В какой-то момент, возясь с блокировкой рельсов, он что-то пробормотал.
— Ты мне? — спросил я.
— Не-ет… Шплинт сломался, черт бы его побрал! — Он вытер испачканную в смазке руку о штанину. — Пойду за новым.
— Будешь возвращаться, возьми телятину из коридора. Может, котик согласится скушать. — Я открыл кран и начал окатывать водой очищенный кусок пола, узкая струя с шумом ударялась о бетон, и, лишь сняв палец с клапана, я услышал какой-то странный звук, донесшийся со стороны Груки. Я удивленно обернулся, держа шланг в руках. Тигр стоял недалеко от разделявшей нас решетки и пел. Из его горла вырывался тонкий пронзительный вой, начинаясь на очень высокой ноте, а затем каскадами опускаясь все ниже и ниже.
— Что с тобой… — Я не договорил, увидев поразительную перемену в его обычно бледно-желтых, с тонкой вертикальной полоской зрачка глазах. Теперь они были полностью черными. Мне никогда не приходилось слышать от Карла, чтобы он хоть раз замечал нечто подобное.
Я подошел ближе. Груки запел очередной куплет своей песни, на этот раз завершившийся долгим горловым мурлыканьем. Невероятно расширенные зрачки притягивали, словно два туннеля. Я сделал еще шаг, загипнотизированный жуткой мелодией и бездонными черными кругами глаз. Мурлыканье Груки внезапно оборвалось, и в то же мгновение я услышал откуда-то сзади:
— Берегись!
Я слабо дернулся, в глазах тигра мелькнул желтый блеск, и Груки метнулся ко мне. Вновь вернувшись к реальности, я осознал, что это вовсе не был бездумный прыжок на решетку. Груки ударил в прутья плечом, клетка сдвинулась, не заблокированная сломанным шплинтом, стенка ее приблизилась ко мне, и тогда Груки ударил еще раз, просунув между прутьями лапы с могучими когтями, рассекавшими пространство передо мной. За секунду до этого я начал отскакивать назад, полностью осознавая, насколько медленно я двигаюсь; мы существовали словно в разных временах, я и Груки, он был, наверное, раза в три меня быстрее, лапы с пятнадцатисантиметровыми когтями приближались с ужасающей скоростью, в то время как я лишь сгибал ноги в коленях и начал, отклоняясь назад, вытягивать вперед руки. Я машинально сжал пальцы на горловине шланга, и в шею тигра ударила мощная струя воды. Застигнутый врасплох, он дернулся, извернулся всем телом и промахнулся. В то же мгновение клетка наткнулась на очередной выступ и остановилась, я же согнул ноги уже настолько, что мог их выпрямить, что и сделал. Я все больше отклонялся от прутьев клетки, уже осознанно направляя струю воды в морду зверя. Сзади послышался топот ног Карла, и я почувствовал сильный рывок за плечо. Я едва устоял после этого, уже, собственно, ненужного вмешательства, но даже не обернулся. Сняв палец с клапана, я ошеломленно смотрел на Груки.
Бешенство и ярость, охватившие его, не поддавались никакому контролю — он извивался и метался по клетке столь быстро и столь резко менял направление прыжков, что казался скорее молнией, чем двухсоткилограммовым зверем. Все стены, потолок и, похоже, даже бетонный пол стонали под ударами когтей, непрерывный вопль на одной, очень высокой ноте сверлил уши, словно скрежет острого ножа по стеклу. Внезапно он перестал метаться, встал мордой к нам, и впервые его действия стали результатом слепой, бессмысленной ярости — он прыгнул на разделявшую нас решетку и начал ее дергать и грызть. Толстые прутья скрежетали в зубах и издавали слабый звон под ударами лап.
— Он вне себя. Ничего себе зрелище, да? — Голос Карла дрожал, руки его тряслись. — Он вынес тебе приговор и едва его не исполнил. Я не знаю никого, кто был бы столь близок к смерти — и выжил.
— Действительно, — пробормотал я.
Я подумал, что выбрал слишком трудное слово, надо было просто сказать: «А!» Может, получилось бы лучше. Я откашлялся и повернулся к Карлу.
— Дадим ему телятины? — спросил я.
— Знаешь, что он с ней сделает? — Он поморщился и покачал головой. — Я знаю. Он воспримет это как нашу месть, как издевательство над его неудачей. Он к ней и когтем не притронется. Как-то раз он точно так же попытался напасть на меня, после чего ему подали на обед козу, которая прожила в его клетке четыре дня; в конце концов мне стало ее жаль, и я вытащил ее оттуда. Он мне не помешал. А коза сдохла через несколько минут в вольере. Идем.
Мы вышли из клетки, забрав с собой метлу, скребок и шланг. Я держал его в руке, пока Карл включал механизм, передвигавший нашу клетку в другой конец. Мы видели, как обезумевший тигр проезжает мимо нас, судорожно цепляясь за прутья. Я чувствовал, как постепенно тает лед в желудке и исчезает тягостное ощущение внутри.
Мы вышли в теплый и солнечный день, часы показывали половину третьего, автоответчик на рабочем телефоне сообщал о трех звонках. Весь газон за зданием-клеткой был заполнен кроликами.
— Несколько из них обязаны тебе жизнью, по крайней мере одним-двумя днями жизни. — Карл махнул рукой в сторону вольера. — Выпьешь чего-нибудь?
— Нет, спасибо. Я и так уже сегодня немало выпил, и мне кажется, что каким-то странным образом я от этого слабею. — Я глубоко вдохнул странный воздух города и парка, смесь запаха выхлопных газов и каких-то цветущих неподалеку кустов. — Пойду. Поцелуй котика, когда успокоится.
Я поднял на прощание указательный палец и пошел вдоль вольера с кроликами к выходу. Возвращался я другим путем, чтобы не проходить перед клеткой с черной бестией. По широкой аллее, пиная какой-то камешек, я добрался до машины и, резко взяв с места и не снижая скорости, направился домой. Первый раз я затормозил лишь на платформе перед гаражом, спрятал в лежавший на заднем сиденье пакет «элефант», виски и ветчину, включил сигнализацию и, выкарабкавшись из «бастаада», набрал на настенной клавиатуре код парковки. Дверь поднялась, платформа с «бастаадом» двинулась вперед и скрылась за поворотом в глубине, дверь снова опустилась. Поймав себя на том, что бездумно таращусь на ее желтую поверхность, я пошевелил бровями, стряхивая оцепенение. Дверь в мою квартиру приветствовала меня еще одним сенсором. Я послушно приложил к нему большой палец, а потом вставил в старомодную скважину ключ и повернул три раза.
Воздух в квартире был сухим и затхлым, несмотря на кондиционер. Не раздеваясь, я зажег в комнате несколько ароматических палочек и лишь затем распаковал пакет, сбросил куртку и пошел на кухню. Включив кофеварку, я бросил в самый большой стакан четверть кило льда и залил виски. По дороге в ванную я остановился возле стола и велел автоответчику переписать на домашний телефон разговоры из конторы, но их прослушивание оставил на потом.
Еще до того, как я разделся, ванна была уже полна, и сильный запах хвои распространился по всей квартире. Почти на час я отключился от окружавшей меня действительности.
Телефон защебетал в пять часов, когда я допивал вторую чашку кофе, сидя в толстом халате перед телевизором. Я протянул руку к пульту и ткнул пальцем в овальную клавишу в его нижней части. На экране появилось лицо Джеймса Вуди. Он смотрел мне прямо в глаза.
— Привет, — первым начал он.
Я поднял чашку из тончайшего фарфора, мой единственный «блюуотер», за который отдал когда-то семь сотен у Митцвольда, и глотнул кофе.
— Послушай… — медленно проговорил он.
— Нет, это ты послушай! — прервал я его. — Не знаю, известно ли тебе, что мне платят не за то, что я просто хожу на работу, как тебе, а за вполне конкретные усилия. Сегодня ты мне устроил ту еще работенку, хорошо еще, клиент не пытался меня обмануть. Иначе твоя дальнейшая карьера стала бы не более реальной, чем ночной полет на батарее отопления до Испании и обратно.
Я знал, что поступаю несправедливо, что Джеймс хочет сказать мне нечто важное, что должны были возникнуть невероятные обстоятельства, чтобы Вуди присвоил себе мой успех. До сих пор мы всегда как минимум делили его пополам, поражения же я брал на себя. Но сегодняшний день не был обычным днем даже для такого непробиваемого типа, как я. Мне просто нужно было на ком-то отыграться.
— Знаю. Зайди завтра ко мне. Я все тебе объясню. Проверь, есть ли у тебя на счете место для моей благодарности. — Он улыбнулся и подмигнул.
Экран погас. Несколько минут я сидел неподвижно, словно ожидая, что Джеймс появится на нем снова, затем ткнул клавишу «Новости» и кнопку выбора. Автомат нашел канал с новостями, и я увидел на экране крышку люка, по которой несколько часов назад прыгал. Диктор спокойным голосом сообщал о том, что Киналья, несмотря на тяжелую рану, полученную после первого обмена выстрелами, и сильную потерю крови, отстреливался, не давая себя схватить на месте. Лишь сброшенная в подвал шашка с одурманивающим газом обезвредила многократного убийцу. Я вспомнил, что сам же и оставил пистолет на полу подвала. Потом на экране мелькнула карета «скорой», кто-то толкал оператора, картинка плясала так, что голова кружилась, но все равно я заметил, что полицейские уложили на носилки оторванную пулей из «элефанта» ногу и под окровавленной простыней Киналья выглядел так, словно обе конечности у него на месте. Следы затирались сразу же. Следы моей работы. Я успел еще увидеть заднюю часть «скорой», с ревом сирены и всеми возможными сигналами уносившейся прочь. Затем экран заполнило лицо Вуди, пробор посреди головы мог служить образцом прямой линии, но галстук был слегка сбит набок — эта крошечная деталь ненавязчиво давала понять, что капитан только что завершил опасным финальным аккордом почти двухлетнюю погоню за самым жестоким убийцей нашего века. Подобное должно было внушать симпатию. И чувство благодарности. Я задумался о том, не знаю ли я, случайно, что, собственно, нужно Вуди. Потом достал из сейфа пачку листов, лежавших там уже три года, мельком просмотрел их и пошел спать. Какое-то время я лежал, пытаясь вспомнить некую увиденную на экране подробность, внезапно показавшуюся мне странной, но чем дальше я задумывался, тем больше путались у меня в голове экраны — экран видеофона и экран с новостями. В конце концов я заснул.
Проснувшись около восьми, я полежал еще минут пятнадцать в постели, хотя обычно этого не делаю, и закурил натощак сигарету, хотя подобного также избегаю. Будь у меня на расстоянии вытянутой руки бутылка молока или пива — я бы выпил, поскольку это также выходило за пределы ежедневного ритуала, но для этого мне пришлось бы встать, а вставать сразу же после пробуждения как раз являлось моей привычкой. Так что я лежал и курил, не затягиваясь, потом, держа сигарету вертикально, чтобы не стряхнуть трехсантиметровый столбик пепла, встал и, держа под сигаретой ладонь, дошел до пепельницы. Я окинул взглядом комнату в поисках чего-то, хотя не только не знал, чего именно, но даже не пытался отдать себе отчет в том, что, собственно, ищу. Бросив в пустоту несколько слов, за которые явно не удостоился бы премии Североамериканской комиссии по чистоте языка и культуре общения, я направился в ванную.
Тщательно смыв под сильной струей воды все впечатления вчерашнего дня и сегодняшнего до отвращения фальшивого утра, я побрился и нагишом двинулся на кухню. Включив старую запись «Каштанового ручья» Сая Хойта, я поставил на конфорку сковородку, выдавил на нее из тюбика несколько капель жира, сменил фильтр в кофеварке и поставил вариться кофе, а затем пошел в комнату и оделся в чистое. Первую чашку кофе я выпил натощак, затем съел яичницу с ветчиной. Вторая чашка кофе, уже без сливок, и вторая честно выкуренная сигарета симпатичным образом завершили завтрак. Я еще немного послушал Хойта, а потом выключил плеер и, не убирая посуду, вышел из квартиры с папкой, в которую сунул вынутые вчера из сейфа бумаги и вырезки.
У ворот гаража я ждал почти минуту — видимо, компьютер не прогнозировал сегодняшнего использования «бастаада» и запихал его куда-то за другие машины. Зато автомобиль был начищен до блеска, баки полны бензидола, и так далее — я не стал просматривать до конца довольно длинную распечатку с кодами выполненных за ночь услуг. Бросив папку на заднее сиденье, я сел за руль и тронулся с места. Проехав первые сто метров, я убрал крышу и ехал дальше, откинувшись на спинку сиденья, положив локоть левой руки на борт и с выражением полнейшего равнодушия на физиономии. Впрочем, с тем же успехом я мог бы ехать вверх ногами, никто не обращал на меня ни малейшего внимания — такой город. Такие времена, такие люди.
Здание городского полицейского управления находилось к юго-востоку от моего дома; я миновал довольно свободный в это время центр и начал подниматься на холмы, на которых расположился Динни Хилл, район юристов. На полпути к самой высокой точке города находилось управление, ничем не примечательное здание, о назначении которого говорили лишь несколько десятков антенн на крыше и неестественно блестящие стекла, которые невозможно было пробить даже крупнокалиберной пулей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Ты мне? — спросил я.
— Не-ет… Шплинт сломался, черт бы его побрал! — Он вытер испачканную в смазке руку о штанину. — Пойду за новым.
— Будешь возвращаться, возьми телятину из коридора. Может, котик согласится скушать. — Я открыл кран и начал окатывать водой очищенный кусок пола, узкая струя с шумом ударялась о бетон, и, лишь сняв палец с клапана, я услышал какой-то странный звук, донесшийся со стороны Груки. Я удивленно обернулся, держа шланг в руках. Тигр стоял недалеко от разделявшей нас решетки и пел. Из его горла вырывался тонкий пронзительный вой, начинаясь на очень высокой ноте, а затем каскадами опускаясь все ниже и ниже.
— Что с тобой… — Я не договорил, увидев поразительную перемену в его обычно бледно-желтых, с тонкой вертикальной полоской зрачка глазах. Теперь они были полностью черными. Мне никогда не приходилось слышать от Карла, чтобы он хоть раз замечал нечто подобное.
Я подошел ближе. Груки запел очередной куплет своей песни, на этот раз завершившийся долгим горловым мурлыканьем. Невероятно расширенные зрачки притягивали, словно два туннеля. Я сделал еще шаг, загипнотизированный жуткой мелодией и бездонными черными кругами глаз. Мурлыканье Груки внезапно оборвалось, и в то же мгновение я услышал откуда-то сзади:
— Берегись!
Я слабо дернулся, в глазах тигра мелькнул желтый блеск, и Груки метнулся ко мне. Вновь вернувшись к реальности, я осознал, что это вовсе не был бездумный прыжок на решетку. Груки ударил в прутья плечом, клетка сдвинулась, не заблокированная сломанным шплинтом, стенка ее приблизилась ко мне, и тогда Груки ударил еще раз, просунув между прутьями лапы с могучими когтями, рассекавшими пространство передо мной. За секунду до этого я начал отскакивать назад, полностью осознавая, насколько медленно я двигаюсь; мы существовали словно в разных временах, я и Груки, он был, наверное, раза в три меня быстрее, лапы с пятнадцатисантиметровыми когтями приближались с ужасающей скоростью, в то время как я лишь сгибал ноги в коленях и начал, отклоняясь назад, вытягивать вперед руки. Я машинально сжал пальцы на горловине шланга, и в шею тигра ударила мощная струя воды. Застигнутый врасплох, он дернулся, извернулся всем телом и промахнулся. В то же мгновение клетка наткнулась на очередной выступ и остановилась, я же согнул ноги уже настолько, что мог их выпрямить, что и сделал. Я все больше отклонялся от прутьев клетки, уже осознанно направляя струю воды в морду зверя. Сзади послышался топот ног Карла, и я почувствовал сильный рывок за плечо. Я едва устоял после этого, уже, собственно, ненужного вмешательства, но даже не обернулся. Сняв палец с клапана, я ошеломленно смотрел на Груки.
Бешенство и ярость, охватившие его, не поддавались никакому контролю — он извивался и метался по клетке столь быстро и столь резко менял направление прыжков, что казался скорее молнией, чем двухсоткилограммовым зверем. Все стены, потолок и, похоже, даже бетонный пол стонали под ударами когтей, непрерывный вопль на одной, очень высокой ноте сверлил уши, словно скрежет острого ножа по стеклу. Внезапно он перестал метаться, встал мордой к нам, и впервые его действия стали результатом слепой, бессмысленной ярости — он прыгнул на разделявшую нас решетку и начал ее дергать и грызть. Толстые прутья скрежетали в зубах и издавали слабый звон под ударами лап.
— Он вне себя. Ничего себе зрелище, да? — Голос Карла дрожал, руки его тряслись. — Он вынес тебе приговор и едва его не исполнил. Я не знаю никого, кто был бы столь близок к смерти — и выжил.
— Действительно, — пробормотал я.
Я подумал, что выбрал слишком трудное слово, надо было просто сказать: «А!» Может, получилось бы лучше. Я откашлялся и повернулся к Карлу.
— Дадим ему телятины? — спросил я.
— Знаешь, что он с ней сделает? — Он поморщился и покачал головой. — Я знаю. Он воспримет это как нашу месть, как издевательство над его неудачей. Он к ней и когтем не притронется. Как-то раз он точно так же попытался напасть на меня, после чего ему подали на обед козу, которая прожила в его клетке четыре дня; в конце концов мне стало ее жаль, и я вытащил ее оттуда. Он мне не помешал. А коза сдохла через несколько минут в вольере. Идем.
Мы вышли из клетки, забрав с собой метлу, скребок и шланг. Я держал его в руке, пока Карл включал механизм, передвигавший нашу клетку в другой конец. Мы видели, как обезумевший тигр проезжает мимо нас, судорожно цепляясь за прутья. Я чувствовал, как постепенно тает лед в желудке и исчезает тягостное ощущение внутри.
Мы вышли в теплый и солнечный день, часы показывали половину третьего, автоответчик на рабочем телефоне сообщал о трех звонках. Весь газон за зданием-клеткой был заполнен кроликами.
— Несколько из них обязаны тебе жизнью, по крайней мере одним-двумя днями жизни. — Карл махнул рукой в сторону вольера. — Выпьешь чего-нибудь?
— Нет, спасибо. Я и так уже сегодня немало выпил, и мне кажется, что каким-то странным образом я от этого слабею. — Я глубоко вдохнул странный воздух города и парка, смесь запаха выхлопных газов и каких-то цветущих неподалеку кустов. — Пойду. Поцелуй котика, когда успокоится.
Я поднял на прощание указательный палец и пошел вдоль вольера с кроликами к выходу. Возвращался я другим путем, чтобы не проходить перед клеткой с черной бестией. По широкой аллее, пиная какой-то камешек, я добрался до машины и, резко взяв с места и не снижая скорости, направился домой. Первый раз я затормозил лишь на платформе перед гаражом, спрятал в лежавший на заднем сиденье пакет «элефант», виски и ветчину, включил сигнализацию и, выкарабкавшись из «бастаада», набрал на настенной клавиатуре код парковки. Дверь поднялась, платформа с «бастаадом» двинулась вперед и скрылась за поворотом в глубине, дверь снова опустилась. Поймав себя на том, что бездумно таращусь на ее желтую поверхность, я пошевелил бровями, стряхивая оцепенение. Дверь в мою квартиру приветствовала меня еще одним сенсором. Я послушно приложил к нему большой палец, а потом вставил в старомодную скважину ключ и повернул три раза.
Воздух в квартире был сухим и затхлым, несмотря на кондиционер. Не раздеваясь, я зажег в комнате несколько ароматических палочек и лишь затем распаковал пакет, сбросил куртку и пошел на кухню. Включив кофеварку, я бросил в самый большой стакан четверть кило льда и залил виски. По дороге в ванную я остановился возле стола и велел автоответчику переписать на домашний телефон разговоры из конторы, но их прослушивание оставил на потом.
Еще до того, как я разделся, ванна была уже полна, и сильный запах хвои распространился по всей квартире. Почти на час я отключился от окружавшей меня действительности.
Телефон защебетал в пять часов, когда я допивал вторую чашку кофе, сидя в толстом халате перед телевизором. Я протянул руку к пульту и ткнул пальцем в овальную клавишу в его нижней части. На экране появилось лицо Джеймса Вуди. Он смотрел мне прямо в глаза.
— Привет, — первым начал он.
Я поднял чашку из тончайшего фарфора, мой единственный «блюуотер», за который отдал когда-то семь сотен у Митцвольда, и глотнул кофе.
— Послушай… — медленно проговорил он.
— Нет, это ты послушай! — прервал я его. — Не знаю, известно ли тебе, что мне платят не за то, что я просто хожу на работу, как тебе, а за вполне конкретные усилия. Сегодня ты мне устроил ту еще работенку, хорошо еще, клиент не пытался меня обмануть. Иначе твоя дальнейшая карьера стала бы не более реальной, чем ночной полет на батарее отопления до Испании и обратно.
Я знал, что поступаю несправедливо, что Джеймс хочет сказать мне нечто важное, что должны были возникнуть невероятные обстоятельства, чтобы Вуди присвоил себе мой успех. До сих пор мы всегда как минимум делили его пополам, поражения же я брал на себя. Но сегодняшний день не был обычным днем даже для такого непробиваемого типа, как я. Мне просто нужно было на ком-то отыграться.
— Знаю. Зайди завтра ко мне. Я все тебе объясню. Проверь, есть ли у тебя на счете место для моей благодарности. — Он улыбнулся и подмигнул.
Экран погас. Несколько минут я сидел неподвижно, словно ожидая, что Джеймс появится на нем снова, затем ткнул клавишу «Новости» и кнопку выбора. Автомат нашел канал с новостями, и я увидел на экране крышку люка, по которой несколько часов назад прыгал. Диктор спокойным голосом сообщал о том, что Киналья, несмотря на тяжелую рану, полученную после первого обмена выстрелами, и сильную потерю крови, отстреливался, не давая себя схватить на месте. Лишь сброшенная в подвал шашка с одурманивающим газом обезвредила многократного убийцу. Я вспомнил, что сам же и оставил пистолет на полу подвала. Потом на экране мелькнула карета «скорой», кто-то толкал оператора, картинка плясала так, что голова кружилась, но все равно я заметил, что полицейские уложили на носилки оторванную пулей из «элефанта» ногу и под окровавленной простыней Киналья выглядел так, словно обе конечности у него на месте. Следы затирались сразу же. Следы моей работы. Я успел еще увидеть заднюю часть «скорой», с ревом сирены и всеми возможными сигналами уносившейся прочь. Затем экран заполнило лицо Вуди, пробор посреди головы мог служить образцом прямой линии, но галстук был слегка сбит набок — эта крошечная деталь ненавязчиво давала понять, что капитан только что завершил опасным финальным аккордом почти двухлетнюю погоню за самым жестоким убийцей нашего века. Подобное должно было внушать симпатию. И чувство благодарности. Я задумался о том, не знаю ли я, случайно, что, собственно, нужно Вуди. Потом достал из сейфа пачку листов, лежавших там уже три года, мельком просмотрел их и пошел спать. Какое-то время я лежал, пытаясь вспомнить некую увиденную на экране подробность, внезапно показавшуюся мне странной, но чем дальше я задумывался, тем больше путались у меня в голове экраны — экран видеофона и экран с новостями. В конце концов я заснул.
Проснувшись около восьми, я полежал еще минут пятнадцать в постели, хотя обычно этого не делаю, и закурил натощак сигарету, хотя подобного также избегаю. Будь у меня на расстоянии вытянутой руки бутылка молока или пива — я бы выпил, поскольку это также выходило за пределы ежедневного ритуала, но для этого мне пришлось бы встать, а вставать сразу же после пробуждения как раз являлось моей привычкой. Так что я лежал и курил, не затягиваясь, потом, держа сигарету вертикально, чтобы не стряхнуть трехсантиметровый столбик пепла, встал и, держа под сигаретой ладонь, дошел до пепельницы. Я окинул взглядом комнату в поисках чего-то, хотя не только не знал, чего именно, но даже не пытался отдать себе отчет в том, что, собственно, ищу. Бросив в пустоту несколько слов, за которые явно не удостоился бы премии Североамериканской комиссии по чистоте языка и культуре общения, я направился в ванную.
Тщательно смыв под сильной струей воды все впечатления вчерашнего дня и сегодняшнего до отвращения фальшивого утра, я побрился и нагишом двинулся на кухню. Включив старую запись «Каштанового ручья» Сая Хойта, я поставил на конфорку сковородку, выдавил на нее из тюбика несколько капель жира, сменил фильтр в кофеварке и поставил вариться кофе, а затем пошел в комнату и оделся в чистое. Первую чашку кофе я выпил натощак, затем съел яичницу с ветчиной. Вторая чашка кофе, уже без сливок, и вторая честно выкуренная сигарета симпатичным образом завершили завтрак. Я еще немного послушал Хойта, а потом выключил плеер и, не убирая посуду, вышел из квартиры с папкой, в которую сунул вынутые вчера из сейфа бумаги и вырезки.
У ворот гаража я ждал почти минуту — видимо, компьютер не прогнозировал сегодняшнего использования «бастаада» и запихал его куда-то за другие машины. Зато автомобиль был начищен до блеска, баки полны бензидола, и так далее — я не стал просматривать до конца довольно длинную распечатку с кодами выполненных за ночь услуг. Бросив папку на заднее сиденье, я сел за руль и тронулся с места. Проехав первые сто метров, я убрал крышу и ехал дальше, откинувшись на спинку сиденья, положив локоть левой руки на борт и с выражением полнейшего равнодушия на физиономии. Впрочем, с тем же успехом я мог бы ехать вверх ногами, никто не обращал на меня ни малейшего внимания — такой город. Такие времена, такие люди.
Здание городского полицейского управления находилось к юго-востоку от моего дома; я миновал довольно свободный в это время центр и начал подниматься на холмы, на которых расположился Динни Хилл, район юристов. На полпути к самой высокой точке города находилось управление, ничем не примечательное здание, о назначении которого говорили лишь несколько десятков антенн на крыше и неестественно блестящие стекла, которые невозможно было пробить даже крупнокалиберной пулей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31