..
— Предатели, — помогла подобрать нужное слово Дэз.
— Ну, я бы не стал бросаться такими сильными словами, — принялся возражать администратор. — К сожалению, молодым свойственно заблуждаться и ошибаться. Мы следим за учениками, чтобы защитить их от дурного влияния.
— А-а... — протянула Дэз, — хорошо, что вы сказали. А то мы уж подумали...
— Ваш сарказм, ученик Кемпински, неуместен, — тут же сурово отчитал ее Квизианс. — Когда речь идет о безопасности, о жизни людей, никакие меры не могут быть чрезмерными. Надеюсь, вам известно, что человеческая жизнь — высшая ценность хайтек-цивилизации?
— Правда? — пробурчала себе под нос Дэз. — Теперь буду знать.
Администратор посмотрел на нее так, что было ясно — его оскорбили в лучших чувствах. Затем исчез. Он был в голографической форме.
— Зачем ты постоянно на него огрызаешься? — спросил Макс. — Он просто делает свою работу.
Громову Квизианс тоже не нравился, но не до такой степени, чтобы хамить безобидному администратору, тем более голограмме.
— Мне не нравится его работа, — ответила Кемпински, — к нему лично претензий не имею.
— А если бы он был одним из учителей и мог серьезно испортить тебе жизнь? — Макс внимательно посмотрел на Дэз. — Тогда ты бы тоже его постоянно подначивала?
* * *
Эден отличался от обычных хайтек-школ и методами обучения, и его организацией.
К примеру, формировать учеников в классы, оказывается, никто и не собирался. Каждому выдали собственное расписание занятий. Из каких соображений оно было составлено — никто так и не понял. В них не учитывались ни специализация, ни даже год обучения. Когда в классе собирались ученики, среди них оказывались и те, кто только поступил в Эден, и те, кто учился третий, пятый или даже последний год, причем всех факультетов.
Когда друзья обедали, интеллектуальная система Эдена разослала расписание на следующую неделю.
— У меня две киберорганики, четыре квантоники, две теоретических физики, одна высшая теория математики — все остальное софт, — сказал Макс, читая пришедший ему документ. — А на следующей неделе... вообще только софт. Нет, еще одна военная история.
— У меня три недели одной сплошной лингвистики, — покачал головой Чарли.
— А у меня только высшая теория математики и софт, — вторила Дэз.
— Получается, мы на уроках не будем видеться совсем? — Спаркл выглядел обескураженным.
— Угу, — кивнула Дэз. — Хотя, знаешь... Большую часть времени на этих уроках мы или бегаем по их тренировочным Сетевым аренам, или сидим подключенные к нейролингве. Так что большой разницы нет. Все равно общаться получается только за обедом или вечером. Кстати, хотела спросить: мы будем подавать заявку на участие в Кубке Эдена?
— У нас всего три человека, — пожал плечами Макс, — а в команде должно быть четыре.
— Тайни, — предложила Дэз.
— Думаешь, согласится? — засомневался Громов.
— Я с ним поговорю, — деловито обещала Кемпински, приканчивая лазанью.
— Не хочу тебя расстраивать, но заявки принимают только до сегодняшнего вечера, — заметил Чарли.
— Ну и что? — Дэз макнула кусок своей котлеты в его соусницу. — Заявку я отправила еще позавчера.
Громов и Спаркл переглянулись.
— Самоуверенность в лучших традициях Кемпински, — Чарли подмигнул Дэз.
— При чем здесь это? Вы что, отказались бы участвовать в Кубке? Нет. Тайни я уговорю. Против парной игры во «Вторжении» он не устоит. К тому же у меня есть дополнительный уровень для Сетевой арены. Это такой раритет, что Бэнкс на что угодно пойдет, лишь бы его заполучить.
Макс перебил Дэз:
— Ну а если все же чисто гипотетически кто-то из нас не очень хотел бы участвовать в Кубке? — спросил он.
Кемпински проглотила остатки котлеты и посмотрела на Громова так внимательно и серьезно, что тому стало не по себе.
— Если ты о себе, Макс, то на случай твоего отказа я присмотрела другого игрока, — ответила она.
— Да я не собираюсь отказываться! — запротестовал Громов. — Просто не очень люблю, когда кто-то, даже ты, Дэз, принимает решения за меня. Вот и все. Элементарная вежливость, понимаешь? Было бы правильно, если перед тем, как посылать заявку от нашего имени, ты хотя бы поставила нас в известность.
— Будет правильно, Макс, — холодно ответила Дэз, — если ты перестанешь цепляться к ходу процесса и выскажешься только по результату. Он тебя устраивает или нет? Ты хотел принять участие в Кубке?
— Разумеется... — начал было Громов.
— Тогда скажи мне спасибо и заткнись, — отрубила Кемпински.
Макс молча бросил салфетку в тарелку и вылез из-за стола.
— Я наелся, — буркнул он и понес свои тарелки к конвейеру автоматической мойки. За спиной Макс невольно услышал продолжение разговора.
Спаркл тяжело вздохнул:
— Вот и пообщались... — потом добавил как ни в чем не бывало: — Кстати, Дэз, откуда у тебя дополнительный уровень «Вторжения»? Я читал, что там какие-то хитрые коды в игре есть. Из-за них нельзя ее самому даже редактировать, не то что собственные уровни создавать.
— Прости, Чарли, не могу тебе этого сказать, даже если ты на моих глазах начнешь умирать от любопытства. — Дэз допила сок и встала.
* * *
Несмотря на личное распоряжение доктора Синклера зачислить Громова в проектную группу «Моцарта», профессор Борисов не торопился этого делать. Через месяц Макс набрался храбрости обратиться к нему с просьбой о встрече. Пришел короткий ответ: «В 15:00 завтра».
В назначенное время Громов подошел к лаборатории 12/34. Не то с надеждой, не то со страхом, что она не откроется, провел смарт-картой по замку.
Доли секунды, пока интеллектуальная система Эдена соображала, имеет Громов доступ в эту лабораторию или нет, показались ему невыносимо долгими. Он переминался с ноги на ногу, будто не мгновение стоял на этом месте, а уже как минимум полчаса.
Створки из сверхпрочного полупрозрачного графитопластика мягко разошлись в стороны, пропуская Максима внутрь.
Громов вошел. В лаборатории не было никого, кроме профессора Борисова — главы факультета софт-инжиниринга. Он сидел на высоком пластиковом стуле и сосредоточенно разглядывал символы, быстро бегущие по одному из множества мониторов на стене.
Профессор Борисов — руководитель проекта «Моцарт» — был высоким, худым и сутулым, чрезвычайно суровым на вид мужчиной лет шестидесяти. Его черные с проседью волосы сильно поредели на лбу, образовав две глубокие залысины. Длинный острый нос профессора, торчащие скулы и острый, вечно скошенный вправо подбородок придавали его внешности необычность. Впрочем, назвать ее приятной было нельзя.
Черные пронзительные глаза Борисова имели особенность. Когда он говорил — вел урок или объяснял задачи, — его взгляд становился пустым и холодным. Он мог полчаса говорить, уставившись в одну точку. Его можно было принять за робота, у которого работает только нейромодулятор голоса, а все остальное мертво и безжизненно. Но если профессор слышал шорох, чувствовал, что его недостаточно хорошо слушают, или просто обращал на кого-то или что-то внимание, его глаза мгновенно оживали и упирались в нужный объект немигающим взором. В них появлялись цепкий интерес и нездоровый блеск.
Профессор Борисов был левшой. Свою правую руку он постоянно держал в кармане пиджака и перебирал там довоенные монетки. Временами, когда он над чем-то глубоко задумывался, вытаскивал их на стол и начинал раскладывать. От такой длительной эксплуатации монетки стерлись настолько, что разобрать их достоинство и происхождение уже не было никакой возможности.
— Гхм, — Макс кашлянул в кулак. — Здравствуйте.
Профессор едва обернулся, не прерывая своего занятия.
— Здравствуйте, ученик Громов, — сказал он быстро и чуть сердито.
Макс сделал шаг вперед и остановился посреди большой пустой лаборатории в нерешительности. Борисов не оборачивался, ничего не говорил и, казалось, вообще забыл о присутствии Громова.
Тот некоторое время перетаптывался с ноги на ногу.
— Может, мне зайти в другой день? — спросил он наконец.
— Можете, — коротко и сухо ответил Борисов.
Максу стало еще неуютнее.
— Может... я думал... как-то... Может, вы хотя бы скажете, с чем я должен ознакомиться? — выдохнул он, чувствуя, что щеки просто пылают от неловкости. — Поскольку доктор Синклер направил меня к вам... А я, честно говоря, даже представления не имею о проекте. Как же я буду работать... гхм... то есть принимать участие в работе группы, если... если...
Тут Максим окончательно смешался и замолчал.
Борисов обернулся, сложил руки на коленях и уставился на Громова долгим немигающим взглядом, исполненным тоски.
— Вы были у меня на уроке? — спросил он ровно, без эмоций, как говорил обычно.
— Да, — кивнул Макс.
— Тогда вы знали, что должны делать? — глаза Борисова превратились в два горящих уголька.
— Ну да... — Громов замялся, не очень поним
ая, куда клонит профессор.
— Что? Объясните ход вашей мысли. — Борисов вроде бы смотрел на Макса, но с таким выражением, будто Громов прозрачный. Было чувство, что профессор сосредоточенно разглядывает пятна на двери за спиной Максима.
— Мы выполняли задание в виртуальной среде, — начал вспоминать Громов, — была выведена из строя система городского водоснабжения. Требовалось перегруппировать ее узлы, соединить с уцелевшим источником энергии и написать новую программу управления получившимся комплексом.
— Вы поняли это сами? — в голосе Борисова впервые появилась тень заинтересованности.
— После того как через нейролингву поступили базовые знания о софт-инжиниринге гидротехнических систем, — кивнул Громов.
— Но алгоритм действий был вам интуитивно понятен, не так ли? — профессор усмехнулся.
— В общем да, — согласился Макс.
— Так вот, ученик Громов, — Борисов вынул из кармана монетку и принялся перекатывать ее по костяшкам руки, — в этом состоит суть моего метода. Никому ничего не объяснять. Если человек в состоянии понять что-либо — я ему не нужен. Если нет — от меня тем более никакого проку. Моя задача — создать вам те трудности, для решения которых требуется мой предмет. Чем больше неожиданностей и нестандартности, тем лучше. Понимаете, к чему я веду?
Громову осталось только развести руками.
— Вы не станете вводить меня в курс дела по проекту, так? — сказал он.
— Именно, — кивнул профессор. — Обычно я сам отбираю участников для своей группы. Очень редко, в виде особенного исключения, могу рассмотреть чью-то кандидатуру по рекомендации ее давних участников. Но в отношении вас, ученик Громов, все иначе. По каким-то причинам доктор Синклер считает, что вы идеально подходите для «Моцарта». Мне бы тоже хотелось узнать, что это за причины... Поэтому вам предоставляется полная свобода. Можете приходить в назначенное время, можете не приходить, берите любые материалы, изучайте, пытайтесь участвовать — но сами. Я палец о палец не ударю, чтобы вам помочь. И никто этого не сделает. Хочется увидеть, на что вы способны самостоятельно.
Борисов криво улыбнулся.
Громов вздохнул. Его внезапно охватила злость. Хотят увидеть, на что он способен? Прекрасно!
«Надеюсь, система безопасности записала этот разговор», — мстительно подумал Макс, представив, какое лицо будет у профессора, если Громов в одиночку сделает то, над чем вся его хваленая группа бьется несколько лет без особого результата.
— Хорошо, — сказал он, отступая назад, — если так... Ладно. Меня устраивает. Мне нужна история проекта и все промежуточные результаты. В форме, подходящей для нейролингвы. У вас здесь есть точка входа?
Профессор молча показал ему на самый дальний угол лаборатории, отгороженный архивными сейфами.
— Точка входа там. Всю интересующую информацию можете запросить у Дженни.
Макс вздрогнул, словно Борисов дотронулся до его уха чем-то горячим.
— У кого? — переспросил Громов.
— У Дженни, — повторил профессор.
— Кто это? — Громов механически потер кисть, чувствуя, что по ней пополз неприятный холод.
Борисов обернулся. На его бесстрастном лице возникло некое подобие саркастической улыбки.
— Вы не знаете Дженни? — усмехнулся он и продолжил совершенно серьезно: — А еще собираетесь работать над «Моцартом»... Стыдно, юноша! Я должен бы немедленно отчислить вас со своего факультета за такую некомпетентность.
Тут профессора перебил ровный голос интеллектуальной системы Эдена. Он тоже звучал довольно насмешливо:
— Профессор Борисов, я вынуждена напомнить вам о третьем параграфе пятого пункта правил Эдена. Вы не должны использовать угрозу отчисления в разговоре с учеником, даже если этот разговор ведется в шутливой форме, — произнесла она. — Незнание моего прозвища не является основанием для отчисления с факультета софт-инжиниринга.
— Ох, Дженни, — со вздохом ответил ей Борисов, — я настолько восхищен твоим совершенством, что с радостью выполняю все твои капризы. Обещаю не упоминать в разговоре с учеником Громовым возможность отчисления до тех пор, пока таковая не станет реальностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
— Предатели, — помогла подобрать нужное слово Дэз.
— Ну, я бы не стал бросаться такими сильными словами, — принялся возражать администратор. — К сожалению, молодым свойственно заблуждаться и ошибаться. Мы следим за учениками, чтобы защитить их от дурного влияния.
— А-а... — протянула Дэз, — хорошо, что вы сказали. А то мы уж подумали...
— Ваш сарказм, ученик Кемпински, неуместен, — тут же сурово отчитал ее Квизианс. — Когда речь идет о безопасности, о жизни людей, никакие меры не могут быть чрезмерными. Надеюсь, вам известно, что человеческая жизнь — высшая ценность хайтек-цивилизации?
— Правда? — пробурчала себе под нос Дэз. — Теперь буду знать.
Администратор посмотрел на нее так, что было ясно — его оскорбили в лучших чувствах. Затем исчез. Он был в голографической форме.
— Зачем ты постоянно на него огрызаешься? — спросил Макс. — Он просто делает свою работу.
Громову Квизианс тоже не нравился, но не до такой степени, чтобы хамить безобидному администратору, тем более голограмме.
— Мне не нравится его работа, — ответила Кемпински, — к нему лично претензий не имею.
— А если бы он был одним из учителей и мог серьезно испортить тебе жизнь? — Макс внимательно посмотрел на Дэз. — Тогда ты бы тоже его постоянно подначивала?
* * *
Эден отличался от обычных хайтек-школ и методами обучения, и его организацией.
К примеру, формировать учеников в классы, оказывается, никто и не собирался. Каждому выдали собственное расписание занятий. Из каких соображений оно было составлено — никто так и не понял. В них не учитывались ни специализация, ни даже год обучения. Когда в классе собирались ученики, среди них оказывались и те, кто только поступил в Эден, и те, кто учился третий, пятый или даже последний год, причем всех факультетов.
Когда друзья обедали, интеллектуальная система Эдена разослала расписание на следующую неделю.
— У меня две киберорганики, четыре квантоники, две теоретических физики, одна высшая теория математики — все остальное софт, — сказал Макс, читая пришедший ему документ. — А на следующей неделе... вообще только софт. Нет, еще одна военная история.
— У меня три недели одной сплошной лингвистики, — покачал головой Чарли.
— А у меня только высшая теория математики и софт, — вторила Дэз.
— Получается, мы на уроках не будем видеться совсем? — Спаркл выглядел обескураженным.
— Угу, — кивнула Дэз. — Хотя, знаешь... Большую часть времени на этих уроках мы или бегаем по их тренировочным Сетевым аренам, или сидим подключенные к нейролингве. Так что большой разницы нет. Все равно общаться получается только за обедом или вечером. Кстати, хотела спросить: мы будем подавать заявку на участие в Кубке Эдена?
— У нас всего три человека, — пожал плечами Макс, — а в команде должно быть четыре.
— Тайни, — предложила Дэз.
— Думаешь, согласится? — засомневался Громов.
— Я с ним поговорю, — деловито обещала Кемпински, приканчивая лазанью.
— Не хочу тебя расстраивать, но заявки принимают только до сегодняшнего вечера, — заметил Чарли.
— Ну и что? — Дэз макнула кусок своей котлеты в его соусницу. — Заявку я отправила еще позавчера.
Громов и Спаркл переглянулись.
— Самоуверенность в лучших традициях Кемпински, — Чарли подмигнул Дэз.
— При чем здесь это? Вы что, отказались бы участвовать в Кубке? Нет. Тайни я уговорю. Против парной игры во «Вторжении» он не устоит. К тому же у меня есть дополнительный уровень для Сетевой арены. Это такой раритет, что Бэнкс на что угодно пойдет, лишь бы его заполучить.
Макс перебил Дэз:
— Ну а если все же чисто гипотетически кто-то из нас не очень хотел бы участвовать в Кубке? — спросил он.
Кемпински проглотила остатки котлеты и посмотрела на Громова так внимательно и серьезно, что тому стало не по себе.
— Если ты о себе, Макс, то на случай твоего отказа я присмотрела другого игрока, — ответила она.
— Да я не собираюсь отказываться! — запротестовал Громов. — Просто не очень люблю, когда кто-то, даже ты, Дэз, принимает решения за меня. Вот и все. Элементарная вежливость, понимаешь? Было бы правильно, если перед тем, как посылать заявку от нашего имени, ты хотя бы поставила нас в известность.
— Будет правильно, Макс, — холодно ответила Дэз, — если ты перестанешь цепляться к ходу процесса и выскажешься только по результату. Он тебя устраивает или нет? Ты хотел принять участие в Кубке?
— Разумеется... — начал было Громов.
— Тогда скажи мне спасибо и заткнись, — отрубила Кемпински.
Макс молча бросил салфетку в тарелку и вылез из-за стола.
— Я наелся, — буркнул он и понес свои тарелки к конвейеру автоматической мойки. За спиной Макс невольно услышал продолжение разговора.
Спаркл тяжело вздохнул:
— Вот и пообщались... — потом добавил как ни в чем не бывало: — Кстати, Дэз, откуда у тебя дополнительный уровень «Вторжения»? Я читал, что там какие-то хитрые коды в игре есть. Из-за них нельзя ее самому даже редактировать, не то что собственные уровни создавать.
— Прости, Чарли, не могу тебе этого сказать, даже если ты на моих глазах начнешь умирать от любопытства. — Дэз допила сок и встала.
* * *
Несмотря на личное распоряжение доктора Синклера зачислить Громова в проектную группу «Моцарта», профессор Борисов не торопился этого делать. Через месяц Макс набрался храбрости обратиться к нему с просьбой о встрече. Пришел короткий ответ: «В 15:00 завтра».
В назначенное время Громов подошел к лаборатории 12/34. Не то с надеждой, не то со страхом, что она не откроется, провел смарт-картой по замку.
Доли секунды, пока интеллектуальная система Эдена соображала, имеет Громов доступ в эту лабораторию или нет, показались ему невыносимо долгими. Он переминался с ноги на ногу, будто не мгновение стоял на этом месте, а уже как минимум полчаса.
Створки из сверхпрочного полупрозрачного графитопластика мягко разошлись в стороны, пропуская Максима внутрь.
Громов вошел. В лаборатории не было никого, кроме профессора Борисова — главы факультета софт-инжиниринга. Он сидел на высоком пластиковом стуле и сосредоточенно разглядывал символы, быстро бегущие по одному из множества мониторов на стене.
Профессор Борисов — руководитель проекта «Моцарт» — был высоким, худым и сутулым, чрезвычайно суровым на вид мужчиной лет шестидесяти. Его черные с проседью волосы сильно поредели на лбу, образовав две глубокие залысины. Длинный острый нос профессора, торчащие скулы и острый, вечно скошенный вправо подбородок придавали его внешности необычность. Впрочем, назвать ее приятной было нельзя.
Черные пронзительные глаза Борисова имели особенность. Когда он говорил — вел урок или объяснял задачи, — его взгляд становился пустым и холодным. Он мог полчаса говорить, уставившись в одну точку. Его можно было принять за робота, у которого работает только нейромодулятор голоса, а все остальное мертво и безжизненно. Но если профессор слышал шорох, чувствовал, что его недостаточно хорошо слушают, или просто обращал на кого-то или что-то внимание, его глаза мгновенно оживали и упирались в нужный объект немигающим взором. В них появлялись цепкий интерес и нездоровый блеск.
Профессор Борисов был левшой. Свою правую руку он постоянно держал в кармане пиджака и перебирал там довоенные монетки. Временами, когда он над чем-то глубоко задумывался, вытаскивал их на стол и начинал раскладывать. От такой длительной эксплуатации монетки стерлись настолько, что разобрать их достоинство и происхождение уже не было никакой возможности.
— Гхм, — Макс кашлянул в кулак. — Здравствуйте.
Профессор едва обернулся, не прерывая своего занятия.
— Здравствуйте, ученик Громов, — сказал он быстро и чуть сердито.
Макс сделал шаг вперед и остановился посреди большой пустой лаборатории в нерешительности. Борисов не оборачивался, ничего не говорил и, казалось, вообще забыл о присутствии Громова.
Тот некоторое время перетаптывался с ноги на ногу.
— Может, мне зайти в другой день? — спросил он наконец.
— Можете, — коротко и сухо ответил Борисов.
Максу стало еще неуютнее.
— Может... я думал... как-то... Может, вы хотя бы скажете, с чем я должен ознакомиться? — выдохнул он, чувствуя, что щеки просто пылают от неловкости. — Поскольку доктор Синклер направил меня к вам... А я, честно говоря, даже представления не имею о проекте. Как же я буду работать... гхм... то есть принимать участие в работе группы, если... если...
Тут Максим окончательно смешался и замолчал.
Борисов обернулся, сложил руки на коленях и уставился на Громова долгим немигающим взглядом, исполненным тоски.
— Вы были у меня на уроке? — спросил он ровно, без эмоций, как говорил обычно.
— Да, — кивнул Макс.
— Тогда вы знали, что должны делать? — глаза Борисова превратились в два горящих уголька.
— Ну да... — Громов замялся, не очень поним
ая, куда клонит профессор.
— Что? Объясните ход вашей мысли. — Борисов вроде бы смотрел на Макса, но с таким выражением, будто Громов прозрачный. Было чувство, что профессор сосредоточенно разглядывает пятна на двери за спиной Максима.
— Мы выполняли задание в виртуальной среде, — начал вспоминать Громов, — была выведена из строя система городского водоснабжения. Требовалось перегруппировать ее узлы, соединить с уцелевшим источником энергии и написать новую программу управления получившимся комплексом.
— Вы поняли это сами? — в голосе Борисова впервые появилась тень заинтересованности.
— После того как через нейролингву поступили базовые знания о софт-инжиниринге гидротехнических систем, — кивнул Громов.
— Но алгоритм действий был вам интуитивно понятен, не так ли? — профессор усмехнулся.
— В общем да, — согласился Макс.
— Так вот, ученик Громов, — Борисов вынул из кармана монетку и принялся перекатывать ее по костяшкам руки, — в этом состоит суть моего метода. Никому ничего не объяснять. Если человек в состоянии понять что-либо — я ему не нужен. Если нет — от меня тем более никакого проку. Моя задача — создать вам те трудности, для решения которых требуется мой предмет. Чем больше неожиданностей и нестандартности, тем лучше. Понимаете, к чему я веду?
Громову осталось только развести руками.
— Вы не станете вводить меня в курс дела по проекту, так? — сказал он.
— Именно, — кивнул профессор. — Обычно я сам отбираю участников для своей группы. Очень редко, в виде особенного исключения, могу рассмотреть чью-то кандидатуру по рекомендации ее давних участников. Но в отношении вас, ученик Громов, все иначе. По каким-то причинам доктор Синклер считает, что вы идеально подходите для «Моцарта». Мне бы тоже хотелось узнать, что это за причины... Поэтому вам предоставляется полная свобода. Можете приходить в назначенное время, можете не приходить, берите любые материалы, изучайте, пытайтесь участвовать — но сами. Я палец о палец не ударю, чтобы вам помочь. И никто этого не сделает. Хочется увидеть, на что вы способны самостоятельно.
Борисов криво улыбнулся.
Громов вздохнул. Его внезапно охватила злость. Хотят увидеть, на что он способен? Прекрасно!
«Надеюсь, система безопасности записала этот разговор», — мстительно подумал Макс, представив, какое лицо будет у профессора, если Громов в одиночку сделает то, над чем вся его хваленая группа бьется несколько лет без особого результата.
— Хорошо, — сказал он, отступая назад, — если так... Ладно. Меня устраивает. Мне нужна история проекта и все промежуточные результаты. В форме, подходящей для нейролингвы. У вас здесь есть точка входа?
Профессор молча показал ему на самый дальний угол лаборатории, отгороженный архивными сейфами.
— Точка входа там. Всю интересующую информацию можете запросить у Дженни.
Макс вздрогнул, словно Борисов дотронулся до его уха чем-то горячим.
— У кого? — переспросил Громов.
— У Дженни, — повторил профессор.
— Кто это? — Громов механически потер кисть, чувствуя, что по ней пополз неприятный холод.
Борисов обернулся. На его бесстрастном лице возникло некое подобие саркастической улыбки.
— Вы не знаете Дженни? — усмехнулся он и продолжил совершенно серьезно: — А еще собираетесь работать над «Моцартом»... Стыдно, юноша! Я должен бы немедленно отчислить вас со своего факультета за такую некомпетентность.
Тут профессора перебил ровный голос интеллектуальной системы Эдена. Он тоже звучал довольно насмешливо:
— Профессор Борисов, я вынуждена напомнить вам о третьем параграфе пятого пункта правил Эдена. Вы не должны использовать угрозу отчисления в разговоре с учеником, даже если этот разговор ведется в шутливой форме, — произнесла она. — Незнание моего прозвища не является основанием для отчисления с факультета софт-инжиниринга.
— Ох, Дженни, — со вздохом ответил ей Борисов, — я настолько восхищен твоим совершенством, что с радостью выполняю все твои капризы. Обещаю не упоминать в разговоре с учеником Громовым возможность отчисления до тех пор, пока таковая не станет реальностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47