– Думаю, что уж это я могу вам гарантировать, – вздохнул он. – Еще раз прошу прощения. Просто мне велели сидеть в центре. Вы можете передвигаться?
Человек кое-как, с помощью одной руки на ягодицах, отодвинулся от него подальше. Люди вокруг постепенно успокаивались. Некоторые, правда, еще кричали, но в этих криках уже слышались и радость, и торжество, и счастье от сознания того, что впереди больше нет туннелей.
– Вы в порядке? – спросила одна из женщин человека со сломанной ногой. Ее жакет все еще дымился, брови были сожжены, а светлые волосы торчали, напоминая обгорелую паклю.
– Нога сломана. Но ничего, выживу.
– Это я виноват, – пояснил Кэйб.
– Я достану шину.
И женщина направилась к ящику на корме. Кэйб снова огляделся. Повсюду стоял запах горелых волос, прожженных тканей и слегка поджаренного человеческого мяса. У некоторых на лицах багровели чудовищные ожоги, другие так и не вынимали рук из ведер с водой. Влюбленная парочка продолжала стонать. Но большинство весело переговаривались, поддерживая друг друга, и на их изуродованных лицах весело плясали отсветы лавы и отполированных до стеклянного блеска базальтовых скал. А высоко надо всем этим, безумно подмигивая в коричневом небе, улыбалась новая Портиция.
«И это называется забавой», – подумал Кэйб.
– Все это смешно…
– Что?
– Да не совсем…
Кто-то вдруг истерически зарыдал:
– Хватит, насмотрелся! А вы?
– Да уж тоже. Одного раза, пожалуй, хватит.
Конец записи.
Кэйб и Циллер смотрели друг на друга через огромную, изящно обставленную комнату, залитую золотым светом из открытых балконных окон, наполовину прикрытых нежно покачивающимися ветками вечно синей растительности. Мириады мягких, похожих на иголочки теней шевелились на кремовом полу, лежали на ногах, на причудливых коврах с абстрактным рисунком, перебегали по поверхностям деревянных скульптур, по богато украшенным бюстам и пышным накидкам диванов.
На хомомдане и челгрианце были надеты специальные устройства, которые могли казаться и защитными шлемами, и украшенными драгоценными камнями головными украшениями.
– Выглядим шикарно, – фыркнул Циллер.
– Может быть, эта одна из причин, по которой люди носят импланты.
И они оба сняли устройства. Кэйб, восседавший на хрупком грациозном кресле, сделанном как раз для трехногих, положил свой шлем на соседнюю кушетку.
Циллер, свернувшийся калачиком на широкой тахте, поставил свой шлем рядом на пол. Он несколько раз поморгал, но все же вытащил из жилетного кармана неизменную трубочку. Сегодня на нем были бледно-зеленые леггинсы и украшенная эмалями рубашка. Жилета не было видно под каскадом драгоценностей.
– И когда это было? – спросил он.
– Дней восемьдесят назад.
– Хаб был прав – все они просто сумасшедшие.
– И все-таки все эти люди уже сплавлялись раньше до этого, причем с не меньшими потерями и опасностями. Я, конечно, зарекся, но трое из двадцати трех решительно намерены продолжать заниматься подобным спортом. – Кэйб поиграл бахромой подушки. – И это при том, что двое из них уже испытали состояние временной смерти, когда лава поглотила их каноэ, а один их приятель и вообще был раздавлен ледником.
– И совсем умер?
– Абсолютно. И навсегда. Им пришлось вырубать его тело и вызывать похоронную команду.
– И сколько ему было?
– Тридцать один стандартный год. Едва стал взрослым. Циллер пососал трубочку и посмотрел на балконные окна.
Они находились в большом доме поместья в Тирианских горах неподалеку от Ксаравва. Кэйб делил это дом с одной большой человеческой семьей из шестнадцати человек, с двое из которых были детьми.
Для него специально построили отдельный верхний этаж. Кэйбу нравилось общество людей и особенно их малышей, хотя он должен был себе признаться, что оказался не таким уж общительным, как всегда о себе думал.
Он представил челгрианца полудюжине остальных обитателей дома, присутствующих на данный момент, и показал Циллеру окрестности. Изо всех окон, балконов и из садика на крыше видны были голубоватые долины, а за ними скалы массива, по которому протекала Великая Река Мэйсака.
А теперь они сидели и ждали дрона И. X. Терсоно, который уже спешил к ним с важными, как он выразился, новостями.
– Я, кажется, вспомнил, что когда-то согласился с утверждением Хаба об их сумасшествии, а ты мне ответил на это – «но все-таки», – Циллер нахмурился. – Однако все дальнейшее, сказанное тобой, лишь подтверждает мнение об их сумасшествии.
– Я имел в виду то, что как бы они ни ненавидели этот свой опыт, они никогда не променяют его ни на какой другой…
– Наверняка еще более идиотский…
– …потому что этот, каким бы ужасным он ни казался на первый взгляд, все же дает им нечто положительное.
– Хм. Но что это может быть? То, что они живы, несмотря на занятия этим ненужным, травматичным и тупым спортом? Единственное положительное, что можно вынести из подобного приключения, заключается в решении никогда его больше не повторять. Или хотя бы нежелание повторять.
– Им кажется, что они испытывают себя, проверяют себя.
– И все приходят к выводу, что они свихнулись. И это называется позитивным результатом?
– Они чувствуют, что испытывают себя в борьбе с природой…
– Да какая там природа?! – возмутился Циллер. – До настоящей природы оттуда десять световых минут! – Он громко зафырчал. – С этим поганым солнцем!
– Я не думаю, что они озабочены этим. На самом деле у Лэйслера существует потенциальная нестабильность, которая продуцирует ускорение и… Словом, это было известно еще до того, как началась вся эта дикая забава, – Кэйб, наконец отпустил подушку.
– Значит, ты утверждаешь, что солнце может взорваться? – воззрился на него Циллер.
– Ну, теоретически… Это очень возможно.
– Ты шутишь!
– Конечно, шучу. Но шанс…
– Никогда не говори мне об этом!
– Конечно, оно не взорвется в прямом смысле, но может вспыхнуть…
– Так оно и так вспыхивает! Я сам видел вспышки!
– Ну да. И здорово, правда? Но шанс, – правда, небольшой, один из нескольких миллионов – на то, что оно может как-нибудь однажды вспыхнуть так, что ни Хаб, ни защитные силы Орбиты не смогут ни отразить, ни прикрыть опасность…
– И потому они построили эту штуку?
– Я так понимаю, это очень привлекательная система. И, кроме того, я верю, что со временем они установят новую добавочную защиту, которая сможет противостоять любым воздействиям новой звезды.
– Могли бы и меня поставить в известность, – покачал головой Циллер.
– Вероятно, риск настолько ничтожен, что они не беспокоятся.
– Я не верю этим людям, – заявил Циллер, поднимая шерсть на лбу и бросая трубку.
– Но возможность катастрофы действительно очень мала, особенно в ближайшее время или даже в продолжение разумной жизни. – Кэйб поднялся и проковылял к серванту, откуда взял вазу с фруктами.
– Фрукты?
– Нет, спасибо.
Тогда Кэйб сам выбрал спелый солнечный хлебец. Ему пришлось здорово поработать со своим вкусовым аппаратом, чтобы научиться есть обычную пищу Цивилизации, но и сейчас ему еще порой приходилось напрягать все обонятельные и вкусовые рецепторы для поглощения стандартной местной еды. Отвернувшись от Циллера, он засунул хлебец в рот, прожевал и с трудом проглотил. Есть, отвернувшись, стало его привычкой: у Кэйба, как и у всех его сородичей, был очень большой рот, и потому многие люди находили процесс поглощения пищи хомомдавами весьма раздражающим и опасным.
– Но вернемся к теме, – продолжил он, вытерев рот салфеткой. – Давай не будем больше употреблять термин «природа». Скажем просто, что они ощущают, будто выиграли в борьбе с силой, гораздо более мощной, чем они сами.
– А это отчасти признак здравого ума, – Циллер покачал головой. – Нет, Кэйб, ты сам, должно быть, пробыл там слишком долго.
Хомомдан вышел на балкон и посмотрел вдаль:
– И все-таки я утверждаю, что эти люди отнюдь не сумасшедшие. Они живут совершенно здоровой жизнью.
– И остаются похороненными под ледниками?
– Это частный случай.
– Да. Они делают еще много такого же маразма, например, фехтуют обнаженными на остро отточенных шпагах, лазают в горы без страховки, летают на искусственных крыльях…
– Но очень мало кто из них занимается только этим – большинство ведут абсолютно нормальную жизнь, помимо…
– По стандартам Цивилизации, – напомнил Циллер и поднял трубку.
– Да. И почему нет? Они социализированы, у них есть работа, хобби, они читают, смотрят, они занимаются бизнесом. Они учатся, путешествуют…
– Ха-ха!
– Им нравится то, что они делают. Кроме того, среди них особенно много художников, писателей, архитекторов… – Кэйб улыбнулся и широко развел всеми тремя своими руками. – А некоторые даже пишут музыку.
– Они просто проводят так время. И только проводят. Например, проводят время, путешествуя. Время висит на них слишком тяжелым грузом, потому что у них нет никакого контекста, никакой высшей цели в жизни. Они все надеются, что в других местах они найдут нечто, что даст им удовлетворение, то есть полноту жизни, которую они заслужили, – и никогда и нигде этого не находят. Ни в чем, – Циллер совсем нахмурился и ожесточенно стал выколачивать трубку о ладонь. – Некое вечное путешествие в тщетной надежде. И перманентное разочарование. Остальные, чуть менее зацикленные на себе, просто считают, будто путешествие само по себе предполагает если не удовлетворение, то освобождение от чувства, будто это удовлетворение непременно должно присутствовать в этом мире. Кэйб смотрел на набухшие бутоны, усеявшие все ветки, на веселых прыгунцов, перескакивающих с дерева на дерево, на их рыжий мех и длинные хвосты; он слышал тоненькие голоса человеческих детей, играющих и плещущихся в бассейне рядом с домом.
– Да ладно, Циллер. Весьма спорно, чтобы какое-нибудь разумное существо доходило в своих ощущениях до такого.
– Неужели? А ты?
Кэйб осторожно прикрыл мягкие занавеси на окне.
– Мы намного старше людей, но, скорее всего, и мы когда-то… – Он посмотрел на челгрианца, свернувшегося на тахте тугой пружиной, готовой развернуться в любую минуту. – Вся чувственная жизнь неутомима. До определенного, разумеется, предела.
Циллер подумал немного, и покачал головой. Кэйб так и не понял, означал ли этот жест, что он сказал нечто недостойное ответа, или только то, что челгрианец не смог найти адекватного ответа.
– Дело в том, что, тщательно построив свой парадиз на принципе исключения всех возможных конфликтов между собой и всех естественных угроз… – Он умолк и печально посмотрел на то, как солнечный зайчик играет на полированной ножке тахты. – Словом, на исключении всех природных угроз, они вдруг обнаружили, что их жизнь настолько пуста, что они вынуждены создавать фальшивые версии тех страхов и угроз, которые целые поколения их предков так долго старались победить.
– Мне кажется это немного похожим на критику некой личности за то, что она одновременно пользуется душем и зонтиком, – возразил Кэйб. – Важен выбор. – Он еще плотнее задернул гардины. – Эти люди контролируют свои страхи и угрозы. Они могут выбирать их, повторять или избегать. А это не то же самое, что жить на вулкане, когда от одного извержения может погибнуть не один человек, а весь город. В общем, это приложимо ко всем обществам, которые вышли из эпохи варварства. И никакой загадки здесь нет.
– Но Цивилизация очень упорствует в своем утопизме, – напомнил Циллер, и, как показалось Кэйбу, весьма горько. – Они носятся со своими опасностями, как ребенок с игрушкой, которую требует лишь для того, чтобы завтра же выкинуть.
Циллер снова раскурил трубку, встал и в облаке дыма перешел на толстый ворсистый ковер перед кушеткой Кэйба.
– Необходимость страдания приводит к тому, что оно появляется в виде столь странного спорта. Но это естественно. Даже страх может приносить отдых, – продолжал свою мысль Кэйб.
Циллер внимательно посмотрел в глаза хомомдану:
– А отчаяние?
– Отчаяние? – Кэйб пожал плечами. – Только не в больших дозах. Отчаяние, когда что-то не выходит, когда проигрываешь в игре. Первоначальное отчаяние только увеличивает сладость от последующей победы.
– Это не отчаяние, – тихо возразил Циллер. – Это временное – обида, проходящее раздражение, может быть, разочарование. Я имел в виду вещи не столь тривиальные. Я имел в виду такое отчаяние, которое грызет душу, парализует разум, приводит к мыслям о самоубийстве.
– Нет, – вскочил Кэйб. – Нет. Они должны надеяться, что такое они миновали.
– Да, миновали, оставив другим.
– Мы говорим о том, что постигло твой народ? – спросил Кэйб. – Что ж, некоторые из них действительно испытывают по этому поводу сожаление, близкое к отчаянию.
– Но это в большей степени наше собственное дело, – Циллер выдохнул последний дым, выбил трубку и стал прочищать ее маленьким серебряным инструментом. – Мы непременно выиграли бы эту войну, если бы не вмешательство Цивилизации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48