– Я никогда никому не говорил об этом. Я думал, если я буду молчать, если позволю этому стать просто одним из слухов, – то рано или поздно это все исчезнет.
В холле снова послышался слабый звук – поскуливание, словно ветер свистел в маленькой щели. Затем послышалось царапанье в дверь. Уайтхед не слышал его. Он снова был в Варшаве, в разрушенном доме с костром и пролетом ступенек, в комнате со столом и мерцающим огоньком. Почти такой же комнате, как и та, где они находились сейчас, только пахнущей старым огнем, а не тяжелым вином.
– Я вспоминаю, – сказал он, – что когда игра закончилась, Мамулян встал и пожал мне руку. Холодными руками. Ледяными руками. Затем за мной открылась дверь. Я повернулся вполоборота. Это был Васильев.
– Лейтенант?
– Страшно обгорелый.
– Он выжил? – изумился Марти.
– Нет, – последовал ответ. – Он был абсолютно мертв.
Марти подумал, что он пропустил что-то во всей истории, могло бы объяснить это невероятное заявление. Но нет, безумие сейчас было сущей правдой.
– Мамулян мог это – продолжал Уайтхед. Он дрожал, но слезы прекратились, высушенные жаром воспоминаний. – Он поднял лейтенанта из мертвых, видишь ли. Как Лазаря. Видимо, ему требовались исполнители.
Слова не успели затихнуть, как за дверью вновь послышалось шуршание, явная попытка войти. Теперь и Уайтхед услышал. Очевидно, его момент слабости прошел. Его голова вскинулась.
– Не открывай, – скомандовал он.
– Почему нет?
– Это он, – сказал он с безумными глазами.
– Нет. Европеец ушел. Я видел, как он уходил.
– Не Европеец, – ответил Уайтхед. – Это лейтенант. Васильев.
Марти недоверчиво взглянул на него.
– Нет, – сказал он.
– Ты не знаешь, на что способен Мамулян.
– Да вы спятили!
Марти встал и направился по хрустящему стеклу к двери. Позади он слышал, как Уайтхед взмолился еще раз: «Нет, нет, Господи, прошу тебя», но Марти уже повернул ручку и открыл дверь. Неясный свет огарка осветил то, что, должно быть, и было пришельцем.
Это была Белла – Мадонна питомника. Она неуверенно стояла на пороге, глаза ее, вернее то, что от них осталось, были задраны вверх – она смотрела на Марти, из ее пасти свешивался язык – пучок червивых мышечных волокон, – который она, казалось, не могла втянуть обратно. Откуда-то из глубины ее туловища раздался тонкий пищащий звук – скулеж собаки, ищущей человеческой ласки.
Марти, пошатываясь, сделал пару шагов обратно от двери.
– Это не он, – улыбаясь сказал Уайтхед.
– Господи!
– Все в порядке, Мартин. Это не он.
– Закройте дверь! – выкрикнул Марти, будучи не в силах пошевелиться и сделать это сам.
– Она ничего тебе не сделает. Она иногда приходила сюда за лакомыми кусочками. Она была единственной из них, кому я доверял. Мерзкие твари.
Уайтхед оттолкнулся от стены и направился к двери, отшвыривая разбитые бутылки на своем пути. Белла повернула голову к нему, принюхалась и завиляла хвостом. Марти с отвращением отвернулся, его рассудок метался, пытаясь найти хоть какое-нибудь разумное объяснение, но все усилия были тщетны. Собака была мертва – он сам заворачивал ее в пакет. И речи не могло быть о том, что он похоронил ее живьем.
Уайтхед смотрел на Беллу через порог.
– Нет, ты не можешь войти, – сказал он ей, словно она была одушевленным предметом.
– Прогоните ее, – прохрипел Марти.
– Она одинока, – ответил старик, укоряя его за недостаток сострадания. У Марти мелькнула мысль, что Уайтхед сошел с ума.
– Я не верю в то, что происходит, – сказал он.
– Собаки для него ничто, поверь мне.
Марти вспомнил, как Мамулян стоял в лесу, уставясь на землю под ногами. Он не видел никакого гробокопателя, потому что его не было. Они эксгумировали сами себя, вырвавшись из черного пакета и прорываясь к воздуху.
– С собаками все просто, – проговорил Уайтхед. – Правда, Белла? Ты же натренирована слушаться.
Теперь она принюхивалась к себе, успокоенная наконец тем, что увидела Уайтхеда. Ее Бог был все еще на Небесах, и все в мире было в порядке. Старик оставил дверь приоткрытой и повернулся к Марти.
– Нечего бояться, – произнес он. – Она ничего нам не сделает.
– Он пригнал их в дом?
– Да, чтобы испортить мой праздник. Просто из злости. Это так он хотел напомнить мне, на что он способен.
Марти нагнулся и поднял стул. Он так дрожал, что хотел сесть, чтобы не упасть.
– Лейтенант был намного хуже, – сказал старик, – потому что он не подчинялся так, как Белла. Он знал то, что с ним сделали, было отвратительным. И это злило его.
У Беллы пробудился аппетит. Именно поэтому она проделала этот путь до двери, которую хорошо помнила, где жил человек, который так хорошо знал место, где почесать ей за ухом, шептал ей ласковые слова и кормил ее вкусностями со своей тарелки. Но сегодня она, придя сюда, обнаружила, что многое изменилось. Человек обращался с ней как-то странно, его голос дрожал, и кто-то еще был в комнате, чей запах она смутно помнила, но не могла определить точно. Она была все еще голодна – такой зверский, глубокий голод, – и где-то рядом с ней был достаточно аппетитный запах. Запах мяса, оставленного на земле, такого, как ей нравился, с костью и слегка подгнившего. Она принюхалась, практически ничего не видя, в поисках источника запаха и, найдя его, принялась есть.
– Не слишком приятное зрелище.
Она поглощала свое собственное тело, отрывая длинные куски мышц, свисавших в ее бедра. Уайтхед наблюдал, как она кусала себя. Его спокойствие перед лицом этого нового ужаса сломило Марти.
– Не позволяйте ей! – он подтолкнул старика.
– Но она голодна, – возразил он, словно этот ужас был самым обычным зрелищем в мире. Марти схватил стул, на котором сидел, и ударил им о стену. Это было тяжело, но его мускулы были напряжены до предела и насилие было наилучшим способом расслабиться. Стул сломался.
Собака отвлеклась от еды – пища, которую она поглощала, вываливалась из ее перерезанного горла.
– Довольно, – сказал Марти и, ухватив ножку стула, направился к двери, прежде чем Белла смогла угадать его намерения. Только в последний момент она поняла, что он хочет причинить ей боль и попыталась подняться на ноги. Одна из задних ног, почти обглоданная ею, уже не подчинялась ей и она пошатывалась на трех ногах, скаля зубы, когда Марти опустил на нее свое импровизированное оружие. Сила его удара пробила ей череп. Рычание прекратилось. Туловище попятилось назад, тряся проломленной головой на скрученной шее, хвост в страхе поджался между задними ногами. Два-три неуверенных шага, и все.
Марти ждал, моля Бога, чтобы ему не пришлось бить во второй раз. Теперь он видел, насколько бесформенным было ее тело. Возвышение ее грудной клетки, останки головы, внутренности, висевшие из дыры в туловище, – все это свалилось в одну абстрактную кучу, где одна часть была неотличима от другой. Он закрыл за ней дверь и уронил окровавленное оружие подле себя.
Уайтхед медленно пошел в обратном направлении. Его лицо было таким же серым, как тело Беллы.
– Как он сделал это? – прошептал Марти. – Как такое вообще возможно?
– Он обладает мощью, – заключил Уайтхед. Это было просто и очевидно. – Он может отнимать жизнь и может дарить ее.
Марти полез в карман за льняным носовым платком, который он купил специально для обеда и бесед. Встряхнув его, он вытер лицо. Платок моментально стал грязным, покрытым частичками гнили. Он чувствовал себя совершенно опустошенным.
– Вы однажды спросили меня, верю ли я в Ад, – сказал он. – Помните?
– Да.
– Вы думаете, что это и есть Мамулян? Что-то... – ему хотелось засмеяться, – что-то из Ада?
– Я рассматривал такую возможность. Но я по своей природе не верю в сверхъестественное. Ад, Рай. Все это просто причиндалы. Мой организм не принимает этого.
– Если не Дьявол, что тогда?
– Разве это так важно?
Марти вытер вспотевшие ладони о штаны. После всего увиденного он чувствовал, что его словно облили с ног до головы грязью, и он не скоро сможет отмыться от этого ужаса, если вообще когда-нибудь сможет. Эта история, услышанная им, – история и собака за дверью – дополняли друг друга. Он сделал ошибку, копнув так глубоко.
– Ты плохо выглядишь, – сказал Уайтхед.
– Я никогда не думал...
– Что? Что мертвецы могут подниматься и ходить? а я-то. Марти принимал тебя за христианина, хоть ты и протестант.
– Я выхожу из игры, – сказал Марти. – Мы оба выходим.
– Оба?
– Кэрис и я. Мы уедем. От него. От вас.
– Бедный Марти. Ты больший тугодум, чем я предполагал. Ты никогда не увидишь ее больше.
– Почему нет?
– Она с ним, черт тебя возьми! Это тебе не ясно? Она ушла с ним! — Такое объяснение ее внезапного исчезновения не приходило Марти в голову. – Естественно, по собственной воле.
– Нет!
– О, да, Марти. Он заявил свои права на нее с самого начала. Он качал ее на руках, как только она родилась. Кто знает, насколько простирается его влияние. Я выиграл ее обратно, конечно, на время. – Он вздохнул. – Я сделал так, что она любила меня.
– Она хотела уйти от вас.
– Никогда. Она моя дочь, Штраусс. Она так же управляема, как и я. Все, что было между ней и тобой, – чистейший брак по расчету.
– Ах ты сраный ублюдок!
– Каков есть. Я монстр, Марти, – я допускаю. – Он вскинул руки ладонями вверх, невинный во всем, кроме своей вины.
– Вы говорили, что она любила вас. Но тем не менее она ушла.
– Я сказал тебе – она моя дочь. Она думает так, как я. Она ушла с ним, чтобы научиться использовать свою силу. Я поступил так же, помнишь?
Подобный аргумент, даже из уст такого паразита, как Уайтхед, имел смысл. За ее загадочными разговорами разве не проскальзывало порой некоторое презрение к Марти я старику, презрение, вызванное их невозможностью понять ее? Если бы представилась возможность, разве не отправилась бы она на танец с Дьяволом, если бы чувствовала, что сможет таким образом узнать о себе нечто большее?
– Не связывай себя с ней, – сказал Уайтхед. – Забудь ее – она ушла.
Марти попытался вызвать в памяти ее лицо, но оно терялось и терялось. Внезапно он почувствовал себя жутко уставшим – изможденным до мозга костей.
– Отдохни немного, Марти. Завтра мы можем вместе похоронить шлюху.
– Я не собираюсь влезать во все это.
– Я сказал тебе уже однажды, что, если ты останешься со мной, то я для тебя смогу сделать все. Сейчас это более правда, чем когда-либо. Ты знаешь. Той мертв.
– Когда? Как?
– Я не узнавал детали. Смысл в том, что его больше нет. Теперь есть только ты и я.
– Вы уже достаточно делали из меня дурака.
Лицо Уайтхеда было воплощением убедительности.
– Ошибка дурного вкуса, – сказал он. – Прости.
– Слишком поздно.
– Я не хочу, чтобы ты оставлял меня, Марти. Я не позволю тебе оставить меня! Слышишь? – Его палец прорезал воздух. – Ты здесь для того, чтобы помочь мне! Что ты сделал? Ничего! Ничего!
Льстивые уговоры в течение секунды превратились в обвинения в предательстве. Сначала слезы, затем угрозы, и за всем этим все тот же страх остаться в одиночестве. Марти смотрел на то, как дрожащие руки старика разжимались и сжимались в кулаки.
– Пожалуйста, – взмолился Уайтхед, – не оставляй меня.
– Я хочу, чтобы вы закончили историю.
– Хороший мальчик.
– Только все, вам ясно? Все.
– А что еще рассказывать? Я разбогател. Я вклинился в один из самых быстроразвивающихся послевоенных рынков – фармацевтику. Всего за полдесятилетия я поднялся в число мировых лидеров. – Он усмехнулся. – Более того, в том, как я зарабатывал свое состояние, было очень мало нелегального. В отличие от многих, я играл по правилам.
– А Мамулян? Он помогал вам?
– Он научил меня, как перешагивать через мораль.
– А что он просил взамен?
Глаза Уайтхеда сузились.
– А ты неглуп, – оценивающе проговорил он. – Тебе иногда удается ударить прямо в точку.
– Это очевидный вопрос. Вы же заключили с ним сделку.
– Нет! – протестуя, вскричал Уайтхед, – я не заключал сделок, по крайней мере так, как ты себе это представляешь. Возможно, это было джентльменское соглашение, но это было очень давно. Он получил от меня сполна.
– Что именно?
– Жизнь через меня, – ответил Уайтхед.
– Объясните, – сказал Марти. – Я не понимаю.
– Он хотел жить, как всякий другой человек. У него были аппетиты, И он утолял их через меня. Не спрашивай как. Я сам не понимаю этого. Но иногда я чувствовал его где-то позади моих глаз...
– И вы позволяли ему?
– Поначалу я даже не знал, что он делает: мое внимание было поглощено другим. Казалось, я становлюсь богаче с каждым часом. У меня были лошади, дома, земля, искусство, женщины. Было легко забыть о том, что он повсюду был рядом, наблюдая, живя по доверенности. Затем в 1959 я женился на Иванджелине. У нас была такая свадьба, что она могла смутить даже королевскую семью, – она была описана во всех газетах вплоть до Гонконга. Достаток и Благосостояние женятся на Интеллигентности и Красоте – идеальная пара. Это было вершиной моего счастья, действительно это было так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65