Мускулы, о которых он почти позабыл, снова заиграли – поначалу они напоминали о себе ноющей болью, а затем просто зажили своей пылкой, горячей жизнью. Он выжимал из себя вместе с потом годы уныния и поражения и смывал их, становясь от этого легче. Вновь он стал чувствовать свое тело, как систему, где все части соответствовали друг другу, где здоровье было сбалансировано и требовало уважительного к себе отношения.
Если Уайтхед и заметил какие-либо перемены в его физической форме, то ни одного комментария не было сделано. Но Той в один из приездов из Лондона немедленно отметил перемены в нем. Марти тоже заметил изменения в Тое, но к худшему. Было не слишком благовидно комментировать, каким усталым тот выглядел; Марти чувствовал, что их отношения пока еще не позволяют такой фамильярности. Он лишь надеялся, что Той не страдает от чего-нибудь серьезного. Бледность его широкого лица наводила на мысль, что этого человека что-то пожирает изнутри. Легкость его походки, которую Марти отметил, как редкую в годы Тоя, также исчезла.
Кроме недомогания Тоя было еще несколько загадок. Во-первых, была коллекция: работы великих мастеров, покрывавшие стены обиталища. Они были запущены. Никто не вытирал их поверхности от пыли месяцы, возможно, и годы, и, помимо желтоватого лака, затуманивающего их красоту, в слое краски появлялись все новые трещинки. Марти никогда особенно не привлекало искусство, но благодаря избытку времени, в течение которого он наблюдал их, он обнаружил в себе растущий интерес к ним. Многие из них – портреты и работы на религиозную тему – не слишком нравились ему: он не знал ни этих людей, ни этих событий. Но в небольшом коридоре на первом этаже, ведущем в пристройку, где раньше были апартаменты Иванджелины, а теперь были сауна и солярий, он обнаружил две картины, поразившие его воображение. Это были пейзажи, выполненные одной и той же анонимной рукой, и, судя по их захолустному расположению, они не были шедеврами. Но удивительное смешение реального – деревья и вьющаяся дорога под желто-голубым небом – с абсолютно нереальным – дракон с пятнистыми крыльями, готовящийся сожрать человека на дороге; полет женщин, поднявшихся над лесом; отдаленный город в огне – было написано столь убедительно, что Марти обнаружил, что приходит вновь и вновь к этим двум полюбившимся полотнам, находя все больше фантастических деталей в чаще зарослей или в дыму пламени.
Картины были не единственной вещью, вызывавшей его интерес. Верхний этаж основного здания, где у Уайтхеда было несколько комнат, был целиком недоступен для него, и он не раз испытывал страстное желание пробраться туда, когда знал, что старик занят, и сунуть нос на запретную территорию. Он предполагал, что Уайтхед использует верхний этаж как преимущественную точку, с которой он может наблюдать за передвижениями его домашних. На эту мысль его натолкнуло желание разрешить еще одну загадку: во время его пробежек он испытывал чувство, что за ним наблюдают. Но он сопротивлялся искушению проверить. Это могло стоить ему работы у Уайтхеда.
Когда он не работал, он проводил много времени в библиотеке. Там, если он ощущал интерес к окружающему миру, были свежие выпуски журналов «Тайм», «Вашингтон Пост», «Таймс» и несколько других – «Ла Монд», «Франкфурте? Альгемайн Цайтунг», "Нью-Йорк Таимо, которые приносил Лютер. Он пролистывал их в поисках статей и картинок с голыми девицами, которые иногда брал с собой в сауну и читал их там. Когда он уставал от газет, к его выбору были тысячи книг, в большинстве своем, к его огорчению, устрашающие тома. Их было очень много – избранная классика мировой литературы, но кроме них полки были заполнены захватанными книжонками научной фантастики в бумажных обложках с мрачными картинками, их было в избытке. Марти начал читать их, выбирая книжки с наиболее впечатляющими картинками на обложках. Также было и видео. Той снабдил его дюжиной лент с сюжетами о боксе, которые Марти систематически просматривал, прокручивая по несколько раз полюбившиеся пленки. Он мог сидеть весь вечер, смотря матчи и восхищаясь грацией великих бойцов. Всегда предусмотрительный Той присовокупил также пару порнографических лент и передал их Марти с конспираторской улыбкой и советом не глотать их сразу все. На кассетах были записаны бессюжетные краткие истории об анонимных парах и троицах, сбрасывавших одежду в первые тридцать секунд и переходивших к делу в течение первой минуты. Ничего особенного: но они сыграли известную роль, поскольку, как предполагал Той, свежий воздух, тренировки и оптимизм сделали чудеса с либидо Марти. Скоро должно было наступить время, когда самоистязание перед экраном телевизора станет недостаточным удовлетворением. Все чаще Марти снилась Шармейн: в недвусмысленных снах действие проходило в Номере Двадцать Шесть. Отчаяние придало ему силы, и, когда он в следующий раз увидел Тоя, он попросил позволения пойти повидать ее. Той обещал поговорить об этом с боссом, но за этим ничего не последовало. Пока что ему приходилось довольствоваться лентами с их показными объятиями и вздохами.
* * *
Он начал систематически узнавать имена людей, появляющихся в доме чаще остальных; наиболее доверенных советников Уайтхеда. Конечно, он постоянно замечал Тоя. Также был адвокат по имени Оттави, худой, хорошо одетый мужчина лет сорока, которого Марти стал недолюбливать с того момента, когда он впервые услышал его речь. Оттави говорил с тем оттенком презрения, поддразнивания и передергивания, который Марти давно изучил. Это навевало мрачные воспоминания.
Был еще один, по имени Куртсингер, неброско одетый тип обожавший совершенно безвкусные галстуки и еще худшие одеколоны, который, хотя и часто составлял компанию Оттави, казался намного приятнее. Он был одним из тех, кто действительно реагировал на присутствие Марти в комнате – как правило, едва заметным, твердым кивком. Один раз, отмечая какую-то только что заключенную большую сделку, Куртсингер сунул большую сигару в карман пиджака Марти; после этого Марти многое ему прощал.
Третье лицо, которое, как казалось, постоянно присутствовало на стороне Уайтхеда, было самое загадочное из этой троицы: маленький тролль по имени Двоскин. И если Той это Брут, то он – Кассий. Его безупречный, светло-серый костюм, тщательно сложенные платки, точность каждого жеста – все говорило об одержимости, с которой эти ритуалы опрятности были разработаны, чтобы скрыть крайности его физического строения. Но здесь было и еще кое-что: он побаивался такого человека, которым Марти стал за те годы в Вондсворте. Фактически то же было и с остальными. И за невозмутимостью Оттави и приторностью Куртсингера скрывались мужчины, которые не были – по выражению Сомервиля – совершенно приятными.
Поначалу Марти оценивал их чувство как предубеждение к низшему классу; принцип богатых и влиятельных – никому не доверять. Но чем больше он сидел на встречах, чем большего числа горячих споров он становился свидетелем, тем более он уверялся в том, что в их делах был едва видимый подтекст жульничества или даже преступности. Большинство их разговоров он едва понимал – термины биржевого рынка были для него закрытой книгой, – но даже цивилизованный словарь не мог полностью оздоровить основное направление. Их интересовал механизм мошенничества: манипулировать законом, так же как и рынком. Их беседы были переполнены разговорами об избежании налогов, о торговле между клиентами, чтобы искусственно поднять цены, об упаковке успокоительных лекарств как панацей. В их речах не подразумевалось вины, наоборот – разговоры о незаконных манипуляциях, о проданных и купленных политических лояльностях явно приветствовались. И среди этих манипуляторов Уайтхед был главной фигурой. В его присутствии они были почтительны. Более того, если им удавалось занять место у его ног, они были безжалостны. Он мог, и часто делал это, заставить их замолчать легким движением руки. Каждое его слово воспринималось, словно оно выходило из уст мессии. Эта шарада очень впечатляла Марти, но в соответствии с правилом большого пальца, выученным им в тюрьме, он знал, что для того, чтобы заработать такое поклонение, Уайтхед должен был нагрешить намного больше, чем его почитатели. В коварных и хитрых способностях Уайтхеда он не сомневался: он испытывал его убедительную силу ежедневно. Но со временем среди других вопросов самым обжигающим стал вопрос: был ли он вором? А если нет, то каким было его преступление?
16
Легкость, думала она, наблюдая за бегуном из своего окна, была именно тем, или, по крайней мере, большей частью того, чем она восхищалась в нем. Она не знала его имени, хотя узнать могла. Ей доставляла большое удовольствие его анонимность, этого ангела в тренировочном костюме, из губ которого вырывались клубы пара, когда он бежал. Она слышала, как Перл говорила что-то о новом телохранителе, и предполагала, что это должен быть именно он. Да и имело ли значение его имя? Подобные детали только помещали бы созданию мифа.
Для нее это были плохие времена по многим причинам, и вид этого ангела, бегущего по газонам или мелькающего среди кипарисов, был именно тем, за что она цеплялась в эти безрадостные утра, сидя перед окном после бессонной ночи: предзнаменованием лучших времен, которые должны наступить. Регулярность его появлений была тем, на что она стала рассчитывать, и, когда она спала слишком крепко и пропускала его утром, весь оставшийся день ее не оставляло чувство потери, и она с нетерпением ждала следующего свидания.
Но она не могла заставить себя покинуть этот солнечный остров, преодолеть так много опасных рифов, чтобы добраться к нему. Даже подать какой-либо сигнал о ее присутствии в доме было слишком рискованно. Интересно, думала она, насколько у него развиты детективные наклонности. Если да, то он, возможно, должен был обнаружить ее по некоторым очевидным признакам: ее окуркам в кухонной раковине или запахам ее духов в комнате, которую она покинула всего за несколько минут. Хотя, наверное, ангелы, являясь божествами, не нуждаются в подобных знаках. Возможно, он просто знал, безо всяких ключей, что она была здесь, стоя за небом, отражавшимся в окне, или прижавшись к запертой двери, пока он шел, насвистывая, по коридору.
Хотя, не было смысла добираться до него, даже если бы она набралась смелости. Что она скажет ему? Ничего. А когда он неминуемо потеряет к ней всякий интерес и вернется к своим делам, она останется одна в безлюдном пространстве, изолированная в своем безопасном месте, на своем солнечном острове, куда она приплывала на чистом белом облаке, которое обеспечивал маковый сок.
– Ты ничего не ела сегодня, – проворчала Перл. Это была знакомая жалоба. – Ты худеешь.
– Оставь меня, ладно?
– Ты же знаешь, мне придется рассказать ему.
– Нет, Перл, – Кэрис просительно взглянула на нее, – не говори ничего, пожалуйста. Ты же знаешь, как он принимает это близко к сердцу. Я тебя возненавижу, если ты скажешь.
Перл стояла в дверях, глядя на нее неодобрительно и осуждающе, не желая поддаваться этому призыву или шантажу.
– Ты собираешься снова уморить себя? – спросила она.
– Нет. У меня просто нет аппетита, вот и все.
Перл пожала плечами.
– Я тебя не понимаю, – сказала она. – То ты убиваешь себя, то...
Кэрис просияла.
– Тебе жить, – сказала женщина.
– Постой, Перл...
– Что?
– Расскажи мне о бегуне.
Перл выглядела удивленной: непохоже, чтобы девушка вообще проявляла интерес к тому, что происходит в доме. Она оставалась за закрытыми дверями и грезила. Но сейчас она настаивала.
– О том, кто гоняет себя каждое утро. В тренировочном костюме. Кто он?
Рассказать ей будет не вредно. Любопытство – признак здоровья, а его было у нее так мало.
– Его зовут Марти.
Марти. Кэрис прикинула имя у себя в голове: оно шло ему. Ангела звали Марти.
– Марти, а дальше?
– Да я не помню.
Кэрис поднялась. Улыбка исчезла. У нее было то выражение лица, которое появлялось, когда она действительно чего-то хотела: уголки ее рта опустились вниз. Это было выражение лица Уайтхеда, и Перл опасалась его. Кэрис это знала.
– Ты знаешь мою память, – извиняющимся тоном сказала Перл. – Я не могу припомнить его фамилию.
– Ладно, кто он?
– Телохранитель твоего отца; им заменили Ника, – ответила Перл. – Он, кстати, бывший заключенный. Ограбление с насилием.
– Правда?
– И довольно нелюбезен.
– Марти.
– Штраусс, – с триумфом провозгласила Перл. – Мартин Штраусс, вот как!
Ну вот: у него есть имя, подумала Кэрис. Это давало ей крошечную власть над ним. Называя человека по имени, можно управлять им. Мартин Штраусс.
– Спасибо, – сказала она с неподдельной благодарностью.
– А зачем тебе знать?
– Просто интересно, кто он. Люди приходят и уходят.
– Ну он-то, я думаю, останется, – сказала Перл, выходя из комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65