А тебе?
– Это дело вкуса, – уклонился я от обсуждения Машиных достоинств.
– А вот такое колдовство немножко понравилось, – добавила она. – А тебе?
– Мне больше нравится не колдовство, а любовь.
– Правда? Я тебе так нравлюсь?
– Очень нравишься, – подтвердил я, не рискнув объяснить ошибку в совпадении слова и имени.
– Ты еще полежать не хочешь? Не думай, я не навязываюсь…
– У тебя же все болело, ты сама говорила?!
– Что поделаешь, такова наша женская доля, – скорбно сказала девушка, – ничего, потерплю.
И тут же не удержалась и рассмеялась.
Я тоже засмеялся, поцеловал ее в щеку и полез под одеяло.
Глава 14
Дом пробудился только к обеду. Я услышал, что люди ходят по коридору, оделся и вышел посмотреть, как там обстоят дела. Навстречу попалась какая-то дворовая девушка, стрельнула глазами, потупилась и шмыгнула мимо. Первым делом я навестил Машу. Дверь открыла какая-то горничная, поклонилась и без вопросов пропустила в покои.
Княжна сидела в кресле возле окна и даже не повернулась на звук моих шагов. На низком пуфике подле нее примостился Петруша и тоже едва мне кивнул. Оба были бледными и выглядели подавленными. Я поздоровался и остался стоять. Никто не рисковал нарушить молчание. Состояние их понять было не сложно, как и отношение ко мне, свидетелю их ночного «непотребства». Я не стал ходить вокруг, да около и сразу перешел к сути дела:
– Вы, что еще не поняли, что произошло ночью? – в лоб спросил я.
Мне не ответили. Маша водила пальчиком по подоконнику, Кологривов сидел, низко опустив голову.
– Нас всех загипнотизировал князь Иван! Думаете только вы одни этим занимались? Весь дом!
Молодые люди вскинулись и удивленно посмотрели на меня, не понимая, правду я говорю или издеваюсь.
– Как это может быть? – севшим голосом, спросил Петруша.
– Думаю, что он так хотел убить и заодно и опозорить Машу, – объяснил я. – Мне удалось вовремя понять, что происходит. И знаете, кто нас всех здесь загипнотизировал? Сергей Петрович!
– А он-то здесь причем? – наконец подала голос и княжна.
– Этого я не знаю. Может быть, он связан с Иваном или тот его заставил делать против воли. Когда он сбежал, сразу все прекратилось.
– Но, как же, – начал приходить в себя Кологривов, – а как же матушка?
– Она спала и ничего не слышала, – успокоил я заботливого сына.
– А вы, Алексей Григорьевич? – тихо, спросила княжна.
– Я? Я тоже спал, а когда услышал что творится в доме, вышел и застал Сергей Петровича в гостиной. Хотел его задержать, но он сбежал, а мой пистолет дал осечку.
– Какой стыд! – вдруг воскликнула княжна и горько заплакала. – Я больше не хочу жить! Теперь мне выход в петлю или в монастырь!
– Марья Николаевна! Ангел! – бросился к ее ногам Кологривов. – Это я во всем виноват! Если вы только сможете меня простить! Умоляю вас, станьте моей женой!
– Ах! – воскликнула Маша и прижала его повинную голову к своей груди.
Я хотел поздравить обрученных и сказать: «finitalacomedia», но понял, что тут меня уже никто не видит и не слышит, лишь, скорбно вздохнул, и вышел из покоев. Вышел, чтобы тут же наткнуться на виконта де Лафера. Он был мрачен и грозно шевелил усами. Я приветливо поздоровался. Он не ответил и холодно сказал:
– Мосье Крылофф, вы сегодня ночью допустили бестактность и должны дать мне удовлетворение!
– Полноте, виконт, – примирительно сказал я, – я не хотел вас обидеть. Сегодня ночью весь дом оказался под действием животного магнетизма и если бы я вас… не прервал, то вы бы, – я покопался в памяти, но не нашел в своем бедном французском лексиконе подходящее слово и заменил его другим, – замучили мадам до смерти.
– Что вы этим хотите сказать?! – возмутился француз.
– Расспросите своих солдат, что тут было ночью, и все поймете. А если вас это не удовлетворит, то я всегда готов к вашим услугам.
– Погодите, – сказала он совсем другим тоном, и удержал меня за рукав. – Объясните толком, что произошло и какой еще к чертям магнетизм?
Пришлось ему вкратце рассказать.
Понятно, не посвящая ни в какие подробности и чужие секреты. Де Лафер выслушал и покачал головой.
– Мосье, я воевал во всей Европе, но поверьте, такое слышу впервые. Вы говорите серьезно или шутите?
– Это легко проверить, – ответил я и подозвал французского солдата, который зачем-то забрел наверх.
– Расскажите своему капитану, что тут было ночью, – попросил я.
Солдат смутился и, опустив повинную голову, сказал:
– Господин капитан, мы не виноваты. Это все русские дамы, они нас, наверное, чем-то опоили. Поверьте, я совсем не хотел этого делать…
– Хорошо, идите, – отпустил рядового офицер и добавил, обращаясь ко мне. – Простите меня, мосье Крылов, за недавнюю резкость, но Россия действительно загадочная страна. То, что я делал сегодня ночью с мадам, я никогда не делал ни с одной женщиной! Она согласилась стать моей женой! – помедлив, добавил он.
– Ну, вот и хорошо, – ударил я его по плечу. – Устроим тут вам всем комсомольскую свадьбу.
– Какую свадьбу? – не понял он старинное русское слово «комсомол».
– Общую. Минуту назад лейтенант Кологривов предложил руку и сердце княжне Урусовой.
Мы с виконтом расстались друзьями, я пошел дальше, но был остановлен Гермесом-Тишкой. Лакей успел уложить свои кудри в прежнем порядке, но был бледен и подавлен.
– Погодите, сударь, – остановил он меня и протянул на ладони два серебряных рубля.
– Это что? – удивился я.
– Возьмите назад, мне теперь деньги без надобности, – со слезой в голосе, сказал он.
– Объясни толком, – попросил я, – что еще случилось?
– Сегодня ночью…, – начал он и замолчал.
– Ну, и что ночью?
– Вы сами знаете, – пробормотал он. – Если о том, что было, узнают в людской, мне не жить!
Он был таким напуганным, что мне стало его жалко.
– А что, все-таки, случилось ночью? – делая непонимающее лицо, спросил я. – Я ничего не знаю.
По его лицу пробежал лучик надежды.
– Вы правду говорите? – тихо, спросил он.
– Правду, я ничего такого не видел, так что можешь оставить эти деньги себе.
Похоже, что парень поверил в мои добрые намеренья и начал возрождаться на глазах. Он опять превратился в прежнего красавца.
– Тогда я куплю Дуне колечко, – сказал он и добавил свою любимую присказку, – ну, и так далее.
– Ты бы мне ее хоть показал, – попросил я, тем более что вся местная дворня толклась сейчас здесь же в большой гостиной.
– Вон она моя красавица, – ответил Гименей, – с чернявым французом болтает.
Я оглянулся и узнал и вчерашнюю округлую красотку и француза с галльским черепом.
– Хороша? – ревниво поинтересовался лакей.
– Не то слово, я тебе просто завидую, – сказал я. – А то, что с тобой было, я уже и запамятовал. Так что живи спокойно, главное чтобы буфетчик не проболтался.
– Я ему охальнику поболтаю, – угрюмо пробурчал он.
Успокоив бедолагу, я вернулся к себе. Люба уже убрала постель и собиралась вернуться в людскую. Я ей сказал, что хозяевам сейчас не до слуг и уговорил остаться. Мы сидели и просто разговаривали о жизни.
– Господа у нас хорошие, добрые, – рассказывала девушка. – И барин покойный был хорошим человеком. Да и про барчука дурного слова не скажу. Только все одно, неволя хуже клетки. Ты не слышал, говорят, скоро крепость отменят?
– Не отменят, – покачал я головой. – А что бы ты на воле делала?
– Эх, мне бы волю, в Москву подалась в белошвейки. Видел на барыне платье? Я сшила. Свой кусок хлеба хоть и черствый, да сладкий.
– Москва-то вся сгорела, там сейчас негде жить.
– Это ничего что сгорела, еще лучше отстроится! И работы сейчас там будет, рук не хватит. Барыни-то, поди, без нарядов остались!
Я подумал, что стоит попробовать выкупить Любу на волю. Крепостные девушки стоили недорого, примерно пятьдесят рублей; Кологривовы мне должны за лечение, и можно будет если с ними не сговориться, то сторговаться.
Обещать я ей ничего не стал, чтобы зря не обнадеживать. Девушка после разговора о воле и рабстве, поскучнела и скоро ушла. В доме, постепенно все успокоилось и затихло. К обеду из своих покоев вышли даже господа. Екатерина Романовна отводила от меня взгляд, путалась в словах, краснела, и я подумал, что нам самая пора собираться в дорогу. Вопрос с лошадями я так и не решил, но, в крайнем случае, можно было доехать до ближайшего города на помещичьих, а дальше воспользоваться почтовыми. Это было лучше, раздражать хозяйку своим укоряющим присутствием и ждать пока князь Иван нас достанет. Сталкиваться с ним у меня больше не было никакого желания.
За стол мы сели впятером. Без Сергея Петровича оказалось еще скучнее, чем с ним. Обе парочки не обращали внимания на окружающих, в этом случае, на меня, и я все никак не мог найти повод завести с хозяйкой разговор о Любе. Говорили за обедом по-французски, так что тягаться в красноречии с русскими аристократами мне было не по силам. Да и разговор, когда делался общим, носил, можно сказать, абстрактный характер. Мне показалось, что все просто боятся коснуться ночных событий. Даже об исчезнувшем ночью чиновнике никто ни разу не вспомнил.
Из столовой перешли в малую гостиную пить кофе, и я попробовал завести разговор о крестьянстве крепостном праве.
– Мосье виконт, – спросил я француза, – как ваши крестьяне обходятся без власти помещиков?
Де Лафер подумал и сказал, что вполне обходятся, но они французы, а не русские и, значит, совсем другие люди. Ответ был, как мне представилось, скрыто бестактный, но кроме меня никто так не посчитал. Молодым людям было не до свободы и равноправия, а Кологривова вскользь обронила, что русский мужик без отеческого барского присмотра тотчас сопьется и разорит свое хозяйство.
Затевать глупый и бессмысленный спор я не собирался, точку зрения людей желающих благодетельствовать окружающих своими наставлениями, я знал и так. Потому без обиняков, попросил Екатерину Романовну уступить мне дворовую девушку Любку.
В гостиной тотчас воцарилась неловкая тишина, русские смотрели на меня во все глаза, француз, не понимая о чем разговор, на всех нас. Кологривова, как хозяйка, попыталась замять неловкость и, не глядя на меня, ответила, что своих крестьян не продает.
– Я и не прошу вас, ее продать, – спокойно, не замечая неодобрительных взглядов, сказал я, – я хочу ее выкупить, чтобы дать вольную.
– Вольную? Но зачем она ей? – удивленно воскликнула хозяйка.
– То есть как это зачем? – теперь уже удивился я. – Чтобы быть свободной, разве этого мало?
– Это Любка вас об этом попросила? – поджав губы, спросила барыня. – Ей у меня плохо? Ее кто-нибудь несправедливо обидел?
– Не знаю, – пожал я плечами, понимая, что она пытается перевести разговор совсем в другую плоскость. – Разве люди хотят стать свободными, только тогда, когда их обижают?
Кологривова проигнорировала мой ответ и отрицательно покачала головой:
– Я не могу выполнить вашу просьбу, Алексей Григорьевич. Господь возложил на меня обязанность заботиться о своих людях, и я буду нести этот крест, как бы мне не было трудно!
Я понял, что разговор на эту тему можно не продолжать. Барыня не намерена оставлять своей неусыпной заботой хорошую портниху. Соблазнять ее деньгами было бы бессмысленно, больших сумм у меня не было, а несколько лишних червонцев, ее все равно не устроят. Однако последнюю попытку я, все-таки, предпринял.
– Жаль, – сказал я. – Я очень рассчитывал на вашу доброту.
– Именно из-за своей доброты, я никогда и не расстанусь с Любушкой. Она мне почти как дочь! – добила меня Кологривова.
Я так рассердился на такое лицемерие, что не стал заводить разговора о лошадях, оставил недопитым кофе и ушел к себе. Минут через десять, ко мне зашла Маша. Была она без своего обожателя, что меня немного удивило. Она без приглашения села в кресло и молча смотрела в окно.
– Что-нибудь случилось? – спросил я.
– Нет, я просто шла мимо, – не очень внятно ответила княжна, потом посмотрела на меня ледяными глазами и спросила:
– Чем это тебя так заинтересовала та мужичка?
– Ничем особенным, – пожал я плечами, – просто хорошая девушка, очень неглупая и тяготится своим рабством.
Машу, мой ответ не заинтересовал и не удовлетворил. Теперь я начал понимать, чего ради, она ко мне явилась. Взыграла обычная женская ревность. Подтверждение этому не заставило себя ждать.
– Неужели она лучше меня? – тихо спросила она и так посмотрела, что я подумал, что в их семейке свирепость нрава не очень смягчилась со времен Тамерлана.
– В каком смысле лучше? – не понял я.
– Тебе с ней было лучше, чем со мной?! – с плохо скрытой ненавистью спросила Урусова.
Я мог то же самое спросить и у нее, но начинать «семейную сцену», было бы не самым правильным решением. Пришлось воспользоваться мужским коварством.
– Если ты об этом, то между нами ничего не было, эта Люба спасла нас всех от твоего брата.
– Как так спасла?
– Она меня разбудила, когда в доме началось ночное безобразие. Если бы не она, не уверен, что ты сейчас бы со мной разговаривала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– Это дело вкуса, – уклонился я от обсуждения Машиных достоинств.
– А вот такое колдовство немножко понравилось, – добавила она. – А тебе?
– Мне больше нравится не колдовство, а любовь.
– Правда? Я тебе так нравлюсь?
– Очень нравишься, – подтвердил я, не рискнув объяснить ошибку в совпадении слова и имени.
– Ты еще полежать не хочешь? Не думай, я не навязываюсь…
– У тебя же все болело, ты сама говорила?!
– Что поделаешь, такова наша женская доля, – скорбно сказала девушка, – ничего, потерплю.
И тут же не удержалась и рассмеялась.
Я тоже засмеялся, поцеловал ее в щеку и полез под одеяло.
Глава 14
Дом пробудился только к обеду. Я услышал, что люди ходят по коридору, оделся и вышел посмотреть, как там обстоят дела. Навстречу попалась какая-то дворовая девушка, стрельнула глазами, потупилась и шмыгнула мимо. Первым делом я навестил Машу. Дверь открыла какая-то горничная, поклонилась и без вопросов пропустила в покои.
Княжна сидела в кресле возле окна и даже не повернулась на звук моих шагов. На низком пуфике подле нее примостился Петруша и тоже едва мне кивнул. Оба были бледными и выглядели подавленными. Я поздоровался и остался стоять. Никто не рисковал нарушить молчание. Состояние их понять было не сложно, как и отношение ко мне, свидетелю их ночного «непотребства». Я не стал ходить вокруг, да около и сразу перешел к сути дела:
– Вы, что еще не поняли, что произошло ночью? – в лоб спросил я.
Мне не ответили. Маша водила пальчиком по подоконнику, Кологривов сидел, низко опустив голову.
– Нас всех загипнотизировал князь Иван! Думаете только вы одни этим занимались? Весь дом!
Молодые люди вскинулись и удивленно посмотрели на меня, не понимая, правду я говорю или издеваюсь.
– Как это может быть? – севшим голосом, спросил Петруша.
– Думаю, что он так хотел убить и заодно и опозорить Машу, – объяснил я. – Мне удалось вовремя понять, что происходит. И знаете, кто нас всех здесь загипнотизировал? Сергей Петрович!
– А он-то здесь причем? – наконец подала голос и княжна.
– Этого я не знаю. Может быть, он связан с Иваном или тот его заставил делать против воли. Когда он сбежал, сразу все прекратилось.
– Но, как же, – начал приходить в себя Кологривов, – а как же матушка?
– Она спала и ничего не слышала, – успокоил я заботливого сына.
– А вы, Алексей Григорьевич? – тихо, спросила княжна.
– Я? Я тоже спал, а когда услышал что творится в доме, вышел и застал Сергей Петровича в гостиной. Хотел его задержать, но он сбежал, а мой пистолет дал осечку.
– Какой стыд! – вдруг воскликнула княжна и горько заплакала. – Я больше не хочу жить! Теперь мне выход в петлю или в монастырь!
– Марья Николаевна! Ангел! – бросился к ее ногам Кологривов. – Это я во всем виноват! Если вы только сможете меня простить! Умоляю вас, станьте моей женой!
– Ах! – воскликнула Маша и прижала его повинную голову к своей груди.
Я хотел поздравить обрученных и сказать: «finitalacomedia», но понял, что тут меня уже никто не видит и не слышит, лишь, скорбно вздохнул, и вышел из покоев. Вышел, чтобы тут же наткнуться на виконта де Лафера. Он был мрачен и грозно шевелил усами. Я приветливо поздоровался. Он не ответил и холодно сказал:
– Мосье Крылофф, вы сегодня ночью допустили бестактность и должны дать мне удовлетворение!
– Полноте, виконт, – примирительно сказал я, – я не хотел вас обидеть. Сегодня ночью весь дом оказался под действием животного магнетизма и если бы я вас… не прервал, то вы бы, – я покопался в памяти, но не нашел в своем бедном французском лексиконе подходящее слово и заменил его другим, – замучили мадам до смерти.
– Что вы этим хотите сказать?! – возмутился француз.
– Расспросите своих солдат, что тут было ночью, и все поймете. А если вас это не удовлетворит, то я всегда готов к вашим услугам.
– Погодите, – сказала он совсем другим тоном, и удержал меня за рукав. – Объясните толком, что произошло и какой еще к чертям магнетизм?
Пришлось ему вкратце рассказать.
Понятно, не посвящая ни в какие подробности и чужие секреты. Де Лафер выслушал и покачал головой.
– Мосье, я воевал во всей Европе, но поверьте, такое слышу впервые. Вы говорите серьезно или шутите?
– Это легко проверить, – ответил я и подозвал французского солдата, который зачем-то забрел наверх.
– Расскажите своему капитану, что тут было ночью, – попросил я.
Солдат смутился и, опустив повинную голову, сказал:
– Господин капитан, мы не виноваты. Это все русские дамы, они нас, наверное, чем-то опоили. Поверьте, я совсем не хотел этого делать…
– Хорошо, идите, – отпустил рядового офицер и добавил, обращаясь ко мне. – Простите меня, мосье Крылов, за недавнюю резкость, но Россия действительно загадочная страна. То, что я делал сегодня ночью с мадам, я никогда не делал ни с одной женщиной! Она согласилась стать моей женой! – помедлив, добавил он.
– Ну, вот и хорошо, – ударил я его по плечу. – Устроим тут вам всем комсомольскую свадьбу.
– Какую свадьбу? – не понял он старинное русское слово «комсомол».
– Общую. Минуту назад лейтенант Кологривов предложил руку и сердце княжне Урусовой.
Мы с виконтом расстались друзьями, я пошел дальше, но был остановлен Гермесом-Тишкой. Лакей успел уложить свои кудри в прежнем порядке, но был бледен и подавлен.
– Погодите, сударь, – остановил он меня и протянул на ладони два серебряных рубля.
– Это что? – удивился я.
– Возьмите назад, мне теперь деньги без надобности, – со слезой в голосе, сказал он.
– Объясни толком, – попросил я, – что еще случилось?
– Сегодня ночью…, – начал он и замолчал.
– Ну, и что ночью?
– Вы сами знаете, – пробормотал он. – Если о том, что было, узнают в людской, мне не жить!
Он был таким напуганным, что мне стало его жалко.
– А что, все-таки, случилось ночью? – делая непонимающее лицо, спросил я. – Я ничего не знаю.
По его лицу пробежал лучик надежды.
– Вы правду говорите? – тихо, спросил он.
– Правду, я ничего такого не видел, так что можешь оставить эти деньги себе.
Похоже, что парень поверил в мои добрые намеренья и начал возрождаться на глазах. Он опять превратился в прежнего красавца.
– Тогда я куплю Дуне колечко, – сказал он и добавил свою любимую присказку, – ну, и так далее.
– Ты бы мне ее хоть показал, – попросил я, тем более что вся местная дворня толклась сейчас здесь же в большой гостиной.
– Вон она моя красавица, – ответил Гименей, – с чернявым французом болтает.
Я оглянулся и узнал и вчерашнюю округлую красотку и француза с галльским черепом.
– Хороша? – ревниво поинтересовался лакей.
– Не то слово, я тебе просто завидую, – сказал я. – А то, что с тобой было, я уже и запамятовал. Так что живи спокойно, главное чтобы буфетчик не проболтался.
– Я ему охальнику поболтаю, – угрюмо пробурчал он.
Успокоив бедолагу, я вернулся к себе. Люба уже убрала постель и собиралась вернуться в людскую. Я ей сказал, что хозяевам сейчас не до слуг и уговорил остаться. Мы сидели и просто разговаривали о жизни.
– Господа у нас хорошие, добрые, – рассказывала девушка. – И барин покойный был хорошим человеком. Да и про барчука дурного слова не скажу. Только все одно, неволя хуже клетки. Ты не слышал, говорят, скоро крепость отменят?
– Не отменят, – покачал я головой. – А что бы ты на воле делала?
– Эх, мне бы волю, в Москву подалась в белошвейки. Видел на барыне платье? Я сшила. Свой кусок хлеба хоть и черствый, да сладкий.
– Москва-то вся сгорела, там сейчас негде жить.
– Это ничего что сгорела, еще лучше отстроится! И работы сейчас там будет, рук не хватит. Барыни-то, поди, без нарядов остались!
Я подумал, что стоит попробовать выкупить Любу на волю. Крепостные девушки стоили недорого, примерно пятьдесят рублей; Кологривовы мне должны за лечение, и можно будет если с ними не сговориться, то сторговаться.
Обещать я ей ничего не стал, чтобы зря не обнадеживать. Девушка после разговора о воле и рабстве, поскучнела и скоро ушла. В доме, постепенно все успокоилось и затихло. К обеду из своих покоев вышли даже господа. Екатерина Романовна отводила от меня взгляд, путалась в словах, краснела, и я подумал, что нам самая пора собираться в дорогу. Вопрос с лошадями я так и не решил, но, в крайнем случае, можно было доехать до ближайшего города на помещичьих, а дальше воспользоваться почтовыми. Это было лучше, раздражать хозяйку своим укоряющим присутствием и ждать пока князь Иван нас достанет. Сталкиваться с ним у меня больше не было никакого желания.
За стол мы сели впятером. Без Сергея Петровича оказалось еще скучнее, чем с ним. Обе парочки не обращали внимания на окружающих, в этом случае, на меня, и я все никак не мог найти повод завести с хозяйкой разговор о Любе. Говорили за обедом по-французски, так что тягаться в красноречии с русскими аристократами мне было не по силам. Да и разговор, когда делался общим, носил, можно сказать, абстрактный характер. Мне показалось, что все просто боятся коснуться ночных событий. Даже об исчезнувшем ночью чиновнике никто ни разу не вспомнил.
Из столовой перешли в малую гостиную пить кофе, и я попробовал завести разговор о крестьянстве крепостном праве.
– Мосье виконт, – спросил я француза, – как ваши крестьяне обходятся без власти помещиков?
Де Лафер подумал и сказал, что вполне обходятся, но они французы, а не русские и, значит, совсем другие люди. Ответ был, как мне представилось, скрыто бестактный, но кроме меня никто так не посчитал. Молодым людям было не до свободы и равноправия, а Кологривова вскользь обронила, что русский мужик без отеческого барского присмотра тотчас сопьется и разорит свое хозяйство.
Затевать глупый и бессмысленный спор я не собирался, точку зрения людей желающих благодетельствовать окружающих своими наставлениями, я знал и так. Потому без обиняков, попросил Екатерину Романовну уступить мне дворовую девушку Любку.
В гостиной тотчас воцарилась неловкая тишина, русские смотрели на меня во все глаза, француз, не понимая о чем разговор, на всех нас. Кологривова, как хозяйка, попыталась замять неловкость и, не глядя на меня, ответила, что своих крестьян не продает.
– Я и не прошу вас, ее продать, – спокойно, не замечая неодобрительных взглядов, сказал я, – я хочу ее выкупить, чтобы дать вольную.
– Вольную? Но зачем она ей? – удивленно воскликнула хозяйка.
– То есть как это зачем? – теперь уже удивился я. – Чтобы быть свободной, разве этого мало?
– Это Любка вас об этом попросила? – поджав губы, спросила барыня. – Ей у меня плохо? Ее кто-нибудь несправедливо обидел?
– Не знаю, – пожал я плечами, понимая, что она пытается перевести разговор совсем в другую плоскость. – Разве люди хотят стать свободными, только тогда, когда их обижают?
Кологривова проигнорировала мой ответ и отрицательно покачала головой:
– Я не могу выполнить вашу просьбу, Алексей Григорьевич. Господь возложил на меня обязанность заботиться о своих людях, и я буду нести этот крест, как бы мне не было трудно!
Я понял, что разговор на эту тему можно не продолжать. Барыня не намерена оставлять своей неусыпной заботой хорошую портниху. Соблазнять ее деньгами было бы бессмысленно, больших сумм у меня не было, а несколько лишних червонцев, ее все равно не устроят. Однако последнюю попытку я, все-таки, предпринял.
– Жаль, – сказал я. – Я очень рассчитывал на вашу доброту.
– Именно из-за своей доброты, я никогда и не расстанусь с Любушкой. Она мне почти как дочь! – добила меня Кологривова.
Я так рассердился на такое лицемерие, что не стал заводить разговора о лошадях, оставил недопитым кофе и ушел к себе. Минут через десять, ко мне зашла Маша. Была она без своего обожателя, что меня немного удивило. Она без приглашения села в кресло и молча смотрела в окно.
– Что-нибудь случилось? – спросил я.
– Нет, я просто шла мимо, – не очень внятно ответила княжна, потом посмотрела на меня ледяными глазами и спросила:
– Чем это тебя так заинтересовала та мужичка?
– Ничем особенным, – пожал я плечами, – просто хорошая девушка, очень неглупая и тяготится своим рабством.
Машу, мой ответ не заинтересовал и не удовлетворил. Теперь я начал понимать, чего ради, она ко мне явилась. Взыграла обычная женская ревность. Подтверждение этому не заставило себя ждать.
– Неужели она лучше меня? – тихо спросила она и так посмотрела, что я подумал, что в их семейке свирепость нрава не очень смягчилась со времен Тамерлана.
– В каком смысле лучше? – не понял я.
– Тебе с ней было лучше, чем со мной?! – с плохо скрытой ненавистью спросила Урусова.
Я мог то же самое спросить и у нее, но начинать «семейную сцену», было бы не самым правильным решением. Пришлось воспользоваться мужским коварством.
– Если ты об этом, то между нами ничего не было, эта Люба спасла нас всех от твоего брата.
– Как так спасла?
– Она меня разбудила, когда в доме началось ночное безобразие. Если бы не она, не уверен, что ты сейчас бы со мной разговаривала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41