниз, на чем-то мягком; рядом над ухом тихо ругались.
— Проклятье! Теперь три дня буду ходить как под грибом !
— Потерпи, мальчик!
— Ублюдки используют новый состав, ноги до сих пор не чувствую!
— Главное, чтобы филил то, что между ног, иначе Катаринка тебя бросит!
— Шат ап, пиявка! Лу-ук, наш тюлень очнулся! Я кое-как принял сидячее положение и стукнулся макушкой о низкую балку. Вокруг змеились и ветвились трубопроводы, торчали кронштейны, уходящее вдаль пространство отдаленно напоминало чердаки моего детства. Сквозь решетку в потолке косо падали лучи света. Подле Марио на циновке, по-турецки поджав ноги, устроилась миниатюрная девушка яркой восточной внешности, половинка прически платиновая, половинка — черная как смоль. Пол равномерно содрогался. Я прислушался. Через равные промежутки времени приглушенные взрывы музыки сменялись раскатами хорала, снова и снова. И этот сладкий запах, он проникал повсюду… Черт возьми, меня вернули на Мистерию!
— Найдется что-нибудь?.. — Язык плохо слушался. — Валидол там какой, а, ребята?
— О чем он звенит? — «Спасатели» переглянулись.
— Сердце… больно! — Мою аорту точно пережимали клещи.
— Еще бы! — хмыкнул Марио. — Ты принял на мышцу почти пять джоулей в семигерцевом диапазоне! Не дергайся, скоро полегчает, Енг вколола тебе спазмолетик.
— Они… они стреляли инфразвуком?
— Фантазно токает, йэп? — Енг улыбнулась, в темноте блеснул жемчужный ряд идеальных зубов. — Пиковые мальчики джампят из пробоя, да, Марио?
— Зачем вы меня вытащили? Вы рискнули напасть на полицейский участок…
— Это не полиция, откинься! — Марио сделал девушке знак, та вставила ему в рот сигарету. — Полицию только крейзи рискнет штурмовать. Это обычные говноеды.
— Как?!
— Волонтеры из «Гражданского Единства»! Го-вно-е-ды, уловил, раит? Копы не справляются, тебе повезло попасть на гражданский терминал, там штатных офицеров шестеро, не больше. Пока тебя не допросили, личность не установлена. Мы таранили баржу санитарным катером… Енг, мы выпустили на волю целый блок, человек сорок!
— Йэп! — Она радостно тряхнула кудрями. — Пусть теперь побегают, пиявки!
— Идти сможешь? — Итальянец склонился, пощупал мой пульс. — Надо добраться до пятого яруса, здесь небезопасно!
— Идти смогу… — Я проделал несколько шагов на четвереньках. — Но драться с полицейскими я отказываюсь…
— При чем тут копы? Мы на «первом минусе», крутой райончик. Могут прирезать за то, что порченые. Шевели задом! Мы сейчас в коллекторе пожарного водоснабжения, у Енг тут работает подруга, из натуралок, она к нам неплохо относится, пускает пересидеть. По шахте спустимся до второго уровня, дальше придется идти в открытую. Если я подам знак, вот так, — он скрестил пальцы, — беги, не оглядываясь. Ты пиково махаешь клешнями, но гаям из «Трех семерок» наплевать, что ты зверь, отмахнут башку резаком, и баста!
Час от часу не легче! Какого черта я сюда поперся, почему Чак не предупредил, что на Мистерии так неуютно? И где тут, вообще, уютно? И где всеобщая безопасность, так расхваленная Изабель? Мы спускались по узким лесенкам, Енг шла первой, светя фонариком. Собрались в тесном боксе, здесь горел свет. Марио показал на диафрагму люка.
— Теперь ждем. Как только подруга спустится и откроет, мы с тобой, зверь, выходим, обнявшись, Енг — позади…
— Подожди! Вы всегда так ходите? Вы всегда боитесь выйти на улицу?
Он уставился на меня своим тяжелым бандитским взглядом, затем снял с левого плеча ремень, задрал блестящую рубаху. Поперек ключицы, на боку и спине змеились грубые рубцы.
— Это память о «Трех семерках», ношу с детства. Ты ни хера не штекаешь в нашей жизни, скажу я тебе, бой! Ты думаешь, Воробью нужны твои факнутые научные идейки? Ты нам нужен только потому, что порченый и не такой, как другие, ты не крейзи! Нас слишком мало, мы должны вытаскивать друг друга, си? Если нам поглючит и ты не вернешься в пробой, будет пиково — заиметь в команде бывшего зверя! Один ты не выживешь, не надейся. Не сегодня, так завтра попадешь в пансион, отправят в Африку, на пособие, к мутикам…Тебе надо сделать все, чтобы сохранить гражданство, воткнуться в реал, понимаешь? И мы не боимся выходить, никто в Содружестве никого не боится, но тут район Свободной любви. Мы не пускаем натуралов на свой ярус, они преследуют нас на остальных, кроме третьего. Там заправляют мутанты — латины, африканос и черные.
— Я думал, мутантов не принимают в Европу…
— Это легкие мутации. Аномалии зрения, слуха, опорной системы. Гражданства у них нет, живут по временным контрактам, по карте резидента, зато они джабают как черти. Если их не пускать, кто будет джабать на фермах? В Питере сегодня почти полмиллиона мутиков, и квоту вот-вот должны поднять.
— Они тоже боятся этих… Из «семерок»?
— Они, как и мы, хотят иметь право на развлечения в реале. Поэтому бойня будет продолжаться, штекаешь? «Три семерки» — это молодежные банды, они связаны с Партией натуралов, с говноедами из «Единства». Они ничего тебе не сделают в промышленной и жилой зоне, но там, где ты не можешь носить оружие, жди чего угодно. Меня били в школе, я дрался с ними в колледже, я дрался с ними везде! — Не повышая голоса, он напрягал горло, выпученные белки светились в темноте; костяшками пальцев, в такт словам, он долбил меня в грудь. — Я семнадцать раз садился за драку, слышишь? И всякий раз эти свиньи в форме… Знаешь, что они мне советовали? Отправиться в Психо, пройти курс терапии… Их мерзкие рожи так и кривились от ярости, потому что нельзя было меня зафризить насильно, пансион всякий раз выдавал ответ о полной вменяемости. Эти трусливые жопы выпускали меня под залог, потому что иначе им светила статья по ограничению свобод, а у Воробья есть такие друзья среди адвокатов, что засадят саму президентшу…
— А за драку не сажают в тюрьму?
Он зло рассмеялся:
— Сажают, бой, если признают тебя нападавшей стороной. Сложно признать нападавшим человека, которого бьют втроем, йэп?
Taken: , 16. Воробей
Кличку свою Бронислав оправдывал весьма своеобразно. В его серой лохматой шевелюре действительно торчало множество перьев, и при ходьбе он чуть подпрыгивал. На этом сходство заканчивалось, бывший зверь удерживал вес под полтора центнера и в плечах был в два раза шире Снейка. На одном колене Воробья жевала гриб кореянка Енг, на другом, дулом мне в живот, покоился полицейский разрядник. Этого Воробью казалось недостаточным, двое его подручных, не самой приятной наружности, разместились у меня за спиной.
Мы сидели в закутке под сценой бара. Мистерия продолжалась, колизей ежеминутно взрывался ревом, но, по крайней мере, сюда не доходил дурманящий дым.
Я рассказал ему все, умолчав пока о планируемой поездке в Брюссель. С минуту Воробей изучал меня тяжелым немигающим взглядом, затем слегка отвел жало разрядника и вскрыл очередной пакет пива. Предыдущие два пакетика разлагались на полу, на глазах превращаясь в жижу.
— Гут, допустим, вы не лжете и волна пробоев вызвана тем самым драгом, который вы на себе тестировали. Что с того, какое мне до этого дело? Я помню Серж, но Снейка Антонио видел раз в жизни, и не усматриваю причин подставлять задницу. Мои взгляды на гражданские права весьма расходятся со взглядами той кучи дерьма, что называет себя Правительством, но это не повод прятать убийцу. Поражение в правах, лишение гражданства, принудительная психотерапия — к чему мне эти радости?
Он ждал ответа. Я выложил пробный козырь:
— У меня нет пока доказательств, но я думаю, что массовый пробой на планете вызван именно действием «барабана». Если бы удалось добраться до архивов Департамента демографии, возможно, удалось бы сопоставить сроки…
— Любой ученик младшей ступени объяснит вам, что это чушь, — перебил он. — Но пусть вы правы. Что дальше?
Я медленно выдохнул. По крайней мере, меня согласились выслушать.
— Мы накрыли производителя наркотика. Если я пересижу оставшиеся дни и смогу вернуться назад, то будет шанс…
Он отмахнулся:
— Вы противоречите основным законам мироздания. Оглянитесь вокруг, пробой уже идет, мы имеем дело с цепной реакцией. Эти высоколобые придурки из пансионов пытаются скрыть то, что скрыть почти невозможно. В октябре только в России произошло шестнадцать крупных аварий на производствах, в ноябре — более семидесяти, а в декабре — триста с лишним случаев катастроф, приведших к жертвам, не считая бытового криминала и волны суицида. Информация закрытая, но у меня есть свои источники… Конечно, в рамках страны это пока незначительно, но я говорю о другом. Вернувшись назад, вы ничего не измените, действительность такова, какова она есть. Вы уже тогда вернулись и ничего не изменили, понимаете?!
— Вы кое-что упускаете, Бронислав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46