Без лишних слов я резко вытаскиваю и поворачиваю оперение торчащей из его плеча стрелы. Сталь дрожит у меня в руке и скрежещет по кости плечевого сустава. Аркадейл кричит и выпускает шляпу, которую я и сдергиваю с него свободной рукой.
У него угловатое высокоскулое лицо липканского аристократа, а слипшиеся от пота волосы не намного отличаются по цвету от его бледного лица. Аркадейл едва слышно стонет сквозь сжатые зубы, изо всех сил стараясь не уронить липканского достоинства.
— Встань! — приказывает Ламорак.
Я прекрасно понимаю, что Аркадейл не станет помогать нам — однако этот сукин сын действительно встает, медленно разгибая свои паучьи ноги. Я оглядываюсь на Ламорака и понимаю, в чем дело. На его безупречном лице застыло знакомое выражение — сверхконцентрация мысленного зрения.
— Дай сюда источник питания твоего костюма, — негромко приказывает Ламорак.
Здоровая рука Аркадейла механически ныряет за ворот костюма «пчеловода». Глаза палача стекленеют, и он начинает говорить, словно не замечая движений собственной руки:
— Вы все равно не сможете сбежать…
Он твердит это все время, пока его рука шарит за воротом и наконец достает крошечный блестящий черный камушек размером с горошину. Я уже видел такие: это грифонов камень.
Такие камни добывают из внутренностей птиц-чудовищ размером с лошадь; камни концентрируют бездну магической энергии. В отличие от драконов, которые могут привлекать Силу точно так же, как маги-люди или нелюди, грифоны полностью зависят от камня, помещенного у них в зобу. Без грифонова камня они так беспомощны и смешны, какими могут быть только полусоколы-полульвы, встречающиеся в природе выродки. С камнем же они превращаются в стремительных летунов и опасных противников, а также в мишень охотников за камнями, которые уже практически извели этих редких животных. Все это вмерте превращает грифоновы камни в большую редкость, имеющую огромную цену, даже если они так же невелики, как этот.
Аркадейл механически подходит к Рушаллу с Ламораком на закорках и кладет в вытянутую руку актера грифонов камень. По лицу Ламорака блуждает улыбка, глаза закрываются, как будто он испытывает плотское удовольствие.
— Вот теперь все в порядке, — бормочет он. — Можно идти.
— Слышал, что сказано? — говорю я Рушаллу, кивая на лестницу. — Ну, пошел!
К тому времени как мы добираемся до верхних ступенек, Рушалл уже покачивается под тяжестью Ламорака. Это плохой знак. Я переступаю через лежащих стражников — они без сознания, однако все еще дышат — и киваю Таланн.
— Давай выбираться. Можем заложить дверь снаружи.
— Подождите, — внезапно просит Ламорак. — Секундочку.
— Зачем?
Вместо ответа Ламорак поднимает руку с зажатым в ней грифоновым камнем и медленно прикрывает глаза.
— Возьми скальпель, — отчетливо говорит он. Стоящий далеко внизу на возвышении Аркадейл берет в руки инструмент.
— Твой глаз соблазняет тебя. — Ядовитый голос Ламорака приводит меня в изумление, — Вырежь его.
С безотказностью автомата Аркадейл погружает скальпель в свой левый глаз.
Таланн содрогается и тихо роняет:
— Мама!
— Не мама, а мать! — В сатанинской усмешке Ламорака обнажаются зубы. — Мать его!
По щеке Аркадейла стекает кровь вперемешку с прозрачной жидкостью, однако мастер старательно продолжает водить скальпелем туда-сюда по глазнице.
Рушалл стонет от ужаса и отвращения.
— Да-а, — тяну я ошеломленно. — Напомни, чтобы я не попадался тебе в темном углу.
Мы выходим в коридор и запираем дверь на засов. Пока Ламорак высекает огонь, пытаясь разжечь лампу, Таланн приближается ко мне.
— Как мы поднимем его по веревке? — спрашивает она, кивая на актера. — Он же не сумеет залезть по ней сам.
— Мы не полезем по веревке. — Я бросаю взгляд в ту сторону, откуда мы пришли. — Там больше нет выхода: повара уже приступили к работе, да к тому же их стерегут стражники. Но у нас есть другой вариант.
— Правда? Я ухмыляюсь.
— Чтоб у меня да не было запасного выхода! Я кто, новичок зеленый?
— И как туда добраться?
— А вот в этом-то и весь фокус. Нам придется идти через Яму.
— Через Яму? — Глаза у Таланн становятся круглыми. — Ты с ума сошел?
— У нас нет выбора, — пожимаю я плечами. — А выход? Выход находится в Шахте.
Ламорак и Таланн мрачно переглядываются, а Рушалл бледнеет — они немало наслышаны об этом месте. Ламорак сжимает грифонов камень, и Рушалл успокаивается. Даю ему в руки лампу.
— За мной.
Мы идем по коридору и за углом обнаруживаем четырех стражников.
За то мгновение, что понадобилось им, дабы осмыслить наше появление, Таланн успевает навести один из своих арбалетов. Стражник, едва успевший открыть рот, чтобы крикнуть:
«Стоять!» — получает стрелу прямо в глотку.
Стрела пробивает позвоночник и выходит из загривка, поэтому удар не сбивает его с ног. Он стоит и покачивается — уже мертвый. Остальные стражники начинают беспорядочную стрельбу, и их арбалеты высекают искры из каменных стен. Что-то с силой ударяет меня в край правого колена. При этом раздается такой звук, словно бухнули на стол шмат сырого мяса. Стражники кричат, призывая подмогу, а сами тем временем отступают за угол, чтобы перезарядить арбалеты. Их командир, пронзенный стрелой, падает вниз лицом, чуть подергиваясь.
Я бегу за ними, но нога подводит меня, и я падаю на пол. Таланн, бежавшая рядом, прыгает через мою голову, а я валяюсь, обхватив колено и чувствуя, как сквозь пальцы течет кровь, С грациозностью газели Таланн прыгает за угол. К моменту ее появления только один стражник успевает перезарядить арбалет, однако Таланн уже набрасывается на него. Тот отскакивает за угол, но она никогда не промахивается.
Не успевает стражник взять ее на мушку, как Таланн взвивается в воздух и стреляет, причем рука ее так же тверда, как если бы девушка стояла на земле. Она находится метрах в трех от стражника. С такого расстояния не спасет даже кольчуга: стрела пробивает ее и исчезает в левой стороне груди.
Таланн бросает арбалет и, не останавливаясь, устремляется к стражнику, который что-то бормочет сквозь всхлипывания. За углом его бормотание сменяется криком боли, затем слышится мягкое шмяканье и хруст рукопашной схватки.
Теперь я понимаю, что у меня с коленом: совсем рядом на полу лежит стальная арбалетная стрела с изогнутым и искривленным наконечником. Она, видимо, попала в меня рикошетом, Однако, даже погнутая и почти утратившая скорость, ударила по коленной чашечке словно молотком. Вся нога ноет, пальцев я вообще не чувствую — должно быть, раздроблена кость. Через несколько минут навалится дикая боль.
Сегодня мне определенно не везет.
Впрочем, на исследование ран нет времени. Я позабочусь о них позже, когда пойму, что моей жизни ничто не угрожает.
Звуки схватки резко обрываются, и через секунду из-за угла выходит Таланн, на губах довольная улыбка.
— Ты не ранена? — спрашиваю я.
— Кейн, — серьезно отвечает она, — я разминаюсь.
— Ты просто самородок, — кисло замечаю я. Она пожимает плечами и улыбается мне. Ее улыбка была бы ослепительна, не будь ее лицо таким загвазданным.
Я все еще не чувствую правой ноги, хотя бедро уже начинают покалывать маленькие иголки.
— Помоги встать, — прошу я. — Не уверен, правда, что смогу идти…
Она берет меня за руку — при этом наше оружие брякает, столкнувшись, — и легко поднимает на ноги. Ее взгляд пронзает меня, словно копье. Когда последний раз так смотрела на меня жена?
Не могу сейчас думать об этом.
Мое колено уже вспухло сбоку, натянув кожу штанов, как оболочку сардельки. Похоже, ничего не сломано, однако я вряд ли почувствовал бы перелом сквозь тупое покалывание и жгучую боль.
Лучше не останавливаться в надежде, что все обойдется.
Таланн подставляет под мою руку свое мускулистое плечо, и я иду. Рушалл и Ламорак все еще стоят, пошатываясь, в середине коридора. Ламорак едва держится, его голова качается, словно у гонщика после двухдневных состязаний.
Но вот со стороны Ямы доносятся крики, явно принадлежащие жертвам Таланн.
Воительница переводит взгляд с бледного потного лица Рушалла на мое колено.
— Нам от них не убежать.
— Ясен пень. Ламорак, помогай-ка! — Я осторожно трясу его за плечо. — Ну, давай, приходи в себя. Сейчас на нас набросится куча охраны. Можешь каким-нибудь образом отпугнуть их?
Его взгляд с трудом фокусируется.
— Н-не много. М-м… бесполезно… мечники, ну… колдуны проклятые…
Я снимаю руку с плеча Таланн и отвешиваю Ламораку хорошую пощечину.
— А ну очнись! У нас нет времени, понял, ты, мешок с дерьмом! Быстро соберись — или я перережу тебе горло прямо и дальше мы будем пробиваться без тебя! Его лицо светлеет, губы растягиваются в слабой улыбке.
— Хорошо тебе… а я не вооружен, нога сломана… Ладно, давай так…
Он резко встряхивает головой, стараясь сфокусировать взгляд.
— Только тебе придется присмотреть за моим скакуном. Я смогу удерживать его… одновременно с остальными.
— Не беспокойся. — Я вытаскиваю из ножен на боку длинный боевой нож.
Взгляд Рушалла становится осмысленным. Я показываю ему кончик ножа.
— Как тебе такая шпора? Не заставляй меня использовать ее, ладно?
Рушалл бормочет что-то неразборчивое, и мы, пошатываясь и хромая, идем в недра Донжона под нарастающий топот за спиной.
Преследователи находятся между нами и Ямой, поэтому мы стараемся сделать круг. Изредка Ламорак бормочет: «Поворот» — и мы поворачиваем. Впереди показывается патруль. Солдаты оживленно болтают о чем-то, невольно указывают другое направление и бегут в другой коридор, пересекающийся с нашим под прямым углом. Какую бы иллюзию ни создал Ламорак, она явно работает.
Теперь мы слышим в разных местах Донжона бестолковые крики, противоречивые приказы и споры на тему, по какому пути мы прошли. Заклинание действует, однако вокруг слишком много этой проклятой стражи — она повсюду, а Ламорак еле-еле удерживается в сознании.
Внезапно на нас бросается кто-то из патрулирующих, которые видят нас, а не сотворенную иллюзию, и даже успевает выстрелить прежде, чем голова Ламорака поднимается наподобие головы марионетки на ниточке. После минутного замешательства стражники бегут в другую сторону.
В дело вступают разбуженные криками заключенные. Они с готовностью подхватывают вопли стражников: «Сюда! Сюда! Нет, туда! А у себя в заднице искали?» — и просто гудят без слов, благодаря чему все команды тонут в шуме.
Мы снова и снова поворачиваем за угол, удирая от преследователей, и наконец за следующим поворотом возникает свет над благословенной Ямой.
Я задуваю лампу, которую несет Рушалл. В желтовато-розовом свете его лицо кажется серым и обвисшим — черт, да он выглядит хуже Ламорака: его грудь вздымается, по лицу текут слезы.
«Я не могу, — без слов говорит он снова и снова. — Не убивай меня». Я даже испытываю к нему некоторое сочувствие — пока не вспоминаю, чему он учился и кем собирался стать.
Я жестом приказываю оставаться всем на месте, а сам крадусь вдоль изгибающейся стены и выглядываю в коридор.
Увиденное мне совсем не по нутру.
Дверь в Шахту находится на противоположном конце Ямы, которая имеет в диаметре тридцать бесконечных метров. Добираться туда по балкону очень долго. К тому же рядом с ней блещут бронзой двойные двери, ведущие в здание суда.
У этих двойных дверей стоят девять бдительных стражников во всех своих доспехах и со взведенными арбалетами. Их прикрывает высокое, по пояс ограждение из камня. Несомненно, им приказано сражаться до последней капли крови.
Я бормочу себе под нос, чтобы никто не услышал: «Мы по уши в дерьме».
Может, еще не поздно переиграть план побега? Впрочем, я оптимист — у этой проблемы есть и светлая сторона. По крайней мере нам не придется пересекать Яму понизу, пробираться сквозь толпы вопящих арестантов. И еще… лучше умереть быстро, захлебнувшись кровью, которая хлынет пробитые стрелой легкие, чем живым попасть в Театр правды.
Я крадусь обратно, к остальным.
— Таланн, помнишь, что я просил передать Пэллес Рид, если не смогу выйти отсюда?
Ее лицо каменеет, и воительница упрямо трясет головой.
— Нет. Ничего я не помню. И не будем начинать все заново. Или все пройдем — или никто. Глупый ребенок.
— Ламорак, слушай внимательно!
Он словно пытается высмотреть затуманенными дымкой глазами что-то призрачное в камне у меня над головой. Я трясу его до тех пор, пока его взгляд не становится осмысленным.
— Ламорак, чтоб тебе сдохнуть, скажешь Пэллес, что она не на связи, понял? Когда встретишь Пэллес, скажешь ей, что она не на связи!
— Пэллес? — бормочет он. — Кейн… черт, Кейн, прости… Он сейчас витает в своем ирреальном мире.
— Ладно, времени у нас немного. Слушай: Пэллес умрет через три дня, а может, и раньше — через два. Слышишь меня? Пэллес умрет!
Ламорак хмурится и опускает голову на плечо Рушалла. Думаю, сказанное мною все же осталось где-то в его помраченном сознании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86