— Да ничего, - ответила Дана, - чего мне скрывать? Мама умерла, когда я была маленькая, я ее почти не помню. Говорят, что эпидемия была, тогда дарайцы бактериологическое оружие применили. А отца моего расстреляли в Версе, - сухо и коротко сказала она.
Ашен заметно вздрогнула. Девочки смотрели на Дану расширенными глазами.
— Он не был предателем, - добавила Дана. Отвела взгляд, глаза ее подозрительно заблестели.
Ашен села рядом с ней, обняла за плечи.
— Ой, Дан, я не знала… ну ты это… понимаешь, бывают ведь ошибки. Кто-то там ошибся, и… это, конечно, ужасно!
Дану словно прорвало, теперь ей, видно, хотелось рассказывать.
— Мой отец был хойта. Конечно, странно, ведь хойта все целибатники, но отец раньше был гэйном, а потом вот, когда мне было уже пять лет, он почувствовал призвание. А мамы уже не было. Его взяли в семинарию. И он уже на третьем курсе там стал разрабатывать теорию, я это не очень понимаю, ну там что-то богословское. А кто-то написал про него в Верс, что это ересь. И его забрали и стали требовать, чтобы он отказался от своих взглядов и вообще… а он не отказывался. И тогда его… тогда, - Дана замолчала наконец и заплакала. Стала размазывать слезы по лицу. Ашен протянула ей платок.
— Солнышко, это ужасно, ужасно! - повторяла она. Ивик не знала, что сказать. Рассказ Даны очень взволновал ее, до такой степени взволновал, что внутри что-то медленно переворачивалось и кипело. И мир вокруг стремительно менялся.
— Ты, наверное, теперь меня домой и не пригласишь, - всхлипнула Дана, - у тебя такие родители…
— Ну и что? - удивилась Ашен, - они что, дураки, что ли? Я уверена, что они нормально отнесутся. Мало ли что бывает! Даже если бы твой отец был в чем-то виноват, ты-то здесь при чем? Нет, я не говорю, конечно, что он виноват, - поправилась она, - просто это ошибка! Ну может же такое быть! Какая-нибудь сволочь в Версе работает… знаешь же, везде есть гады.
— Да, только ошибку эту уже не исправить, - тихо сказала Дана, - папы уже нет.
Со временем это забылось. Начались учебные будни, и стало вообще не до размышлений, не до переживаний каких-то. Ивик знала, что не забудет ничего. Но это все потом, потом, а сейчас важно было как-то удержаться, выдержать неимоверную тяжесть, не набрать "хвостов", справиться с учебной нагрузкой.
Им впервые выдали шлинги. Подростковые, с небольшими рукоятками, удобно ложащимися в руку. Собственно, шлинг в нерабочем состоянии и представлял собой одну рукоятку с черным отверстием на одном конце и с ремешком, укрепленным на другом. Ремешок закреплялся на запястье или на поясе. Со шлингом работали в Медиане. Особым поворотом можно было сделать так, что из шлинга вырывалась огненная петля, вроде энергетического лассо, и ее можно набросить на человека, и с помощью этой петли вывести из физического тела облачное. В Медиане это сделать гораздо проще, да шлинг там в основном и применяется. Это было штучное, дорогое оружие, производили его только кустарным способом, каждый шлинг отдельно, это делали мастера оружия из аслен, и для этого нужно было специальное и редкое дарование. Более редкое, чем дарование гэйна.
Поэтому шлинги выдавали только для занятий пока, и берегли как зеницу ока.
Занимались вместе с одним из сенов третьего курса. Для таких занятий нужен был старший партнер, Меро не могла делать все в одиночку. Третьекурсник создавал "фантом" - фигуру вроде человеческой, сначала неподвижную, потом и движущуюся. Первокурсники учились безошибочно набрасывать шлинги и вытягивать облачко - хотя в фантомах облачка не было, но принцип тот же.
На одном из занятий Меро объявила:
— Сегодня будем тренироваться на людях. Друг на друге. Разбивайтесь на пары и приступайте.
Ивик уже несколько занятий работала со старшей девочкой, пятнадцатилетней, как все третьекурсники, Мартой иль Касс. Марта безотчетно нравилась ей - крупная, сильная девчонка, с темно-русыми волнистыми волосами, глазами большими и коричневыми, как лесные орехи. Они отошли в сторонку.
— Так. Стой крепко, не ори и не падай, - сказала Марта, - будет больно.
Она сделала неуловимое движение рукой со шлингом. Огненные петли взлетели в воздух, в следующую секунду Ивик поняла, что "больно" - это совершенно неподходящее слово. Какое там - орать! У нее перехватило дыхание и сразу же брызнули слезы. Огненные петли охватили плечи, грудную клетку, живот тремя витками, тут же безжалостно вонзились в тело и стали резать сквозь кожу, мясо, кости, внутренности, проходя прямо сквозь живую ткань. Ивик ничего не соображала, не видела, превратившись в одну только боль, режущую, невыносимую, и вдруг все прекратилось, только ноги уже не держали, Ивик повалилась на землю, словно куль картошки. И лежа уже на твердой почве Медианы, чувствуя удивительную расслабленность, невозможность пошевелить ни одной мышцей, даже палец сдвинуть - она испытала невыразимое счастье оттого, что боль кончилась.
Над ней трепетал контурный слепок с ее собственного тела, молочно-белое облачко, словно пародия на человека - руки, ноги, голова, три петли шлинга, оторванные уже от рукоятки, огненными обручами сжимали облачко, так что оно неподвижно висело в воздухе.
— Ну как? - Марта наклонилась над ней. Ивик с трудом шевельнула губами.
— Двигаться… не могу…
— Это нормально, шок отделения. Вы же учили. После отделения облачка наступает частичный вялый паралич на несколько часов. После этого ты и пальцем двинуть не сможешь, и дорши могут взять тебя тепленькой, без всякого труда. Так что береги свое облачко.
Марта повернулась, сняла с облачного тела петли. Слепок нелепо дернулся в воздухе и рванулся к неподвижно распростертой хозяйке. Миг - Ивик снова почувствовала, что тело слушается ее. Поднялась на ноги.
— Теперь ты, - велела Марта. Она расставила ноги чуть пошире, словно укрепляясь на земле, - давай, работай!
Ивик подняла руку со шлингом. Марта так спокойна… А ведь она знает, что сейчас будет! Ивик вдруг затошнило от воспоминания. Закружилась голова.
— Ну давай! - бодро поторопила Марта. Надо ведь, беспомощно подумала Ивик. Я должна. Иначе никак. Она неловко взмахнула шлингом.
Со второй попытки петли охватили тело Марты.
— Рви!
Ивик почувствовала, что рука слабеет. Не смогу, подумала она.
— Ну что стоишь?!
Ивик рванула шлинг. Ей показалось, что она слышит хруст и треск разрываемых тканей, в глазах потемнело, и потом она как-то увидела лицо Марты, искаженное болью, покрасневшее, и рука ее ослабла.
— Шендак! - заорала Марта наконец, - рви, говорят!
Ивик всхлипнула и снова потянула шлинг. Надо было тянуть сильно, быстро, чтобы петля уже скорее проскользила сквозь ткани, но сил - сил никаких не было. Стиснув зубы, упершись в землю ногами, она тянула шлинг, но это было - отчего-то - невыносимо трудно, просто невыносимо, Ивик казалось, что это через ее тело продирается огненный нож, что это ее рвет на куски, и будто снова паралич ее сковал - она никак не могла рвануть… как в страшном сне, когда бежишь, перебираешь ногами, и не можешь сдвинуться ни на сантиметр. Ивик слабо вскрикнула и выпустила шлинг.
Марта лежала на земле ничком, и на секунду Ивик подумала даже, что ей удалось выделить облачное тело. Но нет - облачка в воздухе не было. Марта подняла голову. Вскочила на ноги - Ивик лишь бросила взгляд на нее и отвела глаза, мечтая провалиться сквозь серую почву Медианы куда-нибудь еще поглубже…
Неподалеку трепетало в воздухе чье-то облачко, скованное блестящими петлями, Рица гордо стояла рядом со шлингом. И дальше - еще облачка. У всех получается… только у нее - нет. Я не могу, подумала Ивик. Слезы текли по щекам. Я никогда не смогу. Она виновато смотрела на третьекурсницу. Марта все еще тяжело дышала, лицо ее покраснело и покрылось крупными каплями пота. Больно, подумала Ивик… бедная, как это больно… как я могла! Мне ее так жалко, и я делаю хуже, еще хуже, если бы я могла сильно рвануть - было бы не так страшно.
— Я не могу, - выдавила она из себя. Щеки горели. Она чувствовала себя как Иуда после предательства в Гефсиманском саду. Хуже ее просто нет. И правильно, что ее теперь выгонят, наверное, из школы… ну не способна она. Мама была права. Ивик просто взялась не за свое дело, это для нее сложно, вообще невозможно.
Марта выпрямилась.
— Давай еще, - сказала она хрипло, - только быстро.
Ивик вздрогнула.
Она была уверена, что сейчас Марта пойдет сообщать Меро о неудаче. А что, разве возможна вторая попытка? То есть уже третья…
Марта смотрела на нее в упор. Ждала.
Надо быстро, соображала Ивик. Очень быстро и сильно. Вся беда в том, что я сама начинаю чувствовать боль, и от этого рука ослабевает. Это эмпатия, вспомнилось к чему-то. Да, кто-то ей говорил, что у нее сильная эмпатия. Но она мешает, очень мешает. Из-за того, что ей так жалко Марту, что самой больно внутри - у нее ничего и не выходит. Надо отвлечься. Отключиться, совсем.
Она же даже не говорит ничего… даже не просит тянуть резко. Она просто ждет. Боли.
Ивик метнула шлинг. Зажмурилась и рванула изо всех сил. Будто ржавый гвоздь из доски, что-то вылетело там, на другом конце, Ивик покачнулась, удержалась на ногах. Открыла глаза. Облачко Марты покачивалось перед ней в воздухе, охваченное тремя огненными петлями. Ивик подошла - руки ее дрожали. Направила струю из шлинга, растворяя петли. Облачко качнулось в воздухе и упало вниз, словно вдруг обретя вес, метнулось к неподвижному телу хозяйки.
Марта медленно поднялась на ноги.
— Очень больно было? - голос Ивик дрогнул. Марта дернула плечом.
— Нормально. Ниче, потом лучше будет получаться.
От костра доносились разговоры, редкие взрывы смеха. Струнные переборы. Иногда начинали что-то петь. Ивик натянула спальник на голову.
Хотелось бы сейчас, конечно, посидеть там, у костра. Тем более, там Марта. Ивик очень хотелось быть рядом с Мартой. И Марта сейчас играла на клори. В первый день ее сен шел рядом с сеном иль Кон, и Марта попросила кого-нибудь понести ее клори. Ивик мгновенно вылетела вперед и приняла инструмент. И целых полдня она несла его! Инструмент Марты! Марта и играет лучше всех. И вообще…
Это же Марта!
И сейчас можно посидеть рядом с ней, преданно глядя ей в глаза, и слушать, как Марта поет негромким, низковатым голосом.
Как-то в пути, темнотою измучен,
Песенке, песенке был я научен,
Песенке в несколько строк…
Только сил никаких нет.
И ноги болят. Нет, не встать, подумала Ивик обреченно. Дана вот тоже совсем уже никакая была под конец. У нее даже Лен забрал рюкзак и надел его себе спереди. Ивик, по крайней мере, сама свой рюкзак дотащила. И палатку помогала ставить. Но теперь Дана все-таки нашла в себе силы и сидит там, у костра, а Ивик…
Ступни все еще болели, наверное, там шендак сплошной, мозоли страшные, но сделать с ними что-нибудь Ивик сейчас не могла. Это же надо встать. Искать пластырь, возиться. Нет. Ивик поплотнее завернулась в спальник. На мгновение ее вдруг захлестнуло отчаяние при мысли, что это ведь только второй день. Только второй! И еще двенадцать дней вот так мучиться. Обязательный летний марш-бросок всего квенсена - за вычетом дежурных, конечно, которые оставались для охраны. Ивик очередной раз с мысленным проклятием вспомнила тот день, когда поехала к хессу педсовета, когда ее определили в гэйны, выругала себя за то, что не сбежала, хотя давно уже пора было это сделать, осознала, что ей уже плевать на косые взгляды, и что таких мучений ничто не стоит, поняла, что так мучиться всю жизнь невозможно, и наконец, заснула…
Как ни странно, легче стало на второй неделе. Вроде бы и проходили все так же по 30 километров ежедневно, со всей выкладкой, с тяжелыми мешками и "Клоссами" - без боеприпасов, исключительно для веса. А парни тащили еще и палатки. А трое, которые постоянно сменялись - алое с крестом знамя Дейтроса, алое с золотой звездой - квенсена и хоругвь с изображением святой Кейты, покровительницы сена иль Кон. И вставали в пять утра, и шли почти весь день с короткими перерывами. И все равно как-то легче стало…
Ноги стали меньше болеть. Точнее, боль перестала быть острой. Ивик просто привыкла к ней. К тому, что ноги, ступни и щиколотки - это что-то отдельное от нее самой, далекое, малоинтересное. И боль в плечах стала привычной. Иногда, когда весь сен вдруг запевал что-нибудь знакомое, идти было даже легко. Идти, орать песню, размахивать руками, глядя в эмалево-голубое небо. Когда завязывался интересный разговор с девчонками. Тягуны все еще были невыносимо трудны, но зато потом, когда подъем заканчивался, спускаться было легко и приятно, и вниз убегали поля и рощи, покрытые ярко-зеленым, нежным ковром травы и листьев, еще не запылившимся, весенним, сочным. И когда на привале можно было сбросить мешок и автомат с плеч, Ивик казалось, что она вот прямо сейчас взлетит…
Скеро и неприятные личности из ее свиты были где-то далеко. Они не касались Ивик. Хотя вроде бы и шли рядом - но поодаль. Она шла, разговаривая с Даной и Ашен, и временами с Венни, Келл или Айшей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55