Я взял его и подписал квитанцию. Почтальон повернулся и исчез из поля зрения. Я вернулся в контору, разорвал конверт и посмотрел на отпечатанный на диктофоне текст.
Уважаемый мистер Йитс.
Три дня назад я Вам звонила. Я хотела бы нанять Вас для расследования обстоятельств смерти моего мужа Питера. Вы наверняка знаете об этом из прессы, мне необходимо выяснить все до конца. Позвоните мне, пожалуйста. Я весь день буду дома.
Внизу стояла подпись матово-серебристыми чернилами — Пима Гордениус. Склонившись над компом, я вызвал из памяти телефонные разговоры. Первый, трехдневной давности, был именно тем, о котором говорилось в письме.
— Говорит Пима Гордениус. Пожалуйста, свяжитесь со мной как можно быстрее. У меня к вам очень важное дело. Цена не играет роли. До свидания.
Я выключил комп и задумался. Если бы Пима позвонила сегодня, стечение обстоятельств было бы как минимум удивительным. К счастью, она звонила три дня назад, то есть тогда, когда никто не мог знать, что я извлеку на свет свое досье. Я вставил письмо Пимы с узкой магнитной полоской наверху в щель телефона. После третьего гудка кто-то поднял трубку.
— Это Оуэн Йитс, — сказал я. — Вы хотели со мной поговорить?
— Да. Можете приехать ко мне? Естественно, все расходы с этого момента я беру на себя.
— Не уверен, что возьмусь за это дело, — медленно проговорил я. Часто, когда я лгу, я говорю медленно.
— Вы заняты? — Меня тронуло разочарование в ее голосе.
— Нет, но считаю, что заслужил право самому выбирать себе дела.
— Это дело не для кого попало, — услышал я в трубке.
На какое-то мгновение у меня возникло желание предложить ей включить видеофоны. Таковой у нее наверняка имелся, раз у нее была автоматическая пишущая машинка, но в конце концов я не стал ничего говорить.
— Ваш выбор мне льстит. Буду через двадцать минут.
— Жду.
Несколько секунд я вслушивался в тихие гудки, затем положил трубку на место. Еще раз проверив дату и время первого звонка Пимы Гордениус, я убрал письмо Джорджа в ящик и вышел из конторы.
Пришлось очистить стекла машины от пачки реклам, засунутых за оба стеклоочистителя, я выбросил их, не читая, хотя они пищали и заигрывали со мной, предлагая многоголосым хором отличные возможности приобретения дешевых товаров, и поехал в сторону Западных Ворот, через которые вела дорога на Корриетто. Такой путь проложил навигатор, в который я вставил письмо Пимы с адресной полосой. Естественно, автомат выбирал кратчайший маршрут, что не всегда соответствует истине; я застрял в нескольких пробках в центре и провел полчаса в тени офисных небоскребов. Едкий запах бензидола вынудил меня закрыть крышу и включить воздушные фильтры, я сидел, словно ценная живая рыба в герметичном аквариуме, видя, как по тротуарам пробегают немногочисленные пешеходы, прижимая платки к носам и ртам. Продавец в киоске быстро надел респиратор и вывел на экран на крыше призывную надпись. Десятка полтора прохожих воспользовались предоставленной возможностью и удалились с желтым тампоном на лице. Я вспомнил Карла, приходившего в неистовство при виде огромных пилонов, покрытых хромированной оболочкой, наэлектризованная поверхность которых притягивала пыль и грязь. Он считал, что нужно просто беречь воздух, а не загаживать его сперва до грани возможного, а потом очищать. Он не мог понять, что установка фильтров — дело предпринимателя, а чистый воздух — дело граждан, то есть государства. Поэтому города нашпигованы гигантскими серебристыми колоннами, по которым туда и обратно ездят кольца отсосов. Подобным же образом дело обстояло и с бензидолом, заменившим бензин. Он не должен был загрязнять воздух, что я сейчас ощущал на собственной шкуре. В конце концов несколько полицейских патрульных машин и вертолет разгрузили Миддл-стрит, и я, выехав на Девятнадцатую, через несколько минут был уже на мосту, именовавшемся Западными Воротами. Притормозив у шлагбаума, я бросил полдоллара в щель автомата и выехал на шоссе, ведущее в сторону Корриетто.
Кроме меня, на дороге не было никого, и я вдавил педаль газа, с удовольствием вдыхая намного более приятный воздух. Справа и слева тянулись самые большие, какие я только видел в жизни, кукурузные поля, которые каждые несколько сот метров пересекали дороги. Один раз, почти на горизонте, мелькнула силосная башня, а вскоре над шоссе пролетел вертолет. Пилот не выключил распылитель, и мне пришлось затормозить и закрыть окна; я въехал в легкий туман и включил стеклоочистители. Увидев по правой стороне станцию техобслуживания, я на всякий случай свернул в ответвление и проехал через туннель мойки. Черт его знает, чем удобряют кукурузу, если каждый початок весит по килограмму.
Прошел час со времени разговора с Пимой Гордениус, прежде чем я добрался до обширного фешенебельного района и нашел ее дом на пересечении двух улочек, поросших густыми кустами серпии. Когда я вышел из машины, она уже стояла на небольшом крыльце и ждала, положив руку на дверную ручку. Я остановился перед ступеньками. Несколько секунд мы разглядывали друг друга — ее стройные длинные ноги были просто великолепны, и остальное не слишком меня занимало. Ей, видимо, хорошо была видна моя лысинка на макушке, так что мы предстали друг перед другом совершенно с разных точек зрения. Видимо, моя внешность ее устроила, поскольку она сказала:
— Может, войдем?
Она двинулась вперед, благодаря чему я мог еще раз рассмотреть ее фигуру, на этот раз сзади, и снова признать, что Создатель отменно справился со своей работой. Мы вошли в большую гостиную с огромным телевизором во всю стену. Полукруглый диван со столиком посредине и несколько легких стульев, расставленных тут и там, дополняли обстановку. Одной стены не было, через нее можно было выйти в цветущий сад, может быть, чересчур пестрый на мой вкус, но я бы не отказался созерцать подобный вид, лежа на диване. Миссис Гордениус, все так же молча, показала рукой на диван, а сама вышла. Когда она вернулась, на ней было другое платье, однотонное и более длинное. Проходя мимо телевизора, она взяла пульт и, сев напротив меня, нажала две клавиши. Сад скрылся за блестящим стеклом, а с другой стороны, видимо из кухни, вкатился солидных размеров бар и остановился возле Пимы. На раме садового стекла были установлены несколько мини-генераторов импульсов, исключавших подслушивание лазером, а бар мог бы обслужить прием для всех желающих в Парке Наполеона. Похоже было на то, что журналисты зарабатывают у нас побольше детективов. Я открыл рот, но не успел издать ни звука.
— Это все Питер. Мы богаты, так что он покупал каждую игрушку, какая только появлялась в продаже. У нас дом, в котором все двигается и облегчает жизнь, и будь он жив, он продолжал бы покупать все новые и новые приспособления. Наверняка он провел бы час возле вашей машины. — Она протянула руку к нижней части буфета и достала два высоких бокала.
— Может быть, даже дольше. У меня в машине есть парочка интересных штучек, в моей работе это необходимо, — деликатно напомнил я ей о цели своего визита.
— Понятное дело. Мартини? — Она подняла бутылку и вопросительно посмотрела на меня.
— И пару капель рома, спасибо. — Я остановил ее, ибо лила она без всякой меры. Себе она налила на две трети «кампари» и добавила до краев водки. Я мысленно застонал.
— Я хочу, чтобы вы выяснили обстоятельства смерти Питера, — сказала она и неожиданно поставила бокал на стол.
— А что в них неясного? — Я протянул руку к термосу со льдом и два раза нажал на кнопку. Четыре маленьких кубика льда выскочили из щели в упали в подставленный бокал.
— Все. Не верю я в этот однократный иммунитет! — решительно сказала она, хотя мне показалось, что слово «иммунитет» она произнесла с некоторым трудом. Впрочем, у меня тоже немеют губы после хорошей выпивки.
— По мнению специалистов, такое вполне возможно, — медленно сказал я.
— Может быть. Но я знаю, что Питер был осторожен и что перед очередными прививками он проходил анализы. Не знаю в точности, какие именно, Питер не рассказывал мне обо всех своих делах. Ни к чему себя обманывать — наши чувства давно уже отцвели и поблекли, но я знаю, что он несколько раз ездил в город именно затем, чтобы пройти всестороннее обследование.
— А кому и зачем понадобилось бы его убивать? Можно? — Я достал сигареты.
Она кивнула:
— Угостите и меня.
Я протянул ей пачку и подал зажигалку. Затем закурил сам и стал ждать ответа.
— Питер напал на след какой-то аферы, связанной с Дональдом Инглхардтом.
Я причмокнул губами.
— Бумажная промышленность, переработка целлюлозы, пара десятков буровых платформ. В сумме полмиллиарда долларов.
— Да, примерно столько подсчитал и Питер. За месяц до смерти, как раз во время тех прививок, он сказал, что, если бы он захотел, Инглхардт отдал бы ему не моргнув глазом треть своего состояния. Но при этом добавил, что так легко отделаться он этой сволочи не позволит. Наверняка он его шантажировал, а Инглхардт почуял неладное и подослал Питеру убийцу.
— Ваш муж говорил об этом кому-нибудь, кроме вас?
— Не думаю. Мне он тоже ничего бы не сказал, но он плохо себя чувствовал после прививки и слишком много выпил; вообще он пил мало, поскольку был слаб на голову, а тут дал себе поблажку. Но я знаю, что он был несколько раз у Инглхардта, делал вид, что берет интервью, а сам что-то разнюхивал. И… — Она не договорила. — Нет… Это потом. Сначала вы начните, а потом я вам кое-что покажу. Пока это неважно, но через несколько дней может пригодиться. Хорошо?
— Предпочел бы увидеть это нечто прямо сейчас, — сказал я, глядя ей прямо в глаза.
— Его тут сейчас нет. Может быть, завтра. Но это на самом деле не так уж важно, просто доказательство того, что у Питера было кое-что против Инглхардта. Ведь сегодня вы можете временно принять это за аксиому?
— Могу. Ладно. — Я встал с дивана и забрал со столика зажигалку, оставив сигареты Пиме. — Что-нибудь еще? — Она отрицательно покачала головой. — Мой гонорар составляет пятьдесят в день…
— Я дам больше, — быстро перебила она.
— …и пятьдесят процентов премии со всей суммы в случае успешного завершения дела. Если же удастся доказать, что ваш муж погиб случайно, я буду это также считать успешным завершением — вам понятно?
— Да. Согласна. Когда вы начнете?
— Я уже начал, выехав к вам из своей конторы. В моем компе уже щелкает счетчик на вашу фамилию.
Она тряхнула головой и впервые улыбнулась мне. Потом встала и взялась правой рукой за левый локоть.
— А вы не филантроп, — сказала она, продолжая улыбаться.
— О нет! Я не верю в филантропию, подобное могут позволить себе только богачи, а поскольку их немного — ибо в богатстве никто не признается — то и польза от этого невелика. Скорее уж я предпочел бы быть Робин Гудом. — Она наморщила лоб, и мне пришлось добавить: — Это такой благородный разбойник, грабил богатых и раздавал награбленное бедным. Результаты вроде как были неплохими. Иногда он еще решал всякие криминальные загадки. — Я чуть подмигнул, но Пима словно вдруг вспомнила, что она вдова и наняла детектива именно для того, чтобы он нашел убийц ее мужа. Она посерьезнела и на мое подмигивание прореагировала словно каменная стена, то есть никак.
Я направился к выходу первым, хотя довольно долго ждал ее, желая еще раз проверить, не ошибся ли я в оценке ее форм.
— Позвоню завтра, — сказал я, открывая дверь. — У вас «цербер»? — Я показал на маленький столбик у стены. Так чаще всего, к радости воров, маскировали охранные автоматы. Гордениус, похоже, тоже не отличался особой изобретательностью.
— Да, но я сама его боюсь. Включаю только на ночь и прячусь в спальне.
— Ага. До свидания. — Я спустился с крыльца.
Хлопка двери я не слышал, но, когда вышел за калитку, щелкнул замок. Я сел в машину, не спеша завел двигатель, подождал пару секунд и, более не видя никаких причин не ехать, направился в сторону города.
Южный парк — самый старый в городе. По площади он вдвое меньше Парка Наполеона, но тот, разбитый тридцать лет назад на месте бывших негритянских трущоб, представлял собой всего лишь огромный неуютный сквер с быстрорастущими тополями и преднамеренно неровно подстриженными газонами; в Южном же действительно властвовала природа, хоть это и было заслугой вовсе не изысканного вкуса садовников, а всего лишь худой городской казны.
Я поколебался, думая, где припарковать машину — на краю парка, и совершить небольшую прогулку, или же проехать дальше и побыстрее решить дело. В конце концов победили взгляды эстетически-оздоровительного плана, и я прошел почти километр пешком, прежде чем оказался возле небольшого озерца в западной части парка.
Я сел на скамейку и закинул руки за ее спинку. Аллея была совершенно пуста, впрочем, здесь всегда было пустовато: утром матери и няньки с детьми держались поближе к автостоянкам, вечером же никто в здравом уме не забирался в глубь парка, а днем он был пуст просто потому, что никому не приходило в голову заглянуть сюда в это время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31