Вот смех!
Хотелось перестать думать. Мозг жужжал, как машинка.
- Ж-ж-ж-ж-ж… - сказал я. - В моей голове жужжит. Ж-ж-ж-ж-ж. Трень-брень целый день.
На меня не взглянул ни один. У них были свои заботы. Мои слова ничего не означали. Слова здесь вообще ничего не означали.
А кто, собственно, придал им значение? Я сам, кто же еще? Все слова и значения в моей голове были связаны с теми понятиями, с которыми их связал я. Связи могли быть ложными или, хуже того, некоторые могли быть ложными. Но только как это узнать?
Откуда это вообще берется?
- Ма-ма-ма-ма-ма… - произнес я.
Младенец плачет и в ответ получает теплую материнскую грудь. Этот урок мы не забываем до конца дней своих, стараясь произносить те звуки, которые дадут нам возможность насытиться. В поисках ключевых фраз мы годами изводим друг друга нытьем и истериками. У людей не более команд, чем у роботов. Достаточно сказать: «Я тебя люблю», - и в постель. «Я тебя ненавижу», - и в драку. Не сложнее любой другой… машины.
Каждый из нас воспринимает другого человека как машину.
И управляет ею.
Приматы отказались от языка, контрольные фразы больше не действуют. Можно жать на любые кнопки, но механизм уже сломан.
- Шалтай-Болтай… болтай… болтай…
Я почувствовал, что расплываюсь в улыбке. Очень забавно.
Если повторять слово, причем достаточно долго, оно теряет всякий смысл. Но как утратить весь язык? Как можно забыть значения всех слов, звуков, если целую жизнь ты складывал их вместе? Как можно утратить даже способность произносить их?
- Болтай… болтай… болтай…
Мне сразу показалось, что я начал не с того.
Сижу и пытаюсь разложить все по полочкам.
А может, ничего и не надо выяснять? Ты просто… здесь. Пусть это глупо, но еще глупее пытаться найти логику. Для этого я слишком мало знаю. Вот если бы я…
Все, кончай философствовать.
Теперь ты - член стада.
Я так сказал.
Член стада, мать твою, в красных шортах, сидящий и ломающий голову, как стать членом стада. Тупица, пытающийся найти способ втереться в него, в то время как он уже там.
Теперь я могу забыть обо всем, ибо я уже здесь.
Мальчишка-подросток сел передо мной на корточки. Неприятно близко. Голый и грязный, с сальными темными волосами и длинным тонким носом. А глаза у него невероятно большие, удивительно прозрачного голубого цвета. Он с интересом смотрел на меня.
- Привет, - сказал я, улыбаясь, и сразу понял, что сморозил очередную глупость - вложил в слова слишком много первоначального смысла.
Мальчишка моргнул, но не отвернулся.
Мне показалось, что меня проверяют. Словно стадо - некий макроорганизм, пытающийся понять, усвоил он меня или еще нет.
Парнишка рефлекторно почесался. Давно не стриженные, грязные ногти - рука примата. Во всяком случае, его руки напомнили мне обезьяньи. Тощий, как бродячее животное, он сидел на ляжках, рассматривая меня. Я занялся тем же. Только теперь не старался понять, кто он такой, а смотрел на него, как в объектив камеры. У него очень интересные глаза, неправдоподобного цвета. Слишком густые ресницы придают им загадочное выражение.
Однако чем я так заинтересовал его? На его лице нельзя было прочесть ничего. Вот он весь как на ладони передо мной, но в то же время - за семью печатями. Нет, душа в нем жива, почему-то я знал это, но только и всего. Ни… мыслей, ни… личности. Однако это завораживало - сидеть и смотреть друг на друга. Что-то подспудное удерживало. Мы… были вместе.
Флетчер разучивала со мной это упражнение - быть вместе, напрягая душу. Я не мог отвести глаза и не хотел. Взаимопроникающий взгляд вызывал удивительное умиротворение.
Я понял, что меня смущает в его глазах. Они были чересчур женоподобными. Девушка с такими глазами тянула бы на фотомодель или кинозвезду. У парня же они… ошеломляли. В них было странное спокойствие.
Мальчишка протянул руку и дотронулся до моего лица. Словно обезьяна, изучающая незнакомый предмет. Он потрогал мои волосы, слегка взлохматив их. Его прикосновения были настороженными, как у зверька, который убегает при малейшей опасности. От него пахло пылью.
А потом он вдруг отдернул руку и замер в ожидании.
Не знаю как, но я понял, чего он ждет - меня явно приглашали.
Когда он снова потянулся ко мне, я тоже потрогал его лицо: пощупал волосы, скользнул пальцами по щеке. На его лице заиграла улыбка. Он взял мою руку в свои - она выглядела невероятно чистой в его ладонях. Он понюхал мои пальцы, мягко и нежно лизнул и снова улыбнулся. Ему понравилось, каков я на вкус. Он отпустил мою руку и снова выжидательно замер.
Наверное, теперь моя очередь? Я понюхал его руки, лизнул и тоже улыбнулся.
Он улыбнулся ответно. Все в порядке. Взаимное представление закончено. Парнишка поднялся на ноги и пошел, даже не поинтересовавшись, иду ли я следом. Не знаю почему, но я пошел за ним, поджимая пальцы и чувствуя, насколько непривычно ходить босиком.
И еще мое тело ощущало какое-то… неудобство, что-то тянуло меня назад. Я остановился, сбросил шорты, переступил через них и почувствовал, что начинаю исчезать, растворяться в толпе, в стаде, среди тел. Если идти туда, то голым. Свободным. Понятным. Отринув условности.
Не сопротивляйся тому, что обволакивает тебя, как тепло солнца. Купайся в нем. Тебя больше ничто не держит. Пусть все идет так, как идет. Смейся. Ощущай. Делай глупости.
Сходи с ума. Не обращай внимания на шум в голове. Он ничего не значит здесь. Только смущает. Какие-то понятия? Глупости! Чувствуй…
Я помотал головой. В недоумении.
Начал возвращаться в реальность…
… Медленно огляделся, недоумевая.
В поисках чего?
Я потерял счет времени, слоняясь в потемках. Помнил, как останавливался попить из пруда, помочиться в илистый ров на восточном конце площади, как почувствовал голод и безошибочно нашел грузовики, въехавшие в толпу. Оторвал кусок пищи, сел и проглотил ее.
Недоуменно припоминал, что… собственно, случилось? Эпизоды никак не хотели складываться вместе - мешали какие-то провалы в памяти. Что-то возникало и тут же исчезало, как на русских горках.
Никакой связи.
Я самонадеянно считал, что смогу разобраться во всем этом, но груз был мне явно не по плечу.
Пора сматываться отсюда.
Я встал и направился к джипу. Вернее, к тому месту, где раньше стоял джип. И Флетчер тоже.
- Я ухожу, - заявил я, подергав ошейник. - Ничего не получилось, Флетчер. Вы меня слышите? Это я, Джим.
Я дотронулся до ошейника, как до ладанки, от него зависела моя жизнь.
- Флетчер?.. Ответа не было.
Может быть, ошейник вышел из строя? Теперь это не имело значения. Я направился прямиком к джипу.
Тут до меня дошло, что я голый. Некоторые особи проводили меня взглядами, потом вернулись к своим заботам. Своей пище. Своим друзьям. Играм. Большинство из них тоже были голыми. Они кружились.
Я никак не мог найти шорты, потом перестал их искать: в джипе наверняка есть одеяло или какая-нибудь одежка. Я остановился и медленно повернулся вокруг своей оси, осмотрев площадь. Да где же… я нахожусь?
Только без паники. Все идет хорошо. Она конечно же наблюдает за мной из укрытия. Наверняка решила, что ей не стоит слишком близко подходить к стаду.
В воздухе повис гул. Я повернулся. Откуда?
Тоненько гудели детские голоса. Каждый на свой лад, но…
Вступили женские голоса. Целый хор атональных завываний. Одни гласные.
Нет, только не это! Это должно произойти только завтра. Боже! Собрание стада. Самонастройка участилась. Мне предстоит пережить это дважды!
Остальные присоединились к нестройному гулу. Какофония. Попытки найти общую мелодию.
Надо срочно убираться, пока я что-то помню. Я беспокойно оглянулся.
Стадо организовывалось. По сравнению с прошлым разом - чересчур быстро.
Мужские голоса загрохотали раскатами, словно из-под земли. Женские напоминали небесный хор. Ребячьи звучали тоненько, сладко… и удивительно музыкально.
И я… слышал, чего они хотят - каждый по отдельности. В воздухе гудел резонанс, и каждый из нас старался подстроиться под него.
Я крутился волчком, пытаясь найти выход, и чувствовал, что вот-вот растворюсь здесь без остатка. Кружась…
Мое тело завибрировало. Захотелось влить в хор свой голос, он рвался из меня и хлынул наружу, как хрип ненастроенного приемника: «Мммммхххммммххм-мм.. .»
Что-то сладилось, я впал в хор и слился с ним. Звук вырывался за рамки Вселенной. От меня остался только голос. Все подпевали мне. Я издавал звук, и он вибрировал в горле других, отдавался в их телах.
Все тела, все руки кружились…
… Не погибшие…
… Нет…
… И…
… Кружась…
… Нашедшие…
… Дом…
… Здесь…
… Спрятав…
… Шись.
… Жизнь?
В. Как можно отличить хторранина родом из Вермонта?
О. Прежде чем сожрать ребеночка, он поливает его кленовым сиропом.
ЧЕРНАЯ ЛЕДИ
Мы с Господом давным-давно пришли к соглашению: я не прошу Его решать мои проблемы, Он не озадачивает меня своими. Отношения у нас просто великолепные - у Господа полно своих дел, у меня тоже.
Соломон Краткий
Толстая черная леди была голой.
Она сидела на старой тумбочке и смеялась, а при виде меня так и зашлась от хохота. Ее глаза блестели сквозь щелочки.
Я не сдержался и подошел ближе.
У нее были полные, невероятно огромные груди. Они тряслись при каждом движении, при каждом толчке исходившего из нее веселья. Соски были большие и темные на фоне шоколадной кожи. Мясистые, бревнообразные руки тоже тряслись от избытка жира. Я поймал себя на том, что ухмыляюсь во весь рот. Бедрам можно было посвятить поэму. Я любил ее. Да и кто бы устоял на моем месте?
Она излучала радость, как свет. Мне хотелось искупаться в этом свете.
Она знала, что я стою перед ней и рассматриваю ее. Она знала, что я рад, но не делала ничего - лишь тряслась от хохота.
Мне хотелось спросить, кто она, но только я это уже знал. Ей бы не удалось ничего скрыть.
Она поняла, что я догадался, и захохотала еще пуще, покатываясь от своей шутки. Скорее, от нашей шутки.
Мы смотрели друг на друга и хохотали как сумасшедшие. Так не шутил еще никто во всей Вселенной. Каждый знал о том, что о нем знает другой, и понимал, как глупо выглядим мы оба - но мы продолжали веселиться, пока не упали друг другу в объятия.
Объятия черной толстой леди - настоящие объятия, не трепыхнешься.
Я был счастлив. Она любила меня. Я мог бы остаться с ней навечно. Она смеялась, качала меня, ворковала какие-то глупости.
Я шепнул:
- Я знаю, кто ты…
- И я тебя знаю, - прошептала она.
Я оглянулся на окружавших нас, хихикнул и, повернувшись к ней, снова шепнул:
- Нам не стоит разговаривать здесь.
Она зашлась в приступе истерического хохота и прижала меня к огромным грудям.
- Все в порядке, мой зайчик. Никто нас не слышит. И не услышит, пока мы не захотим.
Она погладила меня по голове.
Сосок был около моего рта. Я поцеловал его, и она рассмеялась. Я робко взглянул на нее. Леди наклонилась и прошептала:
- Не стесняйся, мой зайчик, ты же знаешь, как твоя мамочка любит тебя. - Она подняла грудь и направила сосок мне в рот, и - на какое-то мгновение - я снова стал маленьким, в безопасности и тепле материнских рук, по-младенчески беззаботным…
- Мамочка любит тебя. Все у нас хорошо. Мамочка сказала «да». Пусть она придет сюда и обнимет тебя, зайчик…
По моим щекам снова потекли слезы. Я взглянул на «маму» и спросил:
- Зачем?..
Ее лицо было добрым, глаза - глубокими. Она убрала мои руки от лица и стерла мои слезы толстым черным пальцем.
- Мама, - снова сказал я. - Почему… ты захотела, чтобы это случилось здесь?
Мамино лицо стало грустным. Она шептала что-то, но я не понимал слов.
- Что, мамочка? Я не понимаю…
Ее губы двигались, но никаких внятных звуков с них не слетало…
- Мама, пожалуйста… Что с тобой?
- Баба-баба-баба… - булькала черная леди.
- Мама, мамочка! - возопил я.
Но она больше не была мамой. Отвратительная жирная вонючая черная тетка. Она больше не смеялась. Я не знал ее и не хотел знать…
Я опять заплакал. Я плакал и плакал обо всем, что потерял, а больше всего из-за мамы.
Мама, не покидай меня, пожалуйста… Мама…
В. Как вы поступите с хторранином, только что проглотившим пятнадцать младенцев?
О. Суну два пальца ему в пасть.
«ГЛОБАЛЬНЫЕ ШАХМАТЫ»
Счастье - не цель, а побочный продукт.
Соломон Краткий
Когда мне исполнилось пятнадцать, я открыл для себя шахматы. Дома имелось по меньшей мере три десятка шахматных программ, в том числе «Гроссмейстер Плюс», которая выиграла этот титул и удерживала его до тех пор, пока не ввели правила, исключающие искусственный интеллект. Остальные были либо общедоступными версиями, либо копиями, которые присылали моему отцу.
Одна из программ, «Харли», позволяла наделять фигуры новыми качествами, так что можно было играть в неканонические, или «сказочные» шахматы. Насколько я помнил, шахматы никогда не увлекали меня, потому что казались слишком строгими, но с «Харли» я мог варьировать игру по своему собственному разумению, делал шахматы такими, какими видел их в своем воображении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Хотелось перестать думать. Мозг жужжал, как машинка.
- Ж-ж-ж-ж-ж… - сказал я. - В моей голове жужжит. Ж-ж-ж-ж-ж. Трень-брень целый день.
На меня не взглянул ни один. У них были свои заботы. Мои слова ничего не означали. Слова здесь вообще ничего не означали.
А кто, собственно, придал им значение? Я сам, кто же еще? Все слова и значения в моей голове были связаны с теми понятиями, с которыми их связал я. Связи могли быть ложными или, хуже того, некоторые могли быть ложными. Но только как это узнать?
Откуда это вообще берется?
- Ма-ма-ма-ма-ма… - произнес я.
Младенец плачет и в ответ получает теплую материнскую грудь. Этот урок мы не забываем до конца дней своих, стараясь произносить те звуки, которые дадут нам возможность насытиться. В поисках ключевых фраз мы годами изводим друг друга нытьем и истериками. У людей не более команд, чем у роботов. Достаточно сказать: «Я тебя люблю», - и в постель. «Я тебя ненавижу», - и в драку. Не сложнее любой другой… машины.
Каждый из нас воспринимает другого человека как машину.
И управляет ею.
Приматы отказались от языка, контрольные фразы больше не действуют. Можно жать на любые кнопки, но механизм уже сломан.
- Шалтай-Болтай… болтай… болтай…
Я почувствовал, что расплываюсь в улыбке. Очень забавно.
Если повторять слово, причем достаточно долго, оно теряет всякий смысл. Но как утратить весь язык? Как можно забыть значения всех слов, звуков, если целую жизнь ты складывал их вместе? Как можно утратить даже способность произносить их?
- Болтай… болтай… болтай…
Мне сразу показалось, что я начал не с того.
Сижу и пытаюсь разложить все по полочкам.
А может, ничего и не надо выяснять? Ты просто… здесь. Пусть это глупо, но еще глупее пытаться найти логику. Для этого я слишком мало знаю. Вот если бы я…
Все, кончай философствовать.
Теперь ты - член стада.
Я так сказал.
Член стада, мать твою, в красных шортах, сидящий и ломающий голову, как стать членом стада. Тупица, пытающийся найти способ втереться в него, в то время как он уже там.
Теперь я могу забыть обо всем, ибо я уже здесь.
Мальчишка-подросток сел передо мной на корточки. Неприятно близко. Голый и грязный, с сальными темными волосами и длинным тонким носом. А глаза у него невероятно большие, удивительно прозрачного голубого цвета. Он с интересом смотрел на меня.
- Привет, - сказал я, улыбаясь, и сразу понял, что сморозил очередную глупость - вложил в слова слишком много первоначального смысла.
Мальчишка моргнул, но не отвернулся.
Мне показалось, что меня проверяют. Словно стадо - некий макроорганизм, пытающийся понять, усвоил он меня или еще нет.
Парнишка рефлекторно почесался. Давно не стриженные, грязные ногти - рука примата. Во всяком случае, его руки напомнили мне обезьяньи. Тощий, как бродячее животное, он сидел на ляжках, рассматривая меня. Я занялся тем же. Только теперь не старался понять, кто он такой, а смотрел на него, как в объектив камеры. У него очень интересные глаза, неправдоподобного цвета. Слишком густые ресницы придают им загадочное выражение.
Однако чем я так заинтересовал его? На его лице нельзя было прочесть ничего. Вот он весь как на ладони передо мной, но в то же время - за семью печатями. Нет, душа в нем жива, почему-то я знал это, но только и всего. Ни… мыслей, ни… личности. Однако это завораживало - сидеть и смотреть друг на друга. Что-то подспудное удерживало. Мы… были вместе.
Флетчер разучивала со мной это упражнение - быть вместе, напрягая душу. Я не мог отвести глаза и не хотел. Взаимопроникающий взгляд вызывал удивительное умиротворение.
Я понял, что меня смущает в его глазах. Они были чересчур женоподобными. Девушка с такими глазами тянула бы на фотомодель или кинозвезду. У парня же они… ошеломляли. В них было странное спокойствие.
Мальчишка протянул руку и дотронулся до моего лица. Словно обезьяна, изучающая незнакомый предмет. Он потрогал мои волосы, слегка взлохматив их. Его прикосновения были настороженными, как у зверька, который убегает при малейшей опасности. От него пахло пылью.
А потом он вдруг отдернул руку и замер в ожидании.
Не знаю как, но я понял, чего он ждет - меня явно приглашали.
Когда он снова потянулся ко мне, я тоже потрогал его лицо: пощупал волосы, скользнул пальцами по щеке. На его лице заиграла улыбка. Он взял мою руку в свои - она выглядела невероятно чистой в его ладонях. Он понюхал мои пальцы, мягко и нежно лизнул и снова улыбнулся. Ему понравилось, каков я на вкус. Он отпустил мою руку и снова выжидательно замер.
Наверное, теперь моя очередь? Я понюхал его руки, лизнул и тоже улыбнулся.
Он улыбнулся ответно. Все в порядке. Взаимное представление закончено. Парнишка поднялся на ноги и пошел, даже не поинтересовавшись, иду ли я следом. Не знаю почему, но я пошел за ним, поджимая пальцы и чувствуя, насколько непривычно ходить босиком.
И еще мое тело ощущало какое-то… неудобство, что-то тянуло меня назад. Я остановился, сбросил шорты, переступил через них и почувствовал, что начинаю исчезать, растворяться в толпе, в стаде, среди тел. Если идти туда, то голым. Свободным. Понятным. Отринув условности.
Не сопротивляйся тому, что обволакивает тебя, как тепло солнца. Купайся в нем. Тебя больше ничто не держит. Пусть все идет так, как идет. Смейся. Ощущай. Делай глупости.
Сходи с ума. Не обращай внимания на шум в голове. Он ничего не значит здесь. Только смущает. Какие-то понятия? Глупости! Чувствуй…
Я помотал головой. В недоумении.
Начал возвращаться в реальность…
… Медленно огляделся, недоумевая.
В поисках чего?
Я потерял счет времени, слоняясь в потемках. Помнил, как останавливался попить из пруда, помочиться в илистый ров на восточном конце площади, как почувствовал голод и безошибочно нашел грузовики, въехавшие в толпу. Оторвал кусок пищи, сел и проглотил ее.
Недоуменно припоминал, что… собственно, случилось? Эпизоды никак не хотели складываться вместе - мешали какие-то провалы в памяти. Что-то возникало и тут же исчезало, как на русских горках.
Никакой связи.
Я самонадеянно считал, что смогу разобраться во всем этом, но груз был мне явно не по плечу.
Пора сматываться отсюда.
Я встал и направился к джипу. Вернее, к тому месту, где раньше стоял джип. И Флетчер тоже.
- Я ухожу, - заявил я, подергав ошейник. - Ничего не получилось, Флетчер. Вы меня слышите? Это я, Джим.
Я дотронулся до ошейника, как до ладанки, от него зависела моя жизнь.
- Флетчер?.. Ответа не было.
Может быть, ошейник вышел из строя? Теперь это не имело значения. Я направился прямиком к джипу.
Тут до меня дошло, что я голый. Некоторые особи проводили меня взглядами, потом вернулись к своим заботам. Своей пище. Своим друзьям. Играм. Большинство из них тоже были голыми. Они кружились.
Я никак не мог найти шорты, потом перестал их искать: в джипе наверняка есть одеяло или какая-нибудь одежка. Я остановился и медленно повернулся вокруг своей оси, осмотрев площадь. Да где же… я нахожусь?
Только без паники. Все идет хорошо. Она конечно же наблюдает за мной из укрытия. Наверняка решила, что ей не стоит слишком близко подходить к стаду.
В воздухе повис гул. Я повернулся. Откуда?
Тоненько гудели детские голоса. Каждый на свой лад, но…
Вступили женские голоса. Целый хор атональных завываний. Одни гласные.
Нет, только не это! Это должно произойти только завтра. Боже! Собрание стада. Самонастройка участилась. Мне предстоит пережить это дважды!
Остальные присоединились к нестройному гулу. Какофония. Попытки найти общую мелодию.
Надо срочно убираться, пока я что-то помню. Я беспокойно оглянулся.
Стадо организовывалось. По сравнению с прошлым разом - чересчур быстро.
Мужские голоса загрохотали раскатами, словно из-под земли. Женские напоминали небесный хор. Ребячьи звучали тоненько, сладко… и удивительно музыкально.
И я… слышал, чего они хотят - каждый по отдельности. В воздухе гудел резонанс, и каждый из нас старался подстроиться под него.
Я крутился волчком, пытаясь найти выход, и чувствовал, что вот-вот растворюсь здесь без остатка. Кружась…
Мое тело завибрировало. Захотелось влить в хор свой голос, он рвался из меня и хлынул наружу, как хрип ненастроенного приемника: «Мммммхххммммххм-мм.. .»
Что-то сладилось, я впал в хор и слился с ним. Звук вырывался за рамки Вселенной. От меня остался только голос. Все подпевали мне. Я издавал звук, и он вибрировал в горле других, отдавался в их телах.
Все тела, все руки кружились…
… Не погибшие…
… Нет…
… И…
… Кружась…
… Нашедшие…
… Дом…
… Здесь…
… Спрятав…
… Шись.
… Жизнь?
В. Как можно отличить хторранина родом из Вермонта?
О. Прежде чем сожрать ребеночка, он поливает его кленовым сиропом.
ЧЕРНАЯ ЛЕДИ
Мы с Господом давным-давно пришли к соглашению: я не прошу Его решать мои проблемы, Он не озадачивает меня своими. Отношения у нас просто великолепные - у Господа полно своих дел, у меня тоже.
Соломон Краткий
Толстая черная леди была голой.
Она сидела на старой тумбочке и смеялась, а при виде меня так и зашлась от хохота. Ее глаза блестели сквозь щелочки.
Я не сдержался и подошел ближе.
У нее были полные, невероятно огромные груди. Они тряслись при каждом движении, при каждом толчке исходившего из нее веселья. Соски были большие и темные на фоне шоколадной кожи. Мясистые, бревнообразные руки тоже тряслись от избытка жира. Я поймал себя на том, что ухмыляюсь во весь рот. Бедрам можно было посвятить поэму. Я любил ее. Да и кто бы устоял на моем месте?
Она излучала радость, как свет. Мне хотелось искупаться в этом свете.
Она знала, что я стою перед ней и рассматриваю ее. Она знала, что я рад, но не делала ничего - лишь тряслась от хохота.
Мне хотелось спросить, кто она, но только я это уже знал. Ей бы не удалось ничего скрыть.
Она поняла, что я догадался, и захохотала еще пуще, покатываясь от своей шутки. Скорее, от нашей шутки.
Мы смотрели друг на друга и хохотали как сумасшедшие. Так не шутил еще никто во всей Вселенной. Каждый знал о том, что о нем знает другой, и понимал, как глупо выглядим мы оба - но мы продолжали веселиться, пока не упали друг другу в объятия.
Объятия черной толстой леди - настоящие объятия, не трепыхнешься.
Я был счастлив. Она любила меня. Я мог бы остаться с ней навечно. Она смеялась, качала меня, ворковала какие-то глупости.
Я шепнул:
- Я знаю, кто ты…
- И я тебя знаю, - прошептала она.
Я оглянулся на окружавших нас, хихикнул и, повернувшись к ней, снова шепнул:
- Нам не стоит разговаривать здесь.
Она зашлась в приступе истерического хохота и прижала меня к огромным грудям.
- Все в порядке, мой зайчик. Никто нас не слышит. И не услышит, пока мы не захотим.
Она погладила меня по голове.
Сосок был около моего рта. Я поцеловал его, и она рассмеялась. Я робко взглянул на нее. Леди наклонилась и прошептала:
- Не стесняйся, мой зайчик, ты же знаешь, как твоя мамочка любит тебя. - Она подняла грудь и направила сосок мне в рот, и - на какое-то мгновение - я снова стал маленьким, в безопасности и тепле материнских рук, по-младенчески беззаботным…
- Мамочка любит тебя. Все у нас хорошо. Мамочка сказала «да». Пусть она придет сюда и обнимет тебя, зайчик…
По моим щекам снова потекли слезы. Я взглянул на «маму» и спросил:
- Зачем?..
Ее лицо было добрым, глаза - глубокими. Она убрала мои руки от лица и стерла мои слезы толстым черным пальцем.
- Мама, - снова сказал я. - Почему… ты захотела, чтобы это случилось здесь?
Мамино лицо стало грустным. Она шептала что-то, но я не понимал слов.
- Что, мамочка? Я не понимаю…
Ее губы двигались, но никаких внятных звуков с них не слетало…
- Мама, пожалуйста… Что с тобой?
- Баба-баба-баба… - булькала черная леди.
- Мама, мамочка! - возопил я.
Но она больше не была мамой. Отвратительная жирная вонючая черная тетка. Она больше не смеялась. Я не знал ее и не хотел знать…
Я опять заплакал. Я плакал и плакал обо всем, что потерял, а больше всего из-за мамы.
Мама, не покидай меня, пожалуйста… Мама…
В. Как вы поступите с хторранином, только что проглотившим пятнадцать младенцев?
О. Суну два пальца ему в пасть.
«ГЛОБАЛЬНЫЕ ШАХМАТЫ»
Счастье - не цель, а побочный продукт.
Соломон Краткий
Когда мне исполнилось пятнадцать, я открыл для себя шахматы. Дома имелось по меньшей мере три десятка шахматных программ, в том числе «Гроссмейстер Плюс», которая выиграла этот титул и удерживала его до тех пор, пока не ввели правила, исключающие искусственный интеллект. Остальные были либо общедоступными версиями, либо копиями, которые присылали моему отцу.
Одна из программ, «Харли», позволяла наделять фигуры новыми качествами, так что можно было играть в неканонические, или «сказочные» шахматы. Насколько я помнил, шахматы никогда не увлекали меня, потому что казались слишком строгими, но с «Харли» я мог варьировать игру по своему собственному разумению, делал шахматы такими, какими видел их в своем воображении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58