Поздней осенью дожди шли в Анхане почти ежедневно, поэтому каждая щепка должна была промокнуть насквозь — и все же дыма не наблюдалось.
Возможно, это ничего не означало. Переселенцы могли просто-напросто переехать в какой-нибудь дом посуше, надежнее защищавший от ветра. А могли быть связаны или убиты Серыми Котами, которые следили за ними и заметили отблески огня на полуразрушенных стенах.
Гвардия не зря называла себя «Котами» — они могли следить за объектом в течение многих часов, тщательно выверяя необходимые позиции, высматривая малейшее движение возле мышиной норы, где прятались токали. Однако они не могли знать, что в сумерках переселенцы привыкли готовить пищу.
Пэллес снова тронулась с места и шла до тех пор, пока не увидела в проломе стены шпиль дворца Колхари. Она вошла в состояние мыслезрения и увидела переплетающиеся струи Силы; они медленно перемешивались под влиянием тусклых Оболочек проходящих мимо горожан. Она не увидела потока Силы, идущего из дворца, однако это еще ни о чем не говорило. Коты не станут атаковать ее, не зная, кто она такая, но если с ними Берн…
Имперцы знали, что Саймон Клоунс — маг. Это подтверждалось тем самым заклинанием, так затруднявшим поиск. При охоте на Клоунса Берн с Ма'элКотом не стали бы держать открытым канал Силы — проще было бы сразу протрубить в трубы и помахать флагом.
Однако Берн имел свои причины охотиться на Пэллес, причем это не было связано с охотой на Клоунса. Если он здесь, готовый выскочить из-за какого-нибудь здания, и увидит ее на улице, и узнает, то непременно схватит ее, чтобы занести удар по Кейну; он наверняка…
Со шпиля дворца ударил алый луч Силы.
Пэллес оставалось жить считанные секунды.
Окружена. В одиночку. Кантийцы помогли бы ей — но кантийцев здесь не было.
В одиночку — но не беззащитна.
Кейн в такой, ситуации процитировал бы Сун Цзу: «В смертельной опасности — дерись!»
Из нагрудного кармана Пэллес вытащила любовно вырезанную руку из того же кварца, что использовался для Щитов.
Потоки Силы вспыхнули и проникли в мозг.
Луч Силы бил со шпиля дворца как лазер, кончаясь в ветхом складике напротив. Берн не мог скрыться.
Вырезанные на кварцевой руке линии упали как сеть, закрутились в водовороте Силы, от которого засветилась сама Пэллес. Сколько бы Силы Берн ни получил от Ма'элКота, он все же не был магом. Без мыслезрения он так и не поймет, во что влип.
На ее губах играла мрачная улыбка, которую Берн узнал бы с первого взгляда. Чародейка вытянула руку, сжала кулак, и невидимая Сила амулета сокрушила здание как яичную скорлупу.
Дом рухнул с грохотом горного обвала, оставив после себя густое облако пыли. Теперь Берну придется прежде всего выбраться из развалин и уж только потом взяться за нее.
Вокруг раздались щелчки арбалетных выстрелов, однако Пэллес не стояла на месте — она нырнула в надежное укрытие из облака пыли. Стрелы свистели вокруг, ударяли о булыжники мостовой и застревали, подрагивая, в дереве.
Выстрелы и крики бегущих прочь горожан смешались в воздухе.
Пэллес встала на ноги и щелкнула пальцами, проделав тот же фокус, который демонстрировала капитану баржи. На этот раз вместо монет в ее руках возникли каштаны — один, два, три, четыре.
Кровь стучала в ушах, грудь разрывалась. Блеснув зубами в довольной ухмылке, она активировала каштан и швырнула его с помощью своей Силы прямехонько в тот дом, откуда летели стрелы. Сквозь закрытые ставни вырвались языки пламени, фасад здания покосился и упал.
«Этого хватит, чтобы отвлечь их внимание», — подумала Пэллес. Она развернулась и побежала изо всех сил в направлении Лабиринта.
«Ну, давайте, давайте, ублюдки, — стучало у нее в голове. — Вылезайте все, иначе вам меня не поймать. Ну же!»
И они появились, выскочили из укрытий — десять, пятнадцать, тридцать человек в сером, с яростными лицами. Они бежали с огромной скоростью, а Пэллес уводила их все дальше от токали, в самое сердце королевства Канта. Позади нее здание, то самое, которое она обрушила на Берна, начало раскачиваться и подниматься в середине, словно из обломков пыталась выползти гигантская гусеница.
Это был Берн.
Пэллес опустила голову и бросилась бежать.
День четвертый
— У тебя нет никаких принципов.
— Сама знаешь, что несешь чушь несусветную.
— Ничего подобного. Ты все делаешь наперекор. Все делаешь по-своему, причем именно то, что запрещено. В глубине своей души самца ты подозреваешь, что правы другие. К принципам это не имеет никакого отношения — ты отрицаешь всякую власть просто потому, что тебе нравится нарушать правила. Ты как маленький ребенок, который шкодит и при этом улыбается.
— Нам что, обязательно обсуждать это сию минуту?
— Ты ничего не защищаешь — ты против всего на свете.
— Я защищаю тебя.
— Прекрати. Я же серьезно.
— Я тоже.
1
Сержант Хабрак прослужил в армии Анханы больше двадцати лет и потому мгновенно распознал выражение лица подходившего к стальным воротам графа Берна. Сержант слишком часто видел такие лица у офицеров, дававших смертельно опасное задание, или у пехотинцев, которых довели до кровавого мятежа, или у крестьян, которые с воплями бежали в атаку на рыцарей в броне, размахивая косами и вилами, чтобы противостоять грабежу и насилию. Сержант вскочил на ноги — на поясе звякнула связка ключей.
— Открой эти чертовы ворота, пока я не сшиб их с петель! — проскрежетал Берн.
— Одну секунду, милорд, секундочку… — Наконец Хабрак умудрился сунуть ключ в замок и распахнул ворота.
Берн прошествовал мимо, и Хабрак зашелся в хриплом кашле: от графа несло, как из запертого стойла в жаркий летний день. А что это за дерьмо налипло на его тяжелый костюм алого бархата? Граф выглядел и благоухал так, словно провел ночь в куче навоза.
Берн остановился и оглянулся через левое плечо на кашлявшего. Рукоять меча за спиной словно разделила его лицо пополам.
— Какие-нибудь проблемы? — низким смертоносным голосом спросил Берн. — Может быть, ты что-нибудь учуял?
— О нет, нет, конечно, нет, милорд. Ничего, совершенно ничего.
— Любопытно. Я же весь покрыт дерьмом.
— Я… милорд… э-э… я…
— Ладно. Открой эту чертову дверь.
— Э-э… оружие… граф… — нерешительно протянул сержант.
— Даже не думай, что сможешь обезоружить меня, Хабрак. По крайней мере этой ночью у тебя ничего не выйдет.
Хабрак не меньше других был наслышан о взрывном характере графа Берна и его сверкающем клинке, однако он уже пять лет прослужил сержантом стражи при имперском Донжоне и чувствовал свою правоту.
— Это… это обычная процедура, милорд. В целях безопасности.
— Думаешь, кто-нибудь из этих ублюдков сможет отнять у меня меч?
Ответ на подобный вопрос повлек бы за собой лишние неприятности, так что Хабрак отошел от основной темы разговора.
— Даже сам император оставляет оружие здесь, у меня, прежде чем пройти в ту дверь. Это по его приказу вооруженными входят в Донжон только стражники. Тот, кто с этим не согласен, может поговорить с ним лично.
Берн с рычанием расстегнул портупею и швырнул меч Хабраку — пусть бы тот его уронил. Однако сержант с облегчением вцепился в ножны крепче пиявки и со всем возможным уважением повесил меч на стену позади своего стола.
— Если ты пойдешь мимо Ямы, тебе понадобится лампа. Патруль гасит последние светильники в полночь.
Теперь Берн казался еще злее, чем когда только вошел. Сжав до белизны кулаки, он взял лампу и остановился у двери, посмотрел вниз, как будто рассчитывал сквозь дверь и высеченные в скале стены Донжона увидеть лицо человека, которого презирал.
Хабрак повернул ключ и распахнул дверь перед Берном. Граф пошел вниз по узкой длинной лестнице в темноту. Из подземелья хлынул встревоженный воздух, пропитанный застарелыми нечистотами, немытым телом, гнилыми зубами, разрушенными легкими мужчин и женщин, которые по многу раз вдыхали и выдыхали его. Закрыв дверь и возвратившись к своему столу, Хабрак испытал привычное облегчение.
Имперский Донжон Анханы — это лабиринт туннелей, выдолбленных в известняке под домом суда руками заключенных. Центральная общая камера, более известная как Яма, находится в естественной пещере на третьем уровне, В двадцати футах от пола вокруг нее тянется естественный балкон, по которому ходят стражники с арбалетами и обитыми железом дубинками.
В Яме постоянно в ожидании суда толпится народ — некоторые ждут месяцами, а иные годами, — а также заключенные, которым уже вынесен приговор и предстоит отправка в пограничные лагеря или восточные шахты. Только в Яме всегда горит свет, а потолок закопчен бесчисленными дымящимися светильниками. Наклонные туннели, вырезанные в скале, расходятся от балкона подобно спицам колеса, изредка соединенным перемычками. Эти туннели ведут в камеры-одиночки, где содержатся мелкие дворяне и бандиты из Лабиринта, а также те, у кого есть деньги или влияние, чтобы выбраться из Ямы.
Уединение считается в имперском Донжоне роскошью; слишком беспокойные приговариваются к Шахте.
В Донжоне царят тени и мерзкий воздух; горький, отвратительный запах отчаяния и жестокости смешивается с вонью человеческих испражнений и гниющей плоти. Единственный выход наружу — тот самый пролет ступеней, по которым сейчас спустился Берн, а туда можно попасть только от балкона Ямы. У заключенного Донжона не больше шансов сбежать на волю, чем у грешника — вырваться из ада.
Стражники с суровыми глазами подозрительно поглядывали на Берна, когда тот шел мимо них к балкону; они не доверяли никому — только друг другу. Берн не удостоил их даже взглядом.
На двери каждой одиночки было два вида запоров: массивные засовы и небольшие замочные скважины. Засовы были устроены так, что при попытке побега стража легко могла поставить их на место; замочные скважины предназначались для того, чтобы каким-то чудом вырвавшийся из камеры узник не мог побежать по коридорам, освобождая товарищей по несчастью быстрее, чем стража смогла бы водворить их на место.
У Берна был собственный ключ от нужной ему двери. Он повернул его, поднял засов вертикально и вошел.
Чисто убранная камера была обставлена неплохо, даже роскошно — по меркам жителей Донжона. Кровать с матрасом, чистыми простынями и одеялом, маленький письменный стол, удобное кресло и даже полка с книгами, чтобы скрасить узнику часы ожидания. На столе красовался поднос с остатками свиного окорока, картошки и черствого хлеба. Лежащий на кровати узник неохотно пошевелился, разбуженный звуком открываемой двери и резким светом водруженной Берном на стол лампы.
Узник повернулся к гостю и прикрыл ладонью слезящиеся глаза.
— А, Берн?
— Ты не все рассказал мне, Ламорак, — с ходу заявил вошедший.
Сконцентрировав полученную от Ма'элКота Силу в ноге, он сделал шаг и одним пинком разнес кровать Ламорака в щепки.
Нога Берна прошла сквозь матрас, и комната наполнилась облаками куриного пуха. От пинка тело узника взлетело в воздух. Рука Берна с безошибочностью коршуна схватила Ламорака за щиколотку и держала его вниз головой.
Сила, подаренная Ма'элКотом, так и играла в Берне. При одной мысли о том, что он может на одной вытянутой руке удерживать крупного мужчину, не прилагая для этого ни малейшего усилия, у него перехватило дыхание и сладко заныло в паху.
— Ты только представь, — угрожающе произнес он, — что такой пинок может сделать с твоей головой.
— Берн, Берн, не надо… — взмолился Ламорак, слабо пытаясь закрыть руками лицо.
— Чувствуешь запах?
— Берн… Берн, успокойся…
Слегка повернув запястье, Берн ударил Ламорака о каменную стену камеры. На камне остались клочья кожи и следы крови, а из руки узника в области локтя выбилась розовато-белая кость. Ламорак застонал, однако не закричал. Десять долгих секунд в камере слышался только стук падающих на пол капель крови.
— Вторая попытка, — произнес Берн. — Чуешь запах? Ламорак с трудом кивнул — его лицо уже покраснело от прилива крови.
— Что… что произошло? — хрипло спросил он.
— Какую роль играет во всем этом Пэллес Рил?
— Берн, я…
Граф снова ударил его о стену, на этот раз лицом. Кожа у самой границы с волосами лопнула, и по длинным золотистым прядям полилась кровь.
У Берна не было времени сыграть на этом: камень Донжона препятствует движению Силы. Хотя Ма'элКот и снабдил его небольшим грифоновым камнем, висевшим теперь на шее у истязателя, чтобы он мог подкреплять свою Силу, в Донжоне камень долго не протянет.
— Сколько раз мне спрашивать тебя об одном и том же?
Ламорак произнес что-то, однако Берн не расслышал, заново переживая унижение от того, что его Котов обошли, а Пэллес Рил и ее чертовы нищие обставили всех.
Когда на его голову внезапно обрушился целый дом, граф сумел потратить не больше минуты на то, чтобы выбраться из обломков. С помощью нечеловеческой силы он расшвыривал балки толщиной в фут так же легко, как обычный человек отбросил бы соломинку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Возможно, это ничего не означало. Переселенцы могли просто-напросто переехать в какой-нибудь дом посуше, надежнее защищавший от ветра. А могли быть связаны или убиты Серыми Котами, которые следили за ними и заметили отблески огня на полуразрушенных стенах.
Гвардия не зря называла себя «Котами» — они могли следить за объектом в течение многих часов, тщательно выверяя необходимые позиции, высматривая малейшее движение возле мышиной норы, где прятались токали. Однако они не могли знать, что в сумерках переселенцы привыкли готовить пищу.
Пэллес снова тронулась с места и шла до тех пор, пока не увидела в проломе стены шпиль дворца Колхари. Она вошла в состояние мыслезрения и увидела переплетающиеся струи Силы; они медленно перемешивались под влиянием тусклых Оболочек проходящих мимо горожан. Она не увидела потока Силы, идущего из дворца, однако это еще ни о чем не говорило. Коты не станут атаковать ее, не зная, кто она такая, но если с ними Берн…
Имперцы знали, что Саймон Клоунс — маг. Это подтверждалось тем самым заклинанием, так затруднявшим поиск. При охоте на Клоунса Берн с Ма'элКотом не стали бы держать открытым канал Силы — проще было бы сразу протрубить в трубы и помахать флагом.
Однако Берн имел свои причины охотиться на Пэллес, причем это не было связано с охотой на Клоунса. Если он здесь, готовый выскочить из-за какого-нибудь здания, и увидит ее на улице, и узнает, то непременно схватит ее, чтобы занести удар по Кейну; он наверняка…
Со шпиля дворца ударил алый луч Силы.
Пэллес оставалось жить считанные секунды.
Окружена. В одиночку. Кантийцы помогли бы ей — но кантийцев здесь не было.
В одиночку — но не беззащитна.
Кейн в такой, ситуации процитировал бы Сун Цзу: «В смертельной опасности — дерись!»
Из нагрудного кармана Пэллес вытащила любовно вырезанную руку из того же кварца, что использовался для Щитов.
Потоки Силы вспыхнули и проникли в мозг.
Луч Силы бил со шпиля дворца как лазер, кончаясь в ветхом складике напротив. Берн не мог скрыться.
Вырезанные на кварцевой руке линии упали как сеть, закрутились в водовороте Силы, от которого засветилась сама Пэллес. Сколько бы Силы Берн ни получил от Ма'элКота, он все же не был магом. Без мыслезрения он так и не поймет, во что влип.
На ее губах играла мрачная улыбка, которую Берн узнал бы с первого взгляда. Чародейка вытянула руку, сжала кулак, и невидимая Сила амулета сокрушила здание как яичную скорлупу.
Дом рухнул с грохотом горного обвала, оставив после себя густое облако пыли. Теперь Берну придется прежде всего выбраться из развалин и уж только потом взяться за нее.
Вокруг раздались щелчки арбалетных выстрелов, однако Пэллес не стояла на месте — она нырнула в надежное укрытие из облака пыли. Стрелы свистели вокруг, ударяли о булыжники мостовой и застревали, подрагивая, в дереве.
Выстрелы и крики бегущих прочь горожан смешались в воздухе.
Пэллес встала на ноги и щелкнула пальцами, проделав тот же фокус, который демонстрировала капитану баржи. На этот раз вместо монет в ее руках возникли каштаны — один, два, три, четыре.
Кровь стучала в ушах, грудь разрывалась. Блеснув зубами в довольной ухмылке, она активировала каштан и швырнула его с помощью своей Силы прямехонько в тот дом, откуда летели стрелы. Сквозь закрытые ставни вырвались языки пламени, фасад здания покосился и упал.
«Этого хватит, чтобы отвлечь их внимание», — подумала Пэллес. Она развернулась и побежала изо всех сил в направлении Лабиринта.
«Ну, давайте, давайте, ублюдки, — стучало у нее в голове. — Вылезайте все, иначе вам меня не поймать. Ну же!»
И они появились, выскочили из укрытий — десять, пятнадцать, тридцать человек в сером, с яростными лицами. Они бежали с огромной скоростью, а Пэллес уводила их все дальше от токали, в самое сердце королевства Канта. Позади нее здание, то самое, которое она обрушила на Берна, начало раскачиваться и подниматься в середине, словно из обломков пыталась выползти гигантская гусеница.
Это был Берн.
Пэллес опустила голову и бросилась бежать.
День четвертый
— У тебя нет никаких принципов.
— Сама знаешь, что несешь чушь несусветную.
— Ничего подобного. Ты все делаешь наперекор. Все делаешь по-своему, причем именно то, что запрещено. В глубине своей души самца ты подозреваешь, что правы другие. К принципам это не имеет никакого отношения — ты отрицаешь всякую власть просто потому, что тебе нравится нарушать правила. Ты как маленький ребенок, который шкодит и при этом улыбается.
— Нам что, обязательно обсуждать это сию минуту?
— Ты ничего не защищаешь — ты против всего на свете.
— Я защищаю тебя.
— Прекрати. Я же серьезно.
— Я тоже.
1
Сержант Хабрак прослужил в армии Анханы больше двадцати лет и потому мгновенно распознал выражение лица подходившего к стальным воротам графа Берна. Сержант слишком часто видел такие лица у офицеров, дававших смертельно опасное задание, или у пехотинцев, которых довели до кровавого мятежа, или у крестьян, которые с воплями бежали в атаку на рыцарей в броне, размахивая косами и вилами, чтобы противостоять грабежу и насилию. Сержант вскочил на ноги — на поясе звякнула связка ключей.
— Открой эти чертовы ворота, пока я не сшиб их с петель! — проскрежетал Берн.
— Одну секунду, милорд, секундочку… — Наконец Хабрак умудрился сунуть ключ в замок и распахнул ворота.
Берн прошествовал мимо, и Хабрак зашелся в хриплом кашле: от графа несло, как из запертого стойла в жаркий летний день. А что это за дерьмо налипло на его тяжелый костюм алого бархата? Граф выглядел и благоухал так, словно провел ночь в куче навоза.
Берн остановился и оглянулся через левое плечо на кашлявшего. Рукоять меча за спиной словно разделила его лицо пополам.
— Какие-нибудь проблемы? — низким смертоносным голосом спросил Берн. — Может быть, ты что-нибудь учуял?
— О нет, нет, конечно, нет, милорд. Ничего, совершенно ничего.
— Любопытно. Я же весь покрыт дерьмом.
— Я… милорд… э-э… я…
— Ладно. Открой эту чертову дверь.
— Э-э… оружие… граф… — нерешительно протянул сержант.
— Даже не думай, что сможешь обезоружить меня, Хабрак. По крайней мере этой ночью у тебя ничего не выйдет.
Хабрак не меньше других был наслышан о взрывном характере графа Берна и его сверкающем клинке, однако он уже пять лет прослужил сержантом стражи при имперском Донжоне и чувствовал свою правоту.
— Это… это обычная процедура, милорд. В целях безопасности.
— Думаешь, кто-нибудь из этих ублюдков сможет отнять у меня меч?
Ответ на подобный вопрос повлек бы за собой лишние неприятности, так что Хабрак отошел от основной темы разговора.
— Даже сам император оставляет оружие здесь, у меня, прежде чем пройти в ту дверь. Это по его приказу вооруженными входят в Донжон только стражники. Тот, кто с этим не согласен, может поговорить с ним лично.
Берн с рычанием расстегнул портупею и швырнул меч Хабраку — пусть бы тот его уронил. Однако сержант с облегчением вцепился в ножны крепче пиявки и со всем возможным уважением повесил меч на стену позади своего стола.
— Если ты пойдешь мимо Ямы, тебе понадобится лампа. Патруль гасит последние светильники в полночь.
Теперь Берн казался еще злее, чем когда только вошел. Сжав до белизны кулаки, он взял лампу и остановился у двери, посмотрел вниз, как будто рассчитывал сквозь дверь и высеченные в скале стены Донжона увидеть лицо человека, которого презирал.
Хабрак повернул ключ и распахнул дверь перед Берном. Граф пошел вниз по узкой длинной лестнице в темноту. Из подземелья хлынул встревоженный воздух, пропитанный застарелыми нечистотами, немытым телом, гнилыми зубами, разрушенными легкими мужчин и женщин, которые по многу раз вдыхали и выдыхали его. Закрыв дверь и возвратившись к своему столу, Хабрак испытал привычное облегчение.
Имперский Донжон Анханы — это лабиринт туннелей, выдолбленных в известняке под домом суда руками заключенных. Центральная общая камера, более известная как Яма, находится в естественной пещере на третьем уровне, В двадцати футах от пола вокруг нее тянется естественный балкон, по которому ходят стражники с арбалетами и обитыми железом дубинками.
В Яме постоянно в ожидании суда толпится народ — некоторые ждут месяцами, а иные годами, — а также заключенные, которым уже вынесен приговор и предстоит отправка в пограничные лагеря или восточные шахты. Только в Яме всегда горит свет, а потолок закопчен бесчисленными дымящимися светильниками. Наклонные туннели, вырезанные в скале, расходятся от балкона подобно спицам колеса, изредка соединенным перемычками. Эти туннели ведут в камеры-одиночки, где содержатся мелкие дворяне и бандиты из Лабиринта, а также те, у кого есть деньги или влияние, чтобы выбраться из Ямы.
Уединение считается в имперском Донжоне роскошью; слишком беспокойные приговариваются к Шахте.
В Донжоне царят тени и мерзкий воздух; горький, отвратительный запах отчаяния и жестокости смешивается с вонью человеческих испражнений и гниющей плоти. Единственный выход наружу — тот самый пролет ступеней, по которым сейчас спустился Берн, а туда можно попасть только от балкона Ямы. У заключенного Донжона не больше шансов сбежать на волю, чем у грешника — вырваться из ада.
Стражники с суровыми глазами подозрительно поглядывали на Берна, когда тот шел мимо них к балкону; они не доверяли никому — только друг другу. Берн не удостоил их даже взглядом.
На двери каждой одиночки было два вида запоров: массивные засовы и небольшие замочные скважины. Засовы были устроены так, что при попытке побега стража легко могла поставить их на место; замочные скважины предназначались для того, чтобы каким-то чудом вырвавшийся из камеры узник не мог побежать по коридорам, освобождая товарищей по несчастью быстрее, чем стража смогла бы водворить их на место.
У Берна был собственный ключ от нужной ему двери. Он повернул его, поднял засов вертикально и вошел.
Чисто убранная камера была обставлена неплохо, даже роскошно — по меркам жителей Донжона. Кровать с матрасом, чистыми простынями и одеялом, маленький письменный стол, удобное кресло и даже полка с книгами, чтобы скрасить узнику часы ожидания. На столе красовался поднос с остатками свиного окорока, картошки и черствого хлеба. Лежащий на кровати узник неохотно пошевелился, разбуженный звуком открываемой двери и резким светом водруженной Берном на стол лампы.
Узник повернулся к гостю и прикрыл ладонью слезящиеся глаза.
— А, Берн?
— Ты не все рассказал мне, Ламорак, — с ходу заявил вошедший.
Сконцентрировав полученную от Ма'элКота Силу в ноге, он сделал шаг и одним пинком разнес кровать Ламорака в щепки.
Нога Берна прошла сквозь матрас, и комната наполнилась облаками куриного пуха. От пинка тело узника взлетело в воздух. Рука Берна с безошибочностью коршуна схватила Ламорака за щиколотку и держала его вниз головой.
Сила, подаренная Ма'элКотом, так и играла в Берне. При одной мысли о том, что он может на одной вытянутой руке удерживать крупного мужчину, не прилагая для этого ни малейшего усилия, у него перехватило дыхание и сладко заныло в паху.
— Ты только представь, — угрожающе произнес он, — что такой пинок может сделать с твоей головой.
— Берн, Берн, не надо… — взмолился Ламорак, слабо пытаясь закрыть руками лицо.
— Чувствуешь запах?
— Берн… Берн, успокойся…
Слегка повернув запястье, Берн ударил Ламорака о каменную стену камеры. На камне остались клочья кожи и следы крови, а из руки узника в области локтя выбилась розовато-белая кость. Ламорак застонал, однако не закричал. Десять долгих секунд в камере слышался только стук падающих на пол капель крови.
— Вторая попытка, — произнес Берн. — Чуешь запах? Ламорак с трудом кивнул — его лицо уже покраснело от прилива крови.
— Что… что произошло? — хрипло спросил он.
— Какую роль играет во всем этом Пэллес Рил?
— Берн, я…
Граф снова ударил его о стену, на этот раз лицом. Кожа у самой границы с волосами лопнула, и по длинным золотистым прядям полилась кровь.
У Берна не было времени сыграть на этом: камень Донжона препятствует движению Силы. Хотя Ма'элКот и снабдил его небольшим грифоновым камнем, висевшим теперь на шее у истязателя, чтобы он мог подкреплять свою Силу, в Донжоне камень долго не протянет.
— Сколько раз мне спрашивать тебя об одном и том же?
Ламорак произнес что-то, однако Берн не расслышал, заново переживая унижение от того, что его Котов обошли, а Пэллес Рил и ее чертовы нищие обставили всех.
Когда на его голову внезапно обрушился целый дом, граф сумел потратить не больше минуты на то, чтобы выбраться из обломков. С помощью нечеловеческой силы он расшвыривал балки толщиной в фут так же легко, как обычный человек отбросил бы соломинку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86