Они следовали за каганом, когда тот был изгнанником в собственной стране, они прошли за ним сотни километров…
Вулгхаш приподнял булаву, однако это не было сигналом к атаке — всего лишь предупреждением.
— Один только шаг — и тебе не слишком долго ликовать под небесами. Даже если ты одолеешь меня — смерть будет уделом твоим!
— Оставь архаизмы Авшару, — фыркнул Туризин (каган говорил на старом видессианском диалекте). Император все еще оценивающе глядел на телохранителей кагана, словно прикидывая и взвешивая свои шансы.
— Авшара больше нет, — вмешался Марк. — Теперь некому вечно сталкивать Йезд и Видесс. Сможете ли вы оба найти возможность жить друг с другом в мире?
Вулгхаш и Гавр посмотрели на трибуна с удивлением — эта мысль ни одному из них не приходила в голову. Опасный, напряженный момент прошел.
Туризин усмехнулся:
— От этого белобрысого ублюдка можно услышать порой очень необычные идеи, — заметил Гавр Вулгхашу. — Возможно, в этом что-то есть.
— Возможно, — согласился Вулгхаш и повернулся спиной к Императору, чтобы сменить лошадь. Вскочив в седло, он продолжал: — Мы станем на ночь лагерем здесь. Если к утру нас не атакуют, мы не начнем новой войны.
— Договорились. — Туризин заговорил тоном человека, принявшего внезапное решение. — А утром я пошлю кого-нибудь с щитом парламентера -договориться об условиях перемирия. Если мы не добьемся в этом успеха… -Он оборвал фразу.
И снова трибун легко прочитал его мысли. Для Вулгхаша это также не составило труда. Он кисло усмехнулся.
— Ты попытаешься вырвать мне кишки, — заключил каган.
Туризин засмеялся. По крайней мере, сейчас перед ним стоял человек, который понимал его. Каган указал рукой на Скавра:
— Я хочу, чтобы утром ко мне явился для переговоров он — и больше никто… А, нет! Пусть с ним придет и его друг — тот суровый плотный старик. Если этот скользкий пройдоха начнет лгать, я увижу это по глазам его друга. Похоже, старик лгать не обучен — в отличие от Скавра!
История, сочиненная трибуном в Машизе, оказывается, не забыта. Похоже, Вулгхаш злопамятен.
— Но почему ты выбрал для переговоров именно этих двоих? — спросил Император, отнюдь не обрадованный требованием кагана. — У меня имеются настоящие, опытные дипломаты…
— …которые всосали скуку с молоком своей матери, которая тоже была бюрократом, — прервал его Вулгхаш. — У меня нет времени слушать болтовню твоих придворных чиновников. Кроме того, эти двое спасли меня. Это они дали мне возможность свободно уйти из военного лагеря своих друзей — а между тем они отлично знали, кто я такой. Я доверяю им… гм… до определенной степени. Во всяком случае, я знаю, что они меня не предадут. — Он метнул на Туризина острый взгляд. — А ты что, считаешь иначе?
Это был откровенный вызов, и Туризин сдался:
— Пусть будет так, как ты хочешь. — И не желая быть несправедливым, добавил: — В конце концов, они честно послужили Видессу, как и этот чужеземец. — Гавр кивнул в сторону Виридовикса. — То, что он помог избавить наш мир от Авшара, перевешивает все его тайные делишки… о которых я подозреваю.
Кельт держался на удивление тихо с того мгновения, как Император приблизился к Вулгхашу и его свите. Похоже, Виридовикс не хотел привлекать к себе лишнего внимания. Теперь же он наконец окончательно убедился в том, что Туризин не держит на него зла. Виридовикс засветился своей неотразимой улыбкой и с облегчением сказал:
— Благодарю за доброту, государь. Ты — истинный воин!
— Возможно. Кроме того, я истинный, еле живой от усталости мешок дерьма!
Туризин повернулся к Скавру:
— Утром — ко мне. Получишь инструкции. А сейчас лично я собираюсь спать. Вы — как хотите…
— Слушаюсь, — сказал трибун, отдав честь.
Император кивнул, и Марк с Виридовиксом ушли. По пути они подобрали Горгида, умирающего от усталости — и после битвы, и после применения целительного искусства. Подождав, пока грек закончит лечить последнего из раненых халогаев, друзья помогли ему добраться до лагеря легионеров. Горгид спотыкался от страшного переутомления и бормотал бессвязные слова благодарности.
— Слушай, Скавр, что бы вы делали, если бы Гай Филипп в конце концов погиб? — спросил Виридовикс. — Это навек нарушило бы все твои планы?
— Фос, конечно же! — ответил Марк и сам удивился, поймав себя на клятве именем видессианского Доброго Бога. Но трибун действительно не мог представить себе Гая Филиппа убитым в битве. Ветеран казался вечным и несокрушимым. Но ведь он — человек, и человек смертный… Сердце Марка подпрыгнуло от радости, когда он услышал знакомый хриплый голос:
— В четкую линию, вы, ленивые олухи! Вы что, думаете, что это вам какой-нибудь сраный пикник? Подумаешь — битва закончилась! Стоять прямо! Боги уже блюют, видя ваш корявый строй!
Горгид слегка оживился.
— Некоторые вещи не меняются никогда, — сказал он.
Сумерки уже сгущались. Римлянин, грек и кельт чуть было не опрокинули Гая Филиппа, когда он наконец узнал их. Высвободившись, он тут же закричал солдатам:
— А теперь — приветствуем нашего трибуна! Он побил эту суку Авшара!
Громкие крики вырвались из сотен легионерских глоток.
— Мне это нравится! — возмутился Виридовикс. — А я что, ни при чем?
Марк положил руку ему на плечо:
— Мы оба знаем правду.
Как оказалось, Гай Филипп был того же мнения. Он подошел к кельту и, слегка смущаясь, проговорил:
— Надеюсь, ты понимаешь, это — для наших солдат. Все бы рухнуло, если бы ты не поддержал план Скавра своим мечом.
— Слыхал я эти сказки, — отозвался кельт. Виридовикс пытался говорить ворчливым тоном. Но ему стало немного легче, когда он услышал извинение из уст старшего центуриона — редкий, кстати, случай. Обычно Гай Филипп не считал нужным извиняться за свои поступки.
Казалось, легионеры оставляли лагерь не нынешним утром, а несколько недель назад. Легионеры понесли большие потери, огромные бреши зияли в их рядах. Скавр оплакивал каждое римское лицо, которого он никогда уже больше не увидит.
Пинарий — легионер, который остановил Марка и его друзей в лагере, когда те вернулись в Аморион, — был мертв, как и его брат, лежавший рядом с ним… И много-много других.
Секст Муниций ковылял, опираясь на палку; его правая нога была крепко перевязана, лицо побледнело. Марк видел за свою жизнь больше ранений, чем ему хотелось бы помнить. Трибун не был уверен, что молодой римлянин сможет когда-нибудь ходить, не хромая. Возможно, Горгид сумеет исцелить его своим искусством.
И все же Муницию повезло куда больше, чем многим другим. Тяжелее всего пришлось васпураканам. Они пострадали сильнее, чем римляне, поскольку были менее искусны в пехотной тактике боя.
Скавр почувствовал укол боли, когда проходил мимо лежавшего на носилках Фостия Апокавка; левая рука видессианина была забинтована, он был без сознания. Горгид склонился над ним.
— Несколько дней хорошего ухода, и он встанет на ноги, — сказал врач, и Марк облегченно вздохнул: Апокавк стал его хорошим другом и почти таким же римлянином, как он сам и его италийцы.
Даже суровые черты старшего центуриона смягчились, когда он взглянул на Апокавка.
— Этот парень дрался сегодня, как лев, — сказал он. — Центурион его манипулы был убит, и он фактически взял на себя команду. Кстати, неплохо с этим справлялся. Думаю, — добавил Гай Филипп, — это звание можно будет за ним и оставить. Он его заслужил, и из него выйдет хороший офицер.
Гагик Багратони хромал — его рана была похожа на ту, что получил Муниций. Два «принца» несли на носилках Месропа Анхогхина. К счастью, он был без сознания — липкое красное пятно расплывалось на повязках, которыми был обмотан его живот.
Багратони мрачно кивнул Скавру.
— Мы разбили их, — сказал он; это были единственные слова, сорвавшиеся с губ накхарара. Победа досталась слишком дорогой ценой, чтобы плясать от радости.
Проходя мимо Луция Ворена и Тита Пулиона, Марк улыбнулся — друзья пылко спорили о том, кто сегодня лучше дрался. Голова Ворена была обмотана повязкой — последствие скользнувшей по виску стрелы, но в остальном оба друга были целы и невредимы.
Легионеры возвращались в лагерь. Лаон Пакимер привел остаток своего отряда к римскому палисаду.
— Можно нам стать с вами? — спросил он Марка. Затем Пакимер перевел взгляд со своих солдат на римлян и грустно покачал головой: — Здесь достаточно места для всех нас.
— Увы, это правда, — отозвался Марк. — Конечно, идите к нам.
Он приказал, чтобы крепкий римский отряд проследил за пленниками, и, спотыкаясь, пробрался в палатку. Трибун начал снимать с себя доспехи, но так устал, что заснул, оставив на себе пояс с мечом и поножи.
* * *
Увидев Гая Филиппа с белым щитом парламентера на копье, Пикридий Гуделин иронически приподнял бровь:
— Сначала Скавр отнимает у меня мои обязанности, а теперь еще и ты?
Ветеран хмыкнул:
— Да забери их себе, коли хочешь. Вот уж кем я никогда не был, так это дипломатом. Была бы охота летать с оливковой веткой в клювике…
— Вини свое честное, открытое лицо, — усмехнулся Гуделин.
Физиономия бюрократа приняла изначальный холеный вид. Он подстриг волосы, подровнял бороду и сменил аршаумскую одежду на зеленый шелковый, украшенный серебряным позументом халат с короткими рукавами. Однако теперь Гуделин не без важности носил на поясе саблю и время от времени горделиво косился на рану от стрелы, попавшей в левую руку.
Гуделин был чиновником до мозга костей, что правда, то правда, но весь вчерашний день он провел в гуще сражения и бился наравне со всеми.
— Давайте закончим это дело, — сказал Марк, подняв парламентерский щит. Голова его еще гудела от многочисленных наставлений Туризина. Настойчивее всего Император требовал добиться договоренности о перемирии -и как можно скорее.
Несколько халогаев и видессиан отсалютовали трибуну, когда он выходил из имперского лагеря. Они знали, что он сделал для всех. Однако Провк Марзофл по-прежнему оставался самим собой и потому повернулся к нему спиной.
Марк вздохнул:
— Я знаю, плохо желать гибели тому, кто сражается на твоей стороне, но…
— Почему? — спросил Гай Филипп. — Этот хлыщ — враг похуже целого клана йездов.
Стервятники и воронье, хлопая крыльями, поднимались в воздух, недовольно каркая, пока римляне шли по полю битвы. Волки, дикие собаки и лисицы разбегались с их пути. Мухи роились над грудами трупов. Многие тела уже стали раздуваться под палящим солнцем.
Часовые-макуранцы, явно ожидавшие Скавра и Гая Филиппа, проводили их к Вулгхашу. По пути к шатру кагана они провели римлян по всему лагерю, разбитому еще в большем беспорядке, чем тот, который они покинули незадолго до этого.
Трибун резко задержал дыхание, когда они приблизились наконец к шатру кагана. Перед ним стоял длинный ряд копий с насаженными на них головами. Их насчитывалось около шестидесяти. На некоторых еще оставались позолоченные или серебряные шлемы высших офицеров.
— Что-то не вижу среди них Табари, — сказал Марк.
— А-а, ты тоже искал его? Что ж, будем надеяться, что у него хватило ума и везения оставаться в Машизе.
Одна голова, казалось, пыталась все еще что-то сказать. Скавр со страхом подумал, что, возможно, мысли человека бродили в голове еще две-три секунды после того, как шею перерубил топор палача.
Гай Филипп, однако, думал совершенно об ином:
— Интересно бы узнать, почему нам не показали пленных. Кажется, теперь я знаю почему. Укоротив на голову наиболее опасных солдат и офицеров, Вулгхаш загнал всех прочих в свою армию, чтобы пополнить ее ряды.
Марк с силой ударил себя кулаком по бедру, раздраженный, что сам не смог прийти к такому очевидному выводу. Это полностью совпадало со всем тем, что он знал о Вулгхаше и его жестоком, прямолинейном характере. Следуя той же цепочке логических умозаключений, трибун сказал:
— Тогда он, вероятно, попытается также взять под свою власть разбитые отряды йездов.
Едва он успел произнести эти слова, как около двадцати кочевников подъехали к римлянам на лошадях. Они яростно зарычали, узнав вооружение и доспехи легионеров.
Марк тоже нахмурился:
— Полагаю, этих людей нам показали тоже не случайно.
— А это — как раз то, чего опасается Гавр.
Проводники парламентеров исчезли в шатре Вулгхуша, а затем, улучив момент, снова появились снаружи и поманили римлян войти. Один из макуранцев отогнул войлок в сторону, чтобы гости могли пройти в шатер.
Там не было и следа царской роскоши. Внутреннее убранство шатра состояло из странной смеси макуранской вычурности и неприхотливой простоты йездов. Скорее всего, каган поспешно собрал то, что оказалось у него под рукой, предположил Марк. Единственное исключение составляло большое количество приспособлений для магии — книги заклинаний, разнообразная коллекция ножей, рукоятки которых были обтянуты чьей-то кожей, и другие странные вещи; все это было небрежно свалено в углу палатки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Вулгхаш приподнял булаву, однако это не было сигналом к атаке — всего лишь предупреждением.
— Один только шаг — и тебе не слишком долго ликовать под небесами. Даже если ты одолеешь меня — смерть будет уделом твоим!
— Оставь архаизмы Авшару, — фыркнул Туризин (каган говорил на старом видессианском диалекте). Император все еще оценивающе глядел на телохранителей кагана, словно прикидывая и взвешивая свои шансы.
— Авшара больше нет, — вмешался Марк. — Теперь некому вечно сталкивать Йезд и Видесс. Сможете ли вы оба найти возможность жить друг с другом в мире?
Вулгхаш и Гавр посмотрели на трибуна с удивлением — эта мысль ни одному из них не приходила в голову. Опасный, напряженный момент прошел.
Туризин усмехнулся:
— От этого белобрысого ублюдка можно услышать порой очень необычные идеи, — заметил Гавр Вулгхашу. — Возможно, в этом что-то есть.
— Возможно, — согласился Вулгхаш и повернулся спиной к Императору, чтобы сменить лошадь. Вскочив в седло, он продолжал: — Мы станем на ночь лагерем здесь. Если к утру нас не атакуют, мы не начнем новой войны.
— Договорились. — Туризин заговорил тоном человека, принявшего внезапное решение. — А утром я пошлю кого-нибудь с щитом парламентера -договориться об условиях перемирия. Если мы не добьемся в этом успеха… -Он оборвал фразу.
И снова трибун легко прочитал его мысли. Для Вулгхаша это также не составило труда. Он кисло усмехнулся.
— Ты попытаешься вырвать мне кишки, — заключил каган.
Туризин засмеялся. По крайней мере, сейчас перед ним стоял человек, который понимал его. Каган указал рукой на Скавра:
— Я хочу, чтобы утром ко мне явился для переговоров он — и больше никто… А, нет! Пусть с ним придет и его друг — тот суровый плотный старик. Если этот скользкий пройдоха начнет лгать, я увижу это по глазам его друга. Похоже, старик лгать не обучен — в отличие от Скавра!
История, сочиненная трибуном в Машизе, оказывается, не забыта. Похоже, Вулгхаш злопамятен.
— Но почему ты выбрал для переговоров именно этих двоих? — спросил Император, отнюдь не обрадованный требованием кагана. — У меня имеются настоящие, опытные дипломаты…
— …которые всосали скуку с молоком своей матери, которая тоже была бюрократом, — прервал его Вулгхаш. — У меня нет времени слушать болтовню твоих придворных чиновников. Кроме того, эти двое спасли меня. Это они дали мне возможность свободно уйти из военного лагеря своих друзей — а между тем они отлично знали, кто я такой. Я доверяю им… гм… до определенной степени. Во всяком случае, я знаю, что они меня не предадут. — Он метнул на Туризина острый взгляд. — А ты что, считаешь иначе?
Это был откровенный вызов, и Туризин сдался:
— Пусть будет так, как ты хочешь. — И не желая быть несправедливым, добавил: — В конце концов, они честно послужили Видессу, как и этот чужеземец. — Гавр кивнул в сторону Виридовикса. — То, что он помог избавить наш мир от Авшара, перевешивает все его тайные делишки… о которых я подозреваю.
Кельт держался на удивление тихо с того мгновения, как Император приблизился к Вулгхашу и его свите. Похоже, Виридовикс не хотел привлекать к себе лишнего внимания. Теперь же он наконец окончательно убедился в том, что Туризин не держит на него зла. Виридовикс засветился своей неотразимой улыбкой и с облегчением сказал:
— Благодарю за доброту, государь. Ты — истинный воин!
— Возможно. Кроме того, я истинный, еле живой от усталости мешок дерьма!
Туризин повернулся к Скавру:
— Утром — ко мне. Получишь инструкции. А сейчас лично я собираюсь спать. Вы — как хотите…
— Слушаюсь, — сказал трибун, отдав честь.
Император кивнул, и Марк с Виридовиксом ушли. По пути они подобрали Горгида, умирающего от усталости — и после битвы, и после применения целительного искусства. Подождав, пока грек закончит лечить последнего из раненых халогаев, друзья помогли ему добраться до лагеря легионеров. Горгид спотыкался от страшного переутомления и бормотал бессвязные слова благодарности.
— Слушай, Скавр, что бы вы делали, если бы Гай Филипп в конце концов погиб? — спросил Виридовикс. — Это навек нарушило бы все твои планы?
— Фос, конечно же! — ответил Марк и сам удивился, поймав себя на клятве именем видессианского Доброго Бога. Но трибун действительно не мог представить себе Гая Филиппа убитым в битве. Ветеран казался вечным и несокрушимым. Но ведь он — человек, и человек смертный… Сердце Марка подпрыгнуло от радости, когда он услышал знакомый хриплый голос:
— В четкую линию, вы, ленивые олухи! Вы что, думаете, что это вам какой-нибудь сраный пикник? Подумаешь — битва закончилась! Стоять прямо! Боги уже блюют, видя ваш корявый строй!
Горгид слегка оживился.
— Некоторые вещи не меняются никогда, — сказал он.
Сумерки уже сгущались. Римлянин, грек и кельт чуть было не опрокинули Гая Филиппа, когда он наконец узнал их. Высвободившись, он тут же закричал солдатам:
— А теперь — приветствуем нашего трибуна! Он побил эту суку Авшара!
Громкие крики вырвались из сотен легионерских глоток.
— Мне это нравится! — возмутился Виридовикс. — А я что, ни при чем?
Марк положил руку ему на плечо:
— Мы оба знаем правду.
Как оказалось, Гай Филипп был того же мнения. Он подошел к кельту и, слегка смущаясь, проговорил:
— Надеюсь, ты понимаешь, это — для наших солдат. Все бы рухнуло, если бы ты не поддержал план Скавра своим мечом.
— Слыхал я эти сказки, — отозвался кельт. Виридовикс пытался говорить ворчливым тоном. Но ему стало немного легче, когда он услышал извинение из уст старшего центуриона — редкий, кстати, случай. Обычно Гай Филипп не считал нужным извиняться за свои поступки.
Казалось, легионеры оставляли лагерь не нынешним утром, а несколько недель назад. Легионеры понесли большие потери, огромные бреши зияли в их рядах. Скавр оплакивал каждое римское лицо, которого он никогда уже больше не увидит.
Пинарий — легионер, который остановил Марка и его друзей в лагере, когда те вернулись в Аморион, — был мертв, как и его брат, лежавший рядом с ним… И много-много других.
Секст Муниций ковылял, опираясь на палку; его правая нога была крепко перевязана, лицо побледнело. Марк видел за свою жизнь больше ранений, чем ему хотелось бы помнить. Трибун не был уверен, что молодой римлянин сможет когда-нибудь ходить, не хромая. Возможно, Горгид сумеет исцелить его своим искусством.
И все же Муницию повезло куда больше, чем многим другим. Тяжелее всего пришлось васпураканам. Они пострадали сильнее, чем римляне, поскольку были менее искусны в пехотной тактике боя.
Скавр почувствовал укол боли, когда проходил мимо лежавшего на носилках Фостия Апокавка; левая рука видессианина была забинтована, он был без сознания. Горгид склонился над ним.
— Несколько дней хорошего ухода, и он встанет на ноги, — сказал врач, и Марк облегченно вздохнул: Апокавк стал его хорошим другом и почти таким же римлянином, как он сам и его италийцы.
Даже суровые черты старшего центуриона смягчились, когда он взглянул на Апокавка.
— Этот парень дрался сегодня, как лев, — сказал он. — Центурион его манипулы был убит, и он фактически взял на себя команду. Кстати, неплохо с этим справлялся. Думаю, — добавил Гай Филипп, — это звание можно будет за ним и оставить. Он его заслужил, и из него выйдет хороший офицер.
Гагик Багратони хромал — его рана была похожа на ту, что получил Муниций. Два «принца» несли на носилках Месропа Анхогхина. К счастью, он был без сознания — липкое красное пятно расплывалось на повязках, которыми был обмотан его живот.
Багратони мрачно кивнул Скавру.
— Мы разбили их, — сказал он; это были единственные слова, сорвавшиеся с губ накхарара. Победа досталась слишком дорогой ценой, чтобы плясать от радости.
Проходя мимо Луция Ворена и Тита Пулиона, Марк улыбнулся — друзья пылко спорили о том, кто сегодня лучше дрался. Голова Ворена была обмотана повязкой — последствие скользнувшей по виску стрелы, но в остальном оба друга были целы и невредимы.
Легионеры возвращались в лагерь. Лаон Пакимер привел остаток своего отряда к римскому палисаду.
— Можно нам стать с вами? — спросил он Марка. Затем Пакимер перевел взгляд со своих солдат на римлян и грустно покачал головой: — Здесь достаточно места для всех нас.
— Увы, это правда, — отозвался Марк. — Конечно, идите к нам.
Он приказал, чтобы крепкий римский отряд проследил за пленниками, и, спотыкаясь, пробрался в палатку. Трибун начал снимать с себя доспехи, но так устал, что заснул, оставив на себе пояс с мечом и поножи.
* * *
Увидев Гая Филиппа с белым щитом парламентера на копье, Пикридий Гуделин иронически приподнял бровь:
— Сначала Скавр отнимает у меня мои обязанности, а теперь еще и ты?
Ветеран хмыкнул:
— Да забери их себе, коли хочешь. Вот уж кем я никогда не был, так это дипломатом. Была бы охота летать с оливковой веткой в клювике…
— Вини свое честное, открытое лицо, — усмехнулся Гуделин.
Физиономия бюрократа приняла изначальный холеный вид. Он подстриг волосы, подровнял бороду и сменил аршаумскую одежду на зеленый шелковый, украшенный серебряным позументом халат с короткими рукавами. Однако теперь Гуделин не без важности носил на поясе саблю и время от времени горделиво косился на рану от стрелы, попавшей в левую руку.
Гуделин был чиновником до мозга костей, что правда, то правда, но весь вчерашний день он провел в гуще сражения и бился наравне со всеми.
— Давайте закончим это дело, — сказал Марк, подняв парламентерский щит. Голова его еще гудела от многочисленных наставлений Туризина. Настойчивее всего Император требовал добиться договоренности о перемирии -и как можно скорее.
Несколько халогаев и видессиан отсалютовали трибуну, когда он выходил из имперского лагеря. Они знали, что он сделал для всех. Однако Провк Марзофл по-прежнему оставался самим собой и потому повернулся к нему спиной.
Марк вздохнул:
— Я знаю, плохо желать гибели тому, кто сражается на твоей стороне, но…
— Почему? — спросил Гай Филипп. — Этот хлыщ — враг похуже целого клана йездов.
Стервятники и воронье, хлопая крыльями, поднимались в воздух, недовольно каркая, пока римляне шли по полю битвы. Волки, дикие собаки и лисицы разбегались с их пути. Мухи роились над грудами трупов. Многие тела уже стали раздуваться под палящим солнцем.
Часовые-макуранцы, явно ожидавшие Скавра и Гая Филиппа, проводили их к Вулгхашу. По пути к шатру кагана они провели римлян по всему лагерю, разбитому еще в большем беспорядке, чем тот, который они покинули незадолго до этого.
Трибун резко задержал дыхание, когда они приблизились наконец к шатру кагана. Перед ним стоял длинный ряд копий с насаженными на них головами. Их насчитывалось около шестидесяти. На некоторых еще оставались позолоченные или серебряные шлемы высших офицеров.
— Что-то не вижу среди них Табари, — сказал Марк.
— А-а, ты тоже искал его? Что ж, будем надеяться, что у него хватило ума и везения оставаться в Машизе.
Одна голова, казалось, пыталась все еще что-то сказать. Скавр со страхом подумал, что, возможно, мысли человека бродили в голове еще две-три секунды после того, как шею перерубил топор палача.
Гай Филипп, однако, думал совершенно об ином:
— Интересно бы узнать, почему нам не показали пленных. Кажется, теперь я знаю почему. Укоротив на голову наиболее опасных солдат и офицеров, Вулгхаш загнал всех прочих в свою армию, чтобы пополнить ее ряды.
Марк с силой ударил себя кулаком по бедру, раздраженный, что сам не смог прийти к такому очевидному выводу. Это полностью совпадало со всем тем, что он знал о Вулгхаше и его жестоком, прямолинейном характере. Следуя той же цепочке логических умозаключений, трибун сказал:
— Тогда он, вероятно, попытается также взять под свою власть разбитые отряды йездов.
Едва он успел произнести эти слова, как около двадцати кочевников подъехали к римлянам на лошадях. Они яростно зарычали, узнав вооружение и доспехи легионеров.
Марк тоже нахмурился:
— Полагаю, этих людей нам показали тоже не случайно.
— А это — как раз то, чего опасается Гавр.
Проводники парламентеров исчезли в шатре Вулгхуша, а затем, улучив момент, снова появились снаружи и поманили римлян войти. Один из макуранцев отогнул войлок в сторону, чтобы гости могли пройти в шатер.
Там не было и следа царской роскоши. Внутреннее убранство шатра состояло из странной смеси макуранской вычурности и неприхотливой простоты йездов. Скорее всего, каган поспешно собрал то, что оказалось у него под рукой, предположил Марк. Единственное исключение составляло большое количество приспособлений для магии — книги заклинаний, разнообразная коллекция ножей, рукоятки которых были обтянуты чьей-то кожей, и другие странные вещи; все это было небрежно свалено в углу палатки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73