Хотя Марти знал мало о вине, его подозрения насчет того, что старик опустошил свои запасы, подтверждались застольными беседами. Они пришли сегодня, чтобы осушить до дна самые лучшие, избранные вина Убежища.
– Выпей! – провозгласил Куртсингер. – Это самая лучшая вещь, которую можно влить в глотку, поверь мне. – Он стал копаться в бутылках. – Где лато? Мы же не прикончили его, правда? Стефани, дорогая, уж не припрятала ли ты его?
Стефани подняла глаза. Марти сомневался, что она вообще понимает, о чем говорит Куртсингер. Эти женщины не были женами, он был уверен в этом. Он сомневался даже были ли они любовницами.
– Вот! – Куртсингер опрокинул бутылку в бокал Марти. – Поглядим, как ты поступишь с этим.
Марти никогда особенно не любил вино. Этот напиток следовало потягивать и смачивать им губы и у него никогда не было терпения на все это. Но запах букета был удивителен даже для его необразованного нюха. Его богатство вызвало сильное слюноотделение еще перед тем, как он сделал глоток, и вкус не разочаровал его – он был восхитителен.
– Хорошо, а?
– Вкусно.
– Вкусно! – Куртсингер обратился к столу с оскорбительной насмешливостью. – Мальчик назвал его вкусным!
– Лучше дай его сюда, пока он не выпил все, – заметил Оттави.
– Все это надо опустошить, – сказал Уайтхед, – сегодня.
– Все? – удивилась Эмили, оглядывая две дюжины бутылок, стоявших у стены – помимо вина там были ликеры и коньяки.
– Да, все. Одним махом покончить с лучшими запасами. Что это здесь происходит? Так ведет себя отступающая армия, стирающая все с лица земли, только чтобы ничего не досталось оккупантам.
– А что же вы собираетесь пить, на следующей неделе? – спросила Ориана, ложка, с горкой наполненная икрой застыла у ее рта.
– На следующей неделе? – переспросил Уайтхед. – На следующей неделе не будет никаких встреч. Я ухожу в монастырь. – Он взглянул на Марти. – Марти знает, какой я обеспокоенный человек.
– Обеспокоенный? – спросил Двоскин.
– Пекущийся о своей бессмертной душе, – сказал Уайтхед, не отводя глаз от Марти. Это вызвало взрыв грубого хохота у Оттави, быстро теряющего над собой контроль.
Двоскин перегнулся через стол и вновь наполнил бокал Марти.
– Выпей, – сказал он. – Нам многое предстоит.
За столом не было медленного смакования вина – бокалы наполнялись, опустошались и наполнялись снова, словно их содержимым была вода. В их жажде чувствовалось что-то отчаянное. Но ему следовало бы знать, что Уайтхед ничего не делает наполовину. Не отказываясь, Марти опустошил свой второй бокал в два глотка, который был немедленно наполнен снова.
– Нравится? – спросил Двоскин.
– Вилли бы не одобрил, – сказал Оттави.
– Кого, мистера Штраусса? – спросила Ориана. Она все еще не донесла ложку с икрой до своего рта.
– Не Марти. Этого неограниченного расходования...
Он едва смог выговорить два последних слова. Было довольно приятно наблюдать этого болтливого адвоката с заплетающимся языком.
– Той может идти на хер, – сказал Двоскин.
Марти хотел было сказать что-нибудь в защиту Билла, но алкоголь замедлил его ответ, и прежде чем он заговорил, Уайтхед поднял свой бокал.
– Тост, – провозгласил он.
Двоскин вскочил на ноги, отшвыривая пустую бутылку, которая свалила еще три. Вино захлестало из одной из упавших бутылок, заливая стол и стекая на пол.
– За Вилли! – сказал Уайтхед, – где бы он ни был.
Бокалы поднялись и чокнулись, включая даже бокал Двоскина. Хор голосов присоединился...
– За Вилли!
... и бокалы с шумом опустошались. Бокал Марти был наполнен Оттави.
– Пей, парень, пей!
Выпивка вызвала протест в пустом желудке Марти. Он чувствовал, как отдаляется от всех событий в комнате – от женщин, от болтуна-адвоката, от распятия у стены. Его первоначальный шок от зрелища этих людей в таком состоянии, с вином на их подбородках и салфетках на груди, еле шевелящих губами уже давно прошел. Их поведение не занимало его. Гораздо больше его волновало то количество изысканных вин, которое он все больше и больше вливал в себя. Он обменялся откровенным взглядом с Христом. «Иди ты...», – беззвучно пробормотал он. Куртсингер расслышал замечание. «Ну прямо мои слова», – прошептал он ему.
– А где же Вилли? – спрашивала Эмили. – Я думала, что он будет здесь.
Она задала вопрос всему столу, но никто, казалось, не пожелал ей отвечать.
– Он уехал, – наконец ответил Уайтхед.
– Он такой милый, – сказала девушка. Она ткнула Двоскина под ребро. – Ты не думал, что он милый?
Двоскин был раздражен вмешательством. Его застали за расстегиванием молнии сзади на платье Стефани. Ее, однако, не смутило общественное внимание. Из стакана, который он держал в другой руке, вино проливалось ему на пиджак. Он либо не замечал этого, либо ему было все равно.
Уайтхед уловил взгляд Марти.
– Забавляем тебя, да?
Марти согнал с лица нарождающуюся улыбку.
– Ты не одобряешь нас? – спросил Оттави.
– Не имею права.
– У меня всегда было ощущение, что криминальные классы всегда пуритане в душе. Я прав?
Марти отвернулся от пьяного дыхания болтуна и покачал головой. Вопрос не заслуживал даже презрения, как и вопрошающий.
– Если бы я был на твоем месте, Марти, – донесся голос Уайтхеда с другого конца стола, – я бы свернул ему шею.
Марти пожал плечами.
– Зачем утруждать себя?
– Сдается мне, что ты совсем не так опасен, – продолжал тем временем Оттави.
– А кто сказал, что я опасен?
Адвокат издал утробное хихиканье.
– В смысле. Мы ожидали животного акта, понимаешь? – Оттави отодвинул бутылку, чтобы лучше видеть Марти. – Нам обещали... – Вокруг стола стали раздаваться призывы остановиться, но Оттави, казалось, не замечал. – Ну что же, все всегда не так, как рекламируют, согласен? Ты спроси любого из этих забытых Богом джентльменов, – Стол притих; рука Оттави сделала широкий круг, привлекая всех в объятия. – Мы знаем, правда ведь? Мы знаем, какой разочаровывающей может быть жизнь.
– Заткнись, – рявкнул Куртсингер. Он дико вытаращился на Оттави. – Мы не хотим слушать.
– У нас вряд ли будет другая возможность, мой дорогой Джеймс, – ответил Оттави с высокомерной вежливостью. – Не думаешь ли ты, что нам следует признать всю правду? Мы в отчаянном положении! О да, друзья мои. Нам всем надо пасть на колени и исповедаться!
– Да, да, – сказала Стефани. Она пыталась встать, но нога не слушались ее. Ее платье, расстегнутое сзади, намеревалось сползти.
Двоскин потянул ее обратно в кресло.
– Мы будем здесь всю ночь, – сказал он. Эмили хихикнула. Оттави бесстрашно продолжал.
– Сдается мне, – сказал он, – он, возможно, единственный невинный среди нас. – Оттави указал на Марти. – Вы только взгляните на него. Он даже не знает о чем я говорю.
Все эти замечания начинали раздражать Марти. Однако связываться с адвокатом сейчас не имело смысла – удовольствие было бы хоть и драгоценным, но слишком коротким. В своем теперешнем состоянии Оттави свалился бы от одного удара. Его мутные глаза смотрели почти что безумно.
– Вы разочаровываете меня, – прошептал Оттави с неподдельным сожалением в голосе. – Я думал, что мы кончим лучше...
Двоскин встал.
– У меня есть тост, – объявил он. – Я хочу выпить за женщин.
– Вот это идея, – сказал Куртсингер. – Но нам требуется вдохновение. – Ориана сочла это замечание самой смешной шуткой за весь вечер.
– За женщин! – провозгласил Двоскин, поднимая бокал. Но никто не слушал. Эмили, бывшей так долго тихим ягненком, вдруг взбрело в голову раздеться. Она оттолкнула кресло назад и расстегивала блузку. Под ней у нее ничего не было, соски ее казались напомаженными, словно она готовилась к этому представлению. Куртсингер зааплодировал, голоса Оттави и Уайтхеда слились в хор подбадривающих замечаний.
– Ну что ты скажешь? – обратился Куртсингер к Марти. – Она твоего типа? Смотри-ка какое все это у нее, это ведь все ее, правда, прелесть?
– Хочешь потрогать? – предложила Эмили. Она сорвала свою блузку и теперь была полностью обнажена по пояс. – Давай-давай, – сказала она, беря руку Марти и, прижимая ее к своей груди, водя ей по кругу.
– О да, – протянул Куртсингер, скалясь на Марти. – Ему нравится. Я вам точно говорю, ему нравится.
– Конечно, нравится, – услышал Марти голос Уайтхеда. Он бросил нетвердый взгляд в сторону старика. Уайтхед встретил его прямо – в прищуренных глазах были усмешка и возбуждение. – Ну давай, – сказал он. – Она вся твоя. Она здесь именно для этого.
Марти слышал слова, но не мог понять их смысла. Он дернул руку от тела девушки, словно обжегся.
– Идите к черту, – сказал он.
Куртсингер поднялся.
– Ну не будь ты таким вредным, – упрекнул он Марти, – мы просто хотим посмотреть, на что ты годишься.
За столом Ориана опять начала хохотать, Марти не был уверен, над чем. Двоскин стучал ладонью по столу, бутылки подпрыгивали в такт.
– Ну же, – сказал Марти Уайтхед. Они все смотрели на него. Он повернулся к Эмили. Она стояла в ярде от него, пытаясь стянуть юбку. В ее эксгибиционизме определенно было что-то эротическое. В штанах Марти затвердело, его голова затвердела тоже. Куртсингер обнимал Марти за плечи и пытался снять с него пиджак. Ритм, отбиваемый Двоскином (теперь уже и Оттави присоединился к нему) на столе, бешеным танцем стучал в голове Марти.
Эмили удалось справиться с юбкой и теперь она валялась у нее под ногами. Не останавливаясь, она стянула трусики и предстала перед всей собравшейся компанией одетая только в жемчуга и туфли на высоких каблуках. Обнаженная она выглядела достаточно молодо – лет четырнадцать, может быть, пятнадцать. Кожа ее была сливочного цвета. Чья-то рука – «Наверное, Орианы», – подумал Марти – ласкала его возбужденный член через штаны. Он повернул голову: это была совсем не Ориана, а Куртсингер. Он оттолкнул руку. Эмили подошла к нему совсем близко и принялась расстегивать его рубашку снизу. Он пытался сказать что-то Уайтхеду. Слова еще не пришли к нему, но он страшно хотел найти их, – хотел сказать старику, каким мошенником он оказался. Даже больше, чем мошенником, – просто мерзавцем, подонком с грязными мыслями. Так вот зачем его пригласили сюда, поили вином и развлекали грязными беседами. Старик хотел видеть его голым и трахающимся.
Марти второй раз оттолкнул руку Куртсингера – прикосновение было уж слишком искусным. Он взглянул через стол на Уайтхеда, наливавшего себе еще один бокал вина. Взгляд Двоскина был прикован к наготе Эмили, Оттави – к Марти. Оба перестали барабанить по столу. Состояние адвоката говорило само за себя – он был мертвенно бледен, на лице выступил неприятный пот.
– Ну давай, – прерывисто дыша, сказал он, – давай возьми ее. Устрой нам запоминающееся представление. Или у тебя нет ничего стоящего показать?
Марти услышал предложение слишком поздно, чтобы ответить: голая крошка снова прижалась к нему и кто-то (Куртсингер?) пытался расстегнуть верхнюю пуговицу его брюк. Он предпринял последнюю, неловкую попытку восстановить равновесие.
– Прекратите, – прошептал он, глядя на старика.
– А в чем проблема? – легко спросил Уайтхед.
– Шутка закончена, – сказал Марти. Рука уже проникла в его штаны, добираясь до члена. – Да отъебись ты от меня! — Он отпихнул Куртсингера с большей силой, чем собирался. Здоровяк споткнулся и отлетел к стене. – Что случилось с вами, люди?
Эмили шагнула назад, чтобы уклониться от его молотящей воздух руки. Вино кипело в его животе и горле. Его штаны поднимались впереди бугром. Он знал, что выглядел абсурдно. Ориана все еще смеялась, и не только она, Двоскин и Стефани смеялись тоже. Оттави просто смотрел на него.
– Вы что, никогда не видели как трахаются? – заорал он на них.
– Где твое чувство юмора? – заговорил Оттави. – Нам просто хотелось увидеть представление. Что в этом плохого?
Марти ткнул пальцем в направлении Уайтхеда.
– Я доверял вам, — это было все, что он мог сказать, чтобы выразить свою боль.
– Это было ошибкой, правда? – прокомментировал Двоскин. Он говорил словно со слабоумным.
– Ты, говно, заткнись! — Марти резко повернулся, сгорая от желания расквасить кому-нибудь – все равно кому – физиономию, и, натягивая пиджак, задел рукой несколько бутылок, стоявших на столе, которые моментально попадали на пол – большинство из них были полными. Эмили взвизгнула, когда они разбились у ее ног, но Марти не стал тратить время, чтобы оценивать размеры нанесенного им ущерба. Он повернулся спиной к столу и побрел, спотыкаясь, к двери. Ключ торчал в замке, он повернул его и вышел в коридор. Позади него Эмили стала хныкать, как ребенок, очнувшийся от ночного кошмара, – он слышал ее все время, пока шел по темному коридору. Он молил Бога, чтобы его дрожащие конечности вынесли его отсюда. Он хотел выйти наружу — на воздух, в ночь. Он стал медленно спускаться по задней лестнице, держась рукой за стену, ступеньки отступали под его ногами. Он дошел до кухни, упав всего один раз, и открыл заднюю дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
– Выпей! – провозгласил Куртсингер. – Это самая лучшая вещь, которую можно влить в глотку, поверь мне. – Он стал копаться в бутылках. – Где лато? Мы же не прикончили его, правда? Стефани, дорогая, уж не припрятала ли ты его?
Стефани подняла глаза. Марти сомневался, что она вообще понимает, о чем говорит Куртсингер. Эти женщины не были женами, он был уверен в этом. Он сомневался даже были ли они любовницами.
– Вот! – Куртсингер опрокинул бутылку в бокал Марти. – Поглядим, как ты поступишь с этим.
Марти никогда особенно не любил вино. Этот напиток следовало потягивать и смачивать им губы и у него никогда не было терпения на все это. Но запах букета был удивителен даже для его необразованного нюха. Его богатство вызвало сильное слюноотделение еще перед тем, как он сделал глоток, и вкус не разочаровал его – он был восхитителен.
– Хорошо, а?
– Вкусно.
– Вкусно! – Куртсингер обратился к столу с оскорбительной насмешливостью. – Мальчик назвал его вкусным!
– Лучше дай его сюда, пока он не выпил все, – заметил Оттави.
– Все это надо опустошить, – сказал Уайтхед, – сегодня.
– Все? – удивилась Эмили, оглядывая две дюжины бутылок, стоявших у стены – помимо вина там были ликеры и коньяки.
– Да, все. Одним махом покончить с лучшими запасами. Что это здесь происходит? Так ведет себя отступающая армия, стирающая все с лица земли, только чтобы ничего не досталось оккупантам.
– А что же вы собираетесь пить, на следующей неделе? – спросила Ориана, ложка, с горкой наполненная икрой застыла у ее рта.
– На следующей неделе? – переспросил Уайтхед. – На следующей неделе не будет никаких встреч. Я ухожу в монастырь. – Он взглянул на Марти. – Марти знает, какой я обеспокоенный человек.
– Обеспокоенный? – спросил Двоскин.
– Пекущийся о своей бессмертной душе, – сказал Уайтхед, не отводя глаз от Марти. Это вызвало взрыв грубого хохота у Оттави, быстро теряющего над собой контроль.
Двоскин перегнулся через стол и вновь наполнил бокал Марти.
– Выпей, – сказал он. – Нам многое предстоит.
За столом не было медленного смакования вина – бокалы наполнялись, опустошались и наполнялись снова, словно их содержимым была вода. В их жажде чувствовалось что-то отчаянное. Но ему следовало бы знать, что Уайтхед ничего не делает наполовину. Не отказываясь, Марти опустошил свой второй бокал в два глотка, который был немедленно наполнен снова.
– Нравится? – спросил Двоскин.
– Вилли бы не одобрил, – сказал Оттави.
– Кого, мистера Штраусса? – спросила Ориана. Она все еще не донесла ложку с икрой до своего рта.
– Не Марти. Этого неограниченного расходования...
Он едва смог выговорить два последних слова. Было довольно приятно наблюдать этого болтливого адвоката с заплетающимся языком.
– Той может идти на хер, – сказал Двоскин.
Марти хотел было сказать что-нибудь в защиту Билла, но алкоголь замедлил его ответ, и прежде чем он заговорил, Уайтхед поднял свой бокал.
– Тост, – провозгласил он.
Двоскин вскочил на ноги, отшвыривая пустую бутылку, которая свалила еще три. Вино захлестало из одной из упавших бутылок, заливая стол и стекая на пол.
– За Вилли! – сказал Уайтхед, – где бы он ни был.
Бокалы поднялись и чокнулись, включая даже бокал Двоскина. Хор голосов присоединился...
– За Вилли!
... и бокалы с шумом опустошались. Бокал Марти был наполнен Оттави.
– Пей, парень, пей!
Выпивка вызвала протест в пустом желудке Марти. Он чувствовал, как отдаляется от всех событий в комнате – от женщин, от болтуна-адвоката, от распятия у стены. Его первоначальный шок от зрелища этих людей в таком состоянии, с вином на их подбородках и салфетках на груди, еле шевелящих губами уже давно прошел. Их поведение не занимало его. Гораздо больше его волновало то количество изысканных вин, которое он все больше и больше вливал в себя. Он обменялся откровенным взглядом с Христом. «Иди ты...», – беззвучно пробормотал он. Куртсингер расслышал замечание. «Ну прямо мои слова», – прошептал он ему.
– А где же Вилли? – спрашивала Эмили. – Я думала, что он будет здесь.
Она задала вопрос всему столу, но никто, казалось, не пожелал ей отвечать.
– Он уехал, – наконец ответил Уайтхед.
– Он такой милый, – сказала девушка. Она ткнула Двоскина под ребро. – Ты не думал, что он милый?
Двоскин был раздражен вмешательством. Его застали за расстегиванием молнии сзади на платье Стефани. Ее, однако, не смутило общественное внимание. Из стакана, который он держал в другой руке, вино проливалось ему на пиджак. Он либо не замечал этого, либо ему было все равно.
Уайтхед уловил взгляд Марти.
– Забавляем тебя, да?
Марти согнал с лица нарождающуюся улыбку.
– Ты не одобряешь нас? – спросил Оттави.
– Не имею права.
– У меня всегда было ощущение, что криминальные классы всегда пуритане в душе. Я прав?
Марти отвернулся от пьяного дыхания болтуна и покачал головой. Вопрос не заслуживал даже презрения, как и вопрошающий.
– Если бы я был на твоем месте, Марти, – донесся голос Уайтхеда с другого конца стола, – я бы свернул ему шею.
Марти пожал плечами.
– Зачем утруждать себя?
– Сдается мне, что ты совсем не так опасен, – продолжал тем временем Оттави.
– А кто сказал, что я опасен?
Адвокат издал утробное хихиканье.
– В смысле. Мы ожидали животного акта, понимаешь? – Оттави отодвинул бутылку, чтобы лучше видеть Марти. – Нам обещали... – Вокруг стола стали раздаваться призывы остановиться, но Оттави, казалось, не замечал. – Ну что же, все всегда не так, как рекламируют, согласен? Ты спроси любого из этих забытых Богом джентльменов, – Стол притих; рука Оттави сделала широкий круг, привлекая всех в объятия. – Мы знаем, правда ведь? Мы знаем, какой разочаровывающей может быть жизнь.
– Заткнись, – рявкнул Куртсингер. Он дико вытаращился на Оттави. – Мы не хотим слушать.
– У нас вряд ли будет другая возможность, мой дорогой Джеймс, – ответил Оттави с высокомерной вежливостью. – Не думаешь ли ты, что нам следует признать всю правду? Мы в отчаянном положении! О да, друзья мои. Нам всем надо пасть на колени и исповедаться!
– Да, да, – сказала Стефани. Она пыталась встать, но нога не слушались ее. Ее платье, расстегнутое сзади, намеревалось сползти.
Двоскин потянул ее обратно в кресло.
– Мы будем здесь всю ночь, – сказал он. Эмили хихикнула. Оттави бесстрашно продолжал.
– Сдается мне, – сказал он, – он, возможно, единственный невинный среди нас. – Оттави указал на Марти. – Вы только взгляните на него. Он даже не знает о чем я говорю.
Все эти замечания начинали раздражать Марти. Однако связываться с адвокатом сейчас не имело смысла – удовольствие было бы хоть и драгоценным, но слишком коротким. В своем теперешнем состоянии Оттави свалился бы от одного удара. Его мутные глаза смотрели почти что безумно.
– Вы разочаровываете меня, – прошептал Оттави с неподдельным сожалением в голосе. – Я думал, что мы кончим лучше...
Двоскин встал.
– У меня есть тост, – объявил он. – Я хочу выпить за женщин.
– Вот это идея, – сказал Куртсингер. – Но нам требуется вдохновение. – Ориана сочла это замечание самой смешной шуткой за весь вечер.
– За женщин! – провозгласил Двоскин, поднимая бокал. Но никто не слушал. Эмили, бывшей так долго тихим ягненком, вдруг взбрело в голову раздеться. Она оттолкнула кресло назад и расстегивала блузку. Под ней у нее ничего не было, соски ее казались напомаженными, словно она готовилась к этому представлению. Куртсингер зааплодировал, голоса Оттави и Уайтхеда слились в хор подбадривающих замечаний.
– Ну что ты скажешь? – обратился Куртсингер к Марти. – Она твоего типа? Смотри-ка какое все это у нее, это ведь все ее, правда, прелесть?
– Хочешь потрогать? – предложила Эмили. Она сорвала свою блузку и теперь была полностью обнажена по пояс. – Давай-давай, – сказала она, беря руку Марти и, прижимая ее к своей груди, водя ей по кругу.
– О да, – протянул Куртсингер, скалясь на Марти. – Ему нравится. Я вам точно говорю, ему нравится.
– Конечно, нравится, – услышал Марти голос Уайтхеда. Он бросил нетвердый взгляд в сторону старика. Уайтхед встретил его прямо – в прищуренных глазах были усмешка и возбуждение. – Ну давай, – сказал он. – Она вся твоя. Она здесь именно для этого.
Марти слышал слова, но не мог понять их смысла. Он дернул руку от тела девушки, словно обжегся.
– Идите к черту, – сказал он.
Куртсингер поднялся.
– Ну не будь ты таким вредным, – упрекнул он Марти, – мы просто хотим посмотреть, на что ты годишься.
За столом Ориана опять начала хохотать, Марти не был уверен, над чем. Двоскин стучал ладонью по столу, бутылки подпрыгивали в такт.
– Ну же, – сказал Марти Уайтхед. Они все смотрели на него. Он повернулся к Эмили. Она стояла в ярде от него, пытаясь стянуть юбку. В ее эксгибиционизме определенно было что-то эротическое. В штанах Марти затвердело, его голова затвердела тоже. Куртсингер обнимал Марти за плечи и пытался снять с него пиджак. Ритм, отбиваемый Двоскином (теперь уже и Оттави присоединился к нему) на столе, бешеным танцем стучал в голове Марти.
Эмили удалось справиться с юбкой и теперь она валялась у нее под ногами. Не останавливаясь, она стянула трусики и предстала перед всей собравшейся компанией одетая только в жемчуга и туфли на высоких каблуках. Обнаженная она выглядела достаточно молодо – лет четырнадцать, может быть, пятнадцать. Кожа ее была сливочного цвета. Чья-то рука – «Наверное, Орианы», – подумал Марти – ласкала его возбужденный член через штаны. Он повернул голову: это была совсем не Ориана, а Куртсингер. Он оттолкнул руку. Эмили подошла к нему совсем близко и принялась расстегивать его рубашку снизу. Он пытался сказать что-то Уайтхеду. Слова еще не пришли к нему, но он страшно хотел найти их, – хотел сказать старику, каким мошенником он оказался. Даже больше, чем мошенником, – просто мерзавцем, подонком с грязными мыслями. Так вот зачем его пригласили сюда, поили вином и развлекали грязными беседами. Старик хотел видеть его голым и трахающимся.
Марти второй раз оттолкнул руку Куртсингера – прикосновение было уж слишком искусным. Он взглянул через стол на Уайтхеда, наливавшего себе еще один бокал вина. Взгляд Двоскина был прикован к наготе Эмили, Оттави – к Марти. Оба перестали барабанить по столу. Состояние адвоката говорило само за себя – он был мертвенно бледен, на лице выступил неприятный пот.
– Ну давай, – прерывисто дыша, сказал он, – давай возьми ее. Устрой нам запоминающееся представление. Или у тебя нет ничего стоящего показать?
Марти услышал предложение слишком поздно, чтобы ответить: голая крошка снова прижалась к нему и кто-то (Куртсингер?) пытался расстегнуть верхнюю пуговицу его брюк. Он предпринял последнюю, неловкую попытку восстановить равновесие.
– Прекратите, – прошептал он, глядя на старика.
– А в чем проблема? – легко спросил Уайтхед.
– Шутка закончена, – сказал Марти. Рука уже проникла в его штаны, добираясь до члена. – Да отъебись ты от меня! — Он отпихнул Куртсингера с большей силой, чем собирался. Здоровяк споткнулся и отлетел к стене. – Что случилось с вами, люди?
Эмили шагнула назад, чтобы уклониться от его молотящей воздух руки. Вино кипело в его животе и горле. Его штаны поднимались впереди бугром. Он знал, что выглядел абсурдно. Ориана все еще смеялась, и не только она, Двоскин и Стефани смеялись тоже. Оттави просто смотрел на него.
– Вы что, никогда не видели как трахаются? – заорал он на них.
– Где твое чувство юмора? – заговорил Оттави. – Нам просто хотелось увидеть представление. Что в этом плохого?
Марти ткнул пальцем в направлении Уайтхеда.
– Я доверял вам, — это было все, что он мог сказать, чтобы выразить свою боль.
– Это было ошибкой, правда? – прокомментировал Двоскин. Он говорил словно со слабоумным.
– Ты, говно, заткнись! — Марти резко повернулся, сгорая от желания расквасить кому-нибудь – все равно кому – физиономию, и, натягивая пиджак, задел рукой несколько бутылок, стоявших на столе, которые моментально попадали на пол – большинство из них были полными. Эмили взвизгнула, когда они разбились у ее ног, но Марти не стал тратить время, чтобы оценивать размеры нанесенного им ущерба. Он повернулся спиной к столу и побрел, спотыкаясь, к двери. Ключ торчал в замке, он повернул его и вышел в коридор. Позади него Эмили стала хныкать, как ребенок, очнувшийся от ночного кошмара, – он слышал ее все время, пока шел по темному коридору. Он молил Бога, чтобы его дрожащие конечности вынесли его отсюда. Он хотел выйти наружу — на воздух, в ночь. Он стал медленно спускаться по задней лестнице, держась рукой за стену, ступеньки отступали под его ногами. Он дошел до кухни, упав всего один раз, и открыл заднюю дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65