- И я должен буду поверить лживому подонку вроде тебя, приятель? Дай дорогу! Лежать! Тихо! Я тоже иду!
- Пест!
- Чего?
- Правда ли, что похититель ключа и убийца Белого Оленя Азраил де Грэй - правда ли, что теперь он один из нас? Я слышал, он убил и сожрал Ньёрда из Скуле Скерри. Потом чародей взял его шкуру и стал одним из нас!
- А! Не следует верить всему, что слышишь.
- Значит, это неправда?
- Нет, это правда, наверняка. Но не следует верить всему, что слышишь. Чародей сейчас в доме, или ему это снится, и он может заполучить внутрь одного из наших людей. Я видел, как он махал из окна и сигналил капитану Эгею из Атлантиды.
- Эгей мертв. Это тритон из Кантрифф Гвилодд, но в его шкуре.
- Нет-нет, коллега. Я из надежного источника знаю, что Эгей стянул костюм из гардероба у Мананнана и теперь служит на корабле переодетый. Ха! Из очень надежного источника. Теперь тихо! Давай послушаем, что там говорят ребята-кэлпи внизу.

IV
Из моря появился высокий, прямой и красивый рыцарь в серебряных латах верхом на еле живом скакуне. Коня рвало, он был изранен, изъязвлен и ковылял вперед на подгибающихся ногах. На сюркоте у рыцаря красовалось геральдическое изображение покрытого нарывами и язвами лица.
На траве над урезом воды стоял другой серебряный рыцарь. На украшенном короной шлеме колыхался высокий командирский плюмаж, а прокаженный конь, чья сухая кожа отслаивалась длинными полосами, стоял рядом, нюхая траву, слишком измученный, чтобы есть. На сюркоте у рыцаря и на доспехах его коня повторялось изображение изуродованного проказой лица.
Вышедший из моря рыцарь спешился, поднял забрало и преклонил колена. Лицо его было суровым и прекрасным, хотя несколько бледным, но взгляд выражал тревогу и неуверенность.
Рыцарь со знаком проказы тоже поднял забрало. Он походил на первого, как родной брат, в лице его не было ни малейшего изъяна или несоразмерности. Но глаза были грустны - глаза человека печального, усталого, потерявшего надежду.
Коленопреклоненный рыцарь произнес:
- Служение и самоотречение! Я, не достойный жить, ничтожный, нечистый и падший, не имеющий имени, но называемый рыцарем оспы, молю о позволении говорить.
Второй наклонился, чтобы поднять его за плечо.
- Встань, брат, во имя служения и самоотречения. Я, не имеющий имени, но называемый рыцарем проказы, столь же недостойный, как и ты, или еще хуже. Одна мысль, что я могу послужить этой армии, исполнив насильно возложенные на меня обязанности командира, удерживает мою руку от самоубийства.
Коленопреклоненный рыцарь поднялся.
- Твои добрые слова вонзают шипы в мое сердце, которое знает, что я не заслуживаю такого милосердия.
- Милосердие даруется тем, кто не заслуживает его, брат рыцарь, - вот почему оно столь драгоценно. Возрадуйся в своей боли, ибо боль есть единственное истинное счастье. Поведай мне новости с фронта.
- Сын Света (мы не знаем кто, ибо он слишком ярок, чтобы смотреть на него) сошел из града Осенней Звезды и стоит на стене. Оружие его ужасно и безжалостно, несгибаемо, нечеловечно. Он единственный, кого мы боимся, - человек без вины, и наше оружие не может причинить ему вреда. Рыцари тифа, черной смерти, бубонной и скрытой чумы были сметены обратно в море. Они заявляют, что их скакуны подвели их.
Рыцарь проказы недовольно покачал головой, но тем не менее голос его звучал взвешенно и ровно.
- Кого нам винить? Не нам судить.
- Рыцарь лихорадки и рыцарь бешенства нанесли немало добрых ударов.
- Интересно. Возможно, сын Света не так совершенен, как кажется. Если он из тех людей, которые считают свой пыл и страсть пороками.
- Однако они потерпели поражение. Леди-рыцарь сифилиса ударила и пролила кровь, так что у него подогнулась нога. Но он опустился на одно колено и продолжал сражаться.
- Стало быть, он повинен в адюльтере. Теперь я знаю, что это за рыцарь. Он так же повинен в измене - болезни, что заставляет неметь и гнить государство.
- Ваша хворь, милорд. Мы молим вас присоединиться к битве. Из всех напастей, что показывают человечеству его ничтожество, есть ли более грозная, чем великая проказа? Из всех грехов, наказуемых в нашем темном мире, кого терзают больнее, чем предателей?
- Ваши добрые слова смущают меня, я недостоин. И, однако, этот человек должен пасть. Вы сказали, леди-рыцарь ранила его. Если так, то какая-то часть его должна признавать, сколь слабы и жалки все люди, включая и его, и нас. Превратились ли его гордость и высокомерие в мудрость?
- Нет, милорд, удар не был смертельным. Рыцари-кэлпи были отброшены прочь.
- Это послано, чтобы научить нас смирению.
- Действительно.
- Что случилось дальше?
- Великан Суртвитнир бросился на него с пылающими факелами в каждой руке, но был отброшен назад. Сын Света ослеп, волосы полностью сгорели, однако теперь он сражался еще яростнее, чем раньше.
- Суртвитнир отброшен? Возможно, сын Света в своем высокомерии и глупости воображает, будто способен контролировать собственные гнев и страсть.
- Однако великан Бергельмир сбил его на землю.
- А, хорошо! Сын Света возблагодарит нас, ибо Бергельмир научит его, что человек есть существо, состоящее из вины и муки. Что дальше?
- Князья бури спустились с черных небес в мощи и славе, подобные горам смерча, огня и ветра. Все предводители сэлки, и кэлпи, и трое великих - смерть, рок и ненависть - теперь набросились на него разом так плотно, что земля и море скрылись под их бесчисленным войском и от их боевых кличей сотрясались небеса.
- И?
- Милорд, человек рожден страдать. Высокомерие и гордость - худшие из пороков, и поражение научит нас величайшей мудрости.
- Ослепленный, поставленный на колени и с переломанными костями, рыцарь поднялся снова, чтобы отбросить нас?
- Да, господин.
- Ни один кэлпи не пересек стену?
- Ни один. Но и никто из наших союзников. Целые армии и флоты были опрокинуты, потоплены, перебиты. Трое великих отступили, истекая кровью. Даже океанские волны были рассечены, и вода кровоточила.
- Никто? Ни один?
- Ну, милорд, мы думаем, возможно, один детеныш сэлки в суматохе успел проскользнуть через стену. Не хватает также Бергельмира. Возможно, он одолел дамбу.
- Один детеныш сэлки?
- И, возможно, Бергельмир. Либо так, либо его тело отброшено так далеко, что приземлилось вне нашего поля зрения.
- Как мог один человек столько совершить?
- Возможно, милорд, сын Света обманут и все еще верит, что один человек может творить чудеса.
- Бедняга - так заблуждаться!
- Что ж, милорд, мы не лучше него.
- И все же, будь он безгрешен, пребывал бы в Келебрадоне, Звездной цитадели. Если он предатель из старой легенды, его вина может позволить моему оружию ранить его там, где потерпели поражение тысячи. Я отправлюсь и преподам этому сыну Света урок.
- И что мы доложим великому маршалу?
- Правду, ибо правда покажет наше смирение.
- А сэлки?
- А-а. Высокомерие и гордость могут ослепить их, если будет доложено, что один из их числа преуспел там, где добрый и милосердный народ кэлпи потерпел неудачу. Если кто-то совершает благие дела, они должны сохраняться втайне.
- Мудро, мудро! Сэлки поблагодарили бы вас, если им суждено было об этом узнать.
- И я сам выступлю против сына Света. В его доспехах есть один уязвимый участок, ибо они треснули в том месте, где он стал предателем.
Две фигуры в серебряных доспехах после минутной молитвы повернулись и ступили в морские воды, ведя коней в поводу. И там, где они прошли, морская вода обернулась гнилой кровью, и тучи мух и мошкары следовали за ними.

V
- Х-с-с-т, коллега. Так кто же этот юнга, которого мы протащили в дом? Он из Хизер-Блезер или из Скуле Скерри?
- А! Аха! Ха-ха! Не важно, кто он. Я тебе не скажу. На следующую же ночь он покойник, ободранный и растянутый на просушку, а к полудню уже на вешалке у меня в гардеробе. К тому времени, когда явится Мананнан с какой-нибудь наградой, коллекционером стану я!
- О нет. Мы не должны охотиться друг на друга. Скрытые судьи карают такие преступления смертью!
- А? Говорят, гардеробы скрытых судей набиты плотнее, чем у любого другого. Говорят, что Мананнан хуже всех и в один прекрасный день в его королевстве не останется никого, кроме него одного.
- Кто так говорит?
- А кто говорит, что закон есть закон? Только твои уши говорят тебе так, а их можно обмануть!
- Верно, но я не верю, что ты это говорил.
- Может, и не говорил. Ты знаешь наш закон: всяк невинен, если улики ненадежны. Невинен, как весенний дождь.
Двое некоторое время молчали, глядя на волны. Один сказал:
- Мы живем в холодных и жестоких волнах, у которых вкус человеческих слез. Думаю, моя жена-тюлениха - не та самая женщина, на которой я женился давным-давно. Мои детеныши выросли, и некоторые превратились в незнакомцев, а то и во врагов. И все долгие годы, что я провел в море, волны никогда не находили покоя, никогда не находили формы, которая бы их удовлетворила. Вечно вздымаются и опадают они, рушатся и встают снова, зыбкие и ненадежные, и не на что опереться среди них. Что, если кэлпи обманут нас в том, что нам положено по праву? Мы не можем быть уверены - по-настоящему уверены, я хочу сказать, - что они собираются так поступить или что вещи есть то, чем они кажутся.
- Откуда такая меланхолия, коллега? Дело, как я догадываюсь, в женщине.
- И ты прав. Я увидел ее издалека в окнах библиотеки, освещенную светом серебряным, как полуночное море, эльфийской лампы, - красивую, словно русалка, с волосами черными, как тюленья шкура, и глаза ее мерцали весельем! Она волшебно прекрасна, парень, и я поклялся, что она будет моей! Я переберусь через стену, как только рыцарь проказы прогонит Светозарного.
- Я донесу на тебя Мананнану, если ты так сделаешь. Видишь ли, я теперь знаю, кто ты: ты капитан Эгей из Атлантиды.
- Нет. Это ты. Я - сам Мананнан. Отойди, или я сотку ожерелье из твоей красной крови своими белыми зубами.
- Я не стану связываться с вами, господин, но я накладываю на вас такой гейс: вы не двигаетесь, пока я пою вам песню. Если вы нарушите мой гейс, милорд, я опозорю ваше имя от Исландии до мыса Бурь.
- Я не связываюсь с поэтами, парень. Пой свою песню.
И другой запел:
На дочь Оркнейских островов
Излил он много нежных слов,
Но припасла его любовь
Погибель Скуле Скерри.

К любимой ночью он вошел,
Примяв травы Оркнейской шелк -
В ней колдовскую смерть нашел
Тот зверь из Скуле Скерри!
Затем он добавил:
- В старых песнях таится старая мудрость, милорд. Берегитесь земных женщин.
- Ха! Ха! И кто станет обнимать одну из наших холодных дев, пахнущих морской рыбой и солью, когда может поиметь дневную любовницу, пахнущую цветами, которые, по слухам, растут там, наверху.
- Оркнейская трава тоже там растет. Как и растение, из которого сделан жезл Моли. Кроме того, она может оказаться не такой красивой и свежей, как вам помстилось, милорд. Вы же видели ее только своими глазами, понимаете.
- Увы, увы, это правда. - Он шумно вздохнул и закатил глаза. А затем подытожил: - Что ж, говорят, когда мрак, мрак накроет все и всякое зрение потеряет силу, наши глаза прекратят обманывать нас.
- Ха! И ты поверил?
ГЛАВА 16
МОРОЗНЫЙ ВЕЛИКАН

I
Входя в дом, Питер и Уил продолжали спорить. Оба резко остановились, увидев посреди рабочего кабинета лежащую перед камином Эмили. Рядом с ней валялись остатки разобранного телефона, а также выдранный из стереосистемы динамик. Поверх выжженных пятен на ковре вокруг нее виднелась россыпь горелых спичек.
Уил метнулся к супруге и принялся трясти за плечо, но она не просыпалась. Более осторожный Питер тщательно оглядел комнату, прежде чем войти. В пепельнице лежали три окурка разных марок, на кухонной стойке красовались три немытые кофейные чашки, из одной еще шел пар.
От ярости кровь бросилась Питеру в лицо, а костяшки стискивавших подлокотники кресла пальцев побелели. Он чувствовал себя так, будто его изнасиловали. Короткими сердитыми рывками рук он покатил кресло через кабинет и дальше по коридору.
Мгновение спустя Уил ворвался в комнату и в панике зачастил:
- Ты должен что-то делать! Позвони в больницу! Кто-то разломал оба телефона! Еще одна выходка твоего психованного сынка! Это ты виноват! Ты! Куда он отправился? Где он?!
Питер указал на пентаграмму, начертанную мелом на оконном стекле.
- Это он применил к тебе, не так ли? Помнишь имена, которые он называл? Не произноси их, если помнишь, но тебе придется написать их для меня. Это было очень давно, я не помню ничего из этой ерунды.
- Какое мне дело до вашего вудуистского бреда! - взвизгнул Уил. - Разумеется, не помню! Я подаю на тебя и твоего психованного сынка в суд! Должно быть, он накачал меня наркотиками! Точно! Подсыпал что-то в еду за ужином! А теперь добрался и до Эмили!
Питер подался вперед и дал Уилу пощечину. Он ударил открытой ладонью, но руки и плечи у калеки были сильные. Рэнсом отлетел на другой конец комнаты и сполз по косяку на пол. Он поднялся, скользя спиной по двери чулана, потирая щеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41